Еще одна последняя дуэль. Часть первая.
Бывают события случайные, внезапные и непредвиденные. А бывает, случаются события подготовленные ходом всей жизни. Есть у меня ощущение, что первые случаются гораздо реже вторых, и то, что ранее называли фатумом, является просто следствием личного стремления, сформированного в сознании индивида его жизненными установками: "посеешь привычку - пожнешь судьбу".
Летом 1836 года Лев Сергеевич Пушкин вновь оказался в безвыходном положении: старший брат выкупил его безотлагательные долги, но не желал оплачивать его кутежи и новые долги. Лев Пушкин вынужден был вновь поступить на военную службу и отправиться на Кавказ; был направлен в Гребенский казачий полк. 29 января 1837 года в результате поединка с Дантесом после полученного ранения в живот умер Александр Пушкин. На его смерть Михаил Лермонтов, гусарский корнет, написал стихи, которые содержали "так много правды и чувства", что многие эти стихи переписывали, пересылали в письмах, передавали, а сами стихи были признаны "непозволительными", и воинским начальством было заведено дело.
Когда я училась в школе, то исторические факты, в том числе и связанные с гибелью Пушкина, с дуэлью, подавались в идеологическом свете, то есть искаженными. Вся дореволюционная история была организована по классовому принципу: за царя - "белые" и против царя - "красные"; а Пушкин - это наше культурное наследие, и разумеется, он был "красным", против царя. А царь всегда во всем плохой, и хорошее делает только, если его заставят борцы! Пушкин "пал, оклеветанный молвой" в неравной схватке, то есть в нечестной борьбе. А раз это так, то значение имеют только те факты и трактовки, которые доказывают, демонстрируют и усиливают эту борьбу Пушкина против царя, или "за народ".
Дореволюционные "красные", разумеется, могли заблуждаться, ибо они в силу исторического развития еще не имели в руках "единственно правильного учения" и идеологии, не имели своим руководителем "партию рабочего класса", следовательно, блуждали в темноте, были слепы, ущербны и недальновидны. В силу этих обстоятельств дореволюционным "красным" это условно прощалось, а "белым" - никогда, и они, "белые", либо осуждались пролетарским судом истории как враги, либо подлежали полному забвению: чего с них взять полезного, если все полезное, то есть награбленное у народа, у них давно взято, экспроприировано, а сами они крепостники, против народа, etc... Так было все в истории просто, такая ясность, такой свет знания был, когда действовала "организующая сила партии"!..
Но все кончилось, настал хаос и сумрак, то есть свобода знания и понимания. Все стало доступно, все факты можно откопать и оценить, понять, выведать. И как же теперь подается все, связанное с дуэлью Пушкина? Так же, как и прежде - искаженно, только теперь каждый искажает факты, как может и хочет. Естественно, что у каждого человека есть свои принципы организации мира, свой мыслительный порядок разума, которым он исследует явления и факты. У меня нет намерения искажать факты, но любой субъект в фактах видит понятный ему смысл и связи.
Когда действует взрослый и дееспособный субъект, мне важно знать сам факт действия как результат волеизъявления, поскольку такой субъект обладает свободой воли. Отсюда неправомерно рассматривать поступки такого субъекта как результат навязывания ему чужой воли. Литературоведы-историки привыкли выдавать Пушкина за вспыльчивого, не владевшего собой субъекта, которому кто-то навязывал свою волю и манипулировал им, как хотел. Лермонтов вообще назвал его "невольником чести", утверждая, что выбора у Пушкина не было, им искусно манипулировали, и он вынужден был принять возов Геккерна на дуэль. Я думаю, что нет большего оскорбления памяти Александра Сергеевича Пушкина, чем выставлять его в подобной роли - роли неразумной жертвы обмана, манипуляции и несмышленного пленника собственных страстей. Да, он был загнан растущими долгами, да, он хотел "покоя и воли", но выбор у него был, и участие в поединке с Дантесом он выбрал добровольно.
