Капитан Фракасс. Заметки на полях - 2
<41.> Педант поделился с бароном приличным платьем из театрального гардероба. Театральная шпага барону не пригодилась, так как барон взял с собой настоящую шпагу отца: «А ваша шпага защитит вас в нужную минуту, как защитила уже однажды, когда разбойник с большой дороги во главе своих огородных пугал совершил на нас отчаянное и смехотворное нападение» (с. 98). Педант принёс Сигоньяку бутафорский наряд знатного вельможи, когда увидел в гардеробе Сигоньяка «ажурные» рубашки, ажурные благодаря зубам крыс («излишнее украшение, без которого вполне мог обойтись гардероб бедного барона», с. 96): «Все дамы не замедлят воспылать к вам страстью, ибо, будь сказано не в обиду повара замка Сигоньяк, от долгого поста в вашей «Башне Голода», вы приобрели вид страдальца, не на шутку умирающего от любви. Женщины же верят только в тощую страсть. Толстобрюхие воздыхатели не могут их убедить» (с. 98).
<42.> Действие романа Готье происходит не ранее 1631 года: Тиран, глава труппы, докладывает маркизу де Брюйеру, что у них «в репертуаре все пьесы покойного Арди» (с. 100). Александр Арди (1570 - 1631) - французский драматург, современник Шекспира. Кроме того, одежда барона де Сигоньяк вышла из моды «ещё до того, как был убит отец ныне царствующего монарха» (с. 95). Отец Людовика XIII (1610 - 1643) Генрих IV был убит иезуитом Равальяком в 1610 году. То есть одежде Сигоньяка, доставшаяся ему по наследству от отца, как минимум 21 год.
<43.> Метафора: «Скромность - румяна души». Когда Тиран перед маркизом похвалил Субретку («Она неизменно срывает рукоплескания без всяких наёмных хлопальщиков»), Зербина «сочла уместным покраснеть, но ей не без труда удалось вызвать краску смущения на свои смуглые щёки. Скромность - эти румяна души, отсутствовали у неё совершенно. <...> В таком виде Зербина была очаровательна. Притворная стыдливость служит пряной приправой к изощрённой распущенности» (с. 100).
<44.> Маркиза де Брюйер разговаривает с горничной о «театральных любезниках», таких, как фат Леандр, играющего в амплуа идеального герой-любовника: «...Они цветисто говорят, умело выражают нежные чувства, млеют у ног жестокой красавицы, призываю в свидетели небеса, клянут свою судьбу, выхватывают из ножен шпагу, чтобы пронзить себе грудь, извергают огонь и пламень, точно дышащий любовью вулкан, и своими речами способны довести до экстаза самую неприступную добродетель...», - по мнению маркизы, такими свойствами должен обладать каждый мужчина, и с маркизой, наверно, согласится большинство современных женщин (с. 106). Но таких мужчин в природе не существует, ведь чтобы соответствовать идеалу маркизы, надо идти на экстремальные жертвы: «...не знать человеческих немощей, не испытывать ни голода, ни жажды, ни зноя, ни стужи, ни страха, ни усталости, ни болезней и ни на миг - ночью и днём - не утратить способности испускать томные вздохи, ворковать о любви, прельщать дуэний, подкупать сурбеток, взбираться по верёвочным лестницам, обнажать шпагу при встрече с соперником или с неожиданной помехой и при этом всегда быть чисто выбритым, красиво завитым, носить безупречное платье и бельё, строить глазки и складывать губы сердечком, наподобие восковой куклы! Тяжёлое ремесло, которое не окупается даже любовью всех женщин без изъятия» (с. 110).
<45.> Насмешливость Иоланты де Фуа очаровательна: «Изогнутый, как лук Дианы Охотницы, рот метал стрелы иронии, даже когда безмолвствовал, а ледяные взгляды голубых глаз пресекали предприимчивость смельчаков» (с. 108).
