Авода зара
Есть несколько вариантов соотношения содержания иудаизма и прочих религий.
Первый распространенный подход, назовем его наивно-эксклюзивным, исходит из того, что иудаизм - это единственная истинная религия. Прочие религии - это мифология, идолопоклонство, гойские штучки, разннобразные заблуждения итп., и их содержание мало что может нам дать в религиозном смысле, помимо общекультурного интереса.
Второй, наивно-сравнительный, рассматривает иудаизм, как одну из многих религий. Субъективно-религиозный вариант такого подхода это религиозный плюрализм, т.е. у меня вот эта религия, а у тебя другая; что плохо совмешается с претензией на Откровение, абсолютную Истину (впрочем, прочие религии также на это претендуют, не так ли!?) и монотеизм. Предпочтение иудаизма базируется на наследии и традиции. А научно-сравнительная вариация отмечает сходство религиозных мифов и заимствования из античных ближневосточных религий, как альтернативный источник библейских текстов.
Далее мы добавляем понимание, что искомое содержание иудаизма - не в общедоступном поверхностном смысле, но в скрытом, как регулярно обсуждается в этом блоге.
Третий, мистико-эксклюзивный, также рассматривает иудаизм эксклюзивно. Опорой здесь является не традиция (т.е. то, что и. хорош, поскольку он наш), а понимание наличия оригинального содержания. В этом случае подобие религиозных нарративов, отмечаемое сравнительной критикой, рассматривается как инструмент маскировки от гоев: наши истории о Сотворении Мира, Потопе, Даровании Торы лишь мимикрируют под распространенные в античности ближневосточные мифы о потопах, сотвеоренни мира, и кодексы законов. Третий подход сходен с первым в том, что постулируется радикальная граница между иудаизмом и гойскими религиями, но сходен со вторым в важности окружающих религий для формы подачи материала.
Четвертый подход, мистико-сравнительный, идет дальше, и предполагает, что причина сходства этих мифов в повсеместном использовании этих двух слоев смысла среди религий античности. Эта мистическая завуалированность в этом случае не является исключительной прерогативой иудаизма. Предмет религии, предполагается сходным; прочие (Странные) религии использовали аналогичный глубинный смысл, однако их тексты оказались хуже написаны, их религиозные традиции не сохранились и мы не можем надежно разделить буквально-мифологический смысл от скрытого. В этом случае отмечаемые библейской критикой сходства могут быть полезны, но интерпретированы с учетом уже понятного мистического содержания иудаизма.
Тут есть дополнительная теологическая нормативная сложность: поскольку интерпретация иудаизма, и соответствующее понимание выстраиваются с намеренным confirmation bias (см. уважение к мудрецам, гематрия пи), то обратное вчитывание этого смысла через параллели в другие традиции приведет к улучшению чужих религий. Что было бы нежелательно; как раз то, что такое улучшение может искажать смысл чужой религии в глазах ее адептов - маловажно. Однако, возможно, что такая кусочная реинтерпретация чужих мифов заполняет оставленные нашими предками лакуны, или позволяет задать дополнительные вопросы.
В этом случае предположение сходства религий оказывается двусторонней дорогой: сходность религиозных понятий и предмета религий дает нам не только понятийный поток вовне иудаизма, но указывает, в частности на существенный политеистический элемент в иудаизме. Часто отмечаемый политеизм Хабада - это не баг, а фича, и не регресс, а необходимый элемент по пути (галаха) наверх. Инновацией иудаизма по-прежнему оказывается монотеизм - теургический монотеизм как политеистический синтез. Распространенный монотеизм наивно-эксклюзивного подхода может являться потерей, т.е. отрицанием этой же инновации.
Шабат шалом.
Первый распространенный подход, назовем его наивно-эксклюзивным, исходит из того, что иудаизм - это единственная истинная религия. Прочие религии - это мифология, идолопоклонство, гойские штучки, разннобразные заблуждения итп., и их содержание мало что может нам дать в религиозном смысле, помимо общекультурного интереса.
Второй, наивно-сравнительный, рассматривает иудаизм, как одну из многих религий. Субъективно-религиозный вариант такого подхода это религиозный плюрализм, т.е. у меня вот эта религия, а у тебя другая; что плохо совмешается с претензией на Откровение, абсолютную Истину (впрочем, прочие религии также на это претендуют, не так ли!?) и монотеизм. Предпочтение иудаизма базируется на наследии и традиции. А научно-сравнительная вариация отмечает сходство религиозных мифов и заимствования из античных ближневосточных религий, как альтернативный источник библейских текстов.
Далее мы добавляем понимание, что искомое содержание иудаизма - не в общедоступном поверхностном смысле, но в скрытом, как регулярно обсуждается в этом блоге.
Третий, мистико-эксклюзивный, также рассматривает иудаизм эксклюзивно. Опорой здесь является не традиция (т.е. то, что и. хорош, поскольку он наш), а понимание наличия оригинального содержания. В этом случае подобие религиозных нарративов, отмечаемое сравнительной критикой, рассматривается как инструмент маскировки от гоев: наши истории о Сотворении Мира, Потопе, Даровании Торы лишь мимикрируют под распространенные в античности ближневосточные мифы о потопах, сотвеоренни мира, и кодексы законов. Третий подход сходен с первым в том, что постулируется радикальная граница между иудаизмом и гойскими религиями, но сходен со вторым в важности окружающих религий для формы подачи материала.
Четвертый подход, мистико-сравнительный, идет дальше, и предполагает, что причина сходства этих мифов в повсеместном использовании этих двух слоев смысла среди религий античности. Эта мистическая завуалированность в этом случае не является исключительной прерогативой иудаизма. Предмет религии, предполагается сходным; прочие (Странные) религии использовали аналогичный глубинный смысл, однако их тексты оказались хуже написаны, их религиозные традиции не сохранились и мы не можем надежно разделить буквально-мифологический смысл от скрытого. В этом случае отмечаемые библейской критикой сходства могут быть полезны, но интерпретированы с учетом уже понятного мистического содержания иудаизма.
Тут есть дополнительная теологическая нормативная сложность: поскольку интерпретация иудаизма, и соответствующее понимание выстраиваются с намеренным confirmation bias (см. уважение к мудрецам, гематрия пи), то обратное вчитывание этого смысла через параллели в другие традиции приведет к улучшению чужих религий. Что было бы нежелательно; как раз то, что такое улучшение может искажать смысл чужой религии в глазах ее адептов - маловажно. Однако, возможно, что такая кусочная реинтерпретация чужих мифов заполняет оставленные нашими предками лакуны, или позволяет задать дополнительные вопросы.
В этом случае предположение сходства религий оказывается двусторонней дорогой: сходность религиозных понятий и предмета религий дает нам не только понятийный поток вовне иудаизма, но указывает, в частности на существенный политеистический элемент в иудаизме. Часто отмечаемый политеизм Хабада - это не баг, а фича, и не регресс, а необходимый элемент по пути (галаха) наверх. Инновацией иудаизма по-прежнему оказывается монотеизм - теургический монотеизм как политеистический синтез. Распространенный монотеизм наивно-эксклюзивного подхода может являться потерей, т.е. отрицанием этой же инновации.
Шабат шалом.