Пушкин был вызван Геккерном на дуэль от имени Дантеса. Дуэльный поединок возможен только между равными, и заставить в нем участвовать невозможно. Участники дуэли имеют права и обязанности. Первое право - право принять вызов или отказаться. "Люди светские имеют свой образ мыслей, свои предрассудки, непонятные для другой касты. Каким образом растолкуете вы мирному алеуту поединок двух французских офицеров? Щекотливость их покажется ему чрезвычайно странною, и он чуть ли не будет прав", - писал Александр Пушкин в 1834 году. Объяснять что-то про дуэли современному человеку - это все равно, что объяснять алеуту, всегда жившему в суровом северном краю, про пальмы, джунгли и теплые моря: выслушает и не согласится. Пушкин сам желал этой дуэли, а на дуэли каждый рискует своей жизнью в равной степени. Пистолеты должны быть одинаковыми. Честность и соблюдение условий проведения дуэли обеспечивали доверенные лица участников поединка - секунданты. Что условия были соблюдены, свидетельствовал Константин Данзас, секундант Пушкина, его доверенное лицо. Секундант Дантеса привез пару дуэльных пистолетов, взятых им у Эрнеста де Баранта, сына французского посланника; секундант Пушкина привез дуэльные пистолеты Пушкина, купленные им накануне. Дуэльные пистолеты не требуют пристрелки. Пушкин участвовал в поединке, был ранен и умер в результате ранения.
На смерть Пушкина Михаил Лермонтов написал всем известное стихотворение, за которое он был 18 февраля 1837 года по приказу Бенкендорфа посажен под арест. На письме, отправленном Бенкендорфом Николаю I была наложена личная резолюция императора:
"Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермантова и, буде обнаружатся еще другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого молодого человека и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону".
Дознанием установлено, что поэт Лермонтов пребывает в душевном здравии и в своих объяснениях признается в содеянном так:
"Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей, которые нападали на человека, уже сраженного рукой божией, не сделавшего им никакого зла и некогда ими восхваляемого; и врожденное чувство в душе неопытной защищать всякого невинно осуждаемого зашевелилось во мне еще сильнее по причине болезнию раздраженных нерв... Когда я стал спрашивать, на каких основаниях так громко они восстают против убитого, мне отвечали, вероятно, чтоб придать себе более весу, что высший круг общества такого же мнения. Я удивился. Надо мною смеялись... Когда я написал стихи мои на смерть Пушкина (что, к несчастию, я сделал слишком скоро), то один мой хороший приятель Раевский, слышавший, как и я, многие неправильные обвинения и по необдуманности не видя в стихах моих противного законам, просил у меня их списать; вероятно, он показал их как новость другому, и, таким образом, они разошлись. Я еще не выезжал, и потому не мог вскоре узнать впечатления, произведенного ими, не мог во время их возвратить назад и сжечь. Сам я их никому больше не давал, но отрекаться от них, хотя постиг свою необдуманность, я не мог: правда всегда была моей святыней, и теперь, принося на суд свою повинную голову, я с твердостию прибегаю к ней как единственной защитнице благородного человека перед лицом царя и лицом божиим".
Корнет лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Лермантов".
27 февраля 1837 года опубликован высочайший приказ:
"Корнет лейб-гвардии Гусарского полка Лермантов за сочинение известных стихов высочайшим приказом, сего числа отданным, переведен тем же чином в Нижегородский драгунский полк, а губернский секретарь Раевский арестован на м-ц на гауптвахте, и после того будет отправлен в Олонецкую губернию для употребления на службу по усмотрению тамошнего гражданского губернатора".
"Дело о непозволительных стихах" было прекращено 17 июня 1838 года. Раевский был прощен и с 7 декабря 1838 года ему было дозволено продолжать службу на общих основаниях.
