О социализации. 1.
Начало: 1
Я родилась в 1959 году. Родители моего поколения - это преимущественно "дети войны", т.е. те, кто родились в 30-е и встретили войну детьми, или родились во время войны (и такое бывало). У некоторых из нас не только дедушки, но и папы успели повоевать. У моего одноклассника был папа - ветеран Великой Отечественной войны. Бабушек, прошедших войну в рядах бойцов РККА, в моём окружении было намного меньше, а мам с таким опытом - вообще не было.
О поколении родителей важно упомянуть в связи с тем, что опыт их собственного детства во многом определил их педагогические установки.
Моё детство и юность прошли в новосибирском Академгородке. Сейчас слово "уникальный" затёрто до дыр, но я всё же скажу: это было воистину уникальное место. Мне сказочно повезло с местом жительства и, как следствие, с окружением. В чём была уникальность? Во многом, нов том числе в небывалой концентрации молодых людей с высшим образованием и с IQ выше среднего. При этом они и вправду горели небывалым энтузиазмом преобразования жизни, это не выдумка беллетристов. Ненавижу эстетику 60-х, но характерный для того времени оптимизм, пусть и несколько наивный (как мы теперь понимаем), присущий "поколению родителей" в моём детстве, был неподделен и прекрасен.
Отметить социальную среду, время и окружение необходимо потому, что никаких других в моём детстве я почти не наблюдала. Я могла видеть только воспитание и социализацию детей в нашем окружении, в определённой социальной среде своего времени. Точнее, времён - 70-е уже существенно отличались от 60-х. И старшие стали ещё старше, хотя вроде не состарились ещё, и мир неуловимо, а иногда и ощутимо становился другим. Как минимум потому, что мы ведь тоже росли.
Первое мой фрагмент - о еде. Как и чему меня учили в связи с едой. Почему о ней? Возможно, потому что я в момент обдумывания тем для воспоминаний ела заливной пирог с луком и маком.
Еда в возрасте от двух до семи лет была для меня мучением. Я дочь папы-блокадника (которого в конце концов вывезли из Ленинграда, но после войны он лечился от туберкулёза - сказались блокадные голодовки), внучатая племянница женщины, которая дважды в жизни чуть не умерла от голода, а воспитывала меня бабушка, наголодавшаяся в войну (потому что всё лучшее - детям, особенно рахитичному Сашеньке) и мама, которая до сих пор вспоминает, как она, десятилетняя девочка, работавшая в Самарканде на сушильне, где сушили фрукты, мечтала с такими же детьми: "Вот кончится война - будем урюк есть с хлебом! И арбузы - с хлебом! И виноград с хлебом!" Поэтому идея, что "ребёнок" (то есть я) должен всегда быть накормлен плотно, естественно, сидела в их головах крепко, как осот в грядке - не вырвать, не вытравить.
Но, понятно, никакого выбора не предполагалось. Каждый день - грузинское блюдо жричодали. Я бы, может, и ела всё, что дают, если бы допускалась мысль, что можно съесть мало и этого будет довольно. Но такая мысль уничтожалась как еретическая на корню. "Съесть надо всё, что на тарелке". Я могла по часу сидеть с ложкой манной каши за щекой. Как-то в меня её впихивали, но кормление было страданием для всех. Единственное блюдо, которому я года в три сопротивлялась с такой яростью, что дрогнула даже моя железобетонная бабушка, был холодец. Я получила право всегда, при любых обстоятельствах отказываться от холодца. Даже в гостях, когда "не попробовать, хотя бы не сделать вид, что ешь - невежливо".
О нашем рационе я уже писала, да и речь сейчас не о нём, а о том, какие навыки социального поведения за столом мне прививались. Необходимость "съедать всё" я к таковым не отношу - это выработка пищевого поведения, а не социальных навыков.
