Статья в новозеландском журнале Listener
Ещё в прошлогоднем сентябрьском номере новозеландского журнала Listener напечатали статью о Хью Лори, посвящённую выходу фильма "Мистер Пип", но заполучить её тогда оказалось сложно.
Недавно полный текст статьи опубликовали и на сайте журнала
Осмелюсь предложить свой перевод для неспикающих. Но прошу прощенья за возможные ошибки.
Хью Лори: клоунский триумф.
После завершения работы над неординарным доктором Хаусом, Хью Лори отправился играть другого человека, оказавшегося в чистилище, созданном им самим.
Хью Лори: «То, как люди стремятся уцепиться за идею грустного клоуна - абсолютно сверхъестественно»
Это нервирует. Поднимаешь трубку - а там Хью Лори. Ни телефонистов, ни посредников. «Мы её вычеркнем из уравнения, - заговорщицки бормочет он, имея в виду своего PR-агента, которая работала допоздна, организовывая наше общение. - В наших отношениях она ничего не значит».
Он всячески извиняется за то, что запаздывает, что неуловим, что пропадает без вести. «Отчасти я так создаю ореол таинственности». Что же, наверное, для него это сложно. «Я тоже так думаю. Сторонние наблюдатели могут сказать, что это не так, что это невероятно просто. Почему я не могу сделать лучше? Но вот и я».
Вот и он. И, по-видимому, был всегда. В 80-х и 90-х годах он привнёс, возможно, предательский градус аристократического, пучеглазого тупизма в роль Принца Джорджа в «Блэкаддер». Совместно со Стивеном Фраем были «Шоу Фрая и Лори» и ещё один балбес из высшего общества в «Дживсе и Вустере» .
После завершения работы над ролью необыкновенно язвительного доктора Грегори Хауса, он был занят съёмками в кино, в том числе местном фильме совместного производства «Мистер Пип». Он только что выпустил свой второй альбом, Didn’t It Rain - по большей части это новоорлеанский блюз и джаз - на обложке которого он сидит, скорчившись над крошечным роялем, как Шредер из Peanuts или музыкальный богомол. Итак, среди выпускников Итона он единственный блюзмен? "Такую категорию я не гуглил, - плавно сворачивает он.
Наверное, он подумал, что я издеваюсь. Он относится к работе серьёзно, но расчётливо и иронично. «Звучит как хвастовство, потому что это оно и есть: шоу становится очень, очень хорошим», - говорит он о туре со своей группой. Разговор с ним может быть головокружительной рекурсией, с легко срабатывающей автокоррекцией. «Мы просто кости, падающие в лестничный пролёт, не так ли, на самом деле? И мы приземляемся, как попало, - продолжает он размышлять. - Нет, не используйте это. Это было ужасно, ужасно. Вы сможете придумать что-нибудь получше. Вы бы не могли, пожалуйста? Спасибо».
У него было достаточно времени, чтобы отточить свои остроты. Он был одним из поколения комиков - Фрай, Эмма Томпсон, Робби Колтрейн - очень умных, в конечном итоге, но начинавших с ролей идиотов. «Мы начинали, будучи идиотами. В моем случае, это не было притворством. Я был просто идиотом». Что касается других, «я слышал об этом парне, Стивене Фрае. Говорят, он подаёт надежды. А я точно идиот».
Теперь он не может не сказать. «Только представьте себе, что весь тот идиотизм, что я говорю, сопровождается мудрым и полным сочувствия выражением лица». Клянусь, я слышу, как он его применяет. Мы могли воспользоваться Skype, полагает он, чтобы эффект был полным, но лучше не надо. «Я был вовлечён в одно очень секретное предприятие. Мой внешний вид не может быть обнародован до определённого времени. Да, это интригует, не так ли? - он насмешничает, создавая ореол таинственности. - Могу себе представить, что вы, наверное, записали в блокнот: «Порно?»
Он снимается в фильме студии Дисней под названием Tomorrowland в Ванкувере. Он Хью Лори. Порно, должна сказать, представляется маловероятным. «Но выгляжу я странно».
