Войны могло не быть?

[inomoderator]

Проф. Эугениуш Дурачиньский (Eugeniusz Duraczyński), "Przegląd", Польша.

Польское «нет» Гитлеру лежало в основании антигитлеровской коалиции.


- Господин профессор, начнем с самого общего вопроса: был ли сентябрь 1939 г. неизбежностью?

- Вопрос краткий, но принципиальный. Иными словами, была ли реальная альтернатива - ведь мы говорим о реалиях, а не гипотезах - тому, что происходило до сентября и в сентябре 1939 г.? И что предвидело множество наблюдателей политической жизни не только в Европе, но и в мире. У них были разные подходы, но общим знаменателем была крепнущая убежденность в том, что война уже на пороге. Так что теоретически такая альтернатива была, но она оказалась совершенно нереальной. Ведь если бы весной 1939 г. осуществилась идея конференции с участием Великобритании, Франции, Советского Союза, Польши, Румынии и Турции, и если бы результатом этой конференции был некий четко выраженный политический, если не военно-политический, блок, то, возможно, Гитлер бы заколебался. Но эта идея умерла, не успев стать предметом серьезных размышлений. Решающую роль здесь сыграли расхождения во взглядах и интересах, пожалуй, большинства - а, может быть, и всех - этих государств.

- Кроме того, неизвестно, могло ли создание такого блока помешать Гитлеру напасть на Польшу.

- Именно, но конференция могла стать попыткой сдерживания Гитлера перед тем, что он замышлял уже не один месяц. О ней думали политики и дипломаты, особенно те, которые хотели избежать войны практически любой ценой - в том числе, ценой уступок Третьему рейху, путем проведения appeasement policy [политики умиротворения - прим. пер.], как ее называли англичане. Для них высшей целью было сохранение мира, между тем, в 1939 г. - после агрессивных шагов Гитлера - на первый план вышел поиск эффективных средств уже не только политического, но и военного противодействия гитлеровскому Рейху. Ведь аншлюс Австрии, Мюнхен и раздел Чехословакии не сулили мира.

БЫЛА ЛИ ВОЙНА НЕИЗБЕЖНОЙ

- Итак, война была неизбежна.

- Если внимательно взглянуть на первую четверть ХХ века, то нужно напомнить одну вещь: казалось, что плоды Великой войны 1914-1918 гг. (тогда ведь никто не называл ее первой, она лишь позже получила порядковый номер) - создание Лиги наций, пакт Лиги Наций - будут эффективным инструментом защиты Европы от нового, большого конфликта. В Великой войне в той или иной мере приняли участие 33 государства и 70 миллионов солдат; число ее жертв составило 20 миллионов. В послевоенные годы было много политиков, которые считали, что после такого катаклизма, чудовищного кровопролития в Европе Германии не хватит ни сил, ни мужества начать новую войну. Между тем очень скоро, после заключения в 1922 г. советско-германского договора в Рапалло, ситуация изменилась. Уже тогда версальскую систему немного пошатнули, подвергли некой конфронтации, деструкции. Три года спустя в Лондоне был подписан Локарнский договор, гарантировавший нерушимость границы Франции и Бельгии, но он уже не относился к восточной границе Германии, то есть с Польшей. Разумеется, это было успехом Германии, еще не гитлеровской, еще демократической, еще Веймарской республики. Кстати, в том же 1925 году Сталин впервые, в одной из речей, тогда засекреченных, говорил: Новая большая империалистическая война (так он ее называл) неизбежна. Как поведет себя Советский Союз? - Сталин предрекал, что он не будет бежать впереди паровоза, а подождет развития событий. И вступит в войну последним, но с решающим голосом.

- Потом он повторил это в 1938 г.

- Да, но я хочу подчеркнуть, что он говорил это уже в 1925 г., когда казалось, что версальская система гарантирует мир. Предсказание Сталина опровергает мнение о его глупости - совсем наоборот, оно свидетельствует о способности предвидеть будущие события.

- В Польше тоже было достаточно политиков, которые сомневались в том, что версальский договор создал прочный фундамент мира.

- Одним из первых, но самым значительным, был Винценты Витос.

- Поворотным моментом в истории Европы (Азию пока оставим в стороне) был приход Гитлера к власти.

