Филиппины: Ливайвай Арсео
Для полноты картины, а то всё англоязычные филиппинские писательницы попадаются, расскажу о Ливайвай Арсео [Liwayway Ablaza Arceo] (1924-1994), которая писала на тагальском языке. В юности она не только выиграла конкурс рассказа, проводимый японской оккупационной администрацией (вот уж чего не ожидала я от оккупационной администрации), но и стала кинозвездой, в 1944 году снявшись в фильме Tatlong Maria [Три Марии]. Актрис-писательниц мы знаем немало -- Анна Вяземски, Фанни Флэгг -- но тут уж действительно случай необычный.
Фильм был совместный японско-филиппинский, но не пропагандистский. Мелодраматическая история трёх сестёр-тёзок, Марии-Фе, Марии-Эсперансы и Марии-Каридад. Fe, Esperanza, Caridad -- соответственно, Вера, Надежда, Любовь, и в роли Марии-Любови -- Ливайвай Арсео. Что удивительно, картина была популярна и после войны. Что ещё более удивительно, актёров и актрис не преследовали за коллаборационизм. С другой стороны, карьера в кино у Арсео не сложилась. Зато она прославилась ролью в популярном радиосериале, который шёл несколько лет, по выпуску ежедневно.
Первый роман, Titser (искажённое teacher, учитель), она написала неожиданно для самой себя в начале пятидесятых. И не очень-то любила эту очень бытовую историю сельской учительницы Амелиты Мартинес и Мауро, её мужа и коллеги. Считала, что это лишь проба пера. История, впрочем, решила иначе, ещё при жизни писательницы Titser вошёл в школьную программу. На русском языке нашёлся один рассказ, небольшой по объёму.
Чужая
- Похожа на кинозвезду. Может, и в самом деле артистка?
Фели приехала рано утром и уже несколько раз слышала, как задавали этот вопрос. Будто видят её впервые. Как-никак она бывает дома дважды в год: на день всех святых и во время рождества. Или, может, это слишком редко?
Вот и сейчас люди вокруг молчаливо наблюдают за ней, и у неё такое ощущение, что тот же вопрос написан на каждом лице, читается в каждом взоре, в каждой застенчивой улыбке, сопровождающей эти брошенные украдкой взгляды.
А в зеркале перед собой Фели замечает стоящую позади неё тетушку Ибанг. Та тоже критическим взглядом смотрит на её волосы. И не верит своим ушам, когда Фели вдруг спрашивает у нее пива, чтобы смочить волосы перед укладкой.
- Пива? - удивляется тетушка Ибанг, недоверчиво глядя на неё широко раскрытыми глазами. Племянница улыбается и кивает. Видя, что тётка неодобрительно насупилась, она спешит объяснить:
- Да оно ведь совсем не пахнет, тётя!
Старая женщина пристально разглядывает наряд Фели. Осматривает вырез ее те́рно*, оголяющий грудь, стянутую юбкой талию, ставшую ещё тоньше, разрез на юбке, без которого вряд ли можно было бы ходить.
- Ну и ну-у… Всё теперь стало по-другому.
Фели слышит вздох, вырвавшийся из груди старой тётки. И невольно улыбается. Будь жива её мать, она сказала бы то же самое. И даже отец, который никогда не отличался разговорчивостью, не похвалил бы её. Она уже слышала, как о том же говорила и её старшая сестра Седес. Да и другие родственники не лучше. Даже её племянники и племянницы сурово выговаривали ей, стоило им увидеть её в черных облегающих брюках тореадора и розовой рубашке. Односельчане всегда с любопытством оглядывают её с головы до пят, от платка на голове до пурпурного педикюра на ногах.
- Интересно, кто из наших станет подражать тебе? - будто про себя говорит тетушка Ибанг. - Верно, старшая твоего брата… Шустрая девчонка!
- Я просила Эденг отпустить со мною дочку. Я бы отдала её в школу в Маниле. Все равно живу одна. Да с ними всегда какие-то сложности… Они, видите ли, не могут разлучиться. Если бы я послушалась тогда мать… если бы поверила слезам… - Она умолкает, чувствуя, что голос предательски выдает муку, терзающую ей грудь.
