Капитан Фракасс. Заметки на полях - 1
Готье Т. Капитан Фракасс: Пер.с фр. Н. Касаткиной / Вступ.ст.и прим. И. Лилеевой; Ил. И. Ушакова.- М.: Правда, 1985.- 464 с., ил.
<1.> Готье в предисловии к роману писал, что «Капитан Фракасс» - это вексель, выданный мною в юности, но который я сумел оплатить лишь в зрелые годы» (с. 8, вступительная статья «Поэт и его книга» И. Лилеевой). Роман был задуман в 1836 году, а написан в июне 1863 года.
<2.> «В глазах разбогатевшего лавочника, преуспевающего банкира поэт, художник, актёр были всего лишь слугами высшего разряда. Буржуа с нескрываемым презрением относился к человеку творческой профессии. В «Лексиконе прописных истин» Флобера можно найти такие изречения самодовольных мещан: «Поэт - благородный синоним бездельника», «Искусство - занятие праздных» и т. п. Буржуазная тупость, самовлюблённость, ограниченность всегда были ненавистны Готье, и в романе он выразил всю глубину своей любви к искусству, к театру, к актёрам» (с. 10, вступительная статья). В данном случае мне ближе Флобер, нежели Готье: мещанский прагматизм мне больше симпатичен - он может прокормить человека, а поэзия, даже гениальная, держит человека в нищете и голоде.
<3.> «В романе «Капитан Фракасс» блестяще проявился дар Готье живописать словом. <...> Живописные детали создают настроение грусти, которым пронизаны все эти страницы романа» (с. 10, вступительная статья). Например: «...У дверного косяка догнивало полуразломанное колесо - жалкий остаток кареты, окончивший свой век в прошлом царствовании» (с. 16); «В стену портала были вделаны... железные кольца, к которым некогда привязывались лошади гостей, что, судя по слою пыли на кольцах, случалось теперь крайне редко» (с. 17).
Готье действительно «живописует» словом, ведь он, прежде всего, поэт, а проза поэта - больше чем проза. Роман Готье можно было бы смело назвать поэмой, настолько в нём много метафор и сравнений, а также других художественно-выразительных средств поэтической речи. «Капитан Фракасс» - это венок метафор и сравнений! Описания природы, вещей, людей - всё то, что встречает на своем пути художник Готье, становятся пространными: «Порой он настолько увлекается пространными описаниями, что забывает о дальнейшем развитии действия» (с. 10). Готье использует парнасскую эстетику: и повествование, и диалоги персонажей, живших в начале XVII века, насыщены библейскими мотивами, мифами и легендами Древней Греции и Рима. Художник Готье - это высококлассный стилист: каждое прилагательное «завоевано», как добытый в алмазной копи самородок, а из прилагательных - выточены «великолепные эпитеты». Роман Готье, напичканный такими эпитетами, требует медленного и вдумчивого чтения.
<4.> Лягушки в дорожной колее дороги, ведущей к замку Сигоньяков: «Две колеи, наполненные дождевой водой и населённые лягушками, свидетельствовали о том, что некогда здесь проезжали экипажи. Однако невозмутимость лягушачьего племени показывала, что оно издавна, не зная помех, обосновалось тут» (с. 16).
<5.> Над одной из труб замка вьётся тонкая струйка дыма: «...Очень скудную трапезу изготовляли на этом очаге, - из солдатской трубки дым валил бы куда гуще» (с. 16).
<6.> «Самый сад мало-помалу вновь превратился в первобытную чащу. ...Брала верх природа и, казалось, с особым удовольствием стирала следы человеческого труда» (с. 17).
<7.> «...Два-три портрета от плесени и цвели приобрели окраску разлагающихся трупов, наглядно доказывая полное равнодушие к изображению своих славных предков со стороны последнего отпрыска этого знатного и доблестного рода. <...> Ничего нет печальнее, чем забытые портреты в пустынных покоях, полустёртые воспроизведения тех форм, что давно распались под землёй» (с. 20).
<8.> «...Стулья хромали на непарных ногах, как разностопные стихи» (с. 20). Такое оригинальное сравнение может написать только поэт.