- Самым, что ни на есть мирным образом, абсолютно демократично он пришел к власти. Он действительно очень быстро менял политическую систему послевоенной Германии, но делалось это для того, чтобы воссоздать: а) единство немцев, b) экономику Германии, c) ее потенциал, позволяющий вести активную внешнюю политику. Под активной он первоначально понимал (по крайней мере, так Гитлер объяснял это Европе и своим согражданам) объединение под одной крышей всех немцев, живущих в Европе, что означало, прежде всего, присоединение Австрии и чешских Судет. Тогда в Чехословакии жило более 3 млн. немцев.

- Но в стратегических для Чехословакии местах.

- Вы правы, исключительно стратегических. Потеряв эти территории, Чехословакия уже не была тем государством, которым она была до 29 сентября 1938 г., то есть, до Мюнхена, и ее было легко захватить.

РЕВАНШ ЗА ВЕЛИКУЮ ВОЙНУ

- Господин профессор, зная декларации Гитлера, принципы немецкой политики, трудно было испытывать иллюзии по поводу того, что мир будет долгим.

- Ну разумеется. Как я уже упоминал, Рапалло и Локарно поколебали версальскую систему, которая с самого начала подвергалась различным изменениям. Если хронология событий в 1914-1939 гг. нам известна, то возможностей интерпретации существует великое множество. Напомню, что в 1960-е годы вышла книга знаменитого английского историка Алана Тэйлора (A.J.P. Taylor), посвященная предпосылкам Второй мировой войны. В ней он утверждал, что на самом деле 1918 г. означал только начало короткого перерыва в войне, начатой в 1914 г. 1939 г. он считал окончанием этого перерыва и продолжением того, что началось с покушения в Сараево. 1939 г., по мнению Тэйлора, давал Германии возможность достичь того, что не удалось реализовать в 1914 г.

- Мы все время говорим о Европе, но когда на Старом континенте еще царил мир, в Азии шла война.

- Поэтому многие историки и политологи по сей день считают, что, по сути дела, нужно говорить об Азии и Японии и там искать истоки Второй мировой войны. Некоторые исследователи видят первый акт Второй мировой войны в 1931 г., в начале оккупации китайской Маньчжурии, превращенной в 1932 г. в государство под название Маньчжоу-Го, которое впоследствии получило статус марионеточной империи. Другие авторы считают началом Второй мировой 1937 год, летом которого японские войска вступили в Пекин. Это была уже не какая-то Маньчжурия, это был Пекин. Правда, тогда он не был столицей Китая, но стал его символом.

- Многие американцы считают началом Второй мировой войны нападение японцев на Перл-Харбор, а многие россияне - нападение Германии на СССР в 1941 г.]

- Есть такие оценки, но огромное большинство историков во главе с европейскими не сомневается в том, что Вторая мировая война началась в сентябре 1939 г. Хотя и здесь есть разные оценки. Первого ли сентября, когда Германия напала на Польшу, или третьего, когда Великобритания и Франция, отбросив appeasement policy, объявили войну Германии, если та не выведет вермахт с территорий, занятых в Польше на 3 сентября? Такие интерпретации можно отвергать, корректировать, можно с ними полемизировать и т.д., но ведущие западноевропейские и американские историки все чаще выражают убежденность в том, что война началась в Польше, 1 сентября 1939 г. Однако так или иначе, независимо от того, будут ли историки спорить о том, когда точно началась Вторая война и где (в Азии или в Европе), нужно сказать - возвращаясь к принципиальному вопросу, была ли война неизбежной, - что единственным реальным, но, как оказалось, виртуальным, пользуясь сегодняшним языком, шансом остановить немецкий марш на Польшу, а потом на Францию, был бы военно-политический альянс упомянутых мною шести государств. Однако они не были однозначно настроены на то, чтобы достичь договоренности, чтобы после аншлюса, Судет, прервать мирную фазу гитлеровских завоеваний и дать ему вооруженный отпор. Первой это сделала Польша, и это был единственный реальный, доказавший в будущем свою эффективность шаг на поле международной политики в то время.

НЕВОЗМОЖНЫЙ АЛЬЯНС?

- Теперь перейдем к тогдашней позиции польского правительства, которую воплощал Бек. Была ли она на тот момент адекватной?.

- Полковник Юзеф Бек, министр иностранных дел с 1932 г., - назовем все его титулы….

- …добавим, своего рода помазанник Пилсудского.

