Гартман: всеобщее и единичное
Начинает он с констатации общепринятого мнения:
«Распространенным является взгляд, будто ценности по сути своей являются всеобщими».
Так ли это?
«Если под этим подразумевается только общезначимость ценностности некоей вещи для всякого ценностно чувствующего субъекта, то этот взгляд существует по праву и находит свою границу только в индивидуальной несостоятельности ценностного чувства, в ценностной слепоте. (Т.е. всякий, обладающий ценностным чувством, понимает, что вот это можно ценить, хотя для него лично это может и не быть ценным). Однако названное мнение подразумевает не такую чисто интерсубъективную общезначимость, но объективную значимость ценности для всего множества возможных ценностных носителей.
Но в этом смысле всеобщность существует по праву отнюдь не для всех ценностей. Уже ценности благ и ситуаций могут обладать такой спецификой, что будет существовать лишь один случай, для которого их ценность имеет место. К этому роду относятся большинство духовных ценностей, которые присущи вещам или отношениям, например ценность отчего дома, родины, вещи, освященной собственным переживанием, ценность воспоминания, реликвии; тем более ценность самого специфического переживания, так же как и ситуаций, составляющих содержание этого переживания».
Вопреки Канту с его «категорическим императивом», существуют ценности не-общие - персональные, групповые, народные.
«То же самое имеет силу и в сфере личностных ценностей (в смысле ценности тех или иных личных качеств) … Личности нельзя перепутать, заменить; что характерно для одного меня, не может быть свойственным никому другому - так говорит всякое дифференцированное ощущение личности. Короче, существуют ценностные содержания, которые точно так же индивидуальны, как нечто онтологически однократное и единичное, то есть ценности, сами обладающие индивидуальностью».
Итак, и в мире ценностей всеобщее - лишь один из полюсов антиномии "всеобщее - единичное".
«Своеобразное - и отнюдь не само собой разумеющееся - состоит в том, что категориальная противоположность всеобщности и единичности, указанным образом повторяющаяся в ценностном царстве, со своей стороны тоже имеет характер ценностной противоположности. Обе стороны в ней опять-таки ценностно-окрашены. Причем эта ценностная противоположность - не количественная, как можно было бы предположить, но качественная. Не на объем, но на содержание приходится ценностный акцент, не на количество случаев, когда ценность имеет значимость, но на их соответствие или различие.
В этом смысле "качественной" является ценность всеобщности. Ценна здесь сама однородность, одинаковость качеств, формально выражаясь, тождественность признаков. Что в этом заключена некая ценность, можно увидеть по идее права, которая основывается как раз на ценности равенства всех личностей перед законом. (И совершенно не важно, сколько субъектов права). Общие права и общий долг, равная свобода действий и равная ответственность - это … соответствует и первичному требованию долженствования, так что будет не лишено смысла и понятно для каждого, если сказать: сколь бы различны ни были люди, существуют определенные жизненные основания, в отношении которых они все же должны быть равны (идеал справедливости!), и всякое индивидуальное предпочтение имеет здесь свою ценностную границу. … Стоящее над эмпирическим неравенством равенство ценностного критерия как таковое является ценным».
Отдадим должное Канту, который «в категорическом императиве придал формальное выражение этой ценностной идее: … хороша та установка, в отношении которой я могу желать, чтобы она была установкой всех. Правда, смысл “блага” тем самым заужен, урезан до единственной ценности. Но, по крайней мере, одна эта ценность находит здесь свое самое четкое выражение».
Качественный характер имеет и противоположный полюс антиномии - «ценность индивидуальности как таковой. Те же личности, чье идеальное равенство перед законом является ценным, в действительности не равны, и не только по своему природному бытию, но и по своему моральному бытию. Но это их неравенство само является ценным. Ведь легко видеть, что эта ценность сильнее связана с сущностью личности, чем ценность равенства».
Это же ясно:
«Долженствование равенства всегда может касаться только внешнего жизненного положения (всех нужно накормить, одеть, согреть); если же попытаться перенести это на внутреннюю сущность личности, то получится требование всеобщего однообразия самого этоса, что очевидно противоречит ценностному чувству. Этически однообразное человечество реализовало бы только одну или несколько близких ценностей, причем не самые высшие и не самые содержательные… Ценность равенства ясно отграничена от ценности неравенства, равный долг и равные права - от особого долга и особых прав, как их может иметь только отдельная личность и только ради своей единичности».
