Протодиакон А. Кураев_Как Инквизиция помогла науке (Ч.2)
Предыдущий текст, Часть 1
Призыв лютеран “Только Писание” был протестом не столько против церковных преданий, сколько против раболепствования перед авторитетами языческих философов. Это - меч, направленный не против Иоанна Златоуста, а против Аристотеля и Гермеса Трисмегиста. Не христианские догмы разрушала Реформация и рождающаяся наука, а догмы языческой философии. Ссылка на Аристотеля стала недостаточной.
Итак, пафос христианской Реформации - это призыв к дисциплине ума, воли и чувств. Этот призыв чужд ли науке?
[Spoiler (click to open)]
Общим знаменателем науки и веры в XVI-XVII веках стала идеология аскетизма. Мир, в который выходит Европа из Средневековья (точнее из периода ренессансного кризиса Средневековья) - это мир Реформации. Мир религиозного напряжения.
Реформация в поиске союзников против Рима обратилась к народу. Началась новая волна внутриевропейского миссионерства. И тут оказалось, что обыватель по сути незнаком с христианством. Оказалось, что язычество живет отнюдь не только в кардинальских палатах, но и в крестьянской избе.
Первый отсюда вывод: Европа нуждается в христианских миссионерах не меньше, чем далекий и языческий Китай. А чтобы вести миссию - нужны миссионеры. Священники должны повернуться лицом к народу и стать учителями более, нежели требоисправителями. И тут оказалось, что одни требования предъявлялись к священнику, который лишь повторяет молитвы, записанные за столетия до него в латинском «миссале» («служебнике»), и совсем другие требования надо теперь предъявить к проповеднику и миссионеру [1][11]. Прежде всего церковные иерархи присмотрелись к своим клирикам. И в итоге у инквизиции появилась работа. Между 1560 и 1620 годами в Испании у значительной части инквизиционных трибуналов две трети всех расследуемых ими дел составляли дела самих священников (в целом по стране доля таких расследований составляла 40 процентов) [2][12].
Далее внимание было обращено на доброкачественность веры прихожан. И тут оказалось, что крестьяне в католическом священнике видят скорее мага, чем проповедника и учителя. И раз уж протестантизм отверг авторитет священника - то замену ему крестьянин легче находил в давно знакомой деревенской колдунье, нежели в городском профессоре богословия. Но если в священнике он не видел мистической угрозы, то с колдуньей отношения были сложнее: надежда и опаска тут неразличимо переплетались. Охота до ведьм неизбежно оборачивается охотой на ведьм.
Случайно ли совпадение Реформации и охоты на ведьм? [3][13] Полагаю, что нет. Во всех религиях мира есть память о некоем глубинном и «древнем зле» (во «Властелине колец» его разбудили гномы, слишком глубоко зарывшиеся в пещеры). И все же человек Средневековья чувствовал себя в относительной безопасности от этого зла: церковные святыни и святыньки давали ему чувство мистической безопасности.
Однако новорожденный протестантизм решительно отверг эту привычную оборонительную линию. Для Лютера и Кальвина, для Цвингли и Гоббса признание какого-либо места или образа святыми означает лишь признание их изъятыми из обиходного пользования: смысл слова “святой” “подразумевает не реальное присутствие Бога и Божией благодати в месте или образе, а лишь новое отношение к ним человека благодаря тому, что ту или иную вещь он считает напоминающей ему о Боге. Поэтому для Лютера вода в крещальной купели неотличима от той, что плещется в коровьем пойле (крещальная “вода есть вода, ничуть не лучше качеством той, что пьет корова” [4][14]). Вообще “в картине мира Лютера и Кальвина нет специальных “сакральных” точек ни в пространстве, ни во времени, ибо сакрально все. В этой картине мира нет онтологически более благородных сфер или менее благородных, презренных низов бытия... С кальвинистской точки зрения, например, в выделениях организма запечатлено Творцом не меньше истины, чем в Писании” [5][15]. Для философа это тождество могло означать, что свято - всё. Для более простого человека это означало, что ничего не свято, что крещенская вода обладает защитными свойствами не в большей мере, нежели вода обыденная. А ведь прав был старик Фрейд, утверждая, что самым большим побуждением является не либидо, а потребность в безопасности. Прежние «системы безопасности» были сломаны. Новые появились не сразу.
И - пришел Великий Страх. Интеллектуальная элита Европы открывает для себя мир ночных суеверий народа - мир ведьм. И начинается охота на ведьм. И начинается расцвет инквизиции. И рождается наука.
Ну вот, никак при разговоре о рождении науки не уйти от этого мерзкого слова - «инквизиция». А раз уж речь зашла об инквизиции (а у светских людей всегда речь заходит о ней, стоит лишь упомянуть о Церкви), то задержимся на этой грустной странице церковной истории подольше.