- Можно и так сказать. Так вот, Юзеф Бек был одним из самых громких министров иностранных дел 30-х годов прошлого века. Если самым популярным, уважаемым, желанным гостем не только в европейских салонах был Эдвард Бенеш, глава чехословацкого МИДа, то именно самым громким был Бек - и не только потому, что он представлял крупнейшее государство в этой части Европы, с большими политическими амбициями, отчасти оправданными. Полковник Бек разбирался в международной политике, осуществлял идеи и стратегическое мышление Юзефа Пилсудского, который и назначил его министром иностранных дел. Это мышление заключалось в том, чтобы заключить договор с СССР (1932 г.) и подписать декларацию с Германией (1934 г.).

- С именем Бека ассоциируется понятие политики балансирования.

- Или политики равноудаленности от Москвы и Берлина. И, разумеется, действий по недопущению сближения СССР и Третьего рейха. Полковник Бек был свято убежден - чуть ли не до последнего момента - что политическое соглашение, не говоря уже о военном взаимодействии, Москвы и Берлина, будет невозможно. Рассматривая сегодня в исторической перспективе эти два дипломатических акта 1932 и 1934 гг., осуществленные Беком, (хотя, например, в книге, переизданной в 1979 г., я считал иначе), я прихожу к выводу о том, что другой реальной политики не было. Нельзя было ничего не делать и пассивно наблюдать за ходом событий. Нужно было наладить польско-немецкие отношения и стабилизировать политику на линии Варшава-Москва, выражением которой стали Рижский договор от 1921 г., договор 1932 г. и московская декларация ноября 1937 г., в которой подтверждалось, что оба государства будут соблюдать подписанные ими двусторонние и многосторонние договоры и соглашения.

Я сказал, что ход событий нам известен, но многих вещей мы еще не знаем. Так вот, в 1999-2005 гг. я работал в Москве постоянным представителем Польской Академии наук при РАН и хотел добраться до источников, которые позволили бы мне найти ответ на вопрос: серьезно ли относился Сталин к декларации от ноября 1937 г.? Рассматривая это via facti [c точки зрения фактов - прим. пер.], можно сказать, что нет, что это был просто ход, политический маневр. Тогда Сталин не был заинтересован в усугублении конфликтов с Польшей, так как он не знал, как будут складываться его отношения с Германией, а войны с ней тогда, в 1937 г., или в 1938 г., или даже в 1939 г. он точно боялся, хотел ее избежать. Он стремился к соглашению с Берлином, давал соответствующие сигналы, рассчитывая на то, что геополитические интересы Гитлера подтолкнут его к каким-нибудь инициативам, не противоречащим целям Москвы. Он мог исходить из того, что предметом интересов и договоренностей двух сторон станет пространство от Балтийского до Черного моря. И во всем этом был Бек, участвовавший в большой европейской политике. Нельзя сказать, что у него не было права голоса - было, он мог, например, выбрать какой-нибудь вариант.

- Короче говоря, выбрать и указать, чьим мы будем вассалом, или иначе: кого мы должны любить больше: дядюшку фюрера или батюшку Сталина.

- Совершенно верно, Вы это выразили грубовато, но было бы именно так. Думаю, Беку и в голову не приходила мысль о том, что Польша могла бы быть чьим-то вассалом.

- Но ведь он получил такие официальные предложения со стороны Германии.

- Конечно, и он хорошо понял, о чем идет речь. Поэтому, когда в октябре 1938 г. прозвучали эти немецкие требования, руководство страны встало перед дилеммой: принять то, что обещал Берлин, или отвергнуть. Они выбрали второе. Берлин услышал решительное и однозначное «НЕТ!» Оно было сказано от имени не только Польши, но и других государств, которым угрожала имперская политика фюрера. Я мог бы сказать, что тогдашняя позиция руководства Польши позже легла в основание антигитлеровской коалиции.

КТО ПОБЕДИТ

- Господин профессор, а был ли неизбежностью пакт Молотова-Риббентропа?.

- Если бы состоялась конференция шести государств, о которых я говорил в начале, то наверняка нет. Однако логика событий указывает на то, что этот договор был бы заключен. Германия, ввиду войны с Францией и, соответственно, с Англией, хотела ликвидировать их союзника - добавим, более слабого союзника, обеспечить безопасность своих восточных рубежей, а, кроме того, - может, даже прежде всего - нейтрализовать на какое-то время СССР. А Сталин осуществлял свои цели, о которых я говорил, - желание вступить в войну если не на последнем, то точно не на начальном этапе, и внести решающий вклад в победу.

