Часть 7. «Англичанин безупречной репутации».

[muzalewsky]

Итак, манипуляция средствами массовой информации для Холмса - не экзотика, не terra incognita и не запретный плод. Это если и не рутина, то и не чрезвычайное действие. Это инструмент, которым Холмс владеет более, чем искусно.


Остается вопрос - почему, имея все возможности для влияния на СМИ, Холмс не использует их для создания собственного имиджа и повышения известности? Подбросить журналистам ложную гипотезу - пожалуйста. Выманить преступника с помощью сфабрикованного объявления - нет проблем. Добиться позитивного отклика о собственном расследовании - здесь Холмс скромно отступает в сторону. Описания того, как происходит этот мягкий уход из фокуса СМИ, приведены в начале этого очерка.

Возможно несколько версий, объясняющих этот отказ Холмса от сознательного использования масс-медиа для привлечения к себе внимания.

Гипотеза первая. Холмс относится к СМИ слишком презрительно, чтобы снисходить до использования их для построения своей репутации.

Эта гипотеза, однако, весьма уязвима. Во-первых, отношение Холмса к СМИ правильнее назвать сложным и амбивалентным, чем однозначно негативным. Он и критикует их, и высказывается о них с иронией, и использует как объект для манипуляций. Но он же является их внимательным читателем и его отнюдь не оставляют равнодушным отклики прессы на события в криминально-детективном мире.

Во-вторых, Холмс был, несомненно, человеком в высшей степени рациональным (что не мешало ему порой проявлять вполне человеческие эмоции). Поэтому снисходительно-ироническое (то есть все же эмоциональное) отношение к прессе, думается, никак не помешало бы ему использовать ее так, как он считал бы нужным для пользы своего дела.

Впрочем, считать, что отношение Холмса к прессе никак не влияло на его отношения с ней, было бы абсурдным. Конечно, та любовь, которую «Таймс» питала к детективам Скотланд-Ярда, делало менее привлекательным использование этой газеты (как и иной лондонской прессы) для раскрытия на их страницах своих профессиональных достоинств. Но можно ли объяснить позицию Холмса только этим? Думается, нет.

Гипотеза вторая. Природная скромность и сформированная воспитанием сдержанность, чувство собственного достоинства и хорошего вкуса мешали Холмсу заниматься тем, что называют «саморекламой» (порой вкладывая в это слово оттенок не вполне понятного осуждения). «Кодекс джентльмена» не позволял детективу демонстративно и открыто расхваливать себя.

Эта гипотеза заслуживает более внимательного рассмотрения.

Был ли Холмс джентльменом? И если да, в какой степени это могло влиять на его отношения с прессой?

На первый вопрос ответ, казалось бы, можно дать однозначно положительный. Согласно Джону Генри Ньюману, джентльмена делают таковым «легкость, владение собой, вежливость, умение вести беседу, …, возвышенные принципы, тонкость суждений, красноречие, вкус, уважение к приличиям, благородство и терпимость, искренность и осмотрительность, честность»[1]. Перед нами образ человека, замечательного во всех отношениях - впрочем, надо признать, что Холмс ему соответствует.

Ольга Вайнштейн дополняет этот образ еще несколькими приметами: джентльмен всегда придерживается ровных отношений как с вышестоящими, так и с нижестоящими, исключая как высокомерие так и панибратство, легко терпит телесные лишения, невозмутим и немногословен [2]. Все это вполне можно сказать о Шерлоке Холмсе, включая и такую черту, как наличие любимых вещей, которые носятся годами, несмотря на явственные следы времени - именно таким слегка экстравагантным талисманом была для Холмса охотничья шапка с двумя козырьками, изначально не предназначенная для ношения в городе.

Казалось бы, порой Холмс склонен немного выходить за пределы джентльменского кодекса, нарушая то, что можно назвать приличиями. Вспомним хотя бы, как он попадает в дом Ирэн Адлер («Скандал в Богемии») - поручив Ватсону сымитировать пожар и спровоцировав драку перед выходящей из экипажа женщиной. Более безобидным, но все же вряд ли приличным можно счесть появление в гостиной собственного дома (вдобавок, в присутствии гостя) в облике оборванного пожилого матроса. Не объяснишь ревностным соблюдением светских приличий посещение опиумных притонов и взлом чужих домов.