Фильм требует изменений. Обычно Лори выглядит собой: немного потрепанный; глаза, которые, по ту сторону глупости, как будто обследуют горизонт в поисках какой-то пока-ещё-невидимой угрозы; щетина. «Когда я начал сниматься в «Хаусе», Gillette только что выпустил бритву с двумя лезвиями, а когда я снова начал бриться, их уже было пять».
Трехлезвийная работа на прайм-тайм. Впечатляет. «Это заставляет задуматься. Мир вращался, а я застрял в одном месте». Если уж довелось застрять, то приятно застрять в одном из величайших персонажей американского телевидения. «Безусловно. Позолоченная клетка, если она когда-либо была такой».
Лори в Хаусе
Ожидание, что актёры будут похожи на своих персонажей, чревато разочарованием. Иногда (на ум приходит Майкл С. Холл из «Декстера») это благо, что не похожи.
Но разговаривая с Лори, понимаешь, сколько он привнёс в роль Хауса, передвигающегося с тростью, зависимого от медикаментов гения диагностики, чья болтовня была настолько вздорной, что рисковала получить статус оружия массового поражения. Хаус встречал пациентов словами: «Привет, больные!» Он крал видеоигры из педиатрии. Он переживал. В глубине души. Типа того.
Лори не из тех, кто способен использовать руку больного в коме как подстаканник. Но он способен брать на себя ответственность: обаяние частной школы с подводными течениями добродушной язвительности. Мы разошлись в вопросе насилия на телевидении. Он не согласен, что «Клан Сопрано» является искусством. Мне придётся написать книгу на эту тему, решает он, чтобы убедить его. «Я не уверен, что люди в итальянских костюмах, проявляющие жестокость, хоть сколько-нибудь сложнее или достойны большего одобрения, чем люди, проявляющие жестокость в капюшонах спортивных курток. Но это не я пишу книгу, - подкалывает он дружелюбно. - Это вы её пишете».
Мы тарахтим как вышедшая из-под контроля тележка супермаркета о различиях между Америкой и Англией, которые он наблюдал эти восемь лет проживания в основном вдали от дома и семьи.
США дала ему роль всей жизни и возможность заниматься музыкой - любовью всей жизни. Да, это было освобождением. «В конце концов, отчасти так Америка определила себя - место обновления, место, куда отправляются люди, чтобы начать новую... Что ж, чтобы начать сначала, и точка».
Америка приветствует обновление больше, чем некоторые другие культуры. «Некоторые другие культуры, которые останутся неназванными?» Да, они. «Что ж, англичан, конечно, очень заботит то, откуда ты родом... Американцы, по большому счету, больше заинтересованы в том, куда это приведёт». В этом есть недостатки. «Думаю, американцы страдают своего рода национальным синдромом дефицита [внимания]. Они всегда стремятся двигаться к следующему пункту. Возможно, на краю Тихого океана вы прекрасно балансирует между этими двумя крайностями». Я по глупости рискнула ответить, что в Новой Зеландии мы не слишком склонны ни оглядываться на то, откуда мы пришли, ни смотреть туда, куда направляемся, если на то пошло. «В самом деле? - говорит он. - Ну, вот вам вторая книга».
Гребя на собственном каноэ
Всё это весело, но мы здесь из-за «Мистера Пипа», фильма снятого по роману Ллойда Джонса, Букеровского номинанта. Идёт 1991 год. Герой Лори, мистер Уоттс - последний белый человек на раздираемом гражданской войной Бугенвилле. Он начинает учить детей, с помощью романа Диккенса «Большие надежды» - единственной книги. Четырнадцатилетняя Матильда очень увлекается персонажем Пипом, в то время как столкновение искусства и жизни приводит к пагубным последствиям.
«Это одно из самых шокирующих потрясений, которые только можно представить в современном романе. У меня просто дух захватывало, когда я его читал, - говорит Лори. - Это катастрофа в райском саду».
Уоттс одновременно клоун - он носит красный нос, он возит свою кататоничную жену по деревне на тележке - и своего рода герой, потерпевший поражение, когда на остров обрушивается жестокость.
