Rutheni у Герборда и Эббо. III. Источники Эббо и Герборда. Часть 1.
Итак, попытаемся разобраться в источниках Эббо и Герборда, как и самого Отто, чтобы понять, можно ли подозревать в этом конкретном случае то, чем пытались до этого объяснить употреблённый обоими источниками термин rutheni для рюгенских славян, а именно:
1)знание античного народа рутенов и отождествления с ними как русских, так и рюгенских славян по созвучию под влиянием средневековой традиции
2)путаницу, произведённую немецкими монахами в силу плохого знакомства их со славянской речью, географией южной Балтики или вообще политическо-этнографическими реалиями славянских стран.
Как уже упоминалось выше, Эббо должен был писать раньше Герборда. Он основывался на рассказах сопровождавших Отто монахов, среди которых он наиболее часто упоминает Удальрика. Герборд также получал информацию от сопровождавших Отто монахов - само своё произведение он построил в форме своего диалога с монахом Сефридом, участвовавшим в поморской миссии и рассказывавшим ему о происходившем - но при этом, мог пользоваться и уже написанным произведением Эббо.
Пример с озером Мюритц, имеющийся у Эббо, но отсутствующий у Герборда, показывает, что по крайней мере некоторые устные информаторы Эббо и Герборда были различны. Также можно отметить, что речь в любом случае не может идти о «переписке» Гербордом текста Эббо - за это говорит как полностью иная формулировка, а иногда даже и оценка одних и тех же событий, так и различия в сюжетах Эббо и Герборда (у Герборда отсутствуют некоторые сюжеты, имеющиеся у Эббо, но в то же время рассказываются и новые истории, неизвестные Эббо). Самое большое, что можно предположить в зависимости Герборда от Эббо, так это использование первым текста последнего в качестве дополнительного источника, кроме своих собственных.
Само по себе это обстоятельство более, чем естественно - во время второй поездки Отто сопровождала весьма солидная свита из монахов и слуг, так, что обоз его насчитывал десятки телег. Составить представление о численность сопровождавших Отто можно, к примеру, по замечанию Эббо (III-5) o том, что жители расположенного в низине города Деммин, увидев спускавшийся к городу с возвышенности обоз Отто из 30 повозок, приняли последний за войско лютичей, нападения которых они ожидали и поспешно стали прятаться за городскими стенами.
Некоторые из сопровождавших Отто церковных лиц, либо других возможных источников Эббо и Герборда о Поморье, прямо называются Гербордом и Эббо, это:
1)монах Удальрик (Эббо, предисловие ко второй книге). Также известно, что Удальрик был дружен с епископом Бернхардом (Эббо, II-1).
2) Епископ Бернхард, побывавшим в Волине ещё до Отто и посетивший Бамбергкий двор в 1122 году, то есть незадолго до первой поездки Отто (Эббо, II-1). Эббо (II-1) упоминает существовавший в его время письменный источник с жизнеописанием Бернхарда, не дошедший до наших дней, но вполне возможно содержавший какие-то использованные впоследствии монахами описания Поморья, также, как какие-то сведения о Поморье могли быть рассказаны Бернхардом бамбергским церковникам и лично.
3)Адальберт поставленный Отто епископом в новосозданном им епископстве (согласно Житиям) в городе Юлин (Волин). После смерти Отто, в 1140 году папой Римским ему был официально подтверждён епископский сан. В «основании» нового епископства самим Отто можно усомниться, так как подобное, действительно, выходило за имеющиеся у него полномочия. Однако, сомневаться в самом факте постройки в Волине церкви, в которой был оставлен Адальберт, оснований нет. Как источник интересен тем, что провёл в Поморье больше времени, чем Отто и другие его спутники и мог лучше знать местные обстоятельства. Кроме того, Адальберт знал славянский (скорее всего именно поэтому он и был оставлен для дальней христианизации в Поморье), он был переводчиком Отто (Эббо II-3) и, следовательно, должен был разбираться в местных поморских славянских делах очень хорошо.
