Кто о чем, а я об Африке. Схоластик Мукасонга, Руанда
А вот с Руандой у нас ситуация более оптимистичная, даже тег существует. Но, как ни прискорбно это признать, интерес к руандийской литературе в мире вызван главным образом беспрецедентным геноцидом, во время которого погибло от пятисот тысяч до миллиона и более человек. Подсчёты разнятся, так как в сельской местности учёт населения не вёлся или вёлся по минимуму. Просто шли и показывали: здесь убита семья из десяти человек, здесь из двенадцати... Причём показывали зачастую те самые люди, которые убивали.
В самом лицее ни на кого нельзя рассчитывать. Мать-настоятельница уже заперлась у себя в кабинете, чтобы ничего не видеть. Учителя-бельгийцы будут невозмутимо продолжать свои уроки. Французы, при всей симпатии, которую они к нам, кажется, питали, - из-за нашей внешности, - будут следовать инструкциям своего посольства: не вмешиваться! Не вмешиваться! Когда убийцы набросятся на нас, кто-то скажет: «В Африке всегда так было, дикари устраивают бойню, поди разберись в этом». И даже если некоторые из них заплачут, запершись у себя в комнате, их слёзы нас не спасут.
Героиня как в воду глядела: с последовательностью опытного медика, наблюдающего за развитием злокачественной опухоли, Сколастик Мукасонга [Scholastique Mukasonga] демонстрирует аудитории, замершей от ужаса, до какой степени все эти «бессмысленные бунты черни» и «возмущения тёмных диких инстинктов» подготавливаются десятилетиями тщательной, циничной идеологической обработки. Среди воспитанниц женского лицея Богоматери Нильской уже есть дитя такого особого воздействия:
Когда Глориоза с матерью впереди и Модестой позади вышла из чёрного «Мерседеса» с тонированными стеклами, среди зрителей послышался гул. «Вылитый отец, - сказал бургомистр, который встречался с этим великим человеком на каком-то партийном митинге, - как ей идёт имя, данное отцом: Ньирамасука - Дочь сохи», - и принялся громко повторять эту фразу направо и налево, чтобы окружавшие его партийные активисты услышали её и пустили вокруг себя «круги» восхищения. Внушительной, широкоплечей фигурой Глориоза и правда походила на отца: подруги за глаза называли её Мастодонтом. Она ходила в синей юбке, почти полностью закрывавшей мускулистые голени, и белой, застегнутой до самого верха блузке, обтягивавшей пышную грудь. Большие круглые очки подчеркивали непререкаемый авторитет, который выражал её взгляд. Отец Эрменегильд оставил новеньких, которых он ранее вызвался опекать, и знаком велел двум лицейским боям взять у шофёра в униформе с золотыми пуговицами чемоданы, а сам бросился к вновь прибывшим и, опередив сестру Гертруду, в чьи обязанности входило встречать гостей, приветствовал мать и дочь привычными объятиями и рассыпался в неисчислимых «добро пожаловать», которыми так богата руандийская учтивость. Мать Глориозы быстро прервала его, сказав, что ей надо поздороваться с матерью-настоятельницей и как можно скорее вернуться в столицу, где её ожидал ужин у посла Бельгии, и была заверена, что её дочь получает в лицее Богоматери Нильской демократическое и христианское образование, подобающее женской элите страны, в которой совершилась социальная революция, освободившая её от феодальной несправедливости.
Ньирамасука имя почтенное, освящённое традицией, а данной конкретной особе вполне хватило бы и четырёх последних букв. Всех учили! Но зачем же ты оказался первым учеником, скотина этакая? И дело не в том, что Глориоза как-то особенно порочна. Её уже подпирает в спину сметливая Горетти, которая рано или поздно её сожрёт, как Шариков Швондера. Дело в том, что остальным девочкам нечего этой Глориозе противопоставить! И сражаться нечем, и драпать некуда. Уповать на семью? Смешно:
«Улучшение положения женщин», скажешь тоже! Если мы тут и находимся, то главным образом для улучшения положения наших семей, не ради нашего будущего, а ради будущего клана. Мы и так уже были хорошим товаром, потому что почти все мы дочери богатых и влиятельных людей и наши родители сумеют продать нас по самой высокой цене, а диплом эту цену только повысит. Я знаю, что многим здесь нравится эта игра, потому что у них нет ничего другого, что они даже гордятся этим. А я участвовать в этой торговле больше не желаю.