Во время съёмок на Бугенвилле Лори жил на яхте, плавая на вёсельном каноэ. «Я плавал. Я регулярно добирался до работы на каноэ. Это по-настоящему идеальный способ начать и закончить день. Где-то около трёх-четырёх часов пополудни я начинал беспокоиться, пытаясь определить, будет ли ветер попутным, потому что грести против ветра полторы мили - слегка утомительно».
Он играл вместе с людьми, которые пережили ужасы подобные тем, что изображены в фильме. Это, должно быть, разрушило остатки британской сдержанности. «Да, ладно, во мне её не так уж много. Ой, или много? Или у меня нормальный уровень британской сдержанности?» - говорит он, ненадолго увязая в автокоррекции.
«Самое глупое то, что я ехал туда, думая: «Я единственный актёр, единственный европеец, который знаком с процессом, это даёт мне некоторое преимущество». Но очень быстро я понял, что на самом деле это только создаёт массу неудобств... Там всё было по-настоящему».
В адрес книги и фильма звучала критика, что они неким образом ставят Уоттса, единственного европейца, и, через Диккенса, всю европейскую культуру, выше местной. Лори не согласен. «Я устал от подобных заявлений - гипер-бдительная чувствительность к любым вопросам рас, классов, сил... Степень бдительности правильна и уместна, но она превращается в невроз, если не быть осторожным, когда уже просто невозможно ни обратиться, ни поведать историю. Мы просто не можем быть честными друг с другом. Это уже становится чрезмерным, мне кажется, и это безумие».
Определённо, некоторые вопросы становятся точкой преткновения - каждый стремится к превосходству. «Я думаю, что это абсолютно верно. Люди маневрируют, чтобы получить преимущество. Как бы мне извлечь максимальную выгоду от этого? Как бы мне продемонстрировать, что я более чувствительный или мой нравственный облик безупречнее вашего? Это очень утомляет».
Откровенно говоря, и книга, и фильм представляют собой картину гораздо более сложную. Европейская культура оказывается бессильной перед лицом человеческой склонности к пороку. «Он - фантазёр, и он вовсе не просто мужчина в белом костюме, как кажется поначалу», - говорит Лори. Он удостоверился в этом «ещё сильнее, когда прочёл адаптацию (режиссёра) Эндрю Адамсона, которая, мне кажется, была потрясающей». Но это не значит, что он был подготовлен. «Я никогда не чувствовал, что приближаюсь к пониманию того, что делаю, ни в жизни, ни в карьере. Но тут я действительно ощутил что-то вроде понимания. Может, потому что он такой фантазёр. Может, потому что я такой же. Не уверен».
Ходячий мертвец
Мистер Уоттс и доктор Хаус: оба ходячие мертвецы, в каком-то смысле, попавшие в чистилище собственной боли и неудачи. «Я не задумывался о такой связи между ними, но, думаю, вы правы. Они оба были каким-то образом повреждены и не имели возможности повлиять на обстоятельства... В жизни обоих присутствовали своего рода мучения, - говорит он. - Я бы предпочёл, чтоб этот разговор состоялся до съёмок фильма, потому что он дал мне пищу для размышлений, но не важно. Что сделано, то сделано».
И сделано им отлично. Но, очевидно, он перфекционист. «Хью может быть отличной занозой в заднице», - сказал Роберт Шон Леонард (Уилсон в «Хаусе») в интервью «Нью-Йорк Таймс». «Да» - говорит Лори зловеще. Он бывает довольно придирчивым, он это допускает.
«Это происходит от очень старого пресвитерианского чутья, что если что-то доставляет удовольствие, то оно не может иметь большой ценности. Боль - вот единственный путь к добродетели или хорошей работе... Я очень стараюсь избавиться от этого, потому что понимаю, что это безумие». Впрочем, к альтернативе он относится столь же настороженно. «Шутливое, легкомысленное восприятие всего вокруг». Абсурд Нового Века? «Именно. Я просто стараюсь соблюдать верный баланс, вот и всё».