Как только судьба внука была решена, бабушка сразу начала хлопотать об отмене наказания. 18 марта 1837 года Лермонтов отправился на Кавказ через Москву, куда прибыл 23 марта. 21 марта в Москву приехал его однокашник по школе подпрапорщиков Николай Соломонович Мартынов, который следовал на Кавказ волонтером от кавалергардского полка, в котором он служил. В те времена каждый полк должен был отправлять офицеров на Кавказ. Если кто-либо вызывался ехать волонтером или "охотником", то есть добровольно, то его и отправляли, а если же таких желающих не находилось, то офицеры тянули жребий. Два юнкера, обучавшиеся одновременно в одной школе гвардейских подпрапорщиков едут на Кавказ: один, поручик Мартынов, добровольно, волонтером, другой, корнет Лермонтов, по приказанию императора, в наказание за "непозволительные стихи".
В своих воспоминаниях Мартынов писал: "Все мое семейство жило там (в Москве) постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ... В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти каждый день, часто завтракали вместе у Яра; но в свет он мало показывался".
Любой человек имеет родословную, которой он связан с другими поколениями людей, а в свою эпоху - с другими представителями других родов. Род - это история каждого. Чтобы понять себя, каждый должен понять и изучить свой род и принять те родовые черты, которые ему присущи по праву рождения. Разрыв в родословных ведет к отсутствию корневых связей и лишает человека понимания самого себя. Именно это является главным гуманитарным вредом, наносимым человеку самому себе. Поэтому для меня важны и интересны родовые связи тех, кто взаимодействовал в интересующую меня эпоху.
Сводная сестра Сергея Соболевского, Сусанна Александровна Соймонова, выдана была за Николая Дмитриевича Мертваго. Бабушка Николая Дмитриевича Мертваго была Мария Михайловна, дочь Мартынова Михаила Ильича.
Родная сестра Николая Дмитриевича Мертваго, Екатерина Дмитриевна, была выдана за Николая Николаевича Загоскина, родного брата писателя Михаила Николаевича Загоскина. Мать братьев Загоскиных была Наталья Михайловна, дочь Мартынова Михаила Ильича.
Мария Михайловна Мартынова была дочерью от первого брака Михаила Ильича Мартынова с Марией Алексеевной Гурьевой. Родилась она 15 июля 1737 году, выдана замуж за Бориса Федоровича Мартваго 3 ноября 1753 года в Борской крепости. Муж ее, Борис Дмитриевич Мертваго, помещик Алатырского уезда Симбирской губернии, был убит в июле 1774 года во время пугачевского бунта, а страдания жены его, Марии Михайловны, с детьми описаны были впоследствии сыном его, Дмитрием Борисовичем Мертваго.
Наталья Михайловна Мартынова была дочерью Михаила Ильича Мартынова от второго брака с Анной Григорьевной Кривской, умершей 12 января 1770 года, через 17 дней после рождения дочери, по всей вероятности, от родильной горячки. Наталья Михайловна была выдана за богатого помещика Николая Михайловича Загоскина в 1788 году. Дед его был женат на Марфе Андреевне Эссен, дочери пленного шведского генерала, взятого в плен под Нарвой 9 августа 1704 года. Дочь этого генерала Эссена была подарена Петром I второй жене брата царя Марфе Матвеевне, которая крестила шведскую генеральскую дочь и назвала ее Марфой Андреевной. На свадьбе ее с Загоскиным царь Петр был посаженном отцом невесты.
Михаил Ильи Мартынов был женат третьим браком на дочери полковника Ивана Федоровича Нелюбова, Екатерине Ивановне. В этом браке 15 октября 1772 года родился Соломон Михайлович Мартынов. В детстве был помолвлен в дочерью Суворова, которая умерла ребенком. Служил, воевал, вышел в отставку из-за ранения в 1801 году в чине подполковника. Женился 10 сентября 1811 года на Елизавете Михайловне Тарновской, дочери статского советника. От матери своей, Екатерины Ивановны, он получил шкатулку, которой был награжден его двоюродный дед, погибший в Севском походе. Шкатулка, усеянная бриллиантами с надписью "Нюхай из этой нюхательницы и помни Петра" была вручена Мартынову Борису Григорьевичу лично Петром I за участие в усмирении стрелецкого бунта в 1698 году. К сожалению шкатулка эта была утеряна во время бегства семьи Соломона Мартынова из Москвы в 1812 году.