Высокопоставленные европейские друзья? Они играют в какие-то свои игры, напоминающие то сектантское радение, то откровенный онанизм, а как только начнётся, сразу включится программа «Не вмешиваться!». А вмешаются, и на них управа найдётся. Девочке-тутси снится по ночам белоснежная тёлочка по имени Гатаре... Может быть, она укажет путь к спасению? К чему вообще снится белое молоко и белая тёлочка?
- Фотографии вождей пострадали от «социальной революции», - со смехом сказала Глориоза. - Вжик-вжик - сначала ручкой, потом тесаком - и нет тутси.
- А те, на ком стоит знак вопроса? - спросила Модеста.
- Этим, должно быть, удалось сбежать, увы! Но теперь, где бы они ни были, эти великие вожди, в Бужумбуре или Кампале, у них больше нет коров, да и спеси тоже поубавилось, и пьют они простую воду, потому что теперь они изгои. Я возьму эти фото. Отец скажет мне, что это за господа.
А Вероника подумала, когда, интересно, она тоже окажется зачёркнутой красными чернилами на классной фотографии, которая делается в начале каждого учебного года.
Вжик-вжик - сначала ручкой, потом тесаком... я читала, зная финал наверное. Какая она разная, эта книга! Кто-то усмотрит в ней примитивную аллегорию, басню с моралью «не верь чужим, надейся на своих». Кто-то обратит внимание на метаморфозы бедной статуи Богородицы, давшей название лицею и роману «Богоматерь Нильская» [Notre-Dame du Nil]. Кто-то вернётся к давно прочитанному много лет спустя. Мне греет душу мысль, что есть женщина, ровесница моих родителей, она сидит в аэропорту и ждёт стыковочного рейса, кормит кота, варит себе поутру кофе - и она написала абсолютно классическое произведение.
В самом лицее ни на кого нельзя рассчитывать. Мать-настоятельница уже заперлась у себя в кабинете, чтобы ничего не видеть. Учителя-бельгийцы будут невозмутимо продолжать свои уроки. Французы, при всей симпатии, которую они к нам, кажется, питали, - из-за нашей внешности, - будут следовать инструкциям своего посольства: не вмешиваться! Не вмешиваться! Когда убийцы набросятся на нас, кто-то скажет: «В Африке всегда так было, дикари устраивают бойню, поди разберись в этом». И даже если некоторые из них заплачут, запершись у себя в комнате, их слёзы нас не спасут.