Постараться соблюсти верный баланс: возможно, это история его жизни. Он жил вдали от жены Джо и троих детей. «Возможно, из моих уст это прозвучало так, будто я по 10 месяцев проводил на атомной подводной лодке. Вряд ли вы смогли бы привезти пожить детей на атомную подводную лодку», - говорит он. Были праздники, были каникулы. «Но было намного тяжелее, чем я мог себе представить, потому что продлилось намного дольше, чем я мог себе представить». Никто не ожидал такого успеха «Хауса». «Всё говорило об обратном. Но людям приходится терпеть и гораздо худшие испытания, поэтому я считаю, что мне очень повезло, и надеюсь, мои дети тоже так считают».
Он говорил о депрессии. «Говорю вам, я бы очень хотел, чтобы я никогда не упоминал этого слова. То, как люди стремятся уцепиться за идею грустного клоуна - абсолютно сверхъестественно», - говорит он, вздыхая. Я не буду цепляться, обещаю. Никакого грустного клоуна. «Нет, нет, нет. Но многие уже уцепились. Это была часть моей жизни, с которой я как мог справился, так же, как по возможности справляются и другие люди». Это может быть изнурительным. «Но я не из тех задумчивых безумцев, которые сходят с ума, буяня, крича и рыдая. Мне кажется, я невольно придал излишней значимости нескольким несчастливым моментам своей жизни, - говорит он. - Мне кажется, я довольно весёлый парень».
Что ж, разговаривать с ним весело. И, он кажется довольным, по меркам ослика Иа. «Я очень счастлив и очень взволнован, делая то, что делаю, и полностью собран и готов прекратить в любой момент. Если судья покажет красную карточку, я по доброй воле покину поле, никого не бодая головой. Я уйду тихо». Бог ты мой. Это невероятно. «Кто знает», - тянет он, вызывая образ (простите) грустного клоуна.
Между тем, никаких грандиозных планов нет. «Я как золотая рыбка в аквариуме, просто плаваю по кругу, - заявляет он. - Я живу в этой секунде, в только что прошедшей секунде и в следующей, которая наступит».
Пока что это работает. Ему не надоела актёрская игра - «Пусть этот день никогда не наступит!» - и съёмки в «Мистере Пипе» явно на него повлияли. «Я не ношу с собой потрёпанный томик «Больших надежд». Но память об этом месте и том времени, о людях, которых я встретил, и об опыте работы над фильмом никогда не сотрётся. Я ни на что бы это не променял, - говорит он, и торопится перечеркнуть любой намёк на сентиментальность. - Что ж, на что-нибудь я бы, пожалуй, променял, но не могу придумать, на что».
Везёт шутнику
Обсуждение его музыки полностью изгоняет автокоррекцию, и даже иронию. «Вчера вечером я ходил в джазовый клуб в Ванкувере, ел гамбургер и слушал выступление группы. А потом они попросили меня присоединиться и сыграть пару песен, - говорит он с восторгом. - Возможно, я им всё запорол, уверен, что так и было. Я даже представить себе не мог, что такое когда-нибудь произойдёт». Как мило. Как актёра его, возможно, не часто просили встать в клубе и быть сварливым. «Нет, совсем. «Сыграйте нам чуточку из «Троила и Крессиды».
Джемминг. Его привлекательность понятна. Лори провёл годы, играя глубоко одинокого человека. На сцене он - хозяин вечеринки. Ещё одна роль, к которой он был совершенно не готов. «На самом деле, никогда в жизни, ни разу, у меня не было вечеринки. Так как я никого не знаю, я бы не знал, кого пригласить».
Звучит немного печально, но никакого грустного клоуна. Он предпочитает, резюмирую: фантазёр, весёлый парень, золотая рыбка в позолоченном аквариуме. Он настаивает, что он отрывается на полную. Он получает в основном хорошие отзывы за свою работу и как актёра, и как немного невероятного блюзмена. Он заявляет, что никогда не читает критиков. В том числе и о блюзе. «Если бы я начал об этом беспокоиться, я бы никогда не встал с постели утром. Нужно просто продолжать». Это может быть песней.