<9.> Барон де Сигоньяк после ужина в сопровождении Пьера удалился в спальню. Пьер зажёг медный светильник и увёл с собой Миро. Кот Вельзевул «устроился на одном из двух кресел. Барон опустился на второе, удручённый одиночеством, бездельем и скукой» (с. 28). Тогда, в царствование Людовика XIII (1615 - 1643 гг.), не было ни телевидения, ни интернета, а свет от медной лампы был не достаточно ярок, чтобы читать книги.
<10.> О расточительных предках молодого барона: «Его предки расстраивали своё состояние на разные лады: одних разоряла игра, других - война, третьих - суетное желание пускать пыль в глаза, в итоге каждое поколение передавала последующему всё скудевшее состояние. Фьефы, мызы, фермы и земли, принадлежавшие замку, отпадали одни за другими... предпоследний Сигоньяк не оставил в наследство сыну ничего, кроме разрушающегося замка и нескольких десятин бесплодной земли вокруг него; остальное досталось кредиторам и ростовщикам» (с. 29). Можно привести пример из русской литературы: бесхарактерный и мягкотелый граф Илья Андреевич Ростов, в силу своей неуёмной расточительности, оставил без наследства Николая Ростова и без приданного Наташу Ростову. Благодаря удачному браку и Николаю и Наташе в будущем не пришлось нуждаться в деньгах. Напомню, что обедневший граф Николай Ростов женился на богатой княжне Марье Болконской, а графиня Наташа Ростова вышла замуж за мегабогатого графа Пьера Безухова. Обедневший барон де Сигоньяк женился на богатой графине де Линейль, но после женитьбы барон нашёл на своём родовом приусадебном участке клад - сундук, наполненный золотыми монетами. Только в романах приключенческого жанра главные герои становятся обладателями большого состояния благодаря случаю.
<11.> Утончённый сарказм. Ночью в ворота замка постучался Педант Блазиус, это бродячие комедианты просились на ночлег. Сигоньяк держит медную лампу и, чтобы огонь не погас, защищает пламя рукой: «Отблеск огонька пронизывал его исхудалые пальцы, делая их прозрачно-розовыми, и хотя на дворе была ночь и следом за ним не солнце вставало, а плёлся чёрный кот, всё же он с полным правом мог присвоить себе этот эпитет, которым старик Гомер наградил богиню Аврору» (с. 31). Таким образом, «прозрачно-розовые» пальцы Сигоньяка, исхудалые от недоедания, сравниваются с розовыми пальцами богини утренней зари.
<12.> Фат Леандр «был молодой человек лет тридцати, но на вид казался почти юношей благодаря неустанным заботам о своей наружности. Нелёгкое дело олицетворять в глазах зрительниц любовника... Потому-то наш Леандр усердно мазал физиономию спермацетом, а к вечеру посыпал тальком...» Леандр - современный метросексуал.
<13.> Описание внешности Тирана (Ирода): «Что до Тирана, то это был большой добряк, которого природа, надо полагать, в шутку, наделила всеми внешними признаками свирепости. Никогда ещё столь кроткая душа не была заключена в столь богопротивную оболочку» (с. 38).
<14.> Уморительные сравнения во внешности капитана Матамора, играющего хвастуна и забияки, а на самом деле труса: «...был худ, костляв, чёрен и сух, как висельник летом... <...> ...Оттопыренные уши смахивали на ручки горшка и служили мишенью для щелчков и оплеух». Воротник Матамора: «...Крахмальный, торчащий при помощи проволоки и картона воротник величиной с круглый стол, за которым могли бы пировать все двенадцать паладинов» (с. 39). Двенадцать рыцарей Круглого стола короля Артура или двенадцать рыцарей Карла Великого (742 - 814), сына Пипина Короткого и Бертрады (? - 783).
<15.> Тонкий юмор или ирония. Барон де Сигоньяк и комедианты ужинают. На столе дюжина бутылок с вином и большой румяный пирог с тушками куропаток внутри. В «Обители голода» Сигоньяк, Пьер, Вельзевул и Миро никогда обильно не питались. «Молодой барон, должно быть, не наедавшийся досыта с тех пор, как его отняли от груди, хоть и желал казаться перед Серафиной и Изабеллой мечтательным и влюблённым, однако поедал, или, вернее, пожирал, все кушанья с величайшей алчностью, - трудно было поверить, что он уже поужинал». Действительно, перед тем, как труппа попросилась на ночлег, слуга Пьер накормил молодого барона и последний уже готовился почивать.
