Rutheni у Герборда и Эббо. II. Почему не отождествление с античными рутенами.
Если, как было показано выше, нет причин сомневаться как в достоверности свидетельств Эббо и Герборда о нападении рюгенских славян на Щецин, так и относительно того, что именно они напали на город. Сама по себе эта история вполне ложится в исторический контекст истории Рюгена XII века и согласуется с другими источниками, чего не скажешь о форме записи этнонима.
Как уже было отмечено выше, из текста Эббо и, особенно, Герборда, выходит, что рюгенские славяне имели такое же самоназвание, как и восточноевропейские русины. Собственно rutheni - это и есть латинизированная форма «русинов», русских. Словом rutheni русских записывали по всей западной Европе на протяжении всего XII века. Видимо, наиболее подробное рассмотрение этого вопроса составлено А.В. Назаренко. В его работе «Древняя Русь на международных путях» (2001), где автором даётся не плохой фактологический и хронологический разбор употребления этого термина в западной Европе:
И резюме в конце:
Появление формы rutheni Назаренко объясняет данью средневековой традиции переноса имён античных народов на современные хронистам. В подтверждение приводится отрывок из Гевразия Тильбурийского, в описании рутенов Киевской Руси, цитирующий Лукиана и, таким образом, отождествляющего их с античными рутенами. Однако, по нашему мнению, связь здесь как раз обратная. Гевразий Тильбурийский принадлежал к числу очень специфических источников - это человек для своего времени редкой учёности и эрудиции, отлично знакомый с античными писателями и писавший уже в XIII веке. Его сообщение никак нельзя расценивать таким образом, как предлагает это делать Назаренко - что известность ему рутенов античных писателей и стала причиной отождествления их с русинами Киевской Руси по созвучию. Как это прекрасно показывает и сам исследователь, термин rutheni широко употреблялся в западноевропейских источниках как синоним руси с начала XII века. Зная эту традицию и зная, в силу своей начитанности, об идентичном имени античных рутенов Гервазий всего на всего попытался дать этому феномену учёное объяснение. Такое явление в настоящее время принято называть «народной этимологией» и в вопросе о происхождении традиции оно никак не может помочь.
Заметим, что это не единственная подобная "народная этимология" Гевразия - в другом месте он рассказывает о происхождении книжного названия населяющих Польшу славян "вандалы" от реки "Вандал", как предполагается, произошедшем под влиянием Кадлубека (Гевразий сообщает, что узнал об этом от поляков). Сам Кадлубек действительно рассказывал такую историю в своей хронике. И не одну её. Ещё у него можно найти умилительные рассказы о том, что название рюгенских славян "рана" происходит от их боевого клича "О, рана!" (с смысле - ранение). Название же города Шлезвиг по мнению Кадлубека происходило не от названия торгового центра на заливе Шлей (Шлиа-с-вик), а от полького названия сельди. Название саксонского города Люнебурга - от луны. Той, которая светит по ночам в небе, разумеется, а не от исторической области "Луне", где расположен город. И множество других не менее любопытных историй. К сожалению, проведя основательную работу по составлению списка упоминаний этнонима rutheni для русских в западноевропейских источниках, А.В. Назаренко использует для этимологии традиционную методику лингвистов - просто выписывать формы упоминаний из источника, не утруждаясь анализом самих источников. А если такой анализ провести, то получается, что произведение Гевразия Тильберийского принадлежит к новому, получившему в западной Европе на рубеже XII и XIII вв. и позже стилю исторических трудов, для которых свойственно широкое обращение к античной литературе для "осмысления" реалий своего времени и очень характерны "народные этимологии". Среди других подобных произведений можно назвать того же Винцентия Кадлубека в Польше и, в несколько меньшей степени, Саксона Грамматика в Дании. Наибольшего своего рассвета однако это направление исторической литературы приобрело в XV-XVI вв. Такие явления характерны только для не просто образованных, но именно чрезмерно начитанных средневековых книжников, духовных лиц или учёных, но не для практических погодных сообщений обычных монахов-хронистов.