- Ну… ладно, - говорит тетушка Ибанг, внезапно смягчившись. - Мы тогда все глаза выплакали, как только ты уехала…
- А я ведь еще и тогда знала, насколько мне будет легче жить в Маниле. Разве бы я решилась выступить на том конкурсе красоты, если б не была уверена, что пройду?
Тетушка Ибанг ничего не отвечает. Фели чувствует, что она касается платком её затылка.
- Ты вся вспотела. Когда Дуардо обещал заехать за тобой?
- Да вроде бы в три часа. У вас по-прежнему это «приблизительно»? Три часа - значит пять?.. О-о, да уже четыре! Знала бы, так взяла свою машину. Жаль, что напялила терно… Обычно-то я сама вожу. Вот в Америке…
- Ты, видно, уже заждалась? - прерывает её тетушка Ибанг.
- Да нет, не потому. Просто нужно являться в назначенное время. И потом я хотела сегодня же вернуться в Манилу.
- Как? На ночь глядя?
Фели не удержалась от смеха.
- Я одна ездила в Америку и вернулась в целости и сохранности. Разве так уж трудно добраться до Манилы?.. Ох, как давно я не была на Филиппинах! Отвыкла, что ли? Дело в том…
Тетушка Ибанг щелкает языком, и Фели умолкает. У старушки явно портится настроение. Фели тут же вспоминает, как её встретили. С трудом скрываемые благоговение и изумление, неуклюжее, но сердечное гостеприимство. За завтраком её обслуживали отдельно от племянниц и племянников. Для неё приготовили особый стол, накрыв его вместо скатерти белой простынёй. Её не пустили в батала́н**, когда она сказала, что хочет вымыть руки. Принесли тазик с водой, а одна из племянниц поставила рядом блюдечко с куском душистого мыла, купленного для торжественного случая. Она заметила, как переглянулись все вокруг, когда она сказала, что будет есть руками.
- Но у нас есть ложка и… вилка… всё серебряное, - начала старшая невестка и тут же смешалась. - Те, что ты привезла домой… тогда. Мы почти не пользовались ими…
Фели беспечно улыбнулась.
- Разве краба едят ложкой или вилкой?
И сразу же пожалела, что так сказала. Она заметила, как помрачнело лицо тетушки Ибанг. Старая женщина не переставала извиняться.
- Мы могли бы зажарить поросёнка, но нам сказали, что ты не приедешь…
В самом деле, она не собиралась присутствовать на церемонии. Но потом передумала: ведь у них в ба́ррио*** впервые должно было состояться такое торжество. Пятидесятилетняя годовщина школы Плариделя - «Пларидель Хай-скул». Она почувствовала, что не может отказаться от чести, предложенной ей ассоциацией бывших питомцев её родной школы. Ей запали в душу слова президента: «В честь первой женщины-судьи, выпускницы нашей школы…»
Фели вздрагивает от резкого автомобильного сигнала, раздавшегося перед самым домом. Это значит, что прибыл эскорт, который должен доставить её в школу в баррио. Фели решает не надевать туфель: каблуки слишком высокие и тонкие.
- Я возьму их с собой в машину, - говорит она тетушке Ибанг, а про себя думает: «С такими каблуками как раз застрянешь между планками. Я в них и не сойду по этой бамбуковой лестнице».
Она нагибается за туфлями, но старушка опережает её. С туфлями в руках тетка провожает её до машины. Множество глаз впивается в Фели. На какое-то мгновение она застывает у машины, силясь припомнить имя человека, лицо которого ей так знакомо. Он предупредительно распахивает перед ней дверцу автомобиля.
- Я - Дуардо. - Молодой человек застенчиво улыбается.
Фели с трудом сдерживает вздох удивления, готовый вырваться из её груди. Когда она усаживается в машину, тетушка Ибанг подает ей туфли и подхватывает протянутые шлепанцы. Дуардо захлопывает дверцу и, обойдя вокруг, садится рядом с шофером.
- Почему вы не сели здесь, со мной? - спрашивает Фели. Сердце её бешено колотится. - В конце концов, вы ведь президент…
- Ну, видите ли… - Дуардо не оборачивается, но по тому, как он запинается, Фели догадывается, что губы его дрожат. - Это… это может п-показаться… не совсем п-приличным…
Лицо Фели делается непроницаемым. Зубы сжаты. Дуардо был единственным мальчиком, с которым она дружила здесь когда-то. Теперь он учитель той школы в баррио, в которой они оба учились, президент ассоциации выпускников.