Однако, как ни странно, и эти поступки Холмса не только объясняются его профессиональными обязанностями, но и вписываются в джентльменский кодекс, который признавал за его носителем право на экстравагантность. Это право могло реализоваться в весьма причудливых поступках, которые могли мотивироваться иногда заключенным пари, иногда - английской традицией розыгрышей.

Последнее особенно близко Холмсу. Начав в молодости карьеру актера, он ушел со сцены не из-за отсутствия таланта, но, скорее, как полагают биографы[3], под давлением семьи (возможно, выразителем этого давления был его брат Майкрофт). Но любовь к театру, также как и сценические навыки остались с Холмсом всю жизнь. Правда, мы никогда не встречаем упоминания о его посещениях драматических представлений - возможно, он не хотел, чтобы на него нахлынули воспоминания о несбывшихся надеждах.

Однако вынужденный уход со сцены Холмс компенсирует обилием театральных эффектов в жизни. Как подлинная драматическая игра, так и дружеский розыгрыш - все это в его артистическом арсенале. Вспомним, как завершались многие расследования Холмса. Развязку детективного дела он преподносит клиенту, как будто помещая действие в театральную рамку.

Вот расстроенный клиент приглашен сыщиком на завтрак, но у него нет аппетита, Холмс упрашивает его поухаживать за хозяином и снять крышку с серебряного блюда. О чудо! На блюде оказывается утраченный клиентом документ («Морской договор»).

Владелец лошади прибывает на соревнования, не надеясь увидеть своего похищенного скакуна. Лошадь завялена на скачки но хозяин не видит ее в конюшне. Но опять-таки чудо - ваткой, смоченной в спирте, Холмс возвращает на место отличительное белое пятно и являет жеребца изумленному хозяину («Серебряный»).

Высокомерный чиновник, не считающий, что Холмс может найти утерянную драгоценность, внезапно обнаруживает ее у себя в кармане («Камень Мазарини»).

Не всегда столь удачно складывались драматические этюды, в которых Холмс брал на себя роль режиссера. Лорд Сент-Саймон так и не захотел сыграть в «рождественскую пьесу», примирившись со своей несостоявшейся женой. Хотя Холмс изрядно потратился, вложившись в декорации - «парочку холодных вальдшнепов, фазана, паштет из гусиной печенки и несколько пыльных, покрытых паутиной бутылок старого вина» («Знатный холостяк»).

Но зато сцена с собакой Баскервилей, преследующей сэра Генри по узенькой дорожке, стала несомненным шедевром театрального искусства, хотя для этого актерам и пришлось рискнуть жизнью. Не случайно эту сцену пытались воспроизвести в кинематографе десятки режиссеров.

Любовь Холмса к театральным эффектам в жизни не подвергалась осуждению со стороны общества. Его игру ценили не только бывшие товарищи по актерскому цеху («Дорогой мистер Шерлок Холмс, вы действительно великолепно все это разыграли», пишет Ирэн Адлер), но и нынешние коллеги из Скотланд-Ярда (Этелни Джонс: «Из вас вышел бы отличный актер, первосортный! Вы кашляете точь-в-точь как постоялец работного дома. А за ваши дрожащие колени можно дать десять фунтов в неделю»).

Надо ли говорить о том, что такие способности Холмса, не расходясь с его статусом джентльмена, могли оказать ему огромную помощь в завоевании любви прессы? Ведь умение придумать театральную концовку для запутанной и порой скучноватой истории - это именно то, что так ценится журналистами, которым нужно постоянно держать читателя в напряжении. Холмс мог бы стать гораздо более популярным ньюсмейкером, нежели прямолинейный Лестрейд.

Но в очередной раз должны произнести мы сакраментальную фразу: не все так просто.

Портрет джентльмена, приведенный нами в начале этого фрагмента, является, конечно, довольно точным, но, пожалуй, не совсем полным. «Получается, будто любой мужчина может претендовать на почетное звание джентльмена, обладая подобными приятными качествами. (…) История понятия «джентльмен» убеждает в обратном: изначально эта категория имела достаточно жесткий социальный смысл. (…) важное социальное отличие джентльмена - он должен владеть землей или ценным имуществом: это освобождает его от необходимости трудится, чтобы заработать себе на жизнь. (…) Имея средства к существованию, подлинный джентльмен-землевладелец изначально презирал профессионалов и во всех своих занятиях акцентировал оттенок любительства. (…) всяческие хобби, разведение собак и лошадей, коллекционирование, изучение для собственного удовольствия древних языков или истории - вот достойные джентльмена занятия» [4].