Но -
«сколь бы различны ни были глубинные слои человеческого этоса, в которых обе противопоставленные самоценности претендуют на господство, все же во всех жизненных положениях имеется средняя линия, на которой они встречаются и антиномически сталкиваются своими долженствованиями бытия. Человек оказывается перед конфликтом и должен неизбежно довести его до конца».
В реальной ситуации чем-то придется поступиться, аксиома Гартмана (как, впрочем, и Достоевского): из нравственного конфликта не выйти безвинным. Или, если вспомнить старого Жужу: невиновны только дети, животные и вещи.
Все это так не только на индивидуальном уровне:
«Не одна только личность является носителем ценности индивидуальности. Эта ценность повторяется в единствах более высокого порядка, в обществах всякого рода, причем то обстоятельство, что они обладают личностностью более низкого порядка, нисколько не мешает индивидуализированию в качестве специфической ценности. … Ценность уникальности в подобных образованиях не ставится под сомнение тем, что в отношении аналогичных образований остаются в силе также равенство и однородность (отраженные, например, в основных ценностях международного права).
Но кроме того ценность индивидуальности имеет еще свою особую, неисчерпаемо богатую сферу во всяком прочем этическом бытии, сколь бы преходящим или, наоборот, постоянным оно ни было. Сюда относится прежде всего самоценность отдельной ситуации, однократность и неповторимость всех открывающихся переживанию и деятельности жизненных положений, многообразие которых составляет полноту человеческой жизни. Конечно, существует и определенная однородность типики ситуаций, и в этом отношении они, пожалуй, могут нести и ценностный акцент всеобщности; но здесь как нигде ощутимо, что любое схематизирование неизбежно является упущением собственно существенного. Ибо аналогия и обобщение остаются свойственны поверхности, не проникают в изобилие этически действительного. Чем более дифференцировано и индивидуализировано ценностное чувство того, кто находится в той или иной ситуации, тем более внутренним и связанным с сущностью является его причастность к ценностному изобилию». (324-326)
«Распространенным является взгляд, будто ценности по сути своей являются всеобщими».
Так ли это?
«Если под этим подразумевается только общезначимость ценностности некоей вещи для всякого ценностно чувствующего субъекта, то этот взгляд существует по праву и находит свою границу только в индивидуальной несостоятельности ценностного чувства, в ценностной слепоте. (Т.е. всякий, обладающий ценностным чувством, понимает, что вот это можно ценить, хотя для него лично это может и не быть ценным). Однако названное мнение подразумевает не такую чисто интерсубъективную общезначимость, но объективную значимость ценности для всего множества возможных ценностных носителей.
Но в этом смысле всеобщность существует по праву отнюдь не для всех ценностей. Уже ценности благ и ситуаций могут обладать такой спецификой, что будет существовать лишь один случай, для которого их ценность имеет место. К этому роду относятся большинство духовных ценностей, которые присущи вещам или отношениям, например ценность отчего дома, родины, вещи, освященной собственным переживанием, ценность воспоминания, реликвии; тем более ценность самого специфического переживания, так же как и ситуаций, составляющих содержание этого переживания».
Вопреки Канту с его «категорическим императивом», существуют ценности не-общие - персональные, групповые, народные.
«То же самое имеет силу и в сфере личностных ценностей (в смысле ценности тех или иных личных качеств) … Личности нельзя перепутать, заменить; что характерно для одного меня, не может быть свойственным никому другому - так говорит всякое дифференцированное ощущение личности. Короче, существуют ценностные содержания, которые точно так же индивидуальны, как нечто онтологически однократное и единичное, то есть ценности, сами обладающие индивидуальностью».
Итак, и в мире ценностей всеобщее - лишь один из полюсов антиномии "всеобщее - единичное".
«Своеобразное - и отнюдь не само собой разумеющееся - состоит в том, что категориальная противоположность всеобщности и единичности, указанным образом повторяющаяся в ценностном царстве, со своей стороны тоже имеет характер ценностной противоположности. Обе стороны в ней опять-таки ценностно-окрашены. Причем эта ценностная противоположность - не количественная, как можно было бы предположить, но качественная. Не на объем, но на содержание приходится ценностный акцент, не на количество случаев, когда ценность имеет значимость, но на их соответствие или различие.