<46.> Сигоньяк и Изабелла прогуливаются по аллеям парка замка де Брюйер после премьеры спектакля. Парк на виду у замка и потому Изабелла не опасается покушения на свою женскую честь со стороны Сигоньяка: «Да и робость барона успокаивала Изабеллу; несмотря на амплуа простушки, она была достаточна сведуща в делах любви и знала, что уважение к любимой - основная черта истинной страсти» (с. 121).
<47.> Леандр и Скапен. Леандра накануне поколотили слуги маркиза за волокитство к маркизе. И Скапен, который любит посмеяться на неудачами Леандра в амурных делах, язвит по поводу чёрной отметины на плече горе-любовника. Леандр защищается, говорит, что этот след - ни что иное, как «милый знак страсти», «памятка игривых зубов, которым имеют обыкновение предаваться пылкие любовники». Педант не преминул процитировать Горация: «Memorem dente notam» (“Зубом памятный знак”) (с. 129). Гораций - любимый поэт Питера Блада, с книжкой которого он любил полежать в капитанской каюте или на палубе в часы досуга.
<48.> Повозка комедиантов, выехав из замка маркиза, добралась до первого перекрёстка, где её дожидались группа из двух людей и трёх мулов. Это были слуги маркиза и они ждали повозку, чтобы забрать Субретку. Зербина, прощаясь с друзьями, говорит об удаче: «Удача иногда сама идёт в руки, да так приманчиво, что было бы чистой глупостью не вцепиться в неё всей пятернёй; ибо, если её раз упустишь, она больше не вернётся» (с. 130). Что-то подобное говорил в «Трёх товарищах» Блюменталь, хозяин трикотажной фабрики, владелец «кадиллака»: «Просто суеверие... я совершаю любую сделку, при которой что-то заработаю. <...> Чтобы не было неудачи в других делах. Упустить в наши дни выгодную сделку - значит бросить вызов судьбе» (Ремарк, Эрих Мария. Три товарища: [роман] / Эрих Мария Ремарк; перевод с немецкого И. Шрайбера. - Москва: Астрель, 2013. - 380, [4] с. - (Зарубежная классика), с. 168). Блюменталь купил у Робби «кадиллак» за 5500 марок, сторговав себе скидку в 1500 марок. Теперь Робби предлагает Блюменталю 6000 марок за «кадиллак» при условии, что продаст его булочнику за 7000 марок. Блюменталь как истовый спекулянт, в хорошем смысле слова, решил заработать 500 марок.
<49.> Похороны Матамора: «...Похороны и зимой особенно печальны: хотя мертвецы ничего и не чувствуют, живые всё-равно представляют себе, что бедным покойникам будет очень холодно ночевать в промёрзшей земле» (с. 145). Раньше, когда зимы были лютые, бывало идёшь на работу или возвращаешься домой с работы и мысль о том, что мертвецам в могилах в такой день очень холодно, искренне ужасала меня.
<50.> “Слеза - жемчужина души” (с. 145).
<51.> «Испанская воздержанность в пище», характерная для Сигоньяка: «Барон де Сигоньяк ничего не говорил и не выражал ни малейшего намерения, - ведь он ужинал накануне! Постоянно недоедая в своей цитадели голода, он понаторел в монашеском воздержании, и столь частое потребление пищи было внове его желудку» (с. 68); «Сигоньяк с давних пор был приучен к более чем испанской воздержанности в пище; у себя в обители горести он нередко довольствовался таким обедом, после которого мышам нечем было поживиться, ибо он сам, как мышь, подбирал последние крошки» (с. 149).
<52.> Комплимент французского поэта, однажды побывавшего в царской России (1858), устами Тирана, когда в дороге сдохла последняя лошадь, а комедианты рискуют умереть от холода подобно Матамору. Тиран делит труппу на две группы: одна сторожит повозку с имуществом, другая - идёт за подмогой. Тиран: «Мы не россияне, привычные к скифским морозам, и не способны зимовать здесь до утра, задом в снегу. Меховых шуб у нас нет, и к рассвету мы застынем от холода и побелеем от инея, как обсахаренные фрукты» (с. 155).