4)Сефрид - указанный Гербордом как устный источник монах, сопровождавший Отто в Поморье. Произведение Герборда построено в форме диалога трёх беседующих об Отто монахов - самого Герборда, Тимо и Сефрида, из которых последний рассказывает о поморских приключениях Отто. Эббо (II-3) указывает Сефрида среди других спутников Отто, но не отводит ему особой роли в повествовании. Из сообщения Герборда (II-31), можно сделать вывод о том, что Сефрид знал славянский язык.
Все четыре церковных лица лично бывали и проповедовали в Поморье, три их них были сопутчиками Отто во время его второй поездки и, вернувшись в Бамберг, стали устными источниками Житий. Известны и другие повторяющиеся имена сопровождавших Отто монахов и переводчиков, подробная информированность о которых позволяет предполагать, как потенциальных устных источников и их. О них ещё будет подробнее далее. Кроме этого имеет смысл рассмотреть вопрос об информированности Отто и его спутников о языке, географии и прочих деталях.
Согласно житиям, Отто происходил из знатного швабского рода, состояние которого, заметно растратилось уже при жизни его родителей. Родительское наследство досталось брату Отто, так, что последний, после окончания обучения, вынужден был отправиться в Польшу, где тогда требовались учёные церковники для обучения местного духовенства. Все источники сходятся на том, что во время пребывания в Польше Отто удалось быстро выучить славянский язык, хотя в деталях расходятся. Так, Прюфенингский монах сообщает, что Отто выучил язык настолько хорошо, что когда он говорил по славянски никто из окружавших не мог поверить, что он был немцем. Эббо также сообщает о быстром обучении Отто славянскому в Польше, но упоминает и о предоставлении ему Болеславом переводчика и путеводителя. Герборд в большинстве случаев описывает общение Отто со славянами через переводчика (к примеру, обращение Отто через переводчиков к жителям города Пыритц, II-15), но в конце третьей книги, неожиданно помещая туда данные по биографии Отто, с рождения и до первой поездки, он также сообщает и о быстром изучении Отто славянского языка в Польше. Так как эта информация была известна всем трём хронистам, её можно признать как достоверную в целом, хотя детали при этом могли быть и преувеличены.
За знание Отто в какой-то степени славянского говорит и известная Эббо и Герборду история об обращении Отто двух славянских мальчиков в Щецине, в которой Отто обращался к ним на славянском языке. Возможно, знания славянского Отто при этом всё же не были настолько хороши, чтобы вести религиозные диспуты со славянами и подробно объяснять им христианское учение(для чего, видимо, требовался Удальрик), либо же диалектные различия поляков и поморян уже были в 12 веке настолько сильны, что поверхностного знания одного из диалектов не хватало для полноценного общения и понимания на другом диалекте. Как бы там ни было, кроме собственных знаний Отто, упоминается и наличие у него нескольких переводчиков.