- Вопрос только в чью. Союзников или стран оси?

- Это было неизвестной не только для него, и тем более он хотел отодвинуть войну от своего государства, хотя в результате пакта Молотова-Риббентропа он стал ее очень важным агрессивным субъектом, щедро при этом вознагражденным.

- То, что англичане дали нам гарантии, было следствием их опасений, как бы в свете нарастающего немецко-польского конфликта мы не согласились на роль вассала Гитлера?

- Разумеется, такую причину нужно воспринимать всерьез, но я думаю, что в британских кругах возобладало мнение о том, что дальнейшие уступки Третьему рейху угрожают жизненно важным интересам Великобритании, которая после очередных гитлеровских завоеваний могла остаться единственным в Европе антинацистским государством. Не только Черчилль, но и Чемберлен должны были принимать во внимание то, что войска Гитлера будут по очереди побеждать союзников Лондона, а Москва будет за этим пассивно наблюдать. Возможно, имел место и такой элемент британской игры в отношении Польши: мы даем гарантии, чтобы ужесточить ее позицию, чтобы убедить Бека в том, что в случае чего придем им на помощь, сделав все, что будет в наших силах на тот момент. Но нужно помнить, что у этого вопроса есть и еще один аспект. Тогда в политическом истеблишменте Великобритании уже явно существовали две ориентации: ранняя, которую называли appeasement policy, а потом мюнхенской, и черчиллевская - хватит уступок, они служат не миру, а Гитлеру: фюреру нужно противодействовать силой. Чемберлен, давая 30 марта 1939 г. гарантии Польше, должен был принимать в расчет расклад сил в парламенте и истеблишменте.

- Что вовсе не означало, что он сдержит слово.

- Разумеется, но если он этого не сделал и начал менять свои взгляды, то это в значительной мере был успех Черчилля, который все смелее шел к политике, воплотившейся потом 3 сентября 1939 г. в объявлении войны и вступлении в кабинет Чемберлена, что не означало отождествления с его линией. Франция была не так активна в политике уступок, как Великобритания, но ее линия, как утверждают многие знатоки, лишь отражала британскую стратегию. В европейской политике Франция была не совсем самостоятельна и в связи с этим поддерживала Великобританию, но еще не полностью поддерживала политику, разрабатываемую сэром Уинстоном Черчиллем. Однако в итоге обе столицы - и Лондон, и Париж - еще летом 1939 г. проводили по инерции appeasement policy, то есть, выполняли требования Гитлера. Более того, даже когда началась война, официальный Лондон не отказался полностью от политики уступок. Там еще думали о встречах, переговорах и попытках склонить Польшу к компромиссу с Берлином на условиях, формулируемых им. Можно было ожидать второго предательства. После первого, когда обожаемую в Лондоне и Париже Чехословакию отдали на растерзание Гитлеру, теперь это же могло произойти и в отношении Варшавы. Но 2 сентября 1939 г. Чемберлен осознал, что это не пройдет, и в связи с этим 3 сентября была объявлена война Германии.

Конечно, трудно теоретизировать о том, как развивались бы события, если бы не Черчилль и его категоричность. Наверняка нашелся бы кто-то еще, но не такой сильный, харизматичный и с такой силой воздействия на политиков и общественное мнение, как он.

ВЗЯЛИ ЛИ ВЕРХ ИЗОЛЯЦИОНИСТЫ?

- Господин профессор, мы вращаемся в кругу Европы и ее великих держав, но известные в последние годы работы американских исследователей, написанные на основе архивных документов государственного департамента, показывают, что Черчилль в обход британского МИДа и самого премьера переписывался с президентом Рузвельтом. Эти работы показывают, что лидер Соединенных Штатов неофициально вел политику, которую можно было бы назвать подталкиванием к войне, так как она должна была привести к тому, что Америка останется единственной мировой державой.

