Против кого дружим
Внешний враг помогает консолидировать нацию; и если его нет, зачастую удобно его придумать.
Так например, вторжение РФ в Крым имело очевидный предсказуемый эффект сплочения украинцев (rally around the flag, см. Мотыль о Крыме, diversionary FP), война в Донбассе имела такой же эффект и на украинцев, и на русских, а ранее свежевыбранный Путин воспользовался этим для консолидации поддержки со второй чеченской войной. А молодые нации вдобавок могут использовать этот эффект сплочающего врага не в политических, а в национальных целях. Бойню в Одессе Крылов издевательски-иронично назвал (копия) "днем рождения украинской нации", имея в виду этот же эффект. В соседнем конфликте этим пользуются и израильтяне (втч. отсюда это обсуждавшееся поправение) и тем более палестинцы, для кого это едва ли не определяющий фактор нацстроительства.
Риторика затяжного конфликта с внешним врагом (реальность этого зачастую преувеличена, да и второстепенна) нацелена против трех оппонентов, вообще говоря - разных: функционально, политически, и националистически. Во-первых, функционально, против собственно самого внешнего противника, и это употребление стимулирует мобилизацию. Во-вторых, политически, эта риторика против внешнего врага используется властью, националистами, и «партией войны» против внутренних оппонентов, и как правило, «партии мира». И в третьих, для молодых наций в процессе формирования, для дифференциации ее от большой или смежных в процессе выделения и консолидации. Там, где участие в экзистенциальном конфликте охватывает значительную и локализованную часть народа продолжительное время, эта часть может осознать себя новым народом. В этом нациообразующая роль такого конфликта с любимым заклятым врагом, и направлена она не против врага, а против того суперэтноса, из/от которого происходит дифференциация.
Для украинцев в нынешнем конфликте внешним врагом является Россия, политически риторика конфликта с Россией направлена против внутренней оппозиции - русских, русскоязычных, коммунистов, представителей юго-востока итд. (см тык), а националистически - против единого восточнослявянского/русского народа, из которого украинцы пытяются выделиться, и от которого - отделаться; «украинец - это русский, воюющий с русскими». Таким образом эта риторика кофликта направлена против русских трижды, по-разному. Для России внешними риторическими врагами являются как Запад, так и оранжево-бандеровски-украинцы, а политическим оппонентом - либеральная оппозиция. В националистическом аспекте российский конфликтный нарратив малозначим, поскольку отделение России от Малороссии произошло уже давно, а лозунг «Россия - не Европа» не нациообразующий; вдобавок, антиукраинская риторика противоречиво контрпродуктивна, поскольку одной рукой возражая украинцам в национальном аспекте, что, мол, мы один народ, другой нагнетается бинарноконфликтное озлобление, разрушающее это единство.
Правые израильтяне частенько отмечают, что народа «палестинцы» не было до создания Израиля; но это не аномалия. Группа людей (polity) становится народом вследствие соучастия (shared collective experience) в общем политическом проекте. Израильско-палестинский конфликт, начавшийся как арабо-еврейский, создает два народа: израильтян из евреев, и палестинцев из арабов. Так, для палестинцев образ врага-евреев направлен внешне против Израиля и израильтян, политически против примиренцев (так Хамас использует военные столкновения с Израилем для устранения коллаборационистов и получения преимущества над Фатхом, а мелкие группы запускают в Израиль ракеты, направленные против Хамаса ( 2011, 2013)), а националистически - против единого арабского народа и панарабизма. Аналогично и для израильтян образ коллективного врага - арабов и Ирана - направлен извне против них, политически против израильских левых, а националистически против евреев мира. Палестинцы - это арабы, живущие в условиях конфликта с Израилем, израильтяне - это евреи, живущие в условиях конфликта с палестинцами ( тык). Этот коллективный жизненный опыт и образ злобного опасного ненавидимого противника консолидирует израильтян, отделяет вас от евреев мира, и превращает в отдельный народ.
Эксплуатация этого приема, однако, является не достижением на пути возрождения нации, а дефектом национального строительства. Использование образа врага в политических целях является оппортунистическим, т.е. оно возникает по случаю, но от него можно и отказаться; в то время как националистическое использование - является стратегическим выбором. Обычно внутриполитическое использование пропагандистского образа внешнего врага критикуют как циничное; однако идеалистическое националистическое использование - существенно хуже, именно потому что оно диктуется идеалистически выбранным порочным стратегическим курсом. Так например, путинское ТВ можно переориентировать с антиукраинской пропаганды на иную, и можно градуировать накал, в зависимости от уровня поддержки оппозиции; но украинцы лишают себя аналогичного варианта, выбор лозунга «Украина - не Россия», указывает на желательность придумать себе этого врага, пусть даже ценой того, что жизнь сымитирует вымысел.
