Прекрасное из книги Дугласа Порча
Продолжаю долбить свой перечень книг, намеченных к переводу (озвучен вот здесь: https://bravo055.livejournal.com/43401.html). Кое-что уже сделано, кое что еще в процессе, а что-то я даже не начинал.
Сейчас вернулся к №8 в списке, книге Дугласа Порча - системной научной работе, в которой он разносит на куски основную мейнстримовскую западную концепцию ведения противоповстанческих операций. Взяв за основу исторические примеры (начав с Вандеи), он прослеживает развитие «лучших» практик COIN, очень глубоко и безукоризненно доказывая, что все подходы, основанные на изучении социо-культурного ландшафта, лежащего в основе т.н. «борьбы за умы и сердца», были поначалу неверно интерпретированы, а затем мифологизированы, отлиты в бетоне, что превратило саму концепцию противоповстанчества в вещь в себе, оторванную от реалий.
Ценнейшая работа, один из опорных столпов по теме (наряду с книгой Килкаллена и научной работой Мартина), написанная очень сложным научным языком. Ниже предлагается фрагмент, посвященный французским пионерам COIN на примере завоевания Алжира.
*****
Бюжо прибыл в Алжир уже обученным приемам ведения малых войн, что стало плодом его предыдущей поездки туда в 1836 году, наблюдений за неудачами своих предшественников и, прежде всего, опыта, приобретенного в Пиренейской кампании в борьбе с испанскими partidas. Бюжо советовал своим войскам «забыть о продуманных и драматических сражениях, которые цивилизованные народы ведут друг против друга, и понять, что нетрадиционная тактика - душа этой войны». Успех его малых войн основывался на четырех принципах: мобильность, боевой дух, лидерство и огневая мощь. Стационарные форпосты были заменены разведывательными партиями для выявления сопротивляющегося населения, против которого можно было быстро развернуть войска. Его мобильные колонны нарушали все принципы ведения континентальных войн, но вобрали в себя основные атрибуты успеха в войнах малых - легкие в отношении артиллерийской и тыловой поддержки, безразличные к таким европейским условностям, как обеспечение линий коммуникаций в качестве предварительного условия для ведения наступления, они разделялись и сходились перед лицом превосходящего противника на цели, выявленной по данным разведки. Снаряжение было переделано, и бóльшая часть выкладки пехотинцев была перенесена на мулов, чтобы солдаты могли покрывать бóльшую территорию с бóльшей скоростью. С более легкими и быстрыми силами Бюжо проникал в доселе неприкосновенные племенные убежища с ловкостью и скоростью, которые, как он хвастался, являлись «даже более арабскими, чем у самих арабов». Подобным оперативным идеям суждено было стать основным ремеслом солдат противоповстанческих сил в последующие годы.
Легко представить, как эти более легкие, быстрые и небольшие французские подразделения «захлестнули»[1] войска Абд аль-Кадира настолько, что в 1847 году прославленный арабский вождь был вынужден сдаться французам. И на самом деле, мобильные колонны Бюжо, повторявшие тактику Гоша в Вандее и реализуя то, что Бюжо испытал на Пиренейском полуострове, обычно действовали в унисон, сходясь к цели с разных направлений. К сожалению, даже «рой», - еще один знакомый тактический термин в современном лексиконе противоповстанческой войны (COIN), - не смог заблокировать Абд аль-Кадира вплоть до мая 1843 года, когда, согласно Джону Арквилле, его смала[2] была обнаружена и «наводнена» французскими войсками. Сам вождь арабов находился в другом месте с основной частью своих командиров и бойцов, когда разведывательный отряд мусульманских племен, пребывавших на жаловании у французов, обнаружил лагерь, и предупредили отряд французской кавалерии, которая «набросилась» на него. То, что они «наводнили», являлось лагерем беженцев, состоящим в основном из женщин, детей и их стад - словом, некомбатантов, изгнанных из своих домов в результате непрекращающихся атак Бюжо на мусульманские поселения. Атака роем гражданских лиц - так называемый razzia или, по-другому, рейд - стал при Бюжо стандартной практикой и основой успеха французского завоевания. Поэтому, когда современные специалисты по COIN называют свое ремесло «войной среди людей», они наследуют способ ведения операций, который фактически нацелен на убийство, насилие, обнищание, интернирование и запугивание «людей» с целью лишить сопротивляющихся их базы поддержки и даже вообще каких-либо причин для продолжения жизни.