У Марии Михайловны Мертваго был родной брат Алексей Михайлович Мартынов, дочь которого, Наталья Алексеевна, была выдана замуж за помещика Времева, умершего в 1825 году, через два дня после крупного проигрыша в карты на квартире у Александра Александровича Алябьева, что послужило поводом к судебному сначала делу об убийстве, а затем "игрецкому" делу, в результате которого композитор Алябьев был сослан в Тобольск.
У Бориса Федоровича Мертваго, алатырского помещика, убитого в пугачевщину, была дочь, Александра Борисовна, родная сестра Дмитрию Борисовичу Мертваго. У Михаила Ильича Мартынова был племянник, рожденный от его брата Егора Ильича, Петр Егорович Мартынов, который был женат на Александре Борисовне Мертваго, в браке Мартыновой. Сын их, Павел Петрович Мартынов, был генерал-майором, командовал лейб-гвардии Измайловским полком. 14 декабря 1825 года он одним из первых привел свой полк к присяге, за что был пожалован генерал-адьютантом, а в 1833 году был назначен комендантом Петербурга.
Итак, Мария Михайловна Мертваго, Наталья Михайловна Загоскина и Соломон Михайлович Мартынов были детьми одного отца, Михаила Ильича Мартынова, от разных браков.
У Соломона Михайловича и Елизаветы Михайловны Мартыновых был сын Николай Соломонович Мартынов, родившийся 9 октября 1815 года. Он воспитывался в школе гвардейский кавалерийских подпрапорщиков и был выпущен корнетом-кавалергардом в 1834 году. Известен анекдотический случай, связанный со сложными родственными переплетениями между указанными персонами. Комендант Петербурга Павел Петрович Мартынов был сын Александры Борисовны Мартыновой (рожденной Мертваго), двоюродной сестры Николая Соломоновича, который был коменданту Петербурга двоюродным дядей. При этом пятидесятидвухлетний Павел Петрович Мартынов часто посещал своего девятнадцатилетнего дядю, обучающегося в школе гвардейских подпрапорщиков. Император Николай Павлович, зная о протекции коменданта Петербурга юнкеру Мартынову, при посещении школы спросил его о том, кем ему приходится комендант Петербурга. Юнкер Мартынов ответил, что он ему приходится внучатым племянником, чем весьма рассмешил императора.
Николай Соломонович Мартынов был выпущен в 1834 году корнетом кавалергардского полка, в 1836 году он стал поручиком, в 1837 был откомандирован волонтером от кавалергардского полка на Кавказ. В 1839 году был переведен ротмистром Грибенского линейного казачьего полка. В начале 1841 года он подал и вышел в отставку в чине майора.
Родословная Михаила Юрьевича Лермонтова хорошо известна, и ее родоначальником в России был выходец из Шотландии Георг (Юрий) Лермант. Известно, что "В ночь со 2 на 3 октября в Москве (в доме генерал-майора Ф. Н. Толя напротив Красных ворот) в семье капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны, рожденной Арсеньевой, родился Михаил Юрьевич Лермонтов.
Запись под № 25 в 1-й части метрической книги церкви Трех святителей у Красных ворот за 1814 год".
Ветвь прямых предков поэта Лермонтова (фамилия довольно долго писалась Лермантов) отделилась на поколении его прадеда, и сам он был единственным, кто мог эту ветвь продолжить, но как известно, не смог, не продолжил: было нечто в его характере, что не позволило ему оставить потомков. А другая ветвь была плодовита, и ее представители служили России верой и правдой. Поэт Михаил Юрьевич Лермонтов был единственным сыном единственного сына Лермонтовых и единственной дочери Арсеньевой, а потом стал единственным внуком бабушки Арсеньевой (рожденной Столыпиной). Через бабушку Столыпину Михаил Лермонтов является троюродным братом Петру Аркадьевичу Столыпину, то есть мать Лермонтова и отец Столыпина были двоюродными родственниками. Бабушка буквально не могла надышаться им и всю жизнь способствовала вседозволенности и безнаказанности, которые сопровождали ее любимого внука-гусара). Ее так охарактеризовала графиня Ростопчина в своих стихах к Лермонтову, уехавшему служить на Кавказ весной 1841 года:
Но есть заступница родная
С заслугою преклонных лет,-
Она ему конец всех бед
У неба вымолит, рыдая!