Прюфенингский монах не называет имени переводчика, в то время, как от Эббо мы узнаём, что переводчиком был Адальберт. Герборд (III-5) упоминает и ещё одного переводчика Альбвина. Герборд передаёт любопытный диалог с Сефридом (II-31), в котором после рассказа Сефрида о славянских храмах, называемых континами, монах Тимо спрашивает его, что обозначает это слово. Сефрид отвечает на это: «славянский язык многими словами схож с латинским, потому, думаю, контины называются так от «contiere» - «содержать»». Если эти слова действительно принадлежали Сефриду, то из этого можно заключить, что он должен был знать славянский достаточно хорошо, чтобы определить, что некоторые слова в нём родственны латыни и даже выстраивать теории о происхождении некоторых славянских слов из латыни. Если же этот отрывок был всего лишь литературным отступлением самого Герборда, вложившего свою мысль в уста Сефрида, то знание славянского можно подозревать и у него самого. Так же можно обратить внимание и на данную Гербордом славянскую этимологию слова Поморья (III-1) - этимологию правильную и вместе с тем крайне любопытную, также вкладываемую им в уста Сефрида:
«Страна Померания, кажется, описывает этимологией своего имени особенности своего расположения. Ведь на языке славян «pome» означает «рядом» или «у», а «moriz» - «море»; потому Pomerania, равно «Pomerizania», что означает «расположенная рядом или у моря» (Герборд, III-1)
С одной стороны слово «moriz» действительно существовало в языке балтийских славян и означало «море», как это наглядно показывают гидроним Moriz/Müriz для самого большого мекленбургского озера, напоминающего море или топонима Müritz (Graal-Müritz) на берегу Балтийского моря возле города Росток, так что «Pomerizania» могло быть просто соединением слов pome+[mo]rizania. С другой стороны, само разделение «pome» - «у», «рядом», вместо правильного «po», говорит за то, что Pomerizania не было «конструктом» Сефрида или Герборда, а было именно услышано кем то из них в таком виде. Понятно, что славянской грамоте тогда обучались не в училищах, а на слух, потому разделение и было произведено неверно. В самом же существовании двух форм Pomerani и Pomerizania, как мне кажется, можно подозревать и два произношения одного и того же слова на двух разных диалектах - поморское собственно «Поморье» и польское «Поморже». В качестве других возможных «полонизмов» в Житиях Отто можно указать на приводимые формы с рефлексом TroT, вместо ожидаемого полабского TarT:
Belgrod (Прюф., 2-21); Belgroensem urbem (Эббо, 2-18); Belgrad (Герборд, 2-40) - вместо ожидаемого полабского Белгард
Gradiciam (Герборд, 2-37) - вместо ожидаемого Гартц
Bratizlaus (Прюф.), Wortizlaus (Эббо), Bratizlaus (Герборд), Vratizlaus (Герборд) - вместо ожидаемого Вартислав (наиболее близкую к поморской форму приводит Эббо)
Zitarigroda (Эббо 2-4) - вместо ожидаемого Старигарда
Таким образом, можно предполагать, что общались немецкие миссионеры во многих случаях через польских переводчиков, произносивших привычные формы. Также и сам Отто должен был изучить в Польше как раз такой, польский вариант западнославянского.
Впрочем, как бы то ни было, приведённых данных кажется достаточно, чтобы не ставить под сомнение способность монахов из миссии Отто разобраться и правильно понять то, что им рассказывали славяне. Как сам Отто, так и многие из его спутников, знали славянский очень хорошо - настолько, что могли давать вполне грамотные этимологии славянским словам и даже судить о сходстве славянского с латынью.
Никаких подтверждений не находит и предположение о возможном влиянии античной литературы на тексты конкретно Житий - в абсолютном большинстве случаев они не называют современные им народы именами античных. Кроме одного единственного исключения, впрочем, также говорящего не в пользу «книжного» происхождения рутенов. Сразу после уже рассмотренной выше этимологии слова Поморье, Герборд продолжает (III-1):
«Итак Померания за собой имеет на море Дакию и Ругию - небольшой, но очень густо населённый остров, над собой же, то есть направо, на север - Флавию, Прусцию и Русцию»
«Античный» термин Дакия действительно нередко переносился в средневековье на Данию благодаря созвучию. Именно эта традиция перенесения античных имён на современные и приводится так часто как пример книжного происхождения термина rutheni. Сам по себе вопрос с Dacia мне кажется тоже не столь однозначным - подробнее о нём ещё будет в следующей статье, здесь же остановимся лишь на Рюгене.