- Мы все очень рады, что вы приехали, - говорит Дуардо, немного помолчав. - Прошло лет двадцать…
- О, пожалуйста, не вспоминайте о годах, - усмехается Фели. - Я чувствую себя сразу такой старой.
- О, что вы! Вы совсем не изменились! Вы выглядите сейчас гораздо моложе… Жалко, что Менанг не сможет повидать вас…
- Менанг? - Фели приподымается на сиденье.
- Да, наша одноклассница… - тут же поясняет Дуардо. - Мы…- Он засмеялся. - Недавно она родила нам шестого ребенка.
- О-о! Поздравляю! - Она пытается улыбнуться. Ей вдруг сразу становится не по себе: и от духоты, и от черепашьего хода машины.
- Вы удивитесь, когда увидите сегодня нашу школу, - снова начинает Дуардо после некоторого молчания. - Она совсем не та, что была прежде.
- Я уверена в этом, - бормочет Фели. - У меня всё как-то не было времени остаться в баррио подольше, когда я приезжала сюда прежде. Всегда такая спешка…
- У меня тоже, к сожалению, не было никогда случая повидаться с вами…
Здание школы оказалось совершенно новым. Она бы его ни за что не узнала. Из окна машины Фели увидела толпу зевак и поспешила надеть темные очки. Нет, она не может больше выносить эти взгляды, видеть эти лица. Пугливые, восхищенные, исполненные благоговения - каких только нет.
Когда Дуардо открывает ей дверцу, она вдруг явственно испытывает ощущение пустоты, которое преследовало её сегодня с самого утра. Ей сразу становится очень одиноко. К глазам подступают слезы. Нет, кажется, она больше не узнаёт своего родного баррио, и баррио больше не знает её…
Примечания:
* Терно (от исп. «тройка») - женский национальный костюм, состоящий из блузки и длинной юбки, сочетающихся по цвету, рисунку и покрою, а также легкой накидки с широкими прозрачными рукавами.
** Баталан - часть кухни деревенского дома, в которой стоит бочонок с водой для умывания.
*** Баррио (от исп. «квартал», «часть города») - административный центр нескольких деревень, волости; также - большая деревня.
(перевод с тагальского и примечания В. Макаренко)
Фильм был совместный японско-филиппинский, но не пропагандистский. Мелодраматическая история трёх сестёр-тёзок, Марии-Фе, Марии-Эсперансы и Марии-Каридад. Fe, Esperanza, Caridad -- соответственно, Вера, Надежда, Любовь, и в роли Марии-Любови -- Ливайвай Арсео. Что удивительно, картина была популярна и после войны. Что ещё более удивительно, актёров и актрис не преследовали за коллаборационизм. С другой стороны, карьера в кино у Арсео не сложилась. Зато она прославилась ролью в популярном радиосериале, который шёл несколько лет, по выпуску ежедневно.
Первый роман, Titser (искажённое teacher, учитель), она написала неожиданно для самой себя в начале пятидесятых. И не очень-то любила эту очень бытовую историю сельской учительницы Амелиты Мартинес и Мауро, её мужа и коллеги. Считала, что это лишь проба пера. История, впрочем, решила иначе, ещё при жизни писательницы Titser вошёл в школьную программу. На русском языке нашёлся один рассказ, небольшой по объёму.
Чужая
- Похожа на кинозвезду. Может, и в самом деле артистка?
Фели приехала рано утром и уже несколько раз слышала, как задавали этот вопрос. Будто видят её впервые. Как-никак она бывает дома дважды в год: на день всех святых и во время рождества. Или, может, это слишком редко?
Вот и сейчас люди вокруг молчаливо наблюдают за ней, и у неё такое ощущение, что тот же вопрос написан на каждом лице, читается в каждом взоре, в каждой застенчивой улыбке, сопровождающей эти брошенные украдкой взгляды.
А в зеркале перед собой Фели замечает стоящую позади неё тетушку Ибанг. Та тоже критическим взглядом смотрит на её волосы. И не верит своим ушам, когда Фели вдруг спрашивает у нее пива, чтобы смочить волосы перед укладкой.