Я не помню, как меня научили говорить "спасибо", вставая из-за стола. Но помню, что трём годам я точно знала, что так надо. Я, правда, не понимала, кому именно я произношу слова, которые, как объяснила мама, когда-то означали "спаси Бог" (кто такой Бог я знала очень смутно - помнила, что няня в городе Козлове всё пыталась кому-то такому молиться). В мои четыре года мама, как водится, на всё лето укатила в экспедицию (она собирала материал для диссертации), а меня отвезла к баушке в Козлов. Бабушка тоже работала, поэтому обычно нанимала мне няню, но в то лето что-то пошло не так, и бабушка какими-то правдами и неправдами устроила меня в детский сад. В том саду воспитатели учили, что после еды надо не просто говорить "спасибо", а ещё и сразу проситься в туалет. Благодарность после еды звучала так: "Спасибо, можно в туалетную комнату?" И воспитательница не ленилась же каждому отвечать: "Можно!" Когда же меня привезли домой, я пошла в детский сад, который был устроен в полногабаритном доме на Жемчужной, 8 (если я не путаю номера домов). Садик был "самодеятельный", родители сами организовали его через профсоюз, выбив помещение - трёхкомнатную квартиру на первом этаже. В этом саду никаких поминовений "туалетных комнат" после еды не полагалось. Все просто говорили "спасибо" и топали в ванную, где стояла полочка с ячейками, а на ней горшки, на которые мы рассаживались.
Примерно в это же время или чуть позже мама рассказала мне, что такое "испортить аппетит". Она объяснила, что за столом нельзя пукать - это портит аппетит другим. Так делают только очень маленькие дети или до крайности невоспитанные люди. Для пускания ветров надо пройти в туалет, потому что делать это в чьём-либо присутствии, оказывается, недопустимо. Ладно, в присутствии мамы можно, если случайно, но всё равно нежелательно - "взрослые же так не делают!" А в моём окружении среди детей считалось очень престижным "вести себя по-взрослому". За столом нельзя разговаривать на всякие неприятные темы - кто как пописял и покакал, например. Это тоже портит аппетит. Да и вообще лучше не разговаривать за едой (да, и бабушка, и воспитательницы в детском саду любили повторять: "Когда я ем, я глух и нем!"). А уж с полным ртом разговаривать - вообще верх неприличия. Некоторые дети специально за столом открывали рот и показывали нажёванное, баловались так. Мы в садике в таких случаях весело смеялись друг над другом, но когда мы с подружкой попытались проделать то же у нас дома в присутствии наших мам, подружкина мама произнесла своим глубоким контральто: "Ну что вы как дикие какие-то!", а моя воскликнула: "Фу, стыд какой! Так за столом себя вести!" Это, как выяснилось, тоже портит аппетит другим.
Ещё в возрасте примерно четырёх лет мама отучила меня чавкать. Ей не всегда хватало выдержки, и терпеливые увещевания: "Не чавкай. Ешь с закрытым ртом", сменялись в конце концов грозным: "Не плямкай!" Но тем не менее, я ей несказанно благодарна за воспитание этого важного навыка. Много лет спустя, будучи уже студенткой, я попала за стол с человеком, который чавкал. О-о-о... Между тем, когда я была подростком, я видела, как лихо и без раздражения моя же мама отучила от чавканья чужих детей, как минимум двоих мальчиков из разных семей. "Вот ты, наверное, хочешь же стать космонавтом, когда вырастешь?" - спрашивала она мальчика. Натурально, мальчики хотели. "Ну вот, - продолжала моя мама, - а в космосе, ты же знаешь, невесомость. То есть все предметы и даже сами люди не имеют веса и поэтому всё летает по кабине в космическом корабле. Вот зачем еда для космонавтов делается в тюбиках? Чтобы ни крошки не попало в кабину, иначе крошка может попасть космонавту в нос или в рот, и прямо в дыхательное горло. Так он может и задохнуться! Но если космонавт чавкает, то тюбики бесполезны - кусочки еды выпадут изо рта и всё равно будут плавать по кабине, и придётся их вылавливать". Удивительно, но это срабатывало. Оба мальчика в разное время очень быстро перестали чавкать - их мамам стоило только напомнить про космический корабль.