Людей Средневековья постоянно обвиняют в суевериях. Но ведь эти “суеверия” они вычитали не в Библии и не в патристических творениях.... Можно сказать, скорее напротив, христианство долго сопротивлялось народно-языческим страхам.
«Народная вера в ведьм и в их способность околдовывать людей вплоть до 12-13 веков считалась «ложным суеверием». Составители пособия для исповеди - пенитенциалиев или «покаянных книг», распространившихся в Европе с 7 века, рассматривали подобные суеверия своих прихожан как «губительную заразу» и неоспоримое свидетельство утраты «истинной веры», а замеченным в ней полагалась двухлетняя епитимья… Католическая Церковь никогда не была замечена в склонности к телесным наказаниям или казни за колдовство. Даже за вредоносное (смертоносное) колдовство полагалось самое большее 7 лет покаяния на хлебе и воде. Собственно, осуждались не столько возможные последствия колдовских действий, успех которых в глазах Церкви был сомнительным, сколько сама вера в их эффективность, означавшая все то же идолопоклонство» [6][33]. “Колдовство до XV века мы совершенно не встречаем» [7][34]. «Колдовство и ведьмовство - явление не очень старое. Собственно говоря, о ведьмах до XV столетия было как будто бы и вовсе не слыхать» [8][35]. “Колдовство было мало распространено в Средние века, да и к концу XV - началу XVI веков оно не стало слишком популярным. Церковный собор в Валенсии, проходивший в 1248 году, не отнес колдунов к еретикам и постановил, что дело с ними должны иметь только епископы. В случае нежелания покаяться и при упорстве их приговаривали к тюремному заключению на срок, определяемый епископом. Вернар Гун говорил, что Святая палата должна заниматься еретиками, а потому почти во всех случаях, когда колдуны представали перед его трибуналом, он попросту передавал их дела в руки епископских судов... Почти до конца XIV века колдовство считалось исключительным делом Церкви. Светская власть не пыталась ни искоренить, ни терпеть его, а дела колдунов передавались светским судам лишь в редких случаях» [9][36].
Церковные кары для чародеев были мягче того, что могла бы сделать с ними толпа...
Кто разжигал охоту на ведьм, а кто ее сдерживал, видно из обстоятельств, сопутствовавших отмене инквизиции. В России «для конца XIX века в нашем распоряжении есть целая статистика самосудов над колдунами. Изучив 75 упоминаний о волшебстве за 1861-1917 гг., относящихся к великорусским и украинским губерниям, К. Воробец пришла к выводу, что в 48 процентах случаев мир реагировал с «гневом или жестокостью». К числу самых знаменитых случаев относится расправа над вдовой-солдаткой Аграфеной Игнатьевой в деревне Врачевка Тихвинского уезда (1879 г.). Игнатьеву заперли в избу, заколотили окна и подожгли крышу, при чем присутствовало более 300 человек. Как утверждает С. Фрэнк, было трудно обвинить подобных лиц в судебном порядке, поскольку колдовство больше не рассматривалось с правовой точки зрения как преступное деяние, а часто получалось так, что наказывались сами истцы, в то время как колдун оставался на свободе. Как и в случае с конокрадством, крестьяне, столкнувшись с вредоносными чарами и чувствуя, что они не защищены государством, брали дело в свои руки. Следуя этой логике, следует признать, что самосуды возрастали по мере прекращения преследования колдовства сверху… Важно, что наряду с самосудом существовали и традиции организованного преследования снизу, когда крестьяне передавили виновного светским властям» [10][44]. По приговору же суда последнего колдуна в России сожгли за полтора века до этого - в 1736 году (это был симбирский житель Яков Яров, сожженный по приговору Казанской губернской канцелярии. Синод же, не поставленный своевременно в известность, еще и четыре года спустя после казни предлагал не казнить Ярова, чтобы не лишать его возможности покаяния [11][45]).
А вот сценка из Византийской жизни: «В 581 г., в Антиохии некто Анатолий-возница с товарищами был уличен в тайном совершении языческих обрядов. Xристианская полиция еле спасла обвиненных «служителей беса», «оскорбителей Христа" и „колдунов" из рук разъяренной толпы. Сам патриарх Григорий едва оправдался от подозрений в соучастии; народ притих, ожидая примерной казни Анатолия. Но лишь стало известно, что обвиненные присуждены только к ссылке, как народные страсти вспыхнули с новой силой. Когда ссылаемых стали сажать на шкуну, толпа сбила полицейские наряды, овладела шкуной и сожгла ее вместе с осужденными; сам Анатолий был еще на берегу и был отведен снова в тюрьму. Для удовлетворения народа его осудили на смерть от звериных когтей в амфитеатре» [12][46].