Применение неизбирательного насилия против некомбатантов противоречило тенденциям континентальной войны, которая рассматривала боевые действия как деятельность, возглавляемую и управляемую профессиональными солдатами для достижения более или менее ограниченных политических целей суверенных национальных государств. Клаузевиц, чья книга «О войне» вышла посмертно в 1832 году, рассматривал повстанцев как непрофессиональных воинов, чьи методы были одновременно и неэффективными, и нецивилизованными. С другой стороны, в последующие годы солдаты малых войн отбросили Клаузевица как неактуального именно потому, что их враги являлись не суверенными государственными образованиями, а дикарями и иноверцами, к которым правила цивилизованной войны не применялись. По прибытии в Африку идеи Клаузевица были объявлены устаревшими, всего лишь теоретической диковинкой межгосударственной войны. «В Европе, как только вы овладеете двумя или тремя крупными городами, вся страна будет вашей, - писал маршал де Кастеллан, защищая рейды Бюжо - Но как в Африке действовать против населения, единственной связью которого с землей являются колышки их палаток?.. Единственный способ - забрать зерно, которое их кормит, стада, которые их одевают. По этой причине мы ведем войну с силосными башнями, войну с крупным рогатым скотом, мы проводим рейды».
Немецкий исследователь Томас Рид рассказывает, как французское завоевание Алжира озадачило европейских стратегов середины века, поскольку оно не вписывалось в наполеоновскую парадигму решающих сражений, а, казалось, приводило лишь к череде безрезультатных столкновений, происходивших в глуши. Французы были втянуты в прасовременную систему ведения войны, традиционно практиковавшуюся среди кочевых североафриканских племен и называвшуюся газия, в ходе которой рейдовые группы забирали скот и другие товары, но обычно оставляли в неприкосновенности женщин и детей. Тактика заключалась в том, чтобы удивить и напугать шумом, но по возможности не убивать никого, чтобы не развязать кровную месть, которая могла продолжаться на протяжении многих поколений.
В 1840-х годах Бюжо адаптировал тактику, но не дух, газии, в стратегию истощения населения и экономической войны, чтобы сломить хребет сопротивлению. Он предложил тактику, которая в последующим будет использоваться в бесчисленных кампаниях по борьбе с повстанцами в виде интернирования, переселения, комендантского часа, коллективных штрафов, сноса домов, контроля за поставками и распределения продовольствия, депортации и так далее. В процессе борьбы с повстанцами французские солдаты рубили фруктовые деревья, разрушали деревни, насиловали женщин и убивали детей. Тотальная война, направленная на подрыв экономических и психологических основ сопротивления и выходящая за рамки любого определения военной необходимости и тем более соблюдения любых признанных военных конвенций, ускорила тенденцию, в соответствии с которой ведение войны за рубежом все больше отходило от европейских норм и практик. Старшие офицеры в некоторых случаях мирились с иными стандартами поведения, поскольку не могли навязать строгую дисциплину войскам, которые, по словам одного из свидетелей завоевания французами алжирского оазиса Заатча в 1848 году, вели себя «как стая бегущих собак, набросившаяся на свою добычу».