Продолжение: ЗДЕСЬ
Large Visitor Map
Я родилась в 1959 году. Родители моего поколения - это преимущественно "дети войны", т.е. те, кто родились в 30-е и встретили войну детьми, или родились во время войны (и такое бывало). У некоторых из нас не только дедушки, но и папы успели повоевать. У моего одноклассника был папа - ветеран Великой Отечественной войны. Бабушек, прошедших войну в рядах бойцов РККА, в моём окружении было намного меньше, а мам с таким опытом - вообще не было.
О поколении родителей важно упомянуть в связи с тем, что опыт их собственного детства во многом определил их педагогические установки.
Моё детство и юность прошли в новосибирском Академгородке. Сейчас слово "уникальный" затёрто до дыр, но я всё же скажу: это было воистину уникальное место. Мне сказочно повезло с местом жительства и, как следствие, с окружением. В чём была уникальность? Во многом, нов том числе в небывалой концентрации молодых людей с высшим образованием и с IQ выше среднего. При этом они и вправду горели небывалым энтузиазмом преобразования жизни, это не выдумка беллетристов. Ненавижу эстетику 60-х, но характерный для того времени оптимизм, пусть и несколько наивный (как мы теперь понимаем), присущий "поколению родителей" в моём детстве, был неподделен и прекрасен.
Отметить социальную среду, время и окружение необходимо потому, что никаких других в моём детстве я почти не наблюдала. Я могла видеть только воспитание и социализацию детей в нашем окружении, в определённой социальной среде своего времени. Точнее, времён - 70-е уже существенно отличались от 60-х. И старшие стали ещё старше, хотя вроде не состарились ещё, и мир неуловимо, а иногда и ощутимо становился другим. Как минимум потому, что мы ведь тоже росли.
Первое мой фрагмент - о еде. Как и чему меня учили в связи с едой. Почему о ней? Возможно, потому что я в момент обдумывания тем для воспоминаний ела заливной пирог с луком и маком.
Еда в возрасте от двух до семи лет была для меня мучением. Я дочь папы-блокадника (которого в конце концов вывезли из Ленинграда, но после войны он лечился от туберкулёза - сказались блокадные голодовки), внучатая племянница женщины, которая дважды в жизни чуть не умерла от голода, а воспитывала меня бабушка, наголодавшаяся в войну (потому что всё лучшее - детям, особенно рахитичному Сашеньке) и мама, которая до сих пор вспоминает, как она, десятилетняя девочка, работавшая в Самарканде на сушильне, где сушили фрукты, мечтала с такими же детьми: "Вот кончится война - будем урюк есть с хлебом! И арбузы - с хлебом! И виноград с хлебом!" Поэтому идея, что "ребёнок" (то есть я) должен всегда быть накормлен плотно, естественно, сидела в их головах крепко, как осот в грядке - не вырвать, не вытравить.
Но, понятно, никакого выбора не предполагалось. Каждый день - грузинское блюдо жричодали. Я бы, может, и ела всё, что дают, если бы допускалась мысль, что можно съесть мало и этого будет довольно. Но такая мысль уничтожалась как еретическая на корню. "Съесть надо всё, что на тарелке". Я могла по часу сидеть с ложкой манной каши за щекой. Как-то в меня её впихивали, но кормление было страданием для всех. Единственное блюдо, которому я года в три сопротивлялась с такой яростью, что дрогнула даже моя железобетонная бабушка, был холодец. Я получила право всегда, при любых обстоятельствах отказываться от холодца. Даже в гостях, когда "не попробовать, хотя бы не сделать вид, что ешь - невежливо".
О нашем рационе я уже писала, да и речь сейчас не о нём, а о том, какие навыки социального поведения за столом мне прививались. Необходимость "съедать всё" я к таковым не отношу - это выработка пищевого поведения, а не социальных навыков.