Недавно полный текст статьи опубликовали и на сайте журнала
Осмелюсь предложить свой перевод для неспикающих. Но прошу прощенья за возможные ошибки.
Хью Лори: клоунский триумф.
После завершения работы над неординарным доктором Хаусом, Хью Лори отправился играть другого человека, оказавшегося в чистилище, созданном им самим.
Хью Лори: «То, как люди стремятся уцепиться за идею грустного клоуна - абсолютно сверхъестественно»
Это нервирует. Поднимаешь трубку - а там Хью Лори. Ни телефонистов, ни посредников. «Мы её вычеркнем из уравнения, - заговорщицки бормочет он, имея в виду своего PR-агента, которая работала допоздна, организовывая наше общение. - В наших отношениях она ничего не значит».
Он всячески извиняется за то, что запаздывает, что неуловим, что пропадает без вести. «Отчасти я так создаю ореол таинственности». Что же, наверное, для него это сложно. «Я тоже так думаю. Сторонние наблюдатели могут сказать, что это не так, что это невероятно просто. Почему я не могу сделать лучше? Но вот и я».
Вот и он. И, по-видимому, был всегда. В 80-х и 90-х годах он привнёс, возможно, предательский градус аристократического, пучеглазого тупизма в роль Принца Джорджа в «Блэкаддер». Совместно со Стивеном Фраем были «Шоу Фрая и Лори» и ещё один балбес из высшего общества в «Дживсе и Вустере» .
После завершения работы над ролью необыкновенно язвительного доктора Грегори Хауса, он был занят съёмками в кино, в том числе местном фильме совместного производства «Мистер Пип». Он только что выпустил свой второй альбом, Didn’t It Rain - по большей части это новоорлеанский блюз и джаз - на обложке которого он сидит, скорчившись над крошечным роялем, как Шредер из Peanuts или музыкальный богомол. Итак, среди выпускников Итона он единственный блюзмен? "Такую категорию я не гуглил, - плавно сворачивает он.
Наверное, он подумал, что я издеваюсь. Он относится к работе серьёзно, но расчётливо и иронично. «Звучит как хвастовство, потому что это оно и есть: шоу становится очень, очень хорошим», - говорит он о туре со своей группой. Разговор с ним может быть головокружительной рекурсией, с легко срабатывающей автокоррекцией. «Мы просто кости, падающие в лестничный пролёт, не так ли, на самом деле? И мы приземляемся, как попало, - продолжает он размышлять. - Нет, не используйте это. Это было ужасно, ужасно. Вы сможете придумать что-нибудь получше. Вы бы не могли, пожалуйста? Спасибо».
У него было достаточно времени, чтобы отточить свои остроты. Он был одним из поколения комиков - Фрай, Эмма Томпсон, Робби Колтрейн - очень умных, в конечном итоге, но начинавших с ролей идиотов. «Мы начинали, будучи идиотами. В моем случае, это не было притворством. Я был просто идиотом». Что касается других, «я слышал об этом парне, Стивене Фрае. Говорят, он подаёт надежды. А я точно идиот».
Теперь он не может не сказать. «Только представьте себе, что весь тот идиотизм, что я говорю, сопровождается мудрым и полным сочувствия выражением лица». Клянусь, я слышу, как он его применяет. Мы могли воспользоваться Skype, полагает он, чтобы эффект был полным, но лучше не надо. «Я был вовлечён в одно очень секретное предприятие. Мой внешний вид не может быть обнародован до определённого времени. Да, это интригует, не так ли? - он насмешничает, создавая ореол таинственности. - Могу себе представить, что вы, наверное, записали в блокнот: «Порно?»
Он снимается в фильме студии Дисней под названием Tomorrowland в Ванкувере. Он Хью Лори. Порно, должна сказать, представляется маловероятным. «Но выгляжу я странно».