Потому, совсем не одно и то же, когда очевидец событий в кратце упоминает, что там то и там-то воевали с рутенами, никак не показывая при этом своего особенного знания античной литературы и стремления к употреблению античных образов, и когда высоконачитанный, склонный к "учёным объяснениям" (что сейчас называется "народными этимологиями") автор у которого отсылки к античным текстам в каждой главе, применяет античные образы и на рутенов. Однако, как бы там ни было, нет никакой возможности объяснять появляющуюся в источниках в начале XII века объяснением источника из XIII века. Или, иными словами, объяснение Гевразия Тильберийского может говорить только о том, что параллель между русскими rutheni и античными рутенами проводил только сам Гевразий и никак иначе.
Очевидно, что для обоснования происхождения термина rutheni латинской записи имени русских в средневековье отождествлением с античными рутенами нужно доказать знакомство с этой античной литературой именно ранних авторов, начавших записывать их таким образом. Однако подобные свидетельства представлены не были. Да и не могли. Ранние свидетельства описывающие реальные соприкосновения с рутенами их соседей - вроде польских источников Галла Аноннима, или того же Герборда, вовсе не выказывают приверженности к отождествлению современных им народов с древними.
То же можно заметить и для приводимого А.В. Назаренко примера с rutuli. Свидетельство явно крайне сомнительное - начать с того, что в оригинале Rittuli, а Rutuli - уже реконструкция или предположение самого Назаренко. Кажется совсем не очевидным, что это неясное Rittuli обязательно должно было быть именно Rutuli и быть при этом отсылкой к античным рутулам. В дальнейшем никто русских рутулами и ритулами не называл, потому единичное и неясное свидетельство может попросту оказаться опиской. А может и отражать какие-то собственные немецко-латинские особенности словообразования тех времён. Здесь кажется не лишним напомнить известную фразу Адама Бременского: Sclavania igitur, amplissima Germaniae provintia, a Winulis incolitur, qui olim dicti sunt Wandali (II-18).
Здесь речь как раз идёт о перенесении античного этнонима на современных автору славян XI века. Но термин этот - вандалы. Винулы же здесь выступают неким не совсем ясным промежуточным звеном между реальным немецким названием славян - винды/виниды/венеды/венды и античным книжным вандалы. Происхождение винулов у Адама загадочно - такое наименование не употреблялось другими хронистами Германии его времени, видимо, быв его собственным конструктом. Не смотря на то, что "винулы" появлялись в других хрониках как цитаты из Адама (например у Гельмольда) форма эта не прижилась, в отличии от вендов или вандалов. Потому, нельзя исключать подобного проихождения и для ритулов - также онетически схожей, но исключительной и не прижившейся формы. Иными словами, на самом деле ситуация как с ритулами, так и рутенами оказывается сложнее и неоднозначнее, чем в случае с предложенным Назаренко простым перенесением античного имени на средневековое.
При этом любопытно замечание о преобладании употребления формы rutheni в ранние времена в регионе южной Германии - Швабии, и, особенно, Баварии, Австрии; а также Чехии и Польше. Со всеми этими регионами так или иначе был связан Отто Бамбергский - урождённый шваб, баварский епископ, долгое время живший в Польше и христианизировавший Поморье.
Как отметил уже А. Назаренко, хронологически более ранние формы ruci, ruceni (руцени) фонетически были уже довольно близки к rutheni. К этому можно добавить, что не только фонетически, но ещё и графически, так как буквы c и t в рукописной средневековой латыни выводились достаточно схоже, так что путаница их друг с другом была достаточно распространённой опиской, что дополнительно сближало формы ruceni и ruteni.
Но, раз уж в некоторой степени удалось локализовать время и регион появления и наибольшего распространения формы rutheni в западноевропейских источниках, кажется не безосновательным попытаться использовать эти данные в исследовании и предположить, что появление формы rutheni могло произойти не обязательно из-за отождествления русских с античными рутенами, но и в силу просто каких-то языковых процессов, произошедших в южной Германии и/или в Польше к началу XII века. Не являясь лингвистом, мне, конечно, сложно будет дать грамотную формулировку и обоснование данному переходу, в ходе которого изначальное славянское «рус» стало приобретать шипяще-цокающее звучание на конце и в X-XI вв. передаваться сначала как «ruc», а потом перейти уже и в «ruth» (по созвучию) и «rut» (возможно, в том числе и в силу графических особенностей). Однако, существование таких процессов несомненно и прослеживается и в других местах - в северной Германии и Поморье, где оно хорошо заметно по изменению записи топонимики.
