Гартман о единстве этики (1)
Эту главу (30) разберу поподробнее, в нескольких постах.
Откуда вопрос?
Долженствование имеет смысл только тогда, когда оно является однозначным и не упраздняется внутренним противоречием - имеет смысл, именно, для некоего стремления, которому оно прямо (предписывая) или косвенно (влияя на выбор цели) указывает направление. Стремление должно быть единым, иначе оно дробится и самоупраздняется. Нельзя одновременно идти больше, чем по одному пути. Никто не может служить двум господам.
Из этого понятно, почему всякая действующая мораль имеет монистическую форму. Она не может быть иной, не становясь двусмысленной. Там, где нет единой точки зрения, действующая мораль насаждает ее насильственно, поверх многообразия видимых ценностей. Она выхватывает одну, четко видимую ценность и ставит ее на первое место, подчиняя ей все прочие видимые ценности.
И как раз в этом коренится ее односторонность, узость, уязвимость, даже частичная фальсификация иерархии. Преходящий характер всякой действующей морали есть следствие не столько ограниченности ценностного взгляда, сколько произвола со стороны принципа единства.
Это вроде бы понятно, комментария не требует.
Но если историческая моральная практика относительна и зависима от мало ли каких обстоятельств и влияний, то философу надо предложить неуязвимую для критики и сомнений высшую ценность. Это и сделал Платон, поставив во главу царства ценностей (да и всех идей вообще) БЛАГО.
Своеобразие (этой идеи) как раз в том, что у нее всякое своеобразие отсутствует, что по содержанию она остается решительно не определена. Недоступное человеческому видению вполне может существовать само по себе. В этом смысле идее Платона нельзя отказать в справедливости.
Сомнительная сторона здесь заключается лишь в том, что идея высшей ценности как раз для ценностного чувства остается недоступной. Таким принципом устанавливается некий постулат, но никакого ценностного усмотрения не достигается. Если учесть, что задача этики заключается именно в том, чтобы раскрыть, что такое благо, то решение ее тем самым нисколько не продвигается. В этом принципе нет никакого указания, в каком направлении нужно хотя бы искать «благо»… . И ничто в царстве ценностей не является более таинственным, нежели этот центральный, принимаемый всякой моралью как само собой разумеющийся, в действительности понимаемый везде по-разному принцип. Плотин дал этой ситуации такую формулировку: благо - «по ту сторону мыслимого». Но это значит, благо - иррационально.
Пока мы философствуем, остаемся в области чистого умозрения, с этой апофатикой блага можно мириться, но ЧТО С ЭТИМ ДЕЛАТЬ? Можно ли стремиться к благу, когда неизвестно, не чувствуемо, не воображаемо, что это такое?
Единственное, с чем мы остаемся, с непонятно на чем основанном чувстве, что в царстве ценностей должно быть единство, хотя бы и без царя:
На самом деле невозможно содержательно выявить какую-то единственную высшую ценность; а поскольку мораль во все времена под «благом» понимала все-таки некую ценность единства, то это «благо» не составляло какого-то зримого и выполненного ценностного содержания, но оставалось пустым понятием. Правда, вообще придать ему содержание достаточно легко, ибо все особенные ценности всей этой сферы имеют в нем какое-либо место и с определенным правом к нему относятся. Но такое придание содержания остается односторонним. Чем глубже всматриваешься в данную ситуацию, тем больше убеждаешься в том, что нечеткое понятие ценности «блага» каким-либо образом должно содержать в себе совокупную соотнесенность всей этой сферы, а быть может даже принцип ее структуры, порядка и внутренней закономерности.
Это подтверждается с другой стороны. Ибо если в соответствии с этим рассматривать последние видимые ценностные элементы, то легко убедиться, что хотя лежащая поверх них ценность единства, с их точки зрения, не является ни видимой, ни раскрываемой, но контекст этих ценностных групп в себе постижим и прозрачен совершенно единым образом. Единство системы, таким образом, несмотря на все вышесказанное, налицо. Оно явно ничуть не зависит от искомого точечного единства, ценности единства.
