"другой" Платонов: "Семен"
Подцензурность этого рассказа тоже не вызывает сомнения: тяжелое дореволюционное детство. Опять-таки нисколько не ложь: было такое. Да рассказ-то и не столько про судьбу мальчика, сколько про то, как он в этой судьбе чувствует и действует. Еще один святой в "безбожном" иконостасе Платонова.
Отмечу две темки, боковых, но любопытных перекличкой-спором с современными темами.
В современной возрастной психологии много говорят о "ревности сиблингов", т.е. разновозрастных братьев и сестер, в частности ревности старших к младшим, которые крадут у них внимание родителей. Там в рассказе это есть, вырастающее на более суровой почве.
Мать все время рожает:
"Отец и мать семилетнего Семена Пономарева были люди добрые, поэтому мать постоянно рожала детей; чуть откормив грудью одного, она уже починала другого.
- Пускай живут, - говорил отец, узнав, что жена опять понесла, - чего им там томиться?
- Папа, а где они там? - спрашивал Семен. - Они там мертвые?
- А то какие же? - говорил отец. - Раз с нами не живут, то мертвые.
- Они там мучаются? - узнавал Семен.
- Ты видишь, сюда все лезут - значит, мучаются, - сообщал отец. - С нами им плохо: ты уж большой - сам знаешь, а там еще хуже...".
Живут, понятно, впроголодь. И вот следующий за Семеном, Захарка не хочет, чтобы его объедала младшая сестра:
"Вдали, на дворе, за курником, сразу с чего-то закатилась криком младшая сестра Нюшка, - может быть, она упала из тележки вниз головой.
Но крик сестры вдруг прекратился, как будто его и не было и он лишь почудился. Семен побежал туда, к детям, на проверку. На дне тележки спал один меньший Петька, а Захарка и Нюшка уже вылезли оттуда куда-то: это, наверно, Захар вытащил сестру, сама она не сумела бы оставить тележку. Семен огляделся и услышал, что Захарка говорит кому-то: "У, гадина такая, ты зачем рожалась!" Семен вошел в курник. Там в сумраке, под пустыми куриными насестами, Захарка сидел верхом на животе маленькой сестры и душил ее горло руками. Она лежала навзничь под ним и старалась дышать, помогая себе голыми ножками, которыми она скреблась по нечистой земле курника. Заплаканные глаза ее молча и уже почти равнодушно глядели в лицо Захарке, а пухлыми руками она упиралась в душащие ее руки брата. Семен дал сзади кулаком Захарке в правое скуло. Захарка свалился с сестры и ударился левым виском о плетневую горбушку в стене курника; он даже не заплакал, а сразу забылся от сильной боли в голове.
Семен ударил его еще несколько раз по чем попало, но вскоре опомнился, перестал бить и сам заплакал. Сестра уже повеселела, она подползла к нему на четвереньках и ждала, пока старший брат обратит на нее внимание. Семен взял ее к себе на руки и, послюнявив одну свою ладонь, вытер ей заплаканные глаза, а потом отнес ее в тележку, побаюкал там, и сестра покорно, испуганно заснула рядом с меньшим братом.
Захарка самостоятельно вышел из курника; на левой щеке его засохла кровь, но он больше не обижался. "Ладно, - сказал он Семену, - я тебе, вырасту, все вспомню!" - и лег спать на землю около тележки, зная, что мать опять рожает и обед не готовила.
И другая модная тема - "трансгендер". Мать умерла последними родами.
"Семен взял к себе новую сестру из рук отца. Петька и младшая сестра (теперь уже старшая) сидели на полу; они молча играли друг с другом в разный сор и лоскутки материи, делая из них себе вещи и богатство.
- А как же нам теперь жить! - сказал Семен и жалостно сморщил лицо; горе его медленной горячей волной подымалось от сердца к горлу, но еще не дошло до слез. - Чем же нам теперь грудную кормить, она ведь тоже умрет...
- Она еще маленькая,- говорил отец, - она не жила еще, не привыкла, не знает ничего. Придется ее с матерью вместе похоронить.
Семен укачал на своих руках плачущую новую девочку, она уснула и умолкла. Он положил ее временно на перину, к ногам матери.
- Папа, сколько стоит коза? - спросил Семен.
- Да, наверно, недорого, я не знаю, - ответил отец.