Фильм требует изменений. Обычно Лори выглядит собой: немного потрепанный; глаза, которые, по ту сторону глупости, как будто обследуют горизонт в поисках какой-то пока-ещё-невидимой угрозы; щетина. «Когда я начал сниматься в «Хаусе», Gillette только что выпустил бритву с двумя лезвиями, а когда я снова начал бриться, их уже было пять».
Трехлезвийная работа на прайм-тайм. Впечатляет. «Это заставляет задуматься. Мир вращался, а я застрял в одном месте». Если уж довелось застрять, то приятно застрять в одном из величайших персонажей американского телевидения. «Безусловно. Позолоченная клетка, если она когда-либо была такой».
Лори в Хаусе
Ожидание, что актёры будут похожи на своих персонажей, чревато разочарованием. Иногда (на ум приходит Майкл С. Холл из «Декстера») это благо, что не похожи.
Но разговаривая с Лори, понимаешь, сколько он привнёс в роль Хауса, передвигающегося с тростью, зависимого от медикаментов гения диагностики, чья болтовня была настолько вздорной, что рисковала получить статус оружия массового поражения. Хаус встречал пациентов словами: «Привет, больные!» Он крал видеоигры из педиатрии. Он переживал. В глубине души. Типа того.
Лори не из тех, кто способен использовать руку больного в коме как подстаканник. Но он способен брать на себя ответственность: обаяние частной школы с подводными течениями добродушной язвительности. Мы разошлись в вопросе насилия на телевидении. Он не согласен, что «Клан Сопрано» является искусством. Мне придётся написать книгу на эту тему, решает он, чтобы убедить его. «Я не уверен, что люди в итальянских костюмах, проявляющие жестокость, хоть сколько-нибудь сложнее или достойны большего одобрения, чем люди, проявляющие жестокость в капюшонах спортивных курток. Но это не я пишу книгу, - подкалывает он дружелюбно. - Это вы её пишете».
Мы тарахтим как вышедшая из-под контроля тележка супермаркета о различиях между Америкой и Англией, которые он наблюдал эти восемь лет проживания в основном вдали от дома и семьи.
США дала ему роль всей жизни и возможность заниматься музыкой - любовью всей жизни. Да, это было освобождением. «В конце концов, отчасти так Америка определила себя - место обновления, место, куда отправляются люди, чтобы начать новую... Что ж, чтобы начать сначала, и точка».
Америка приветствует обновление больше, чем некоторые другие культуры. «Некоторые другие культуры, которые останутся неназванными?» Да, они. «Что ж, англичан, конечно, очень заботит то, откуда ты родом... Американцы, по большому счету, больше заинтересованы в том, куда это приведёт». В этом есть недостатки. «Думаю, американцы страдают своего рода национальным синдромом дефицита [внимания]. Они всегда стремятся двигаться к следующему пункту. Возможно, на краю Тихого океана вы прекрасно балансирует между этими двумя крайностями». Я по глупости рискнула ответить, что в Новой Зеландии мы не слишком склонны ни оглядываться на то, откуда мы пришли, ни смотреть туда, куда направляемся, если на то пошло. «В самом деле? - говорит он. - Ну, вот вам вторая книга».
Гребя на собственном каноэ
Всё это весело, но мы здесь из-за «Мистера Пипа», фильма снятого по роману Ллойда Джонса, Букеровского номинанта. Идёт 1991 год. Герой Лори, мистер Уоттс - последний белый человек на раздираемом гражданской войной Бугенвилле. Он начинает учить детей, с помощью романа Диккенса «Большие надежды» - единственной книги. Четырнадцатилетняя Матильда очень увлекается персонажем Пипом, в то время как столкновение искусства и жизни приводит к пагубным последствиям.
«Это одно из самых шокирующих потрясений, которые только можно представить в современном романе. У меня просто дух захватывало, когда я его читал, - говорит Лори. - Это катастрофа в райском саду».
Уоттс одновременно клоун - он носит красный нос, он возит свою кататоничную жену по деревне на тележке - и своего рода герой, потерпевший поражение, когда на остров обрушивается жестокость.