В этом смысле "качественной" является ценность всеобщности. Ценна здесь сама однородность, одинаковость качеств, формально выражаясь, тождественность признаков. Что в этом заключена некая ценность, можно увидеть по идее права, которая основывается как раз на ценности равенства всех личностей перед законом. (И совершенно не важно, сколько субъектов права). Общие права и общий долг, равная свобода действий и равная ответственность - это … соответствует и первичному требованию долженствования, так что будет не лишено смысла и понятно для каждого, если сказать: сколь бы различны ни были люди, существуют определенные жизненные основания, в отношении которых они все же должны быть равны (идеал справедливости!), и всякое индивидуальное предпочтение имеет здесь свою ценностную границу. … Стоящее над эмпирическим неравенством равенство ценностного критерия как таковое является ценным».
Отдадим должное Канту, который «в категорическом императиве придал формальное выражение этой ценностной идее: … хороша та установка, в отношении которой я могу желать, чтобы она была установкой всех. Правда, смысл “блага” тем самым заужен, урезан до единственной ценности. Но, по крайней мере, одна эта ценность находит здесь свое самое четкое выражение».
Качественный характер имеет и противоположный полюс антиномии - «ценность индивидуальности как таковой. Те же личности, чье идеальное равенство перед законом является ценным, в действительности не равны, и не только по своему природному бытию, но и по своему моральному бытию. Но это их неравенство само является ценным. Ведь легко видеть, что эта ценность сильнее связана с сущностью личности, чем ценность равенства».
Это же ясно:
«Долженствование равенства всегда может касаться только внешнего жизненного положения (всех нужно накормить, одеть, согреть); если же попытаться перенести это на внутреннюю сущность личности, то получится требование всеобщего однообразия самого этоса, что очевидно противоречит ценностному чувству. Этически однообразное человечество реализовало бы только одну или несколько близких ценностей, причем не самые высшие и не самые содержательные… Ценность равенства ясно отграничена от ценности неравенства, равный долг и равные права - от особого долга и особых прав, как их может иметь только отдельная личность и только ради своей единичности».
Но -
«сколь бы различны ни были глубинные слои человеческого этоса, в которых обе противопоставленные самоценности претендуют на господство, все же во всех жизненных положениях имеется средняя линия, на которой они встречаются и антиномически сталкиваются своими долженствованиями бытия. Человек оказывается перед конфликтом и должен неизбежно довести его до конца».
В реальной ситуации чем-то придется поступиться, аксиома Гартмана (как, впрочем, и Достоевского): из нравственного конфликта не выйти безвинным. Или, если вспомнить старого Жужу: невиновны только дети, животные и вещи.
Все это так не только на индивидуальном уровне:
«Не одна только личность является носителем ценности индивидуальности. Эта ценность повторяется в единствах более высокого порядка, в обществах всякого рода, причем то обстоятельство, что они обладают личностностью более низкого порядка, нисколько не мешает индивидуализированию в качестве специфической ценности. … Ценность уникальности в подобных образованиях не ставится под сомнение тем, что в отношении аналогичных образований остаются в силе также равенство и однородность (отраженные, например, в основных ценностях международного права).
Но кроме того ценность индивидуальности имеет еще свою особую, неисчерпаемо богатую сферу во всяком прочем этическом бытии, сколь бы преходящим или, наоборот, постоянным оно ни было. Сюда относится прежде всего самоценность отдельной ситуации, однократность и неповторимость всех открывающихся переживанию и деятельности жизненных положений, многообразие которых составляет полноту человеческой жизни. Конечно, существует и определенная однородность типики ситуаций, и в этом отношении они, пожалуй, могут нести и ценностный акцент всеобщности; но здесь как нигде ощутимо, что любое схематизирование неизбежно является упущением собственно существенного. Ибо аналогия и обобщение остаются свойственны поверхности, не проникают в изобилие этически действительного. Чем более дифференцировано и индивидуализировано ценностное чувство того, кто находится в той или иной ситуации, тем более внутренним и связанным с сущностью является его причастность к ценностному изобилию». (324-326)