<53.> Стойкость и хладнокровие маленькой девочки Чикиты. Агостен и Чикита ранним утром набрели на временно брошенную повозку комедиантов с трупом лошади. Не найдя ничего ценного в повозке, Агостен дал Чиките немного вздремнуть. Вскоре и сам Агостен, оставшись на страже, задремал, но был разбужен тёплым дыханием волка, прибежавшим на запах падали. Агостен убил волка ударом навахи в сердце и разбудил Чикиту, сказав, что пора уходить, пока не сбежалась вся стая. На вопрос Агостена, может ли она идти, Чикита ответила: «Могу... я немного поспала и подкрепилась. Тебе, бедняжка Агостен, не придётся тащить меня, как неудобную поклажу. А если ноги опять откажут мне служить, - добавила она с яростной решимостью, - перережь мне горло твоим большим ножом и брось меня в канаву, я тебе спасибо скажу» (с. 163).
<54.> Сигоньяк и Белломбр. Барон тренируется в актёрском мастерстве в овине перед быками, коровами и телятами. Самолюбие дворянина было бы оскорблено, если бы Сигоньяк обладал таким самолюбием, но Беллобмр успокаивает Сигоньяка: «...Вам не раз придётся играть перед такой публикой... в зале всегда найдутся дураки и обманутые мужья», - саркастический намёк на «рогатый скот» и «телят», перед которыми тренируется барон (с. 166).
<55.> Ироническое сравнение больших глаз Юноны (Геры), богини богов, с глазами вола: «волоокая» Юнона. Глаза как у вола! :)) «Волы и коровы не могли спать от шума и смотрели на сцену большими глазами, которые вдохновили Гомера... на хвалебный эпитет («волоокая») при описании красоты Юноны...» (с. 167, 454).
<56.> Белломбр, старинный актёрский товарищ Педанта Блазиуса дарит последнему сто пистолей: «Деньги - двигатель войны, любви и театра. К тому недаром они круглые. Им и положено катиться, а не скучать, лёжа на дне моего кошелька, где в конце порастут плесенью, ржавчиной и грибами». Белломбр абсолютно прав: деньги должны «катиться», но лишь для того, чтобы приносить проценты, иначе, лёжа «на дне кошелька» (под матрасом), они не только прорастут «плесенью», но и потратятся инфляцией-молью. Белломбр живёт в деревенской глуши, в поместье отца: «Я здесь ничего не расходую, живу по-деревенски, питаюсь соками земли - кормилицы всех сущих» (с. 169).
<57.> В Пуатье комедианты останавливаются в трактире «Герб Франции». Если Белломбр - знакомый товарищ Педанта, то хозяин трактира, дядюшка Било, - знакомый трактирщик Тирана (Ирода) (с. 171). В это время в труппу возвращается блудная дочь Субретка, которая не захотела жить в золотой клетке маркиза де Брюйера. Тиран и Педант как раз обсуждали замену Зербины и неожиданное её появление очень обрадовало старых актёров: «Про птичку речи, а птичка навстречу» (с. 176). Педант, в прошлом школьный учитель, произносит латинский афоризм, подчёркивающий отношение Зербинетты к мужчинам-любовникам: «Fugax sequax, segax fugax... они заключают в себе самую суть любовной науки и могут служить правилом поведения как для мужского, так и для женского пола. <...> Бегите - и вас ловят/ Ловите - вас бегут. <...> ...Один преследует, другой убегает, один горит страстью, другой отвергает его» (с. 178, 179).
<...>
<60.> «...Городской глашатай... обходил улицы, под барабанный бой возвещая о предстоящем спектакле... У этого молодца была могучая глотка, а зычный голос, привыкший к обнародованию указов, возглашал название пьес и прозвища актёров с высокопарной торжественностью. <...> При каждом слове он автоматически выдвигал подбородок, что придавало ему сходство с нюрнбергским щелкунчиком...» (с. 211) Да, были времена, когда не было ни газет, ни телевидения, ни интернета и глашатаи-щелкунчики были очень востребованы. В «Примечаниях» пояснено, кто такой «нюрнбергский щелкунчик»: «Немецкий город Нюрнберг славился искусными ремесленниками. Там, в частности, работали мастера - резчики по дереву, делавшие щипцы для орехов в виде забавных игрушек, щелкунчиков» (с. 455).