«Наводнение» деревень и лагерей коренного населения также давали французским колониальным солдатам дополнительные преимущества. Во-первых, возможность жить за счет земли облегчала логистику, снимала проблемы с линиями коммуникации и делала мобильные колонны по-настоящему мобильными. Во-вторых, захваченное зерно, стада или женщин можно было продать, чтобы поддержать расходы на экспедиции, что стало колониальной интерпретацией наполеоновской максимы о войне, которая питает войну. Заставить войну платить в рамках военно-гражданских отношений той эпохи стало важным, поскольку карательная экспедиция, начатая в 1830 году с краткосрочной целью наказать за дерзость алжирского дея,[3] и насчитывавшая всего около 18000 солдат, к 1846 году превратилась в армию завоевания и оккупации, насчитывавшую почти 108000 человек - от четверти до трети французских военных сил того времени. Критики жаловались, что, хотя Бюжо, возможно, и облегчил свои боевые колонны, руководствуясь логикой, что невозможно провести «половинчатое завоевание», он превратил свою армию в оккупационные силы, слишком большие, чтобы потерпеть неудачу.
В-третьих, тактика разрушения местной экономики, которую один из лейтенантов Бюжо, будущий маршал Франции Жак Леруа де Сент-Арно, назвал «разорением сельской местности», заставляла племена покоряться еще до нападения на них - фактически «разорение» стало любимым тактическим выражением французских солдат в Северной Африке, применяемым к любому человеку или предмету, стоящему на их пути. Наконец, перспектива грабежа привлекала представителей союзных племен и новобранцев в туземные полки под командованием французов, например, в такие, которые и обнаружили смалу Абд аль-Кадира. Таким образом, насилие над гражданскими лицами, лишавшее их средств к существованию, занимало центральное место в малых войнах на фоне имперского завоевания, а колониальные офицеры оправдывали свои методы как необходимое условие для заселения, освоения и, следовательно, «цивилизации» Алжира.
Придя к выводу, что маленькая война в Алжире по факту оказывается мерзкой, жестокой, бесконечной и несовместимой с просвещенным самовосприятием Франции, парламент, тем не менее, оказался бессилен сдержать Бюжо. Прямые приказы он игнорировал. «Я получил вашу записку, - ответил Бюжо военному министру, который приказал ему держаться подальше от Кабилии, горного района на северо-востоке Алжира. - Уже слишком поздно. Мои войска… уже отправились в путь… Если мы добьемся успеха, правительство и Франция получат почет… В противном случае вся ответственность ляжет на меня. Я требую этого». Таким образом, их главный механизм демократического военно-гражданского контроля - бюджетные ограничения - оказался легко подорван воинами-героями малых войн, что имело глубокие последствия для подобных войн в будущем. В 1841 году военный министр согласился ограничить завоевания в качестве условия для утверждения парламентом бюджета Алжира, но уже в следующем году некоторые военные форпосты потребовали финансирования, и их число ежегодно росло. В 1844 году парламент ввел географические ограничения и согласился финансировать только «оборонительные» посты, но такая политика лишь ускорила темпы продвижения Бюжо. Он создал сложную структуру связей с общественностью - еще одну важную особенность военно-гражданских отношений в малых войнах, которая также влияла на профессионализм военных. Он задействовал дружественную прессу для восхваления его операций, дискредитации недоброжелателей, восхваления преимуществ французского правления для колонизированных стран и давления на парламент, чтобы тот признал его свершения. С помощью подобного подхода парламентские усилия по сдерживанию экспансии Бюжо можно было выставить как антипатриотические действия, которые ставили под угрозу жизни французских солдат.