Дурно ли происшедшее? - Да. Но нельзя не обратить внимание на распределение ролей в этой трагедии. От церковной ли власти исходит инициатива преследования? [13][47]
Да, преследователи демонизировали своих жертв. Но с точки зрения современных «гуманистов» эти преследователи колдуний были людьми глубоко невежественными. Пусть так - но зачем же тогда нынешние просвещенные авторы учебников и голливудских псевдоисторических фильмов демонизируют своих жертв? А именно - людей Средневековья? Зачем изображать их исчадиями ада, способными на неспровоцированную и крайне жестокую агрессию? Кстати, исчадиями ада в этом смысле полон как раз современный мир: люди, создающие и рассылающие компьютерные вирусы, как раз и демонстрируют любовь к беспримесному злу: они не мстят, а просто причиняют боль заведомо незнакомым им людям.
Гонители ведьм - где бы они ни жили - именно себя считали жертвами. Они пробовали защитить себя от открыто объявленных им угроз. От угрозы «порчи»...
Молва распространяла секреты, выползшие за пределы колдовских кухонь. Ведьмы сами уверяли, что их ничто не берет, что они в огне не горят и в воде не тонут, и что за некоторую плату они могут на любого порчу навести... Ведьмы убедили народ, а затем и иерархов в своей реальности и в своем могуществе - и последовал ответ, последовала реакция общественной самозащиты...
Не только русский бунт «бессмысленен и беспощаден», - но любой. Люди искренно боялись нечисти и верили в реальность вреда от общения с ней. «Суд Линча» в таких случаях вспыхивал сам собою. Инквизиторы же вырывали обвиняемого из рук толпы и предлагали хоть какую-то формальную процедуру расследования, в которой можно было и оправдаться. И оправдывались (как оправдалась, например, от обвинения в колдовстве мать астронома Кеплера).
Интересно читать на одной и той же странице современной газеты - «В эпоху средневековья, когда в Европе полыхали костры инквизиции...» [14][51] и - сообщение о том, что «Молодое поколение одной из кенийской деревушек решило последовать примеру средневековой Европы и устроило облаву на ведьм» [15][52]. При чем здесь «пример Европы»? Помимо того, что вера в порчу универсальна, а сторонников черной магии преследовали всюду, стоит знать и то, что как раз в средневековой Европе «охоты на ведьм» не было.
«Отношение официальной Церкви к народной вере в силу взгляда в раннем Средневековье остается не совсем ясным, так как из Евангелия непонятно, верил ли в нее сам Христос, и теологи этот аспект народных представлений никак не комментируют. Но в народе вера в «дурной глаз» сохранялась на протяжении всего средневековья, что явствует из перечня вопросов, которые приходской священник должен задавать прихожанам на исповеди. «Покаянные книги» ничего не говорят нам о болезнях и несчастьях, происходящих от «сглаза», зато осуждают веру «некоторых женщин» в возможность» взглядом или оговором околдовывать и изводить соседских утят, гусят, цыплят и прочую живность» [16][53].
Полторы тысячи лет понадобилось языческим страхам для того, чтобы пронизать собою церковную этику. Как сказал В. Мелиоранский, «Языческие понятия об отношениях религии к государству оказались во много раз живучее самого язычества» [17][54]. В глазах светских властей колдовство было деянием, которое традиционно - еще с дохристианских времен считалось преступлением. В нем видели не религиозный грех, не сделку с дьяволом, а покушение на жизнь и имущество гражданина. Соответственно, в глазах именно светских властей «колдун подлежал наказанию не за отступление от истинной веры, а за причиненный ущерб… Повторю еще раз: до 9 века светское законодательство упорно делало акцент не на самом факте колдовства, а на степени вреда, наносимого колдуном» [18][55].
И лишь в 14 веке с возможностью «сглаза» соглашаются католические богословы - причем Фома Аквинский при этом ссылается на труды Аристотеля и Авиценны, откуда он выводит, что душа старой женщины чаще бывает исполненной зла, отчего сам взгляд ее становится ядовитым и опасным, особенно для детей (Сумма теологии 1,92,4).
«Первый случай преследования ведьмы произошел в 1498 году» [19][56]. «К 1390 году, несмотря на некоторые попытки Пап удержать дела колдунов в пределах обычных церковных дел, мы видим, как показывают документы, светские суды все чаще признают ересь преступлением, и что епископы с инквизиторами переставали вести суды над колдунами» [20][57].
Массовая же «охота на ведьм» была отнюдь не средневековым феноменом, а ренессансным и даже новоевропейским. Печально знаменитая книга «Молот ведьм» появилась на свет лишь в 1485 г. Разгар «охоты на ведьм» - это середина XVI-начало XVII веков. Это ну никак не «Темные века».
Нет, я не сторонник введения инквизиции. Но и поддерживать антихристианские мифы не считаю нужным...