<61.> Накал страстей! Иоланта де Фуа посещает в Пуатье театр Ирода, когда капитан Фракасс завоевал всеобщую любовь благодаря дуэли с герцогом де Валломбрезом. «Диана» ещё не видела игру бедного дворянина. Последний раз насмешливая красавица посещала театр Ирода в замке маркиза де Брюйера, где капитана играл покойный Матамор (с. 107). Готье описывает, как в пустующую ложу наконец с опозданием явились двое - пожилой мужчина и молодая женщина. Мужчиной оказался дядя, а женщиной - племянница. Готье описывает красоту этой женщины плоскими эпитетами, как будто её красоте позавидовали бы боги. Я сразу же подумал, какие такие боги могут быть красивее строптивой Иоланты де Фуа, этой богини охоты, насмешницы Дианы! И следом Готье срывает с таинственной богини полумаску и показывает мне никого иначе, как саму Иоланту де Фуа! И я всплеснул руками от радостного удивления (с. 240).
<62.> Иоланта де Фуа и маркиз де Брюйер после спектакля «Бахвальство капитана Фракасса». Гордая, насмешливая, высокомерная красавица сразу догадалась, кто прятался под личиной фигляра: «Я сама видела, как он уезжал из своей совиной башни за этой вертихвосткой... <...> Судя по его глуповатому виду, я иначе не ожидала, что он окажется отменным комедиантом и отважным дуэлистом» (с. 244).
<...>
<65.> Сигоньяк удивляется не красотам Парижа, а «необозримому количеству людей, которые толпятся и сидят по здешним улицам, площадям и мостам, точно муравьи из развороченного муравейника... <...> Какая уйма съестных припасов, сколько гуртов скота, сколько кулей муки и бочек вина надобно, чтобы накормить всех этих людей, скопившихся в одном месте, меж тем как у нас в ландах изредка встретишь человека-другого!» (с. 266) Примерно также удивлялся я, когда капитан Блад получил от вице-губернатора Маракайбо сотню голов рогатого скота для своих пиратов. Это было противостояние двух капитанов: Питера Блада и его кровного врага, испанского адмирала дон Мигеля, который заблокировал выход кораблям Блада из Маракайбского озера. «К исходу третьего дня вице-губернатор вернулся в Маракайбо с мулами, нагруженными деньгами и слитками драгоценных металлов. Позади шло стадо в сто голов скота, которых гнали рабы-негры. Скот был передан пиратам, ранее занимавшимся охотой и умевшим заготовлять мясо впрок. Большую часть недели они провели на берегу за разделкой туш и засолом мяса» (Р. Сабатини. Одиссея капитана Блада. Глава XVII «Одураченные». с. 177).
<...>
<68.> О внешности Жакмена Лампурда: «...Что до лица, то больше всего места занимал на нём нос, не менее грандиозный, чем нос Сирано де Бержерак, служивший поводом для бесчисленных дуэлей» (с. 278).
Жакмен Лампурд: «...Я нынче при деньгах, при больших деньгах. Прошлой ночью мы обчистили английского лорда, начинённого пистолями, и я сейчас проедаю и пропиваю свою долю. Потом перекинусь в ландскнехт и всё спущу» (с. 279). Обычное дело! И действительно, Лампурд всё спустил в притоне: «Сперва игра шла с переменным успехом, пока пустота, столь противная природе и человеку, не утвердилась безраздельно в карманах Лампурда. <...> И, оказавшись гол как осиновый кол, Лампурд поневоле поплёлся прочь после того, что вошёл сюда богачом, с полными пригоршнями пистолей» (с. 279).