Можно обратить внимание на изменение топонимов с основой «рус» в этом регионе:
Rutzau из Rucewo и Russow, возводимое к праформе *Rucevo и сопоставляемое с польским rzutki;
Rützow, в одном случае из Ruzowe, Rusouwe и Ruzzowe и в другом из Russow, Russaw
Ruschvitz из Ruskevitze; Rauschwitz из Russewiz - первое на Рюгене, второе у лужичан - оба возводимые к праформам «рус», «русый».
(Trautmann R. Die Elb- und Ostseeslavischen Ortsnamen, Teil 1, Berlin, 1948, S. 84)
Те же процессы выявляются и в топонимике с основой «прус»:
Prutzen из Prüzen; Prusinowo-Prucenow-«Rütznow» - всё к основе «прусин» ил Prutzekendorp из Prusekendorp.
Изменения в записи этнонима пруссов вообще были идентичны таковым русинов, о чём далее ещё будет сказано. Здесь же можно привести и пример Putzecow из Puzekowe, с другой основой, но отражающий всё тот же процесс перехода изначального славянского «с» в конце слога в «ц», «тц», «ш» и подобные шипяще-цокающие звуки.
(Trautmann R. Die slavischen Ortsnamen Mecklenburgs und Holsteins, Berlin, 1950, S. 173)
Потому, при таких переходах rus>ruc>rutz в районах соприкосновения нижненемецких диалектов XII-XIV вв. в местах их соприкосновения и взаимодействия с полабскими диалектами, не кажется чем-то выдающимся из ряда и возможность перехода rus>ruc>ruth/rut в районах соприкосновения и взаимодействия верхненемецких диалектов с другими западнославянскими. И это вполне естественно объясняло бы возникновение и распространение формы rutheni в начале XII века на юге Германии и в Польше без всяких отождествлений с античными рутенами. Кажется гораздо более вероятным, что изначально представляя собой естественные диалектные изменения, отождествление новой формы с античным народом было лишь вторичным процессом, равно как и отождествление вполне аутентичной германской формы венды/винды с античными вандалами по ряду признаков (созвучию и месту обитания). Так и с формой rutheni-ruteni XII века, отождествлению её с античными рутенами могло способствовать кроме фонетической и графической близости ещё и смысловая - знавшие одновременно славянский и латынь вполне должны были видеть «светлую, русую» семантику обоих слов (flavi (русые) rutheni у Лукиана; созвучие латинского rufus-«рыжий» с латинской записью rutheni, что у впервые видящих такую форму могло вызывать ассоциации с латинким «рыжий», особенно, если он знал славянский и значение слова «русый»). Однако, даже и так, нет оснований видеть в появившейся в начале XII века форме rutheni отождествление с античным rutheni - такие отождествления были единичными примерами деятельности наиболее учёных авторов и стали появляться лишь век спустя.
Кажется особенно важным обратить внимание и на то, что с момента её возникновения в XII веке форма rutheni «рутенов» вовсе не обозначала, а обозначала именно «русин». Нужны серьёзные основания и аргументация, чтобы утверждать обратное. Кроме приведённых Назаренко многочисленных примеров одновременного использования формы rutheni в XII веке вместе с другими, более устоявшимися формами названия руси вроде Ruscia, можно добавить, что речь здесь также шла вовсе не об заумных книжных отождествлениях. Соответствия «русов» с «Ruteni» хорошо известны и из юридических документов, имеющих чисто практическое назначение. В качестве примеров можно привести употребление этих форм в юридических грамотах бывших славянских земель юго-западной Балтики XIII века.