В контексте рассматриваемого вопроса куда интереснее, что именно Rugia, а не Ruthenia, в таком случае, получается «античной традицией» у Герборда. Руги - действительно не менее «античный» народ, чем даки и очень показательно, что Герборд упоминает эти два «античных народа» вместе именно в «учёной» части, где им даются географические описания и этимологии. Информация в первой главе третьей книги явно была собрана им из нескольких, в том числе и книжных источников и имеет несомненно «учёный» характер. А вот в главах 30-31 этой же третьей книги приводится уже рассказ очевидцев. Речь там снова идёт о Дании и Рюгене, но их Герборд теперь называет Dani и Rutheni (Ruthenia как хороним). Из чего выходит, что разные пары Dacia-Rugia и Dania-Ruthenia восходят в тексте Герборда к двум разным источникам и имеют разное происхождение. Если же без всякого сомнение «учёно-книжно-античное» происхождение имеет первая пара (подробнее о происхождении и употреблении термина Rugia будет в отдельных статьях), то для второй можно заключить большую приближенность её к реальности. Тоже можно заключить и для текста Эббо, в котором мы также находим Dani и Ruоtheni без намёка на античность.
Таким образом, никак нельзя объяснить Ruthenia Герборда плохим знанием его географии славянских стран - ему было известно о существовании острова Рюген по соседству с Поморьем, к западу от него. Появление Ruthenia у Герборда едва ли могло произойти в следствии «неосмысленной» переписи данного отрывка у Эббо, так как оба отрывка имеют схожее содержание, но разнятся в мелких деталях и не содержат прямых цитат, а напротив тоже самое написано там в других формулировках. Рассказ Герборда о щецинско-рюгенской войне подробнее, чем у Эббо, в нём присутствуют подробности, неизвестные Эббо. Особенно это касается последовавшим за нападением на Щецин посольством к датскому епископу, где Герборд приводит вполне достоверные описания быта данов своего времени, явно не книжного характера, а почёрпнутые со слов очевидцев.
В поисках источников Эббо и Гербордом следует обратить внимание и на ещё одно обстоятельство: различия в записи «рутенов», записанных Гербордом как rutheni, а Эббо как ruotheni. Раз уж лингвисты так настаивают на лингвистическом обосновании происхождения форм, то к их же наработкам и обратимся. Как замечает А.В. Назаренко:
(Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях, 2001, стр. 45)
Другими словами, у Эббо приводимая им форма Ruotheni своей фонетикой и записью показывает, что это было устное произношение формы латинского Rutheni, характерное для баварского диалекта и реже для швабского. И то и другое очень хорошо сходиться с данными о источниках: Эббо, как и большинство других монахов, сопровождавших Отто, были баварцами (Бамберг находиться на севере Баварии). Сам же Отто, как известно, был швабом.
Таким образом, раз уж Эббо не оставил точных сведений о источнике его знаний конкретно о рутенско-щецинской войне, привлекая данные лингвистики приводят к выводу, что именно в такой форме Ruotheni он и услышал это слово от человека, говорившего на баварском или швабском диалекте. Подчеркнём ещё раз: Ruotheni было разговорной формой, используемой баварскими монахами первой трети XII века, что опровергает подозрения в возможном «книжном» её происхождении конкретно в произведении Эббо.
Очевидно, что источником должен был быть если и не был сам Отто, то кто-то из его сопровождения. Анализ хроники Эббо позволяет выявить и другие аналогичные случаи, что видится нам лишь дополнительным подтверждением нашего предположения. Стоит обратить внимание на отрывок Эббо II-1, где сообщается «Pruozenses ante annos aliquos Adelbertum quendam similia huic preciantem occiderunt». Дело в том, что для формы имени пруссов, так созвучной имени руссов, в западноевропейских хрониках и документах показывает те же самые фонетические изменения и известна в тех же формах, что и «русов», лишь с заглавным «п», о чём уже упоминалось в прошлой статье. Пруссов Эббо называет той же баварской диалектной формой с дифтонгом «ou», что и рутенов. Между тем, по мнению исследователей, текст Эббо выказывает знакомство его с древнейшим, «оттонским» Житием Св. Адальберта (Incipit vita et passio sancti Adalberti martiris atque pontificis). В этой же главе II-1, чуть далее по тексту, Эббо даже цитирует Vita Adalberti:
«non est, qui recipiat te, non est usque ad unum!» (Эббо II-1)
«non est usque ad unum» (Vita Adalberti, 26)
Хотя в обоих случаях цитируется Псалм 13, 1, знакомство Эббо с Житием Адальберта, действительно принимается исследователями его текста. Так, как собственного анализа и наработок в этой не связанной на прямую с интересующим меня вопросом теме у меня нет, здесь я пока просто следую немецким исследователям. Принимая знакомство Эббо с Житием Адальберта, получается, что в своём повествовании он не перенял употреблявшуюся в там форму Pruzzi, а замил её на разговорную баварскую форму Pruozi, что ещё раз показывает использование им в своём сочинении разговорного языка своего времени, а не бездумной переписи из трудов предшественников.