Бабушка Елизавета Алексеевна Арсеньева готова была рыдать и молить всех, вплоть до Государя, чтобы ее Мишель никогда не нес наказания за свои поступки. Едва ли это можно назвать иначе, чем худший метод воспитания. Через бабушку свою и Столыпиных Лермонтов был приближен к знати. Отец же его был мелким помещиком без средств. Через свои связи
со Столыпиными Лермонтов попал сначала в пансион при Московском университете, затем в университет, а затем и в школу гвардейских подпрапорщиков.
Курс в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров для получения офицерского звания предполагал обучение в течение двух лет. Лермонтов окончил школу в 1834 году и был выпущен в лейб гвардии гусарский полк.
Лермонтов был знаком с детьми Соломона Михайловича Мартынова еще со времен, когда он обучался в пансионе при Московском университете.
Итак,10 апреля 1837 года Лермонтов выехал из Москвы в Ставрополь, куда прибыл "простудившись". По этой причине он был отправлен в Пятигорск для лечения водами. Известно, что в июне, июле и начале августа, примерно по 5 августа Лермонтов был все еще в Пятигорске, где для избавления от болезни принял не менее 60 минеральных ванн. Сам он писал о своем пребывании так: "...я теперь на водах, пью и принимаю ванны, в общем живу совсем как утка... У меня здесь очень славная квартира; из моего окна я вижу каждое утро всю цепь снеговых гор и Эльбрус. Я каждый день брожу по горам, и только это укрепило мои ноги; я только и делаю, что хожу; ни жара, ни дождь меня не останавливают... но... как только я выздоровлю, я отправлюсь в осеннюю экспедицию против черкесов в ту пору, когда здесь будет император". как видно, ссылка на Кавказ была не сильно обременительна для Лермонтова. В Пятигорске же в это время лечение принимает отец Мартынова, Соломон Михайлович, в сопровождении всего семейства.
Параллельность судеб Мартынова и Лермонтова показывает то, насколько по-разному жили люди, имевшие одни и те же возможности. Люди одного сословия, близкого круга, знакомые с юности, обучались в одной школе гвардейских подпрапорщиков, выпустившиеся в полки в одном звании, но служившие совсем по-разному, иначе относились к жизни и долгу: один вместо службы едет на воды в Пятигорск, другой к месту службы и участвует в боях.
Одновременно с лечением Мишеля на водах в Пятигорске работает механизм хлопот, запущенный бабушкой, все пишут и хлопочут, чтобы Лермонтову наказание за стихи было отменено и он вернулся к службе в Петербурге: "Тетушке Елизавете Алексеевне (Арсеньевой) скажи, что граф А. Ф. Орлов сказал мне, что Михайло Юрьевич будет наверное прощен в бытность государя в Анапе, что граф Бенкендорф два раза об этом к нему писал и во второй раз просил доложить государю, что прощение этого молодого человека он примет за личную себе награду; после этого, кажется, нельзя сомневаться, что последует милостивая резолюция". Сатрапы, что скажешь!)
Согласно документам, в отряд Нижегородского драгунского полка Лермонтов отправился только осенью. Достоверно известно, что до 28 сентября Лермонтов в отряд не прибыл.
Через Ставрополь и укрепление Ольгинское он едет в Тамань, чтобы оттуда отправиться в Анапу или Геленджик, где находился отряд генерала Вельяминова, готовившийся к встрече Николая I. В Тамани он задерживается, а потом вновь возвращается в Ольгинское, поскольку нет надобности больше ехать в Анапу - экспедиция на 1837 год закончена.
В отряде генерала Вельяминова находился и Николай Соломонович Мартынов. При отъезде из Пятигорска сестры Мартынова приготовили большой пакет с письмами, чтобы Лермонтов передал его Николаю Мартынову при встрече. Когда пакет уже был готов к отправке, домашними было предложено и отцу, Соломону Михайловичу, тоже написать что-нибудь сыну. Он взял пакет и ушел в кабинет. Поразмыслив, он не стал ничего писать, а только вложил в пакет 300 рублей и запечатал его. После этого пакет был передан Лермонтову для вручения его Мартынову при личной встрече в отряде.