В 1230-1240-х гг. активной деятельностью на ободритских землях отметился некий Илья Русский - видимо, русский купец, не то осевший здесь полностью, не то просто часто бывавший здесь по делам и имевший какие-то наделы и определённое влияние и вес в обществе. Он часто выступал свидетелем при разделе разного рода финансовых сделках, куплях и продажах церковных владений.
В 1229 году Helyas Ruzo свидетельствовал при наделении мекленбургским князем Йоханном жителей Висмара расположенными по соседству с городом землями.
В 1231 году Helyas Ruz свидетельствовал в Любеке в деле о продаже в лен жителю Любека Зигфриду фон Брюгге деревни Каштан, ранее находившейся во владении монастыря Зонненкамп.
В 1237 году Elias Ruze подписался в Ратцебурге в грамоте ратцебургского епископа Лудольфа об утверждении женского монастыря и его владений в Рене.
В 1243 году Helyas Ruz снова выступил в Любеке свидетелем в деле о продаже деревни Каштан - теперь она передавалась, с оставлением ленных прав Зигфриду фон Брюгге, любекскому собору.
А вот два года спустя что-то произошло, так что в 1245 году в Любеке при улаживании церковных споров и владений любекским епископом Йоханном, выступал уже Helyas Rutherius.
Как будто, чтобы снять все подозрения в подделке или описке, сохранилось две практические идентичных любекских грамоты об этом событии, в обоих из которых Илья подписан Рутерием
В этой связи можно указать на то, что Rutheni в 1120-х годах в Любеке называли именно русинов, как об этом повествует Любекский таможенный устав этого времени.
Позже Илья Русский стал родоначальником рода Rütz и подобные лёгкие превращения одного и того же исторического персонажа из «руса» в «рутена» или даже «рутерия» и обратно в «рютца» будто бы и вовсе лишают поиски этих лингвистических переходов всякого исторического смысла. Какая разница, откуда произошло слово и почему оно записывалось именно так, если достоверно известно, что данная комбинация латинских букв понималась и означала «русин»? Или может любекского купца Илью любекские жители, голландские и немецкие купцы, отождествляли с античным рутеном и потому так и записывали?
Случай с Ильёй далеко не единственный - точно таким же образом между «руссами», «ройссами», «рутенами» и «рютцами» варьировали и записи другого жившего в Германии знатного русского рода «Reuss», основателей одноимённого княжества в Тюрингии.
В заключение приведём ещё лишь один пример, наиболее, как нам кажется, наглядно показывающий неуместность попыток видеть в rutheni ХII века отсылку к античным рутенам. Как это было отмечено уже А. Назаренко, изменение форм записи этнонимов пруссов и руссов в средневековой западноевропейской литературе было очень схожим, практически идентичным (с той лишь разницей, что пруссы до XIII века редко упоминались в Германии). Обратим внимание на несколько папских грамот, призывающих немецких крестоносцев к походу на пруссов: две грамоты Гонория III были выпущены с промежутком в 4 дня, 12 и 16 мая 1218 года. В одной из них Prussia, а во второй уже Prutenorum.
Ровно через год, в грамоте Гонория III фигурирует уже Pruscie.
Обратим внимание не только на равноправное применение всех трёх форм одним человеком в одно время, но и, в особенности, на форму Pruteni. Таким образом - Pruteni и Prutheni -в западноевропейских источниках действительно записывали пруссов. И любопытно, как объяснят подобное обстоятельство сторонники «антично-рутенской» гипотезы - здесь, вероятно, тоже речь идёт об учёном книжном отождествлении пруссов с «античным народом прутенов»? Последнего, однако, в истории никогда не существовало. Потому, учитывая, что формы записи этнонима пруссов эволюционировали в западноевропейских текстах идентично этнонимам русинов (Russia-Prussia; Ruscia-Pruscia; Ruzzi-Pruzii; Rutheni-Prutheni; Ruteni-Pruteni) и причина этого вполне очевидно лежит просто в идентичной фонетике обоих этнонимов «рус-прус», наиболее вероятной и учитывающей все данные кажется версия, в которой происхождение формы rutheni в ХII веке будет объяснено из южнонемецких или польских диалектных особенностей, а отождествление её с античными рутенами - признано вторичным процессом, подобно такой зависимости в отождествлении wenedi-winuli-wandali.