Впрочем, со временем «кодекс джентльмена» становится менее жестким. К концу XIX века существовал ряд занятий, которые считались подходящими для джентльмена. К ним относилась государственная служба, религиозная деятельность, военная карьера или спорт. В тоже время коммерция продолжала считаться занятием, недостойным джентльмена, равно как и ручной труд. В начале XIX века недостойным джентльмена было даже получать гонорары за литературное творчество.

К началу XX века, конечно, эти нормы все более расшатываются и понятие «джентльменства» все больше обозначает определенную этическую систему, манеры и стиль. Но в какой-то степени кодекс «классического» джентльмена сохранял для Холмса свою значимость. Об этом говорит в частности, то, что во многих случаях Холмс не брал гонорара за свой труд. Как правило, это было в тех ситуациях, когда его клиент был беден или относился к прекрасному полу. Играла свою роль, возможно, и текущая ситуация с его собственными финансами.

Одним лишь благородным стремлением не налагать обременительных расходов на небогатых людей эту привычку не объяснишь. Помогать женщинам - тоже часть кодекса джентльмена, и здесь Холмс следует важным этическим принципам. Однако, с этой точки зрения логичнее было бы не отказываться от гонорара совсем, а сделать его соответствующим уровню обеспеченности клиента. Это не только позволяло бы более регулярно пополнять кошелек детектива, но и, что более важно, было бы более приемлемо для клиента, так как не ставило бы его в этически уязвимое положение «обязанного» человека [5].

Возможность не брать гонорар была для Холмса возможностью чувствовать себя джентльменом, занимающимся сыскной деятельность не столько из-за заработка, сколько из-за желания содействовать торжеству правого дела. Интересно, что в нескольких рассказах упоминаются подарки, сделанные Холмсу вместо гонорара (возможно, вместе с гонораром). Эта деталь также могла быть важны для Холмса, так как получить за свою помощь не гонорар, а ценный подарок была боле приемлема, особенно, если дарителем является знатная персона, коронованная фигура или государственный деятель. Подарок - не столько материальное отражение стоимости услуги, сколько жест внимания и благодарности.

А как же Ватсон, спросят внимательные читатели? Для него же медицинская практика была основным источником заработка (в те периоды, когда он жил не вместе с Холмсом, по крайней мере). Неужели он не брал деньги за свои труды? Или врачей не считали джентльменами?

Действительно, врачей стали причислять к кругу джентльменов только во второй половине XIX века. Причем далеко не всех врачей (хирурги стали ниже всех в этой викторианской классификации), а не во всех ситуациях. Причем, для того, чтобы соответствовать званию джентльмена приходилось выполнять некоторые особые ритуалы. Так, например, Ватсон, скорее всего, не брал деньги напрямую от пациентов - то есть, гонорар не передавался из рук в руки непосредственно. После приема у врача пациент как бы «невзначай» оставлял нужную сумму на столе, не акцентируя на этом внимание.

Можно назвать подобные вещи принципами, можно - ментальностью, а можно - предрассудками, но то, что они были важны для Холмса - это факт. И с этой точки зрения понятно, что Холмс мог избегать неприкрытой саморекламы. Ведь явные усилия по продвижению своих услуг сразу выводило его из разряда джентльменов-любителей и переводило в разряд профессионалов-ремесленников.

Дополнительным фактором могло быть и то, что частные лондонские детективы, которым Холмс составлял конкуренцию, как правило, были не теми людьми, стоять в одном ряду с которыми было бы приятно великому сыщику. И речь вовсе не о низком социальном происхождении. Большинство частных детективов были полицейскими, досрочно ушедшими в отставку. И если некоторые из них уходили в отставку по состоянию здоровья, то были среди них и такие фигуры Натаниэль Драскович и Джон Миклджон, открывшие детективное агентство после того, как отсидели в тюрьме по обвинению в коррупции.

Были и более яркие случаи. «Например, детектив Легран, нанятый Уайтчеплским комитетом бдительности и газетой «Ивнинг ньюс» для поисков Джека Потрошителя в 1888 году, в действительности являлся недавно выпущенным из тюрьмы преступником, шантажистом, содержателем борделей и, не исключено, самим Потрошителем»[6].

Понятно, что смешивать себя с людьми подобного сорта для Холмса было абсолютно неприемлемо. Именно потому он на первых порах позиционирует себя как сыщика-любителя. Это облегчало ему, очевидно, и взаимоотношения с полицией - на талантливого любителя можно было смотреть с легким снисхождением, не видя в нем ни вчерашнего коллегу, бросившего муниципальную службу ради «вольных хлебов», ни конкурента из внешней среды.