[1][11] «Католическая церковь не то чтобы находилась в упадке - никто не доказал, что моральное состояние духовенства в 16 веке было хуже, чем в предыдущий период, - но не могла полностью соответствовать все возрастающим требованиям паствы» (Уваров П. Ю. Что стояло за религиозными войнами 16 века? // Французский ежегодник. 2004. Формы религиозности в 15 - начале 19 вв. М., 2004, с. 32).
[2][12] Dedieu J.-P. L’Inquisition. Paris, 1987. pp. 47-48.
[3][13] «Кульминация преследования за колдовство пришлась не на эпоху средневековья, а на период между 1560 и 1630 годами» (Делюмо Ж. История и его религия // Французский ежегодник. 2004. Формы религиозности в 15 - начале 19 вв. М., 2004, сс. 59-60).
[4][14] Цит. по: Косарева Л. М. Социокультурный генезис науки Нового Времени. Философский аспект проблемы. М., 1989, с. 75.
[5][15] Косарева Л. М. Социокультурный генезис науки Нового Времени. Философский аспект проблемы. М., 1989, с. 80. Отсюда: «Обнаружен самый важный для лютеран туалет. Немецкие археологи утверждают, что нашли туалет, в котором Мартин Лютер составил свои знаменитые 95 тезисов, приведших к протестантской Реформации, сообщает "Благовест-инфо" со ссылкой на "Ecclesia" и "Daily Telegraph". Лютер часто намекал, что страдает хроническими запорами, и по этой причине много времени проводил в уборной. Эксперты заявили, что они уже много лет убеждены, что 95 лютеровских тезисов были написаны в клозете, однако не знали, где находился этот объект, пока не нашли каменную конструкцию в остатках флигеля в доме Лютера в Виттенберге. "Это великое открытие, - заявил директор Мемориального фонда Лютера Стефан Рейн. - Отчасти потому, что речь идет о человеке, на чьих текстах мы очень сосредоточены, в то время как земному, стоящему за ними, уделяется мало внимания". "Это место, где родилась Реформация, - отметил далее Рейн. - Лютер сам говорил, что делал свои открытия в клоаке. Мы не имели понятия, где же находилась эта клоака. Теперь понятно, что имел в виду реформатор". 450-летний нужник, который для своего времени был очень совершенным, сделан из каменных блоков и имеет сиденье с отверстием. Внизу находится выгребная яма, соединенная с примитивной канализацией. Профессор Рейн сказал, что Фонд Лютера не будет позволять посетителям его дома, которых в год здесь бывает около 80 тысяч, сидеть в этом туалете. "Сам бы я никогда не решился сделать это", - говорит профессор» ( Время новостей 29. окт. 2004; http://portal-credo.ru/site/?act=news&id=28122&type=view).
[6][33] Арнаутова Ю. А. Колдуны и святые. Антропология болезни в Средние века. Спб., 2004, с. 51.
[7][34] Ли Г. История инквизиции в средние века. Спб., 1912, т. 2. с. 489
[8][35] Орлов М. Н. История сношений человека с дьяволом // Амфитеатров А. В. Дьявол. Орлов М. Н. История сношений человека с дьяволом. Спб., 1992, с. 613.
[9][36] Мейкок А. История инквизиции. М., 2002, сс. 194-196.
[10][44] Лавров А. С. Колдовство и религия в России 1700-1740 гг. М., 2000, сс. 368-369
[11][45] Лавров А. С. Колдовство и религия в России 1700-1740 гг. М., 2000, с. 365.
[12][46] Мелиоранский Б. М. Из лекций по истории и вероучению Древней христианской Церкви (I-VIII в.). Вып. 1. Спб., 1910, с. 90.
[13][47] Государственные (а не церковные) законы Империи (XI век) предписывали следующее: «Колдуны и знахари, которые к вреду людей обращаются к демонам, подлежат казни мечом» (Эклога 17,43)
[14][51] Привалов Д. Увидеть Дубровник - и остаться // Труд. 10.7.98
[15][52] Я тебя напоила антиколдовскою водой // Труд. 10.7.98
[16][53] Арнаутова Ю. А. Колдуны и святые. Антропология болезни в Средние века. Спб., 2004, сс. 51-52 и 84.
[17][54] Мелиоранский Б. М. Из лекций по истории и вероучению Древней христианской Церкви (I-VIII в.). Вып. 1. Спб., 1910, с. 87.
[18][55] Арнаутова Ю. А. Колдуны и святые. Антропология болезни в Средние века. Спб., 2004, сс. 51-52 и 84.
[19][56] Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. Спб., 1914, С. 287.
[20][57] Мейкок А. История инквизиции. М., 2002, сс. 194-196.
Следующий текст, Часть 3