Как уже было отмечено выше, из текста Эббо и, особенно, Герборда, выходит, что рюгенские славяне имели такое же самоназвание, как и восточноевропейские русины. Собственно rutheni - это и есть латинизированная форма «русинов», русских. Словом rutheni русских записывали по всей западной Европе на протяжении всего XII века. Видимо, наиболее подробное рассмотрение этого вопроса составлено А.В. Назаренко. В его работе «Древняя Русь на международных путях» (2001), где автором даётся не плохой фактологический и хронологический разбор употребления этого термина в западной Европе:
И резюме в конце:
Появление формы rutheni Назаренко объясняет данью средневековой традиции переноса имён античных народов на современные хронистам. В подтверждение приводится отрывок из Гевразия Тильбурийского, в описании рутенов Киевской Руси, цитирующий Лукиана и, таким образом, отождествляющего их с античными рутенами. Однако, по нашему мнению, связь здесь как раз обратная. Гевразий Тильбурийский принадлежал к числу очень специфических источников - это человек для своего времени редкой учёности и эрудиции, отлично знакомый с античными писателями и писавший уже в XIII веке. Его сообщение никак нельзя расценивать таким образом, как предлагает это делать Назаренко - что известность ему рутенов античных писателей и стала причиной отождествления их с русинами Киевской Руси по созвучию. Как это прекрасно показывает и сам исследователь, термин rutheni широко употреблялся в западноевропейских источниках как синоним руси с начала XII века. Зная эту традицию и зная, в силу своей начитанности, об идентичном имени античных рутенов Гервазий всего на всего попытался дать этому феномену учёное объяснение. Такое явление в настоящее время принято называть «народной этимологией» и в вопросе о происхождении традиции оно никак не может помочь.
Заметим, что это не единственная подобная "народная этимология" Гевразия - в другом месте он рассказывает о происхождении книжного названия населяющих Польшу славян "вандалы" от реки "Вандал", как предполагается, произошедшем под влиянием Кадлубека (Гевразий сообщает, что узнал об этом от поляков). Сам Кадлубек действительно рассказывал такую историю в своей хронике. И не одну её. Ещё у него можно найти умилительные рассказы о том, что название рюгенских славян "рана" происходит от их боевого клича "О, рана!" (с смысле - ранение). Название же города Шлезвиг по мнению Кадлубека происходило не от названия торгового центра на заливе Шлей (Шлиа-с-вик), а от полького названия сельди. Название саксонского города Люнебурга - от луны. Той, которая светит по ночам в небе, разумеется, а не от исторической области "Луне", где расположен город. И множество других не менее любопытных историй. К сожалению, проведя основательную работу по составлению списка упоминаний этнонима rutheni для русских в западноевропейских источниках, А.В. Назаренко использует для этимологии традиционную методику лингвистов - просто выписывать формы упоминаний из источника, не утруждаясь анализом самих источников. А если такой анализ провести, то получается, что произведение Гевразия Тильберийского принадлежит к новому, получившему в западной Европе на рубеже XII и XIII вв. и позже стилю исторических трудов, для которых свойственно широкое обращение к античной литературе для "осмысления" реалий своего времени и очень характерны "народные этимологии". Среди других подобных произведений можно назвать того же Винцентия Кадлубека в Польше и, в несколько меньшей степени, Саксона Грамматика в Дании. Наибольшего своего рассвета однако это направление исторической литературы приобрело в XV-XVI вв. Такие явления характерны только для не просто образованных, но именно чрезмерно начитанных средневековых книжников, духовных лиц или учёных, но не для практических погодных сообщений обычных монахов-хронистов.