"Государь император высочайше повелеть соизволил отменить" второй период экспедиции отряда генерала Вельяминова, а к участию в первой экспедиции в Большую Чечню Лермонтов не успел, поскольку лечился, гулял по горам и принимал ванны в Пятигорске. С Николаем Мартыновым Лермонтов встретился в укреплении Ольгинское, однако пакета с письмами от родных из Пятигорска не передал, но передал деньги 300 рублей.
5 октября 1837 года Николай Мартынов в письме из Екатеринодара пишет отцу: "Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил; но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собой разумеется, отдал мне свои". Семья Мартыновых в недоумении: Лермонтов не знал о вложенных в пакет деньгах.
Лермонтову предписано выехать в Тифлис, в распоряжение полка. Он, не спеша, поехал к месту назначения. Приехав в Ставрополь, он не торопился и до 22 октября оставался в Ставрополе. Император успел прибыть в Тифлис, а Лермонтов - нет. 10 октября на Дидубийском поле под Тифлисом Николай I произвел смотр войсковым частям Кавказского корпуса, среди которых были четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка, найденные царем в отличном состоянии. Предполагалось, что на этом смотре должен был быть и Лермонтов, но нет ни каких войсковых документов, подтверждающих факт его приезда в Тифлис, но есть документы, подтверждающие его присутствие в Ставрополе. Однако это не важно, поскольку в судьбе Лермонтова хлопоты бабушки имеют больше веса, нежели военная дисциплина и доблесть, и в Тифлисе 11 октября 1837 года отдан высочайший приказ по кавалерии о переводе "прапорщика Лермантова лейб-гвардии в Гродненский гусарский полк корнетом". Лермонтов в Нижегородском драгунском полку все еще продолжал числиться до 25 ноября, и для прибытия в распоряжение полка отправился за казенный счет из Ставрополя в Закавказье, в Тифлис. В этой поездке Лермонтов познакомился и подружился со Львом Сергеевичем Пушкиным, с Александром Одоевским, с Данзасом, сосланным за участие в дуэли Пушкина с Дантесом, с сосланными на Кавказ декабристами.
6 ноября 1837 года мать Николая Мартынова, Елизавета Михайловна, пишет сыну письмо из Москвы, куда семья Мартыновых вернулась после лечения Соломона Михайловича. В своем письме она сетует на пропажу писем, посланных с Лермонтовым, и обвиняет Лермонтова в том, что эти письма он распечатал и прочел:
"Я так тревожусь за тебя, мой добрый друг, и буду счастлива и спокойна лишь по твоем возвращении. Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что на самом деле тебе пришлось бы читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: "при сей верной оказии". После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте; по крайней мере останется уверенность, что тебя не прочтут".
Причина полной уверенности Мартыновых, что Лермонтов вскрыл пакет, отправленный ими Николаю Соломоновичу, весьма прозрачна: Лермонтов при встрече отдал Николаю Мартынову деньги 300 рублей, но сам Лермонтов мог узнать, что в пакете есть 300 рублей, только вскрыв пакет, поскольку кроме отца, вложившего эти деньги в пакет и сразу запечатавшего его, никто об отправленных в этом пакете деньгах не знал.
3 января 1838 года Лермонтов, следуя в Петербург, прибыл в Москву. Во второй половине января он прибыл в Петербург, а 26 февраля он прибыл к месту службы в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, расположенный в Новгородской губернии. Но уже 25 марта 1838 года Военный министр А. И. Чернышев получил представление шефа жандармов А. X. Бенкендорфа за № 1647 от 24 марта 1838 года о прощении Лермонтова и переводе его в лейб-гвардии Гусарский полк. Трудно все это назвать наказанием, а Лермонтова поэтом, пострадавшим "за правду".