Во время съёмок на Бугенвилле Лори жил на яхте, плавая на вёсельном каноэ. «Я плавал. Я регулярно добирался до работы на каноэ. Это по-настоящему идеальный способ начать и закончить день. Где-то около трёх-четырёх часов пополудни я начинал беспокоиться, пытаясь определить, будет ли ветер попутным, потому что грести против ветра полторы мили - слегка утомительно».
Он играл вместе с людьми, которые пережили ужасы подобные тем, что изображены в фильме. Это, должно быть, разрушило остатки британской сдержанности. «Да, ладно, во мне её не так уж много. Ой, или много? Или у меня нормальный уровень британской сдержанности?» - говорит он, ненадолго увязая в автокоррекции.
«Самое глупое то, что я ехал туда, думая: «Я единственный актёр, единственный европеец, который знаком с процессом, это даёт мне некоторое преимущество». Но очень быстро я понял, что на самом деле это только создаёт массу неудобств... Там всё было по-настоящему».
В адрес книги и фильма звучала критика, что они неким образом ставят Уоттса, единственного европейца, и, через Диккенса, всю европейскую культуру, выше местной. Лори не согласен. «Я устал от подобных заявлений - гипер-бдительная чувствительность к любым вопросам рас, классов, сил... Степень бдительности правильна и уместна, но она превращается в невроз, если не быть осторожным, когда уже просто невозможно ни обратиться, ни поведать историю. Мы просто не можем быть честными друг с другом. Это уже становится чрезмерным, мне кажется, и это безумие».
Определённо, некоторые вопросы становятся точкой преткновения - каждый стремится к превосходству. «Я думаю, что это абсолютно верно. Люди маневрируют, чтобы получить преимущество. Как бы мне извлечь максимальную выгоду от этого? Как бы мне продемонстрировать, что я более чувствительный или мой нравственный облик безупречнее вашего? Это очень утомляет».
Откровенно говоря, и книга, и фильм представляют собой картину гораздо более сложную. Европейская культура оказывается бессильной перед лицом человеческой склонности к пороку. «Он - фантазёр, и он вовсе не просто мужчина в белом костюме, как кажется поначалу», - говорит Лори. Он удостоверился в этом «ещё сильнее, когда прочёл адаптацию (режиссёра) Эндрю Адамсона, которая, мне кажется, была потрясающей». Но это не значит, что он был подготовлен. «Я никогда не чувствовал, что приближаюсь к пониманию того, что делаю, ни в жизни, ни в карьере. Но тут я действительно ощутил что-то вроде понимания. Может, потому что он такой фантазёр. Может, потому что я такой же. Не уверен».
Ходячий мертвец
Мистер Уоттс и доктор Хаус: оба ходячие мертвецы, в каком-то смысле, попавшие в чистилище собственной боли и неудачи. «Я не задумывался о такой связи между ними, но, думаю, вы правы. Они оба были каким-то образом повреждены и не имели возможности повлиять на обстоятельства... В жизни обоих присутствовали своего рода мучения, - говорит он. - Я бы предпочёл, чтоб этот разговор состоялся до съёмок фильма, потому что он дал мне пищу для размышлений, но не важно. Что сделано, то сделано».
И сделано им отлично. Но, очевидно, он перфекционист. «Хью может быть отличной занозой в заднице», - сказал Роберт Шон Леонард (Уилсон в «Хаусе») в интервью «Нью-Йорк Таймс». «Да» - говорит Лори зловеще. Он бывает довольно придирчивым, он это допускает.
«Это происходит от очень старого пресвитерианского чутья, что если что-то доставляет удовольствие, то оно не может иметь большой ценности. Боль - вот единственный путь к добродетели или хорошей работе... Я очень стараюсь избавиться от этого, потому что понимаю, что это безумие». Впрочем, к альтернативе он относится столь же настороженно. «Шутливое, легкомысленное восприятие всего вокруг». Абсурд Нового Века? «Именно. Я просто стараюсь соблюдать верный баланс, вот и всё».