Потому, совсем не одно и то же, когда очевидец событий в кратце упоминает, что там то и там-то воевали с рутенами, никак не показывая при этом своего особенного знания античной литературы и стремления к употреблению античных образов, и когда высоконачитанный, склонный к "учёным объяснениям" (что сейчас называется "народными этимологиями") автор у которого отсылки к античным текстам в каждой главе, применяет античные образы и на рутенов. Однако, как бы там ни было, нет никакой возможности объяснять появляющуюся в источниках в начале XII века объяснением источника из XIII века. Или, иными словами, объяснение Гевразия Тильберийского может говорить только о том, что параллель между русскими rutheni и античными рутенами проводил только сам Гевразий и никак иначе.
Очевидно, что для обоснования происхождения термина rutheni латинской записи имени русских в средневековье отождествлением с античными рутенами нужно доказать знакомство с этой античной литературой именно ранних авторов, начавших записывать их таким образом. Однако подобные свидетельства представлены не были. Да и не могли. Ранние свидетельства описывающие реальные соприкосновения с рутенами их соседей - вроде польских источников Галла Аноннима, или того же Герборда, вовсе не выказывают приверженности к отождествлению современных им народов с древними.
То же можно заметить и для приводимого А.В. Назаренко примера с rutuli. Свидетельство явно крайне сомнительное - начать с того, что в оригинале Rittuli, а Rutuli - уже реконструкция или предположение самого Назаренко. Кажется совсем не очевидным, что это неясное Rittuli обязательно должно было быть именно Rutuli и быть при этом отсылкой к античным рутулам. В дальнейшем никто русских рутулами и ритулами не называл, потому единичное и неясное свидетельство может попросту оказаться опиской. А может и отражать какие-то собственные немецко-латинские особенности словообразования тех времён. Здесь кажется не лишним напомнить известную фразу Адама Бременского: Sclavania igitur, amplissima Germaniae provintia, a Winulis incolitur, qui olim dicti sunt Wandali (II-18).
Здесь речь как раз идёт о перенесении античного этнонима на современных автору славян XI века. Но термин этот - вандалы. Винулы же здесь выступают неким не совсем ясным промежуточным звеном между реальным немецким названием славян - винды/виниды/венеды/венды и античным книжным вандалы. Происхождение винулов у Адама загадочно - такое наименование не употреблялось другими хронистами Германии его времени, видимо, быв его собственным конструктом. Не смотря на то, что "винулы" появлялись в других хрониках как цитаты из Адама (например у Гельмольда) форма эта не прижилась, в отличии от вендов или вандалов. Потому, нельзя исключать подобного проихождения и для ритулов - также онетически схожей, но исключительной и не прижившейся формы. Иными словами, на самом деле ситуация как с ритулами, так и рутенами оказывается сложнее и неоднозначнее, чем в случае с предложенным Назаренко простым перенесением античного имени на средневековое.
При этом любопытно замечание о преобладании употребления формы rutheni в ранние времена в регионе южной Германии - Швабии, и, особенно, Баварии, Австрии; а также Чехии и Польше. Со всеми этими регионами так или иначе был связан Отто Бамбергский - урождённый шваб, баварский епископ, долгое время живший в Польше и христианизировавший Поморье.
Как отметил уже А. Назаренко, хронологически более ранние формы ruci, ruceni (руцени) фонетически были уже довольно близки к rutheni. К этому можно добавить, что не только фонетически, но ещё и графически, так как буквы c и t в рукописной средневековой латыни выводились достаточно схоже, так что путаница их друг с другом была достаточно распространённой опиской, что дополнительно сближало формы ruceni и ruteni.
Но, раз уж в некоторой степени удалось локализовать время и регион появления и наибольшего распространения формы rutheni в западноевропейских источниках, кажется не безосновательным попытаться использовать эти данные в исследовании и предположить, что появление формы rutheni могло произойти не обязательно из-за отождествления русских с античными рутенами, но и в силу просто каких-то языковых процессов, произошедших в южной Германии и/или в Польше к началу XII века. Не являясь лингвистом, мне, конечно, сложно будет дать грамотную формулировку и обоснование данному переходу, в ходе которого изначальное славянское «рус» стало приобретать шипяще-цокающее звучание на конце и в X-XI вв. передаваться сначала как «ruc», а потом перейти уже и в «ruth» (по созвучию) и «rut» (возможно, в том числе и в силу графических особенностей). Однако, существование таких процессов несомненно и прослеживается и в других местах - в северной Германии и Поморье, где оно хорошо заметно по изменению записи топонимики.