Таким образом, Абд аль-Кадира поставила на колени не тактика «роя», как утверждает Арквилла, а системное разрушение экономики коренного населения и разделение на части мусульманского общества. То, что Арквилла интерпретирует разграбление смалы Абд аль-Кадира как Аустерлиц североафриканской кампании Бюжо, вряд ли удивительно, ведь именно так французы рекламировали это событие в то время. Каллуэлл тоже превозносил рассеивание смалы Абд аль-Кадира как доказательство того, что при правильном исполнении небольшими группами бесстрашных всадников малые войны могут быть и решающими, и дешевыми, - хотя на самом деле la prise de la smala dʼAbd-el-Kader стала лишь частью завоевания и оккупации, продолжавшейся с 1830 по 1962 год. Таким образом, литания жестокости, безжалостного насилия и человеческих страданий, причиненных Бюжо мусульманскому населению Северной Африки, могла быть представлена французской публике как благородная битва, героический и решающий поединок с вражескими бойцами один на один. Тот факт, что грабежом командовал сын короля Луи-Филиппа, герцог дʼОмаль, также представлял собой пропагандистский переворот, информационно-психологический обман для поддержки неуверенного орлеанистского режима. Луи-Филипп заказал художнику Горацию Верне картину наполеоновских размеров в честь события, в котором погибли девять французских солдат, - с таким же названием «La Prise de la smala d’Abd-el-Kader». Хотя картина размером 21 на 5 метров была отмечена в салоне 1845 года, но в качестве информационной операции она не смогла спасти Июльскую монархию, которая в 1848 году присоединилась к своему предшественнику Бурбону в изгнании.
…
Увы, отъезд Абд аль-Кадира не обеспечил Франции завоевания Алжира. Если выразить проблему в терминах Ханны Арендт, Бюжо и ему подобные путали тактическую виртуозность и принудительное насилие с властью, что оказалось «катастрофическим сведением государственных дел к делу властвования». Малые войны, ведущиеся в отсутствие понимания жизнеспособного политического конечного состояния, приемлемого для управляемых [местных жителей], не являлись долгосрочным лекарственным средством. Бюжо понимал, что обратная сторона тактики выжженной земли - это расовая вражда, а поскольку он не питал иллюзий в отношении того, что североафриканские мусульмане когда-либо добровольно согласятся на французскую оккупацию, ценой господства стали вечные репрессии. Мусульмане были низведены поселенцами до статуса маргинальных скваттеров и издольщиков, живущих в условиях апартеида. Французы постоянно подавляли восстания в Алжире на протяжении всего периода французского суверенитета в XX веке. Для победивших революционеров Фронта национального освобождения (ФНО) война за независимость Алжира не разгорелась внезапно в 1954 году, скорее, она была частью тлеющего континуума сопротивления, который они прослеживали до Абд аль-Кадира более чем за столетие до этого.
Это не значит, что французские колониальные солдаты вели себя менее сдержанно, чем их коллеги из других стран. Британский военный XIX века, ветеран Индийского мятежа, Опиумных войн и как минимум двух завоевательных кампаний в Африке сэр Гарнет Уолсли призывал колониальных командиров захватывать то, что враг ценит больше всего. Но в примитивных обществах и государствах часто не было ни армии, которую можно было бы разгромить, ни капитала, который можно было бы уничтожить, ни правителя, которого можно было бы свергнуть одним махом, чтобы сломить сопротивление. Рейды Бюжо были повторены русскими на Кавказе, британцами во время мятежа в Индии (1857) и Второй англо-бурской войны (1899-1901), в ходе Индейских войн в США (1865-1885), а также немцами в Юго-Западной и Восточной Африке на рубеже XX века. Французы также реализовывали их во время завоевания Западного Судана в конце XIX века.
По мнению Изабель В. Халл, эксперта по вопросам эволюции немецких методов борьбы с повстанцами до 1914 года, одна из проблем малых войн заключается в том, что деморализация и разорение коренного населения становятся целью в том случае, когда отсутствие четко идентифицируемых стратегических целей в сочетании с децентрализованным командованием и управлением приводит к расширению оперативных решений, чтобы заполнить вакуум гражданского надзора и неясных целей войны. То, что начинается как узкий фокус на делегировании тактической инициативы в виде приказов на основе боевых задач, переходит в народоцентричный фокус, основанный на расистских предположениях, что «менее развитый, но жестокий» враг оправдывает ответную безжалостность, стандартом которой была тактика голодной войны а-ля Бюжо. Подобная традиция малых войн продолжается и в полевом уставе FM 3-24, в котором повстанцы рассматриваются как не заслуживающие уважения, положенное по законам войны комбатантам. По крайней мере, представление о том, что вражеские комбатанты - это отпрыски дьявольской, фанатично настроенной антицивилизации с промытыми мозгами, усложняет контроль за действиями войск на местах и обеспечение их соответствия цивилизованным стандартам ведения войны.