Героиня как в воду глядела: с последовательностью опытного медика, наблюдающего за развитием злокачественной опухоли, Сколастик Мукасонга [Scholastique Mukasonga] демонстрирует аудитории, замершей от ужаса, до какой степени все эти «бессмысленные бунты черни» и «возмущения тёмных диких инстинктов» подготавливаются десятилетиями тщательной, циничной идеологической обработки. Среди воспитанниц женского лицея Богоматери Нильской уже есть дитя такого особого воздействия:
Когда Глориоза с матерью впереди и Модестой позади вышла из чёрного «Мерседеса» с тонированными стеклами, среди зрителей послышался гул. «Вылитый отец, - сказал бургомистр, который встречался с этим великим человеком на каком-то партийном митинге, - как ей идёт имя, данное отцом: Ньирамасука - Дочь сохи», - и принялся громко повторять эту фразу направо и налево, чтобы окружавшие его партийные активисты услышали её и пустили вокруг себя «круги» восхищения. Внушительной, широкоплечей фигурой Глориоза и правда походила на отца: подруги за глаза называли её Мастодонтом. Она ходила в синей юбке, почти полностью закрывавшей мускулистые голени, и белой, застегнутой до самого верха блузке, обтягивавшей пышную грудь. Большие круглые очки подчеркивали непререкаемый авторитет, который выражал её взгляд. Отец Эрменегильд оставил новеньких, которых он ранее вызвался опекать, и знаком велел двум лицейским боям взять у шофёра в униформе с золотыми пуговицами чемоданы, а сам бросился к вновь прибывшим и, опередив сестру Гертруду, в чьи обязанности входило встречать гостей, приветствовал мать и дочь привычными объятиями и рассыпался в неисчислимых «добро пожаловать», которыми так богата руандийская учтивость. Мать Глориозы быстро прервала его, сказав, что ей надо поздороваться с матерью-настоятельницей и как можно скорее вернуться в столицу, где её ожидал ужин у посла Бельгии, и была заверена, что её дочь получает в лицее Богоматери Нильской демократическое и христианское образование, подобающее женской элите страны, в которой совершилась социальная революция, освободившая её от феодальной несправедливости.
Ньирамасука имя почтенное, освящённое традицией, а данной конкретной особе вполне хватило бы и четырёх последних букв. Всех учили! Но зачем же ты оказался первым учеником, скотина этакая? И дело не в том, что Глориоза как-то особенно порочна. Её уже подпирает в спину сметливая Горетти, которая рано или поздно её сожрёт, как Шариков Швондера. Дело в том, что остальным девочкам нечего этой Глориозе противопоставить! И сражаться нечем, и драпать некуда. Уповать на семью? Смешно:
«Улучшение положения женщин», скажешь тоже! Если мы тут и находимся, то главным образом для улучшения положения наших семей, не ради нашего будущего, а ради будущего клана. Мы и так уже были хорошим товаром, потому что почти все мы дочери богатых и влиятельных людей и наши родители сумеют продать нас по самой высокой цене, а диплом эту цену только повысит. Я знаю, что многим здесь нравится эта игра, потому что у них нет ничего другого, что они даже гордятся этим. А я участвовать в этой торговле больше не желаю.
Высокопоставленные европейские друзья? Они играют в какие-то свои игры, напоминающие то сектантское радение, то откровенный онанизм, а как только начнётся, сразу включится программа «Не вмешиваться!». А вмешаются, и на них управа найдётся. Девочке-тутси снится по ночам белоснежная тёлочка по имени Гатаре... Может быть, она укажет путь к спасению? К чему вообще снится белое молоко и белая тёлочка?
- Фотографии вождей пострадали от «социальной революции», - со смехом сказала Глориоза. - Вжик-вжик - сначала ручкой, потом тесаком - и нет тутси.
- А те, на ком стоит знак вопроса? - спросила Модеста.
- Этим, должно быть, удалось сбежать, увы! Но теперь, где бы они ни были, эти великие вожди, в Бужумбуре или Кампале, у них больше нет коров, да и спеси тоже поубавилось, и пьют они простую воду, потому что теперь они изгои. Я возьму эти фото. Отец скажет мне, что это за господа.
А Вероника подумала, когда, интересно, она тоже окажется зачёркнутой красными чернилами на классной фотографии, которая делается в начале каждого учебного года.
Вжик-вжик - сначала ручкой, потом тесаком... я читала, зная финал наверное. Какая она разная, эта книга! Кто-то усмотрит в ней примитивную аллегорию, басню с моралью «не верь чужим, надейся на своих». Кто-то обратит внимание на метаморфозы бедной статуи Богородицы, давшей название лицею и роману «Богоматерь Нильская» [Notre-Dame du Nil]. Кто-то вернётся к давно прочитанному много лет спустя. Мне греет душу мысль, что есть женщина, ровесница моих родителей, она сидит в аэропорту и ждёт стыковочного рейса, кормит кота, варит себе поутру кофе - и она написала абсолютно классическое произведение.