Можно обратить внимание на изменение топонимов с основой «рус» в этом регионе:
Rutzau из Rucewo и Russow, возводимое к праформе *Rucevo и сопоставляемое с польским rzutki;
Rützow, в одном случае из Ruzowe, Rusouwe и Ruzzowe и в другом из Russow, Russaw
Ruschvitz из Ruskevitze; Rauschwitz из Russewiz - первое на Рюгене, второе у лужичан - оба возводимые к праформам «рус», «русый».
(Trautmann R. Die Elb- und Ostseeslavischen Ortsnamen, Teil 1, Berlin, 1948, S. 84)
Те же процессы выявляются и в топонимике с основой «прус»:
Prutzen из Prüzen; Prusinowo-Prucenow-«Rütznow» - всё к основе «прусин» ил Prutzekendorp из Prusekendorp.
Изменения в записи этнонима пруссов вообще были идентичны таковым русинов, о чём далее ещё будет сказано. Здесь же можно привести и пример Putzecow из Puzekowe, с другой основой, но отражающий всё тот же процесс перехода изначального славянского «с» в конце слога в «ц», «тц», «ш» и подобные шипяще-цокающие звуки.
(Trautmann R. Die slavischen Ortsnamen Mecklenburgs und Holsteins, Berlin, 1950, S. 173)
Потому, при таких переходах rus>ruc>rutz в районах соприкосновения нижненемецких диалектов XII-XIV вв. в местах их соприкосновения и взаимодействия с полабскими диалектами, не кажется чем-то выдающимся из ряда и возможность перехода rus>ruc>ruth/rut в районах соприкосновения и взаимодействия верхненемецких диалектов с другими западнославянскими. И это вполне естественно объясняло бы возникновение и распространение формы rutheni в начале XII века на юге Германии и в Польше без всяких отождествлений с античными рутенами. Кажется гораздо более вероятным, что изначально представляя собой естественные диалектные изменения, отождествление новой формы с античным народом было лишь вторичным процессом, равно как и отождествление вполне аутентичной германской формы венды/винды с античными вандалами по ряду признаков (созвучию и месту обитания). Так и с формой rutheni-ruteni XII века, отождествлению её с античными рутенами могло способствовать кроме фонетической и графической близости ещё и смысловая - знавшие одновременно славянский и латынь вполне должны были видеть «светлую, русую» семантику обоих слов (flavi (русые) rutheni у Лукиана; созвучие латинского rufus-«рыжий» с латинской записью rutheni, что у впервые видящих такую форму могло вызывать ассоциации с латинким «рыжий», особенно, если он знал славянский и значение слова «русый»). Однако, даже и так, нет оснований видеть в появившейся в начале XII века форме rutheni отождествление с античным rutheni - такие отождествления были единичными примерами деятельности наиболее учёных авторов и стали появляться лишь век спустя.
Кажется особенно важным обратить внимание и на то, что с момента её возникновения в XII веке форма rutheni «рутенов» вовсе не обозначала, а обозначала именно «русин». Нужны серьёзные основания и аргументация, чтобы утверждать обратное. Кроме приведённых Назаренко многочисленных примеров одновременного использования формы rutheni в XII веке вместе с другими, более устоявшимися формами названия руси вроде Ruscia, можно добавить, что речь здесь также шла вовсе не об заумных книжных отождествлениях. Соответствия «русов» с «Ruteni» хорошо известны и из юридических документов, имеющих чисто практическое назначение. В качестве примеров можно привести употребление этих форм в юридических грамотах бывших славянских земель юго-западной Балтики XIII века.
В 1230-1240-х гг. активной деятельностью на ободритских землях отметился некий Илья Русский - видимо, русский купец, не то осевший здесь полностью, не то просто часто бывавший здесь по делам и имевший какие-то наделы и определённое влияние и вес в обществе. Он часто выступал свидетелем при разделе разного рода финансовых сделках, куплях и продажах церковных владений.