Жестокость имперского завоевания привела к его расификации,[4] поскольку врага нужно было заклеймить как иноверца, который противится распространению цивилизации. Подобное явление еще больше увеличило разрыв между обычными и малыми войнами. Попытки двадцатого века регламентировать методы и средства ведения войны уходят корнями в век девятнадцатый. Франко-австрийская война 1859 года стала сигналом того, что обычные войны достигли таких масштабов, что требуют наднационального регулирования, что привело к созданию Международного комитета Красного Креста в 1863 году, а затем к принятию Первой Женевской конвенции 1864 года, положившей начало процессу создания категорий защищенных лиц - раненых и лиц, оказывающих им помощь, пленных и гражданского населения - в зонах боевых действий в качестве основы для международного гуманитарного права. Гаагские конференции 1899 и 1907 годов стали ранними попытками создать механизмы регулирования международных споров, ограничения и контроля войны с помощью таких понятий, как различие (между военными и гражданскими лицами), пропорциональность (по отношению к военному преимуществу), военная необходимость (цели должны иметь военную ценность), запрет на использование оружия, которое может причинять чрезмерные страдания, а также определения военных преступлений.
Все эти меры по регулированию обычных военных действий в малых войнах, где никто не считал коренное население или его цивилизации равными западным, оставались лишь на бумаге. Некоторые отмечают, что «меньшие породы без закона», упомянутые в «Последнем песнопении» Редьярда Киплинга 1897 года, относились к немцам, «опьяненным видом силы», или, возможно, даже к итальянцам. Возможно, Киплинг имел в виду, что «бремя белого человека» требует сострадательного завоевания, но солдаты малых войн утверждали, что варварская природа их врагов освобождает белых людей от требования следовать цивилизованным стандартам ведения войны в империи. В лучшем случае имперские подданные могли надеяться на определенную степень защиты после прекращения сопротивления, пусть даже по той причине, что их труд был необходим для того, чтобы сделать колонии прибыльными и пригодными для жизни. Однако, учитывая расовый характер малых войн, это было маловероятно. Даже колониальные солдаты признавали, что завоевание покупалось ценой плачевной дисциплины в частях - в Алжире 1840-х годов офицеры часто были бессильны защитить мусульманское население от бесчинств своих собственных войск, которые рассматривали незападных противников как варваров, неподвластных законам цивилизованной войны.
Северная Африка 1840-х годов стала свидетелем войны не на жизнь, а на смерть, причем ни одна из сторон не просила и не предлагала пощады. Зверства оправдывались как требование отомстить за погибших товарищей и сдержать будущие восстания, тем самым институционализируя конфликт поколений между расами. Бюжо признавал враждебность мусульман в качестве цены своим методам, но рационализировал безжалостность как единственный механизм, способный убедить арабов «принять иго завоевания». Подобное отношение распространилось на все имперские владения. Центральное предположение заключалось в том, что европейское присутствие было в корне нежелательным для коренного населения - хотя меньшинства, неожиданно выдвинувшиеся люди и более слабые племена могли попытаться обратить вторжение себе на пользу - так что военные стали опорой империи, вынужденные непрерывно наводить порядок и умиротворять обиженное население, отягощенное невежеством и религией. «Операции по установлению суверенитета» стали непрерывными - «империализм был войной».