- Я знаю, какие работы вы имеете в виду, но следует сказать, что и Америка была настроена неоднозначно. Как и в Лондоне, где были сторонники мюнхенской политики и черчиллевцы, в США были сторонники вступления в войну и изоляционисты, которые хотели, чтобы Соединенные Штаты держались как можно дальше от надвигающегося конфликта. Франклин Делано Рузвельт стремился склонить европейские державы к соглашению, но все больше осознавал - вероятно, не без влияния взглядов Черчилля, что долго выдерживать нейтралитет в отношении европейских событий не получится, и нужно будет повторить план Вильсона, который в 1917 г. объявил войну Германии, что нам, Польше, принесло огромную пользу. С американцами дело было непросто. Ведь если бы не Перл-Харбор, внезапный удар японцев по базе ВМС США в декабре 1941 г., они, вероятно, не объявили бы войну и не вступили в нее с такой силой. Несмотря на это, было все больше американских политиков и экономистов, которые осознавали, что новая великая война превратит Соединенные Штаты в союзнический арсенал противников Гитлера, что, впрочем, и произошло. За этим, что уж говорить, видно дальнейшее оживление экономики, повышение жизненного уровня. Здесь стоит упомянуть о таких подсчетах: от начала войны в 1939 г. до ее окончания в 1945 г. средний жизненный уровень американцев вырос в полтора, а, по некоторым данным, даже в два раза! Однако я считаю, что в случае Рузвельта возобладал не деловой фактор, а баланс сил и симпатий. Его союзником в Европе была Великобритания, которая вступала в войну как главная сила, противостоящая Германии. И ей он хотел помогать. Что вовсе не означает, что он не принимал в расчет мнение политиков, которые увидели во вступлении в войну необычайную выгоду для самой Америки, огромный рост ее значения на международной арене, даже за счет Великобритании.

НЕ ЗНАЛИ?

- Вернемся в те восемь дней между 23 августа и 1 сентября 1939 г. Американцы и итальянцы, а также французы знали о содержании тайного советско-немецкого протокола уже через два дня после его подписания.

- Более того, об этом догадывались три-четыре польские газеты.

- Совершенно верно, но в документах нельзя найти реакций и записей каких-либо дискуссий, бесед высокопоставленных политиков на тему этих домыслов. Не хочется верить в то, что начальник разведки не изложил подобного рода сведения президенту, верховному главнокомандующему, премьеру и министру иностранных дел.

- Действительно, следов нет, и историки исходят из того, что польская разведка не сумела узнать ничего важного. Я бы тут обвинял не столько наши спецслужбы, сколько наших потенциальных друзей американцев за то, что по дипломатическим или разведывательным каналам они не сообщили о решениях, принятых в Москве. До сих пор неизвестно, рассматривался ли кем-нибудь, например, в Вашингтоне или Риме, вариант передачи польской стороне содержания тайного протокола.

- Ну хорошо, американцы не передали нам такую важную информацию, но когда несколько польских газет писали о тайном протоколе, то нельзя сказать, что эта информация не дошла до тогдашних наших элит.

- Мы еще слишком мало знаем о работе разведок. Зато нам известен доклад польского посла в Москве, который явно недооценил пакт 23 августа. Однако важнее всего то, что, по мнению министра Бека идеологический и политический конфликт между Берлином и Москвой был настолько силен, что никакое сближение между ними невозможно. Разумеется, обе столицы всячески подчеркивали этот конфликт, но с весны 1939 г., по крайней мере, в официальной пропаганде он не нагнетался, что должно было давать международным наблюдателем пищу для размышления. Так что отсутствие следов размышлений руководства польского государства о тайном советско-немецком соглашении, вероятно, связано с ошибочной оценкой, согласно которой сближение Третьего Рейха и СССР невозможно. В польской политике существовали определенные неприкосновенные догматы, и к их числу я отношу догмат о невозможности альянса Берлина с Москвой. Если политик - и здесь я имею в виду не только полковника Бека - держится лишь за догматы, не принимает во внимание другие варианты, не рассматривает их, то он проявляет себя далеко не с самой лучшей стороны.

КТО ВИНОВАТ?

- И тут мы подходим к вопросу ответственности за действия. Как прошел сентябрь 1939 г., мы знаем. Потом было создание правительства Сикорского, о котором не один конституционалист говорит, что оно возникло не совсем lege artis [по законам искусства - прим. пер.]. Но оставим все это в стороне. Вплоть до июня 1940 г., до капитуляции Франции, команда Сикорского хотела привлечь санационное правительство к ответственности за сентябрьское поражение.