Откуда вопрос?
Долженствование имеет смысл только тогда, когда оно является однозначным и не упраздняется внутренним противоречием - имеет смысл, именно, для некоего стремления, которому оно прямо (предписывая) или косвенно (влияя на выбор цели) указывает направление. Стремление должно быть единым, иначе оно дробится и самоупраздняется. Нельзя одновременно идти больше, чем по одному пути. Никто не может служить двум господам.
Из этого понятно, почему всякая действующая мораль имеет монистическую форму. Она не может быть иной, не становясь двусмысленной. Там, где нет единой точки зрения, действующая мораль насаждает ее насильственно, поверх многообразия видимых ценностей. Она выхватывает одну, четко видимую ценность и ставит ее на первое место, подчиняя ей все прочие видимые ценности.
И как раз в этом коренится ее односторонность, узость, уязвимость, даже частичная фальсификация иерархии. Преходящий характер всякой действующей морали есть следствие не столько ограниченности ценностного взгляда, сколько произвола со стороны принципа единства.
Это вроде бы понятно, комментария не требует.
Но если историческая моральная практика относительна и зависима от мало ли каких обстоятельств и влияний, то философу надо предложить неуязвимую для критики и сомнений высшую ценность. Это и сделал Платон, поставив во главу царства ценностей (да и всех идей вообще) БЛАГО.
Своеобразие (этой идеи) как раз в том, что у нее всякое своеобразие отсутствует, что по содержанию она остается решительно не определена. Недоступное человеческому видению вполне может существовать само по себе. В этом смысле идее Платона нельзя отказать в справедливости.
Сомнительная сторона здесь заключается лишь в том, что идея высшей ценности как раз для ценностного чувства остается недоступной. Таким принципом устанавливается некий постулат, но никакого ценностного усмотрения не достигается. Если учесть, что задача этики заключается именно в том, чтобы раскрыть, что такое благо, то решение ее тем самым нисколько не продвигается. В этом принципе нет никакого указания, в каком направлении нужно хотя бы искать «благо»… . И ничто в царстве ценностей не является более таинственным, нежели этот центральный, принимаемый всякой моралью как само собой разумеющийся, в действительности понимаемый везде по-разному принцип. Плотин дал этой ситуации такую формулировку: благо - «по ту сторону мыслимого». Но это значит, благо - иррационально.
Пока мы философствуем, остаемся в области чистого умозрения, с этой апофатикой блага можно мириться, но ЧТО С ЭТИМ ДЕЛАТЬ? Можно ли стремиться к благу, когда неизвестно, не чувствуемо, не воображаемо, что это такое?
Единственное, с чем мы остаемся, с непонятно на чем основанном чувстве, что в царстве ценностей должно быть единство, хотя бы и без царя:
На самом деле невозможно содержательно выявить какую-то единственную высшую ценность; а поскольку мораль во все времена под «благом» понимала все-таки некую ценность единства, то это «благо» не составляло какого-то зримого и выполненного ценностного содержания, но оставалось пустым понятием. Правда, вообще придать ему содержание достаточно легко, ибо все особенные ценности всей этой сферы имеют в нем какое-либо место и с определенным правом к нему относятся. Но такое придание содержания остается односторонним. Чем глубже всматриваешься в данную ситуацию, тем больше убеждаешься в том, что нечеткое понятие ценности «блага» каким-либо образом должно содержать в себе совокупную соотнесенность всей этой сферы, а быть может даже принцип ее структуры, порядка и внутренней закономерности.
Это подтверждается с другой стороны. Ибо если в соответствии с этим рассматривать последние видимые ценностные элементы, то легко убедиться, что хотя лежащая поверх них ценность единства, с их точки зрения, не является ни видимой, ни раскрываемой, но контекст этих ценностных групп в себе постижим и прозрачен совершенно единым образом. Единство системы, таким образом, несмотря на все вышесказанное, налицо. Оно явно ничуть не зависит от искомого точечного единства, ценности единства.