Постараться соблюсти верный баланс: возможно, это история его жизни. Он жил вдали от жены Джо и троих детей. «Возможно, из моих уст это прозвучало так, будто я по 10 месяцев проводил на атомной подводной лодке. Вряд ли вы смогли бы привезти пожить детей на атомную подводную лодку», - говорит он. Были праздники, были каникулы. «Но было намного тяжелее, чем я мог себе представить, потому что продлилось намного дольше, чем я мог себе представить». Никто не ожидал такого успеха «Хауса». «Всё говорило об обратном. Но людям приходится терпеть и гораздо худшие испытания, поэтому я считаю, что мне очень повезло, и надеюсь, мои дети тоже так считают».
Он говорил о депрессии. «Говорю вам, я бы очень хотел, чтобы я никогда не упоминал этого слова. То, как люди стремятся уцепиться за идею грустного клоуна - абсолютно сверхъестественно», - говорит он, вздыхая. Я не буду цепляться, обещаю. Никакого грустного клоуна. «Нет, нет, нет. Но многие уже уцепились. Это была часть моей жизни, с которой я как мог справился, так же, как по возможности справляются и другие люди». Это может быть изнурительным. «Но я не из тех задумчивых безумцев, которые сходят с ума, буяня, крича и рыдая. Мне кажется, я невольно придал излишней значимости нескольким несчастливым моментам своей жизни, - говорит он. - Мне кажется, я довольно весёлый парень».
Что ж, разговаривать с ним весело. И, он кажется довольным, по меркам ослика Иа. «Я очень счастлив и очень взволнован, делая то, что делаю, и полностью собран и готов прекратить в любой момент. Если судья покажет красную карточку, я по доброй воле покину поле, никого не бодая головой. Я уйду тихо». Бог ты мой. Это невероятно. «Кто знает», - тянет он, вызывая образ (простите) грустного клоуна.
Между тем, никаких грандиозных планов нет. «Я как золотая рыбка в аквариуме, просто плаваю по кругу, - заявляет он. - Я живу в этой секунде, в только что прошедшей секунде и в следующей, которая наступит».
Пока что это работает. Ему не надоела актёрская игра - «Пусть этот день никогда не наступит!» - и съёмки в «Мистере Пипе» явно на него повлияли. «Я не ношу с собой потрёпанный томик «Больших надежд». Но память об этом месте и том времени, о людях, которых я встретил, и об опыте работы над фильмом никогда не сотрётся. Я ни на что бы это не променял, - говорит он, и торопится перечеркнуть любой намёк на сентиментальность. - Что ж, на что-нибудь я бы, пожалуй, променял, но не могу придумать, на что».
Везёт шутнику
Обсуждение его музыки полностью изгоняет автокоррекцию, и даже иронию. «Вчера вечером я ходил в джазовый клуб в Ванкувере, ел гамбургер и слушал выступление группы. А потом они попросили меня присоединиться и сыграть пару песен, - говорит он с восторгом. - Возможно, я им всё запорол, уверен, что так и было. Я даже представить себе не мог, что такое когда-нибудь произойдёт». Как мило. Как актёра его, возможно, не часто просили встать в клубе и быть сварливым. «Нет, совсем. «Сыграйте нам чуточку из «Троила и Крессиды».
Джемминг. Его привлекательность понятна. Лори провёл годы, играя глубоко одинокого человека. На сцене он - хозяин вечеринки. Ещё одна роль, к которой он был совершенно не готов. «На самом деле, никогда в жизни, ни разу, у меня не было вечеринки. Так как я никого не знаю, я бы не знал, кого пригласить».
Звучит немного печально, но никакого грустного клоуна. Он предпочитает, резюмирую: фантазёр, весёлый парень, золотая рыбка в позолоченном аквариуме. Он настаивает, что он отрывается на полную. Он получает в основном хорошие отзывы за свою работу и как актёра, и как немного невероятного блюзмена. Он заявляет, что никогда не читает критиков. В том числе и о блюзе. «Если бы я начал об этом беспокоиться, я бы никогда не встал с постели утром. Нужно просто продолжать». Это может быть песней.