С другой стороны, пропущенная А.В. Назаренко форма Ruotheni у Эббо даёт основания откорректировать его выводы с учётом новых данных. Выходит, что «сугубо латиноязычные варианты имени русь» были включены в «историко-фонетические процессы соответствующих диалектов» на три четверти века раньше, чем предполагал Назаренко, уже в середине (время записи текста Эббо) или даже первой трети (время миссии Отто) XII века. Это, в свою очередь, позволяет усомниться и в том, что форма Rut(h)eni возникла одновременно с формой Rutuli в начале ХII века в Швабии, как сугубо учёный, «письменный» конструкт и отсюда распространилась по всему латиноязычному учёному миру Западной Европы, со временем закрепившись в качестве «стандарта» и ставшая употребляться и в устной речи. С момента её гипотетического «изобретения» в Швабии, до момента, когда она уже стала привычной, употреблялась в устной речи и поддалась воздействию фонетики баварских диалектов, прошло всего от 2 до 5 десятков лет - возможно, не успело даже смениться и одно поколение учёных. Тоже самое можно сказать и о дифтонговой форме Reuteni у Отто Фрайзингейского, употреблявшейся примерно в то же время ( 1132-1157 гг.) и месте (Бавария), что и у Эббо.
Если же к первой трети-половине XII века форма Rut(h)eni уже достоверно употреблялась в устной речи и успела подвергнуться влиянию местных диалектов, то «сложение» её должно было прийтись на более ранний период, чем начало XII века. Таким образом, как и в случае с Гевразием Тильберийским, в случае с Санкт-Галленским продолжением хроники Райхенау, ситуация с большой долей вероятности как раз обратная - Rutuli произошло из уже употреблявшейся формы Rutheni, как следствие попытки придания этой современной форме «античного» вида, либо и вовсе в силу каких-то собственных особенностей тогдашней латыни или немецкого, подобно происхождению формы Winuli в тексте Адама ещё ранее, во второй половине XI века.
В нашем случае имеет значение, что форма ruotheni у Эббо не была книжным заимствованием, а должна была быть услышана им от спутников Отто. Причина же, по которой источник Эббо называл рюгенских славян Rutheni остаётся не ясна. Так как у Эббо не содержится сведений о восточно-европейской Руси, нет возможности судить, знал ли он о том, что страна и народ с таким же названием проживали одновременно и в другом месте. Так же неизвестно, разделял ли Эббо вообще восточноевропейскую Русь и Рюген.
Для Герборда в то же время уверенно можно сказать, что о месторасположении как Рюгена, так и Руси восточнее Польши, ему было прекрасно известно. В географическом вступлении ко второй книге он записывает и Рюген и Русь традиционными латинскими транскрипциями - Rugia и Ruscia соответственно. В то же время, в другом отрывке Герборд употребляет формы Rutheni и уже для достоверно восточноевропейской Руси (Герборд, II-4). Любопытно отметить и употребляемые Гербордом транскрипции Пруссии. В отрывке II-1, где он различает Рюген и Русь, Герборд записывает пруссов такой же транскрипцией, как и русь - « Prusciam et Rusciam». Это упоминание оставлено Гербордом при перечислении соседей Поморья - с запада с ним граничали Rugia и Dacia, с востока некая Flavia, Pruscia и Ruscia. Список восточных соседей Поморья Герборд переносит и в главу II-3, говоря, что все 3 народа были врагами Болеслава. Однако, вместо ожидаемого, соответствующего хорониму Ruscia этнонима Rusci, Герборд заменяет его на Rutheni. В главе II-4 Rutheni, Prusci и Pomerani продолжают совместно воевать против Болеслава, но тут же страна рутенов называется им уже Ruthenia. Таким образом, из текста можно установить, что Герборд рассматривал термины Ruthenia и Rusciа как синонимы и не делал между ними различия.