Я не помню, как меня научили говорить "спасибо", вставая из-за стола. Но помню, что трём годам я точно знала, что так надо. Я, правда, не понимала, кому именно я произношу слова, которые, как объяснила мама, когда-то означали "спаси Бог" (кто такой Бог я знала очень смутно - помнила, что няня в городе Козлове всё пыталась кому-то такому молиться). В мои четыре года мама, как водится, на всё лето укатила в экспедицию (она собирала материал для диссертации), а меня отвезла к баушке в Козлов. Бабушка тоже работала, поэтому обычно нанимала мне няню, но в то лето что-то пошло не так, и бабушка какими-то правдами и неправдами устроила меня в детский сад. В том саду воспитатели учили, что после еды надо не просто говорить "спасибо", а ещё и сразу проситься в туалет. Благодарность после еды звучала так: "Спасибо, можно в туалетную комнату?" И воспитательница не ленилась же каждому отвечать: "Можно!" Когда же меня привезли домой, я пошла в детский сад, который был устроен в полногабаритном доме на Жемчужной, 8 (если я не путаю номера домов). Садик был "самодеятельный", родители сами организовали его через профсоюз, выбив помещение - трёхкомнатную квартиру на первом этаже. В этом саду никаких поминовений "туалетных комнат" после еды не полагалось. Все просто говорили "спасибо" и топали в ванную, где стояла полочка с ячейками, а на ней горшки, на которые мы рассаживались.
Примерно в это же время или чуть позже мама рассказала мне, что такое "испортить аппетит". Она объяснила, что за столом нельзя пукать - это портит аппетит другим. Так делают только очень маленькие дети или до крайности невоспитанные люди. Для пускания ветров надо пройти в туалет, потому что делать это в чьём-либо присутствии, оказывается, недопустимо. Ладно, в присутствии мамы можно, если случайно, но всё равно нежелательно - "взрослые же так не делают!" А в моём окружении среди детей считалось очень престижным "вести себя по-взрослому". За столом нельзя разговаривать на всякие неприятные темы - кто как пописял и покакал, например. Это тоже портит аппетит. Да и вообще лучше не разговаривать за едой (да, и бабушка, и воспитательницы в детском саду любили повторять: "Когда я ем, я глух и нем!"). А уж с полным ртом разговаривать - вообще верх неприличия. Некоторые дети специально за столом открывали рот и показывали нажёванное, баловались так. Мы в садике в таких случаях весело смеялись друг над другом, но когда мы с подружкой попытались проделать то же у нас дома в присутствии наших мам, подружкина мама произнесла своим глубоким контральто: "Ну что вы как дикие какие-то!", а моя воскликнула: "Фу, стыд какой! Так за столом себя вести!" Это, как выяснилось, тоже портит аппетит другим.
Ещё в возрасте примерно четырёх лет мама отучила меня чавкать. Ей не всегда хватало выдержки, и терпеливые увещевания: "Не чавкай. Ешь с закрытым ртом", сменялись в конце концов грозным: "Не плямкай!" Но тем не менее, я ей несказанно благодарна за воспитание этого важного навыка. Много лет спустя, будучи уже студенткой, я попала за стол с человеком, который чавкал. О-о-о... Между тем, когда я была подростком, я видела, как лихо и без раздражения моя же мама отучила от чавканья чужих детей, как минимум двоих мальчиков из разных семей. "Вот ты, наверное, хочешь же стать космонавтом, когда вырастешь?" - спрашивала она мальчика. Натурально, мальчики хотели. "Ну вот, - продолжала моя мама, - а в космосе, ты же знаешь, невесомость. То есть все предметы и даже сами люди не имеют веса и поэтому всё летает по кабине в космическом корабле. Вот зачем еда для космонавтов делается в тюбиках? Чтобы ни крошки не попало в кабину, иначе крошка может попасть космонавту в нос или в рот, и прямо в дыхательное горло. Так он может и задохнуться! Но если космонавт чавкает, то тюбики бесполезны - кусочки еды выпадут изо рта и всё равно будут плавать по кабине, и придётся их вылавливать". Удивительно, но это срабатывало. Оба мальчика в разное время очень быстро перестали чавкать - их мамам стоило только напомнить про космический корабль.
Продолжение: ЗДЕСЬ
Large Visitor Map