- Пива? - удивляется тетушка Ибанг, недоверчиво глядя на неё широко раскрытыми глазами. Племянница улыбается и кивает. Видя, что тётка неодобрительно насупилась, она спешит объяснить:
- Да оно ведь совсем не пахнет, тётя!
Старая женщина пристально разглядывает наряд Фели. Осматривает вырез ее те́рно*, оголяющий грудь, стянутую юбкой талию, ставшую ещё тоньше, разрез на юбке, без которого вряд ли можно было бы ходить.
- Ну и ну-у… Всё теперь стало по-другому.
Фели слышит вздох, вырвавшийся из груди старой тётки. И невольно улыбается. Будь жива её мать, она сказала бы то же самое. И даже отец, который никогда не отличался разговорчивостью, не похвалил бы её. Она уже слышала, как о том же говорила и её старшая сестра Седес. Да и другие родственники не лучше. Даже её племянники и племянницы сурово выговаривали ей, стоило им увидеть её в черных облегающих брюках тореадора и розовой рубашке. Односельчане всегда с любопытством оглядывают её с головы до пят, от платка на голове до пурпурного педикюра на ногах.
- Интересно, кто из наших станет подражать тебе? - будто про себя говорит тетушка Ибанг. - Верно, старшая твоего брата… Шустрая девчонка!
- Я просила Эденг отпустить со мною дочку. Я бы отдала её в школу в Маниле. Все равно живу одна. Да с ними всегда какие-то сложности… Они, видите ли, не могут разлучиться. Если бы я послушалась тогда мать… если бы поверила слезам… - Она умолкает, чувствуя, что голос предательски выдает муку, терзающую ей грудь.
- Ну… ладно, - говорит тетушка Ибанг, внезапно смягчившись. - Мы тогда все глаза выплакали, как только ты уехала…
- А я ведь еще и тогда знала, насколько мне будет легче жить в Маниле. Разве бы я решилась выступить на том конкурсе красоты, если б не была уверена, что пройду?
Тетушка Ибанг ничего не отвечает. Фели чувствует, что она касается платком её затылка.
- Ты вся вспотела. Когда Дуардо обещал заехать за тобой?
- Да вроде бы в три часа. У вас по-прежнему это «приблизительно»? Три часа - значит пять?.. О-о, да уже четыре! Знала бы, так взяла свою машину. Жаль, что напялила терно… Обычно-то я сама вожу. Вот в Америке…
- Ты, видно, уже заждалась? - прерывает её тетушка Ибанг.
- Да нет, не потому. Просто нужно являться в назначенное время. И потом я хотела сегодня же вернуться в Манилу.
- Как? На ночь глядя?
Фели не удержалась от смеха.
- Я одна ездила в Америку и вернулась в целости и сохранности. Разве так уж трудно добраться до Манилы?.. Ох, как давно я не была на Филиппинах! Отвыкла, что ли? Дело в том…
Тетушка Ибанг щелкает языком, и Фели умолкает. У старушки явно портится настроение. Фели тут же вспоминает, как её встретили. С трудом скрываемые благоговение и изумление, неуклюжее, но сердечное гостеприимство. За завтраком её обслуживали отдельно от племянниц и племянников. Для неё приготовили особый стол, накрыв его вместо скатерти белой простынёй. Её не пустили в батала́н**, когда она сказала, что хочет вымыть руки. Принесли тазик с водой, а одна из племянниц поставила рядом блюдечко с куском душистого мыла, купленного для торжественного случая. Она заметила, как переглянулись все вокруг, когда она сказала, что будет есть руками.
- Но у нас есть ложка и… вилка… всё серебряное, - начала старшая невестка и тут же смешалась. - Те, что ты привезла домой… тогда. Мы почти не пользовались ими…
Фели беспечно улыбнулась.
- Разве краба едят ложкой или вилкой?
И сразу же пожалела, что так сказала. Она заметила, как помрачнело лицо тетушки Ибанг. Старая женщина не переставала извиняться.