«Вельзевул, у которого жадность взяла верх над страхом, решился покинуть свой неприступный пост на карнизе поставца, резонно рассудив, что за уши оттрепать его трудно» по причине отсутствия ушей, так же как вряд ли возможно проделать с ним шутку дурного тона, привязав ему к хвосту кастрюлю, ибо без наличия такового немыслимо и столь вульгарное озорство, недостойное людей благовоспитанных, какими казались гости, сидевшие вокруг стола, заставленного сочнейшими и благоуханнейшими яствами» (с. 40).
<16.> Метафора: нищета - злая мачеха. «Две молодые женщины не могут вторгнуться в жизнь юноши, не возмутив её, особенно если этот юноша до той поры жил без радостей, лишённый всех утех юных лет по милости злой мачехи, которую зовут нищетой» (с. 43).
<17.> Вельзевул и Изабелла: «Ночь прошла без особых приключений, если не считать испуга, причинённого Изабелле Вельзевулом, который пристроился на её груди и не желал уходить с такой мягкой подушки» (с. 44).
<18.> Спящий Матамор похож на собственный труп: «Крепко сомкнутые веки, стиснутые челюсти, торчащие скулы и заострившийся нос, словно защемлённый костлявыми пальцами смерти, делали Матамора похожим на собственный труп» (с. 44). Необычное смешное сравнение.
<19.> Смешной эпизод. Сигоньяк и Субретка на следующее утро обмениваются любезностями. Сигоньяк сожалеет, что Субретке пришлось ночевать в кресле, а не в кровати, на что тактичная Субретка отвечает, что «обитель» Сигоньяка не такая уж рухлядь, ведь в противном случае комедиантам пришлось бы ночевать под открытым небом. И тотчас, после слов Субретки о великолепном замке Сигоньяка, кресло под Педантом ломается и Педант падает на пол: «Кресло не выдержало наконец такой ноши, подломилось под ним, и толстяк, растянувшись во весь рост, барахтался, как перевёрнутая на спину черепаха, издавая невнятные возгласы. Падая он машинально ухватился за край скатерти и потащил за собой посуду, которая каскадом посыпалась на него» (с. 45).
<20.> Сигоньяк извиняется перед труппой комедиантов за свою нищету: «По виду моего замка вам ясно, что я не богат, но причиной моей бедности - затраты моих предков на войну в защиту наших королей, и мне нечего её стыдиться» (с. 47). То же самое можно сказать и про Питера Брума, чей отец пожертвовал своим имуществом в угоду интересам Ричарда III, предшественника Генриха VII, первого из Тюдоров, положившему конец войне Алой и Белой розы. Г. Р. Хаггард, «Прекрасная Маргарет».
<21.> Сигоньяк стеснялся своей старомодной одежды: «Как все те, кого нужда делает застенчивым, он не сознавал своих преимуществ и видел одни лишь дурные стороны своего положения» (с. 48).
<22.> Повозка комедиантов и Сигоньяк остановились на ночлег в харчевне дядюшки Чирригири «Голубое солнце». Харчевня стоит в «деревушке из пяти-шести лачуг». В деревне царит нищета и голод. У ребятишек большие животы и тонкие ножки. Одеты в распашонки, из которых они давно выросли. В этой «Обители нищеты» женщины по-прежнему рожают: «...На пороге своей хибарки тощая бледная женщина с обведёнными чернотой глазами качала на руках голодного младенца. Успевший загореть ребёнок мял пальцами чахлую материнскую грудь, которая была чуть белее остального тела и свидетельствовала о молодости этого задавленного нищетой создания» (с. 60). Казалось бы нонсенс: нищета и высокая рождаемость идут рука об руку. Ничего удивительного. Вот свежий пример из рассказа российского прозаика Терехова «Живые помощи» о нищей послевоенной деревне в Западной Украине: «...Дети бегают в одних рубашках. Зачем вам столько детей? Ночи длинные, керосина немае, вот и колупаем» (Терехов А. М. День, когда я стал настоящим мужчиной: рассказы / Александр Терехов. - Москва: АСТ, 2013. - 348, [4] с. - (Проза Александра Терехова), с. 260).