- Купи ее нам в получку, - попросил Семен. - Захарка будет в поле пасти ее ходить, а вечером я подою из нее молоко, вскипячу его, и мы сами, без матери, выкормим девочку. Я ей из соска буду давать, - купим сосок и на пузырек его наденем...
Только скажи сам Захарке, чтоб он из козы в поле ничего не сосал, а то он любит выгадывать!
- Я не буду ничего сосать из козы твоей,- пообещал Захарка. - В ней молоко несладкое, мне давно мама давала.
Отец молчал. Он глядел на всех своих детей, на умершую жену, которая грелась около него всю ночь, но все равно не могла согреться и теперь окоченела, - и кузнец не знал, что ему подумать, чтобы стало легче на душе.
- Им мать нужна, а не коза, - произнес отец. - Ведь ты только, Семен, один старший, а они еще маленькие все...
Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успел надеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на отца, и сказал ему:
- Давай я им буду матерью, больше некому.
Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на себе и сказал:
- Ничего, я его подрежу и подошью.
Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего сына, - "восьмой год уже ему", подумал он.
Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен походил столько же на мальчика, сколько и на девочку, - одинаково. Если б он немного подрос, то его можно принять даже за девушку, а девушка - это все равно что женщина; это - почти мать.
- Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с Нюшкой, чтоб они есть не просили, - сказал Семен в материнском капоте. - Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.
- Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут! - засмеялся Захар. - Ты дурочка теперь, а не мальчик!
Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала мать.
- Пускай дразнят, - ответил Семен Захарке, - им надоест дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть... Ступай, не мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!
Захарка позвал с собой Петьку, и он пополз за ним на двор, а Нюшку Захарка взял к себе на руки, еле справляясь с тяжестью сестры.
Отец стоял в стороне и понемногу, бесшумно плакал. Семен, прибрав комнату, подошел к отцу:
- Папа, давай сначала мать откроем, ее надо обмывать... А потом ты плакать будешь, и я буду, я тоже хочу - мы вместе!
Отмечу две темки, боковых, но любопытных перекличкой-спором с современными темами.
В современной возрастной психологии много говорят о "ревности сиблингов", т.е. разновозрастных братьев и сестер, в частности ревности старших к младшим, которые крадут у них внимание родителей. Там в рассказе это есть, вырастающее на более суровой почве.
Мать все время рожает:
"Отец и мать семилетнего Семена Пономарева были люди добрые, поэтому мать постоянно рожала детей; чуть откормив грудью одного, она уже починала другого.
- Пускай живут, - говорил отец, узнав, что жена опять понесла, - чего им там томиться?
- Папа, а где они там? - спрашивал Семен. - Они там мертвые?
- А то какие же? - говорил отец. - Раз с нами не живут, то мертвые.
- Они там мучаются? - узнавал Семен.
- Ты видишь, сюда все лезут - значит, мучаются, - сообщал отец. - С нами им плохо: ты уж большой - сам знаешь, а там еще хуже...".
Живут, понятно, впроголодь. И вот следующий за Семеном, Захарка не хочет, чтобы его объедала младшая сестра:
"Вдали, на дворе, за курником, сразу с чего-то закатилась криком младшая сестра Нюшка, - может быть, она упала из тележки вниз головой.
Но крик сестры вдруг прекратился, как будто его и не было и он лишь почудился. Семен побежал туда, к детям, на проверку. На дне тележки спал один меньший Петька, а Захарка и Нюшка уже вылезли оттуда куда-то: это, наверно, Захар вытащил сестру, сама она не сумела бы оставить тележку. Семен огляделся и услышал, что Захарка говорит кому-то: "У, гадина такая, ты зачем рожалась!" Семен вошел в курник. Там в сумраке, под пустыми куриными насестами, Захарка сидел верхом на животе маленькой сестры и душил ее горло руками. Она лежала навзничь под ним и старалась дышать, помогая себе голыми ножками, которыми она скреблась по нечистой земле курника. Заплаканные глаза ее молча и уже почти равнодушно глядели в лицо Захарке, а пухлыми руками она упиралась в душащие ее руки брата. Семен дал сзади кулаком Захарке в правое скуло. Захарка свалился с сестры и ударился левым виском о плетневую горбушку в стене курника; он даже не заплакал, а сразу забылся от сильной боли в голове.