Слабые механизмы гражданского контроля не позволяли управлять Бюжо и Африканской армией. В Париже критики быстро привели в пример издержки алжирского завоевания и оккупации, а также осудили их методы. Многие считали, что целью razzia было обогащение солдат и торговля женщинами, наименее привлекательных из которых можно было просто выкупить, обменять на лошадей или продать. Появившиеся в 1845 году сведения о том, что в рамках кампании по усмирению Абд аль-Кадира армия по меньшей мере в двух случаях удушила сотни мусульман, разведя костры у входов в пещеры, где они искали убежища, вызвали возмущение во Франции, причем не только у левых. Бюжо обвинил мусульман, которые «отказываются принять наш закон», в пресловутых enfumades, а также осудил «глупых филантропов» во Франции, чья гуманитарная забота только поощряет сопротивление и «увековечивает» войну. Он даже осмелился просить о своем увольнении военного министра и своего коллегу-ветерана по Пиренейской войне маршала Сульта - что, конечно же, Сульт не сделал.
…
В сознании колониальных солдат как во Франции, так и в Британии национальные интересы смешивались с политическими потребностями армии, а выживание и управление империей - с военными интересами. В любом случае, такие офицеры, как Сент-Арно, выражали негодование неблагодарностью французов, считавших, что вечные завоевания - это и расход бюджета, и моральная опасность: «Вот мы в Африке, гробим свое здоровье, рискуем жизнью, работаем во славу Франции, а самый неосведомленный наблюдатель может оскорбить нас и оклеветать наши намерения, вменяя нам преступные чувства, которые не принадлежат этому веку и которые не могут принадлежать солдату». В конце XIX века сэр Гарнет Вулсли был так же «удручен» тем, что британская общественность и политики не смогли должным образом оценить «перенесенные тяготы… все боевые марши под палящим Солнцем в пустыне и все тяжелые бои, в которых участвовали [солдаты]». Это стало началом взаимного военно-гражданского недоверия, даже презрения, которое разделяло родину и ее преторианцев за рубежом. После поездки в Алжир в 1846 году Алексис де Токвиль, и сам не большой поклонник мусульман, назвал проект Бюжо по управлению Алжиром как военной колонией «имбецильным». В 1870-х годах Алжир управлялся военными, что, по признанию даже Сент-Арно, позволило tyrannie facile - казни мусульман на основании «подозрений» в том, что они были повстанцами или шпионами, - стать обычным делом, поскольку офицеры утверждали, что гуманные действия будут истолкованы как признак слабости и страха.
Вот почему малые войны как характерная черта колониальных завоеваний должны были иметь катастрофические последствия для военно-гражданских отношений, поскольку солдаты на колониальной окраине применяли жестокую тактику, все более противоречащую правовым ограничениям, организованным для обычных конфликтов и направленным на создание защищенных категорий населения в зонах боевых действий. Солдаты малый войн сговорились саботировать гражданский надзор за военными операциями, который они считали излишним вмешательством и наглым неуважением к военному профессионализму и солдатскому самопожертвованию. Казалось, что малые войны не преследуют никаких видимых национальных целей, а воспринимаются как самоподдерживающиеся конфликты, единственным оправданием которых является желание военных авантюристов вести их во имя чести армии и престижа флага. Правительства, опасавшиеся гнева военно-империалистического альянса, часто были вынуждены соглашаться. При этом таилась угроза, что колониальное насилие вернется на родину во время гражданских беспорядков или даже в качестве обычного средства гражданского контроля.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] В оригинале используется слово swarming - наводнять, заполнять, захлестывать. В контексте данной работы это слово означает тактику «роя», т.е. передвижение самостоятельными группами с последующей одновременной атакой одной цели (объекта) с разных позиций.
[2] Араб. «zmâla» - лагерь больших семей племенных вождей.
[3] Титул, данный правителям Алжира, Триполи и Туниса во время владычества там Османской империи с 1671 года.
[4] Т.е. приписывание политическим событиям, социальным отношениям или общественной деятельности расовой идентичности.