<69.> Малартик жалуется Лампурду на «безработицу»: «У меня не было ни одного заказа ни на ловушку, ни хотя бы на пустяковое похищение, ни на самое плёвое убийство. Боже правый, в какие времена мы живём! Ненависть слабеет, злоба глохнет, чувство мести пропадает; обиды забываются не хуже, чем благодеяния; наш омещаненный век мельчает, и нравы становятся пресными до омерзения» (с. 288). Поневоле после таких слов пожалеешь беднягу! :))
<70.> Носомклюй. Лампурд и Малартик планируют похищение Изабеллы и для этого дельца им нужны «надёжные и не очень-то щепетильные дружки». Лампурд предлагает в качестве одного из таких молодчика по кличке Носомклюй. Малартик отвечает: «Он выше всяких похвал!.. Но рассчитывать на него не приходится. Он болтается на железной цепи в Монфоконе, дожидаясь, пока его останки, расклёванные птицами, упадут с виселицы в яму, на кости опередивших его товарищей» (с. 292). Сразу вспоминается жуткий эпизод из многосерийного фильма «Человек, который смеётся», экранизированного по книге В. Гюго, когда в начале первой серии показывается ночь и виселица, на цепи которой болтается, расклёванный птицами, человеческий скелет.
<...>
<73.> Нос Жакмена Лампурда, когда он непрошеным гостем явился к герцогу Валломбрезу, разговаривающему в этот момент с Мерендолем по поводу физического устранения Сигоньяка, порученного Мерендолем Лампурду. Накануне Лампурд не смог одолеть Сигоньяка. «Тень от носа полностью закрывала одну его щёку, как тень Этны покрывает большую часть Сицилии, и карикатурные чудовищные контуры этого кряжа из плоти и крови блестели на гребне, позлащённые ярким светом» (с. 312).
<74.> Жакмен Лампурд - романтизированный разбойник!
<...>
<78.> На следующий день после похищения Изабеллы Малартик, разбойник с бледным лицом и красным, как свекла, носом, растолкал упившихся ночью своих молодчиков: «Эй, вы, непотребные твари! Постарайтесь встать на задние лапы, ступайте во двор и вылейте себе на голову ушат холодной воды. Цирцея в образе бутылки обратила вас в свиней; когда через такое крещение вы снова станете людьми, мы отправимся в обход посмотреть, не затеваются ли какие-нибудь козни с целью вызволить красотку...» (с. 358) Бутылка-Цирцея обратила разбойников в «непотребных» свиней! Какая безжалостная метафора! :))
<...>
<80.> Изабеллу тревожат сомнения, что принц и герцог Валлмобрезы затаили злобу на Сигоньяка и что эта эмоция справедлива. Ведь теперь, когда Изабелла из безродной актрисы «превратилась» в знатную даму, она бы с радостью разделила свое счастье с благородным Сигоньяком: «Пока она считала, что ремесло актрисы создаёт преграду к преуспеянию Сигоньяка, она гнала от себя мысль о браке с ним; теперь же, когда неожиданный поворот судьбы одарил её всеми мыслимыми благами, ей страстно захотелось отдать свою руку этому благородному человеку в награду за намерение взять в жёны бедную и презренную комедиантку. Ей представлялось нечестным не разделить своего благополучия с тем, кто делил с ней нищету. Но единственное, что было ей доступно, это хранить ему неизменную верность, ибо просить за него ни принца, ни Валломбреза она не решалась» (с. 403).
<...>
<82.> Лампурд и Малартик перед колесованием Агостена. Лампурду больше нравится казнь через отсечение головы, которое длится мгновение, а Малартику по душе медленная казнь - колесование. Малартик: «Не спорю, только длится-то оно всего мгновение, и к тому же головы рубят одним дворянам. Плаха -их привилегия. А из простонародных видов казни колесо, на мой вкус, куда почтенней вульгарной виселицы, годной разве что для второсортных жуликов» (с. 419). Дворяне умирают лёжа, а простолюдины - стоя.
<...>
<85.> Приданное Изабеллы: «Графское поместье да Линейль... приносит пятьдесят тысяч экю дохода с лесов, лугов, прудов и пахотных земель...» (с. 433)