Семен ударил его еще несколько раз по чем попало, но вскоре опомнился, перестал бить и сам заплакал. Сестра уже повеселела, она подползла к нему на четвереньках и ждала, пока старший брат обратит на нее внимание. Семен взял ее к себе на руки и, послюнявив одну свою ладонь, вытер ей заплаканные глаза, а потом отнес ее в тележку, побаюкал там, и сестра покорно, испуганно заснула рядом с меньшим братом.
Захарка самостоятельно вышел из курника; на левой щеке его засохла кровь, но он больше не обижался. "Ладно, - сказал он Семену, - я тебе, вырасту, все вспомню!" - и лег спать на землю около тележки, зная, что мать опять рожает и обед не готовила.
И другая модная тема - "трансгендер". Мать умерла последними родами.
"Семен взял к себе новую сестру из рук отца. Петька и младшая сестра (теперь уже старшая) сидели на полу; они молча играли друг с другом в разный сор и лоскутки материи, делая из них себе вещи и богатство.
- А как же нам теперь жить! - сказал Семен и жалостно сморщил лицо; горе его медленной горячей волной подымалось от сердца к горлу, но еще не дошло до слез. - Чем же нам теперь грудную кормить, она ведь тоже умрет...
- Она еще маленькая,- говорил отец, - она не жила еще, не привыкла, не знает ничего. Придется ее с матерью вместе похоронить.
Семен укачал на своих руках плачущую новую девочку, она уснула и умолкла. Он положил ее временно на перину, к ногам матери.
- Папа, сколько стоит коза? - спросил Семен.
- Да, наверно, недорого, я не знаю, - ответил отец.
- Купи ее нам в получку, - попросил Семен. - Захарка будет в поле пасти ее ходить, а вечером я подою из нее молоко, вскипячу его, и мы сами, без матери, выкормим девочку. Я ей из соска буду давать, - купим сосок и на пузырек его наденем...
Только скажи сам Захарке, чтоб он из козы в поле ничего не сосал, а то он любит выгадывать!
- Я не буду ничего сосать из козы твоей,- пообещал Захарка. - В ней молоко несладкое, мне давно мама давала.
Отец молчал. Он глядел на всех своих детей, на умершую жену, которая грелась около него всю ночь, но все равно не могла согреться и теперь окоченела, - и кузнец не знал, что ему подумать, чтобы стало легче на душе.
- Им мать нужна, а не коза, - произнес отец. - Ведь ты только, Семен, один старший, а они еще маленькие все...
Семен был сейчас в одной рубашке, потому что не успел надеть штанов с тех пор, как проснулся. Он поглядел вверх, на отца, и сказал ему:
- Давай я им буду матерью, больше некому.
Отец ничего не сказал своему старшему сыну. Тогда Семен взял с табуретки материно платье, капот и надел его на себя через голову. Платье оказалось длинным, но Семен оправил его на себе и сказал:
- Ничего, я его подрежу и подошью.
Умершая мать была худая, поэтому платье на Семена пришлось бы впору, если б оно не было длинным. Отец смотрел на старшего сына, - "восьмой год уже ему", подумал он.
Теперь, одетый в платье, с детским грустным лицом, Семен походил столько же на мальчика, сколько и на девочку, - одинаково. Если б он немного подрос, то его можно принять даже за девушку, а девушка - это все равно что женщина; это - почти мать.
- Захарка, ступай на двор, покатай в тележке Петьку с Нюшкой, чтоб они есть не просили, - сказал Семен в материнском капоте. - Я вас тогда позову. У нас дела много с отцом.
- Тебя ребята на улице девчонкой дразнить будут! - засмеялся Захар. - Ты дурочка теперь, а не мальчик!
Семен взял веник и стал мести пол вокруг перины, где лежала мать.
- Пускай дразнят, - ответил Семен Захарке, - им надоест дразнить, а я девочкой все равно привыкну быть... Ступай, не мешайся тут, бери детей в тележку, а то вот веником получишь!
Захарка позвал с собой Петьку, и он пополз за ним на двор, а Нюшку Захарка взял к себе на руки, еле справляясь с тяжестью сестры.
Отец стоял в стороне и понемногу, бесшумно плакал. Семен, прибрав комнату, подошел к отцу:
- Папа, давай сначала мать откроем, ее надо обмывать... А потом ты плакать будешь, и я буду, я тоже хочу - мы вместе!