- Мы могли бы зажарить поросёнка, но нам сказали, что ты не приедешь…
В самом деле, она не собиралась присутствовать на церемонии. Но потом передумала: ведь у них в ба́ррио*** впервые должно было состояться такое торжество. Пятидесятилетняя годовщина школы Плариделя - «Пларидель Хай-скул». Она почувствовала, что не может отказаться от чести, предложенной ей ассоциацией бывших питомцев её родной школы. Ей запали в душу слова президента: «В честь первой женщины-судьи, выпускницы нашей школы…»
Фели вздрагивает от резкого автомобильного сигнала, раздавшегося перед самым домом. Это значит, что прибыл эскорт, который должен доставить её в школу в баррио. Фели решает не надевать туфель: каблуки слишком высокие и тонкие.
- Я возьму их с собой в машину, - говорит она тетушке Ибанг, а про себя думает: «С такими каблуками как раз застрянешь между планками. Я в них и не сойду по этой бамбуковой лестнице».
Она нагибается за туфлями, но старушка опережает её. С туфлями в руках тетка провожает её до машины. Множество глаз впивается в Фели. На какое-то мгновение она застывает у машины, силясь припомнить имя человека, лицо которого ей так знакомо. Он предупредительно распахивает перед ней дверцу автомобиля.
- Я - Дуардо. - Молодой человек застенчиво улыбается.
Фели с трудом сдерживает вздох удивления, готовый вырваться из её груди. Когда она усаживается в машину, тетушка Ибанг подает ей туфли и подхватывает протянутые шлепанцы. Дуардо захлопывает дверцу и, обойдя вокруг, садится рядом с шофером.
- Почему вы не сели здесь, со мной? - спрашивает Фели. Сердце её бешено колотится. - В конце концов, вы ведь президент…
- Ну, видите ли… - Дуардо не оборачивается, но по тому, как он запинается, Фели догадывается, что губы его дрожат. - Это… это может п-показаться… не совсем п-приличным…
Лицо Фели делается непроницаемым. Зубы сжаты. Дуардо был единственным мальчиком, с которым она дружила здесь когда-то. Теперь он учитель той школы в баррио, в которой они оба учились, президент ассоциации выпускников.
- Мы все очень рады, что вы приехали, - говорит Дуардо, немного помолчав. - Прошло лет двадцать…
- О, пожалуйста, не вспоминайте о годах, - усмехается Фели. - Я чувствую себя сразу такой старой.
- О, что вы! Вы совсем не изменились! Вы выглядите сейчас гораздо моложе… Жалко, что Менанг не сможет повидать вас…
- Менанг? - Фели приподымается на сиденье.
- Да, наша одноклассница… - тут же поясняет Дуардо. - Мы…- Он засмеялся. - Недавно она родила нам шестого ребенка.
- О-о! Поздравляю! - Она пытается улыбнуться. Ей вдруг сразу становится не по себе: и от духоты, и от черепашьего хода машины.
- Вы удивитесь, когда увидите сегодня нашу школу, - снова начинает Дуардо после некоторого молчания. - Она совсем не та, что была прежде.
- Я уверена в этом, - бормочет Фели. - У меня всё как-то не было времени остаться в баррио подольше, когда я приезжала сюда прежде. Всегда такая спешка…
- У меня тоже, к сожалению, не было никогда случая повидаться с вами…
Здание школы оказалось совершенно новым. Она бы его ни за что не узнала. Из окна машины Фели увидела толпу зевак и поспешила надеть темные очки. Нет, она не может больше выносить эти взгляды, видеть эти лица. Пугливые, восхищенные, исполненные благоговения - каких только нет.
Когда Дуардо открывает ей дверцу, она вдруг явственно испытывает ощущение пустоты, которое преследовало её сегодня с самого утра. Ей сразу становится очень одиноко. К глазам подступают слезы. Нет, кажется, она больше не узнаёт своего родного баррио, и баррио больше не знает её…
Примечания:
* Терно (от исп. «тройка») - женский национальный костюм, состоящий из блузки и длинной юбки, сочетающихся по цвету, рисунку и покрою, а также легкой накидки с широкими прозрачными рукавами.
** Баталан - часть кухни деревенского дома, в которой стоит бочонок с водой для умывания.
*** Баррио (от исп. «квартал», «часть города») - административный центр нескольких деревень, волости; также - большая деревня.
(перевод с тагальского и примечания В. Макаренко)