<23.> Педант Блазиус увидел сморщенную и высохшую от старости старуху: «Это воистину мать Вечности. Время успело поседеть с тех пор, как она родилась, если она вообще когда-нибудь появилась на божий свет, ибо он, несомненно, был сотворён после её рождения. <...> Эта карга, без сомнения, была хороша собой в пору юности, ибо самые отменные старые уродины получаются из отменнейших молодых красоток» (с. 60).
<24.> Дядюшка Чирригири был похож на контрабандиста. Поперек лба тянулся глубокий шрам, который «терялся в щётке густых волос»: «снимая берет и отвешивая поклон, Чирригири невольно открывал для обозрения этот багровый шрам и сморщенную по его краям кожу, которая не могла полностью затянуться над зияющей раной. Надо было обладать недюжинным здоровьем, чтобы душа не отлетела через такую брешь...» (с. 63) Едкая ирония.
<25.> Когда комедианты поужинали, в харчевне появился маркиз де Брюйер со сворой собак: «...В комнату вошёл мужчина, окружённый сворой собак, которые чуть не сбили с ног служанку и принялись прыгать, скакать, вылизывать остатки кушаний с тарелок, мгновенно выполнив работу трёх судомоек» (с. 69).
<26.> Когда комедианты появились в харчевне, там, кроме хозяина Чирригири и служанки Мионетты, на скамье сидела-дремала девочка «лет восьми или девяти», которую звали Чикита. Чикита - дочь кровожадного разбойника Искибайвала, сообщница одинокого разбойника Агостена, главаря банды огородных пугал. Чикита увидела на Изабелле жемчужные бусы, которые на самом деле были бижутерией. В разговоре с Агостеном Чикита просит в награду за свою наводку бусы Изабеллы: «Милый Агостен... когда ты перережешь горло той красивой дамы, ты отдашь мне ожерелье?» (с. 75). Чикита, подобно своему отцу, очень кровожадна, несмотря на то, что девочка была «лет восьми или девяти, - по крайней мере, на вид этому чахлому заморышу нельзя было дать больше» (с. 64). Даже во сне этой маленькой дикарке вместо «розовых херувимчиков» и «вымытых барашек» «снилась отрубленная голова Изабеллы, которая держала в зубах жемчужное ожерелье и прыгала из стороны в сторону, стараясь увернуться от протянутых рук девочки» (с. 80).
<27.> Какое сходство и какая разница между казнью через повешение и казнью через отсечение головы? Сходство в том, что там и там приговорённый умирал. А разница: в первом случае приговорённый умирал стоймя, а во втором - лёжа. Стоймя - умирали простолюдины, а лёжа - дворяне (с. 77).
<28.> Агостен и банда огородных пугал: 1) Матасьерпес, 2) Искибайвал, 5) Флоризель из Бордо, 6) Лавидалот и двое безымянных, имя которых Готье не назвал. Когда Агостен вынимал из землянки чучела своих бывших товарищей, век которых закончился на виселице, а один из них был ещё жив и трудился на королевских галерах (Флоризель из Бордо всё ещё «путешествовал за счёт государства по морям и океанам на королевских галерах» (с. 78), я сначала подумал, что это высушенные мощи умерших разбойников и ужасался этой картине. Но потом гуманный Готье уточнил, что это всего лишь чучела.
<29.> Четвёртое чучело «испустило дух во время пытки, из скромности не пожелав сознаться в своих деяниях, с героической стойкостью отказываясь открыть не в меру любопытному правосудию имена своих сотоварищей» (с. 78). Любопытное правосудие! Какой саркастический эпитет. Большой террор 1937 года тоже был «не в меру любопытный», который требовал от невиновных людей признания вины.
<30.> Шестой манекен - Лавидалот - «патриарх благородной вольницы, Нестор воровской братии, Улисс клещей и отмычек», воспитатель и наставник Агостена. Лавидалот из «нерадивого школяра» Агостена «выпестовал опытного головреза»; «убедительными доводами доказал, что работа для дураков!» (с. 79)
<31.> Агостен напал на повозку комедиантов. «Пока разбойник ставил традиционные для большой дороги условия («жизнь или кошелёк»), барон, чья гордая кровь не могла стерпеть наглость подобного проходимца, преспокойно вынул шпагу из ножен и набросился на него» (с. 82). Вот как надо действовать в подобных случаях! Я бы на месте Сигоньяка струсил, был бы нерешительным и мямлил что-нибудь нечленораздельное.