Так например, вторжение РФ в Крым имело очевидный предсказуемый эффект сплочения украинцев (rally around the flag, см. Мотыль о Крыме, diversionary FP), война в Донбассе имела такой же эффект и на украинцев, и на русских, а ранее свежевыбранный Путин воспользовался этим для консолидации поддержки со второй чеченской войной. А молодые нации вдобавок могут использовать этот эффект сплочающего врага не в политических, а в национальных целях. Бойню в Одессе Крылов издевательски-иронично назвал (копия) "днем рождения украинской нации", имея в виду этот же эффект. В соседнем конфликте этим пользуются и израильтяне (втч. отсюда это обсуждавшееся поправение) и тем более палестинцы, для кого это едва ли не определяющий фактор нацстроительства.
Риторика затяжного конфликта с внешним врагом (реальность этого зачастую преувеличена, да и второстепенна) нацелена против трех оппонентов, вообще говоря - разных: функционально, политически, и националистически. Во-первых, функционально, против собственно самого внешнего противника, и это употребление стимулирует мобилизацию. Во-вторых, политически, эта риторика против внешнего врага используется властью, националистами, и «партией войны» против внутренних оппонентов, и как правило, «партии мира». И в третьих, для молодых наций в процессе формирования, для дифференциации ее от большой или смежных в процессе выделения и консолидации. Там, где участие в экзистенциальном конфликте охватывает значительную и локализованную часть народа продолжительное время, эта часть может осознать себя новым народом. В этом нациообразующая роль такого конфликта с любимым заклятым врагом, и направлена она не против врага, а против того суперэтноса, из/от которого происходит дифференциация.
Для украинцев в нынешнем конфликте внешним врагом является Россия, политически риторика конфликта с Россией направлена против внутренней оппозиции - русских, русскоязычных, коммунистов, представителей юго-востока итд. (см тык), а националистически - против единого восточнослявянского/русского народа, из которого украинцы пытяются выделиться, и от которого - отделаться; «украинец - это русский, воюющий с русскими». Таким образом эта риторика кофликта направлена против русских трижды, по-разному. Для России внешними риторическими врагами являются как Запад, так и оранжево-бандеровски-украинцы, а политическим оппонентом - либеральная оппозиция. В националистическом аспекте российский конфликтный нарратив малозначим, поскольку отделение России от Малороссии произошло уже давно, а лозунг «Россия - не Европа» не нациообразующий; вдобавок, антиукраинская риторика противоречиво контрпродуктивна, поскольку одной рукой возражая украинцам в национальном аспекте, что, мол, мы один народ, другой нагнетается бинарноконфликтное озлобление, разрушающее это единство.
Правые израильтяне частенько отмечают, что народа «палестинцы» не было до создания Израиля; но это не аномалия. Группа людей (polity) становится народом вследствие соучастия (shared collective experience) в общем политическом проекте. Израильско-палестинский конфликт, начавшийся как арабо-еврейский, создает два народа: израильтян из евреев, и палестинцев из арабов. Так, для палестинцев образ врага-евреев направлен внешне против Израиля и израильтян, политически против примиренцев (так Хамас использует военные столкновения с Израилем для устранения коллаборационистов и получения преимущества над Фатхом, а мелкие группы запускают в Израиль ракеты, направленные против Хамаса ( 2011, 2013)), а националистически - против единого арабского народа и панарабизма. Аналогично и для израильтян образ коллективного врага - арабов и Ирана - направлен извне против них, политически против израильских левых, а националистически против евреев мира. Палестинцы - это арабы, живущие в условиях конфликта с Израилем, израильтяне - это евреи, живущие в условиях конфликта с палестинцами ( тык). Этот коллективный жизненный опыт и образ злобного опасного ненавидимого противника консолидирует израильтян, отделяет вас от евреев мира, и превращает в отдельный народ.
Эксплуатация этого приема, однако, является не достижением на пути возрождения нации, а дефектом национального строительства. Использование образа врага в политических целях является оппортунистическим, т.е. оно возникает по случаю, но от него можно и отказаться; в то время как националистическое использование - является стратегическим выбором. Обычно внутриполитическое использование пропагандистского образа внешнего врага критикуют как циничное; однако идеалистическое националистическое использование - существенно хуже, именно потому что оно диктуется идеалистически выбранным порочным стратегическим курсом. Так например, путинское ТВ можно переориентировать с антиукраинской пропаганды на иную, и можно градуировать накал, в зависимости от уровня поддержки оппозиции; но украинцы лишают себя аналогичного варианта, выбор лозунга «Украина - не Россия», указывает на желательность придумать себе этого врага, пусть даже ценой того, что жизнь сымитирует вымысел.