Ник Реннинсон отмечает, что Холмс далеко не случайно предпочитает называть себя «consulting detective» (консультирующий детектив), в отличие от тех, кто называет себя «private detectives» (частный детектив)[7]. Это средство не только подчеркнуть свою уникальность, но и провести черту между собой и теми, другими.

Насколько важно было порой провести ту черту, свидетельствует, например, поведение мистера Скотт-Эклса из рассказа «В Сиреневой Сторожке»:

«- Со мной произошел очень странный и неприятный случай, мистер Холмс, - сказал он. - Никогда за всю свою жизнь я не попадал в такое положение. Такое... непристойное, оскорбительное. Я вынужден настаивать на каком-то разъяснении. - Он сердито отдувался и пыхтел.

- Садитесь, мистер Скотт-Эклс, прошу, - сказал успокоительно Холмс. - Прежде всего позвольте спросить, почему вообще вы обратились ко мне?

- Понимаете, сэр, дело тут явно такое, что полиции оно не касается; и все же, когда вы узнаете все факты, вы, конечно, согласитесь, что я не мог оставить это так, как есть. На частных сыщиков, как на известную категорию, я смотрю неодобрительно, но тем не менее все, что я слышал о вас...»

Правда, тот же Н. Реннинсон отмечает, что, добившись известности, Холмс мог уже позволить себе не заботиться об этих условностях. Во время расследования одного из позднейших своих дел Холмс спокойно говорит о себе как о «частном детективе» (рассказ «Пропавший регбист»)[8].

Однако вернемся к вопросу - почему же все-таки Холмс был столь пассивен в выстраивании своих отношений с прессой? Приведенные факты и наблюдения объясняют, почему Холмс сторонился агрессивной рекламы, но не дают полного ответа на вопрос.

Ну хорошо, допустим, Холмс хотел позиционировать себя как «сыщика-консультанта». Разве не мог он, с его знанием тонкостей работы с прессой, выстраивать для журналистов именно такой образ? Для этого, кстати, вовсе не надо было становиться в позу ярмарочного зазывалы. Вспомним, как тонко Холмс подбросил прессе версию о «наполеононенавистничестве» преступника, уничтожавшего бюсты императора. Ему для этого даже не потребовалось входить в прямой контакт с журналистом.

Итак, что же мы видим? У Холмса были все возможности к созданию персонального паблисити. У него были для этого все нужные инструменты. У него не было никаких серьезных препятствий. И вот несмотря на это, он как-то настойчиво уходит от того, чтобы продвигать себя с помощью прессы Решать другие информационные задачи - пожалуйста. А вот повышать собственную известность - нет.

Вывод напрашивается следующий: Холмс не был заинтересован в собственном паблисити. Он считал, что оно ему не нужно.

1 Newman J.H. What is a University?//Essays English and American. New York: Collier, 1969/ Harvard classics series. P. 34. Цит. по: Вайнштейн О. Денди. Мода//литература//стиль жизни. М., 2006.С. 169.

2 Вайнштейн О. Денди. Мода//литература//стиль жизни. М., 2006.С. 175.

3 Renninson N. Sherlock Holmes: The Unauthorized Biography. London, 2005.

4 Вайнштейн О. Денди. Мода//литература//стиль жизни. М., 2006.С. 169

5 Интересно, что в российской экранизации «Пестрой ленты» сценарист домыслил подобный эпизод с участием Холмса: на вопрос девушки, сколько она ему должна, Холмс говорит, что она должна им с Ватсоном только деньги за проезд от Лондона и обратно. Долгое время я считал этот эпизод неотъемлемой частью рассказа. Каково же было мое изумление, когда в процессе написания этих очерков я перечитал рассказ и выяснил, что такого эпизода в нем нет - вопрос о гонораре в рассказе просто не поднимается.

6 Чернов С. Бейкер-стрит и окрестности. М., 2007. С. 301.

7 Renninson N. Sherlock Holmes: The Unauthorized Biography. London, 2005. P. 33.

8 Тем не менее, на белой с синим фарфоровой кружке, из которой я пью чай во время написания этого очерка, написано именно в соответствии с «ранним» позиционированием: «Sherlock Holmes. Consulting Detective». Кружка куплена в музее Холмса на Бейкер-стрит.