<32.> Когда Агостен «грабил» комедиантов, «женщины визжали, как гусыни, которых ощипывают заживо» (с. 82).
<33.> Агостен рассчитывал, что разбой пройдёт без помарок, ведь у большинства людей «сильна человеческая трусость и у страха велики глаза». Незадачливый Агостен со своим отрядом чучел рассмешил мужскую часть труппы и потому к разбойнику отнеслись со снисхождением (Тиран пожертвовал Агостену две пистоли, а Изабелла подарила Чиките - ожерелье): «Смех же по своей природе чужд жестокости; он отличает человека от животного и, согласно Гомеру, является достоянием бессмертных и блаженных богов, которые всласть смеются по-олимпийски в долгие годы вечности» (с. 83).
<34.> Агостен жалуется, что не может выбрать другую более прибыльную «большую дорогу»: «...Приобрести лучшую у меня нет средств: на каждой более оживлённой дороге есть своя братчина». Агостен говорит, что «по мнению лодырей, которые трудятся, путь вора усеян розами, - нет, на нём много терний!» Главарь банды Лавидалот втолковал Агостену, что «работа - удел дураков», а по словам самого Агостена, эти «дураки» ещё и лодыри. (с. 84).
<35.> После того, как Изабелла подарила Чиките бусы, девочка пообещала дарительнице, не лишать её в будущем жизни: «Вы добрая - вас я никогда не убью» (с. 85).
<36.> Изабелла благодарит Сигоньяка за проявленную храбрость. Сигоньяк высокопарно признаётся, что за такую красавицу, как Изабелла, он «разрубил бы наотмашь от черепа до пояса любого великана» и тому подобные преувеличения его горячего красноречия, которое, по словам Готье, страдает «азиатской гиперболичностью» (с. 85). Это намёк на жестокость монголов, поработивших Киевскую Русь.
<37.> В замке маркиза де Брюйера, куда приехала повозка комедиантов, «кухни уже проснулись; егеря скакали на крепких конях, везя дичь для стола; арендаторы несли провизию и сдавали кухмистерам. <...> Всё здесь говорило о прочном, постоянно растущем благосостоянии, а не о капризе Фортуны, которая невозмутимо катясь на золотом колесе, щедро одаривает своих минутных любимцев. Здесь же под новой роскошью чувствовалось давнее богатство» (с. 90). О вековых деревьях в замке маркиза: «С помощью золота можно быстро возвести здание, но нельзя ускорить рост деревьев, где ветвь прибавляется к ветви, как на генеалогическом дереве тех домов, которые они осеняют и защищают своей тенью» (с. 91). После прочитанных книг о том, как составить личный финансовый план или как достичь финансовой защиты, независимости и свободы, всегда отрадно находить в художественной литературе примеры грамотного использования инвестиционного капитала, который неизменно приносит с каждым годом всё больший доход.
<38.> О зависти: «Конечно, благородное сердце Сигоньяка никогда не испытывало ядовитых укусов зависти - этой зелёной отравы, которая вскоре проникает в кровь, с её током просачивается в мельчайшие волоконца и растлевает самые стойкие души. Тем не менее он не мог подавить горький вздох при мысли о том, что некогда Сигоньяки превосходили Брюйеров древностью рода, известного со времён первых крестоносцев» (с. 91).
<39.> Слуги у маркиза надменные, «как все лакеи из хорошего дома», но маркиз приказал почтительно относиться к комедиантам и потому «приходилось повиноваться, - он не терпел ослушания и был по-азиатски щедр на плети» (с. 93).
<40.> Сигоньяк в комнате, обитой тиснёной кожей, которую отвёл ему маркиз как человеку благородного происхождения. Роскошная комната и «смехотворное убожество» одежды барона лишний раз напомнили ему о бедности: «Прежде он считал свою бедность достойной сожаления, теперь же она показалась ему смешной, и он впервые устыдился её. Стыдиться бедности позорно для философа, но извинительно для молодого человека» (с. 95).