- Пожалуй, не столько команда Сикорского, сколько один из членов этой команды. Я имею в виду министра Яна Станчика, который в январе 1940 г. хотел, чтобы премьер-министр, министр иностранных дел, министр обороны и верховный главнокомандующий предстали перед военным трибуналом за невыполнение конституционных обязательств по обороне страны. Этот вопрос ставился на заседании правительства. Но Сикорский выступил категорически против. В этом его поддержал министр иностранных дел Аугуст Залеский. В принципе, с Сикорским даже трудно не согласиться. Около двадцати лет назад я упрекал его в том, что он не позволил довести до конца инициативу Станчика, хотя тот дважды ставил этот вопрос на заседаниях кабинета, что можно легко проверить, прочитав изданные в Кракове протоколы заседаний правительства Сикорского. Генерал твердо заявил, что «сор из избы мы выносить не будем. Вернемся к этому вопросу после окончания войны». Но Станчик и те, кто с ним солидаризовался, требовали процесса немедленно, понимая, что именно такие настроения царят в оккупированной стране. Сикорский, несомненно, сознавал, что решение провести в более благоприятное время суд над премьером и рядом других фигур - если бы об этом сообщило радио, скажем, ВВС - большинство населения в оккупированной Польше, вероятно, восприняло бы с большим удовлетворением и пониманием. Так что премьер мог не опасаться, что страна отвергнет подобное решение. Однако Сикорскому было важно демонстрировать единство Франции (его правительство размещалось тогда в Анжере), ну и Англии, позиция которой имела для него огромное значение, и где он оказался после поражения Франции, а также Соединенным Штатам, и чтобы это не произвело неблагоприятного впечатления в этих государствах. Возможно, свою роль сыграла и личность Сикорского, который помещал себя очень высоко в новейшей истории Польши. Он знал, что не будет вторым Пилсудским, но думал: кто знает, как пойдет война и, может быть, удастся сыграть роль второго Пилсудского.

Потом было быстрое, учитывая ее военный потенциал, поражение Франции, которое изменило оценки наших усилий в сентябре 1939 г. и показало, что мы не могли выиграть эту войну, даже если бы не вошла Красная Армия. Но своей позицией, тем, какие потери понесла благодаря нам Германия в живой силе и, особенно, в технике, мы дали союзникам немного времени, чтобы лучше подготовиться к войне, которую 1 сентября 1939 г. начал Гитлер, и в которой с 17 сентября 1939 г. участвовал Сталин. Два диктатора, вступив в альянс, осуществили четвертый раздел Польши в соответствии с тайным протоколом от 23 августа 1939 г.

Беседовал Павел Дыбич (Paweł Dybicz).

Проф. Эугениуш Дурачиньский (Eugeniusz Duraczyński), почетный профессор Института истории Польской Академии наук, автор ряда работ, в том числе: «Польское правительство в эмиграции 1939-1945» (Rząd polski na uchodźstwie 1939-1945), «Между Лондоном и Варшавой: июль 1943 - июль 1944» (Między Londynem a Warszawą: lipiec 1943 - lipiec 1944), «Споры и конфликты 1939-1941» (Kontrowersje i konflikty 1939-1941), «Вызывает генерал Иванов: лидеры польского подпольного государства перед московским судом» (Generał Iwanow zaprasza: przywódcy polskiego państwa podziemnego przed sądem moskiewskim), «Польша 1939-1945: политическая история» (Polska 1939-1945: dzieje polityczne). В этом году должна быть опубликована его последняя книга «Сталин - создатель и диктатор сверхдержавы».

Источник: "Голос России".
_______________________________________________
Гомосексуальная революция ("Rzeczpospolita", Польша)
Кацабольшевия против закомплексованного сантехника ("Gazeta Wyborcza", Польша)
Россия, чувствуешь ли ты себя победительницей? ("Gazeta Wyborcza", Польша)
Э.Аппельбаум: Польский пролог (The Washington Post, США)
Э.Александер: Уроки Второй мировой ("The Daily Mail", Великобритания)
Н.Фергюсон: Причины Второй мировой войны: альтернативная версия ("The Guardian", Великобритания)
Ш.Милн: Это переписывание истории распространяет европейский яд ("The Guardian", Великобритания)
Преступления Кремля ("The Wall Street Journal", США)