В 1229 году Helyas Ruzo свидетельствовал при наделении мекленбургским князем Йоханном жителей Висмара расположенными по соседству с городом землями.
В 1231 году Helyas Ruz свидетельствовал в Любеке в деле о продаже в лен жителю Любека Зигфриду фон Брюгге деревни Каштан, ранее находившейся во владении монастыря Зонненкамп.
В 1237 году Elias Ruze подписался в Ратцебурге в грамоте ратцебургского епископа Лудольфа об утверждении женского монастыря и его владений в Рене.
В 1243 году Helyas Ruz снова выступил в Любеке свидетелем в деле о продаже деревни Каштан - теперь она передавалась, с оставлением ленных прав Зигфриду фон Брюгге, любекскому собору.
А вот два года спустя что-то произошло, так что в 1245 году в Любеке при улаживании церковных споров и владений любекским епископом Йоханном, выступал уже Helyas Rutherius.
Как будто, чтобы снять все подозрения в подделке или описке, сохранилось две практические идентичных любекских грамоты об этом событии, в обоих из которых Илья подписан Рутерием
В этой связи можно указать на то, что Rutheni в 1120-х годах в Любеке называли именно русинов, как об этом повествует Любекский таможенный устав этого времени.
Позже Илья Русский стал родоначальником рода Rütz и подобные лёгкие превращения одного и того же исторического персонажа из «руса» в «рутена» или даже «рутерия» и обратно в «рютца» будто бы и вовсе лишают поиски этих лингвистических переходов всякого исторического смысла. Какая разница, откуда произошло слово и почему оно записывалось именно так, если достоверно известно, что данная комбинация латинских букв понималась и означала «русин»? Или может любекского купца Илью любекские жители, голландские и немецкие купцы, отождествляли с античным рутеном и потому так и записывали?
Случай с Ильёй далеко не единственный - точно таким же образом между «руссами», «ройссами», «рутенами» и «рютцами» варьировали и записи другого жившего в Германии знатного русского рода «Reuss», основателей одноимённого княжества в Тюрингии.
В заключение приведём ещё лишь один пример, наиболее, как нам кажется, наглядно показывающий неуместность попыток видеть в rutheni ХII века отсылку к античным рутенам. Как это было отмечено уже А. Назаренко, изменение форм записи этнонимов пруссов и руссов в средневековой западноевропейской литературе было очень схожим, практически идентичным (с той лишь разницей, что пруссы до XIII века редко упоминались в Германии). Обратим внимание на несколько папских грамот, призывающих немецких крестоносцев к походу на пруссов: две грамоты Гонория III были выпущены с промежутком в 4 дня, 12 и 16 мая 1218 года. В одной из них Prussia, а во второй уже Prutenorum.
Ровно через год, в грамоте Гонория III фигурирует уже Pruscie.
Обратим внимание не только на равноправное применение всех трёх форм одним человеком в одно время, но и, в особенности, на форму Pruteni. Таким образом - Pruteni и Prutheni -в западноевропейских источниках действительно записывали пруссов. И любопытно, как объяснят подобное обстоятельство сторонники «антично-рутенской» гипотезы - здесь, вероятно, тоже речь идёт об учёном книжном отождествлении пруссов с «античным народом прутенов»? Последнего, однако, в истории никогда не существовало. Потому, учитывая, что формы записи этнонима пруссов эволюционировали в западноевропейских текстах идентично этнонимам русинов (Russia-Prussia; Ruscia-Pruscia; Ruzzi-Pruzii; Rutheni-Prutheni; Ruteni-Pruteni) и причина этого вполне очевидно лежит просто в идентичной фонетике обоих этнонимов «рус-прус», наиболее вероятной и учитывающей все данные кажется версия, в которой происхождение формы rutheni в ХII веке будет объяснено из южнонемецких или польских диалектных особенностей, а отождествление её с античными рутенами - признано вторичным процессом, подобно такой зависимости в отождествлении wenedi-winuli-wandali.