При этом некоторые из его замечаний о восточноевропейской руси кажутся более подходящими скорее для жителей Рюгена: «Rutheni, народ жестокий и грубый» (II-3; сравни со средневековыми описаниями жителей Рюгена), как и тесные связи этих Rutheni с двумя языческими народами юга Балтики, поморян и пруссов. В главе II-4 Герборд даже говорит о том, что после победы Болеслава над этими рутенами, он договором обязал их не оказывать помощи поморянам. Учитывая, что речь должна была идти о пленении Болеславом перемышльского князя Володаря Ростиславича, такие активные связи последнего с Поморьем вызывают некоторое удивление. Владения Ростиславичей не имели выхода к Поморью ни по суше ни по морю, что явно сильно затрудняло бы совместные действия против Польши и их координацию. Перемышльский русский православный князь не столь понятно и естественно смотрится в коалиции с языческими племенами южной Балтики, как на этом месте смотрелись бы рюгенские славяне, действительно связанные в это время с Поморьем как политически, так и экономически.
Собственно само упоминание о рюгенско-щецинской войне показывает, что ещё до самого 1128 года столица Поморья Щецин находилась не только в теснейших торговых отношениях, но и, очевидно, в прямой зависимости от Арконы, главенство храма Свентовита в которой они должны были признавать до самого принятия христианства (так как Рюген посылает армию для «наказания» щецинцев за «отказ слушать советы их идола», можно предположить, что причиной войны стал выход из повиновения и отказ выплачивать Арконе ежегодную дань). Таким образом, из Житий Отто действительно выходит, что до 1128 года Поморье и Рюген были связаны чем-то вроде союза. Положение щецинцев можно сравнить с таковым чрезпенян до 1114 года. В Корвейских анналах сообщается, что до этого времени чрезпеняне выплачивали ежегодную дань некому «Св. Витту» и обязаны были поставлять тем кому подчинялись и войско. При этом, как можно судить по удивлению и Лотаря и Корвейского монастыря, этот «Св. Витт» не был христианским Св. Виттом, так как в Корвею дань не поступала. Тоже самое подтверждает и Саксонский Анналист, сообщая, что в 1114 году в походе Лотаря на славян, он победил «рюгенского князя». Добавив к этому сообщение Гельмольда из Бозау о том, что рюгенские славяне «налогают дань на другие народы, сами никому дани не платя», можно достаточно достоверно реконструировать отношения славянских племён на прилегающих к Рюгену землях на континенте. В первой трети XII века поморяне и чрезпеняне (между 1124 и 1128 гг. завоеванные поморянами) признавали верховную власть Арконы, обязывались платить в храм Свентовита ежегодный налог и поставлять войско (т.е. «слушать советы рюгенского идола», так как решения о начале войны принималось на Рюгене в храме на Арконе). В свою очередь Рюген оказывал военную поддержку зависимым от него племенам в случаях нападений христиан.
Всё это, разумеется, не отменяет возможности, кроме уже существовавшего союза Поморья и Рюгена, ещё и заключений военных союзов поморян с Володарем. Однако, так как указание на такой союз имеется только у называвшего русских и рюгенских славян одним словом Герборда, можно предположить, что в главах II, 3-4 у него могли смешаться 2 сюжета: о войне Болеслава с Володарем, королём Rutheni, и происходивших примерно в то же время войнах Болеслава с «языческой коалицией» - рюгенскими Rutheni, поморянами и пруссами.