В отношении говорилось: "Родная бабка его, вдова гвардии поручика Арсеньева, огорченная невозможностию беспрерывно видеть его, ибо по старости своей она уже не в состоянии переехать в Новгород, осмеливается всеподданейше повергнуть к стонам его императорского величества просьбу свою... о переводе внука ее лейб-гвардии в Гусарский полк..., я имею честь покорнейше просить... в особенное, личное мое одолжение испросить у государя императора к празднику св. Пасхи всемилостивейшее совершенное прощение корнету Лермонтову".
14 мая 1838 года Лермонтов прибыл в лейб-гвардии Гусарский полк, расквартированный под Царским Селом. По характеристике Михаила Николаевича Лонгинова, лично знавшего и посещавшего Лермонтова в Царском Селе во время его службы там, "Лермонтов был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнении обязанностей тогдашнего гвардейского офицера". Михаил Лонгинов в своих воспоминаниях и исследованиях никогда не опускался до несправедливых, то есть не основанных на фактах, суждений.
Летом 1836 года Лев Сергеевич Пушкин вновь оказался в безвыходном положении: старший брат выкупил его безотлагательные долги, но не желал оплачивать его кутежи и новые долги. Лев Пушкин вынужден был вновь поступить на военную службу и отправиться на Кавказ; был направлен в Гребенский казачий полк. 29 января 1837 года в результате поединка с Дантесом после полученного ранения в живот умер Александр Пушкин. На его смерть Михаил Лермонтов, гусарский корнет, написал стихи, которые содержали "так много правды и чувства", что многие эти стихи переписывали, пересылали в письмах, передавали, а сами стихи были признаны "непозволительными", и воинским начальством было заведено дело.
Когда я училась в школе, то исторические факты, в том числе и связанные с гибелью Пушкина, с дуэлью, подавались в идеологическом свете, то есть искаженными. Вся дореволюционная история была организована по классовому принципу: за царя - "белые" и против царя - "красные"; а Пушкин - это наше культурное наследие, и разумеется, он был "красным", против царя. А царь всегда во всем плохой, и хорошее делает только, если его заставят борцы! Пушкин "пал, оклеветанный молвой" в неравной схватке, то есть в нечестной борьбе. А раз это так, то значение имеют только те факты и трактовки, которые доказывают, демонстрируют и усиливают эту борьбу Пушкина против царя, или "за народ".
Дореволюционные "красные", разумеется, могли заблуждаться, ибо они в силу исторического развития еще не имели в руках "единственно правильного учения" и идеологии, не имели своим руководителем "партию рабочего класса", следовательно, блуждали в темноте, были слепы, ущербны и недальновидны. В силу этих обстоятельств дореволюционным "красным" это условно прощалось, а "белым" - никогда, и они, "белые", либо осуждались пролетарским судом истории как враги, либо подлежали полному забвению: чего с них взять полезного, если все полезное, то есть награбленное у народа, у них давно взято, экспроприировано, а сами они крепостники, против народа, etc... Так было все в истории просто, такая ясность, такой свет знания был, когда действовала "организующая сила партии"!..
Но все кончилось, настал хаос и сумрак, то есть свобода знания и понимания. Все стало доступно, все факты можно откопать и оценить, понять, выведать. И как же теперь подается все, связанное с дуэлью Пушкина? Так же, как и прежде - искаженно, только теперь каждый искажает факты, как может и хочет. Естественно, что у каждого человека есть свои принципы организации мира, свой мыслительный порядок разума, которым он исследует явления и факты. У меня нет намерения искажать факты, но любой субъект в фактах видит понятный ему смысл и связи.
Когда действует взрослый и дееспособный субъект, мне важно знать сам факт действия как результат волеизъявления, поскольку такой субъект обладает свободой воли. Отсюда неправомерно рассматривать поступки такого субъекта как результат навязывания ему чужой воли. Литературоведы-историки привыкли выдавать Пушкина за вспыльчивого, не владевшего собой субъекта, которому кто-то навязывал свою волю и манипулировал им, как хотел. Лермонтов вообще назвал его "невольником чести", утверждая, что выбора у Пушкина не было, им искусно манипулировали, и он вынужден был принять возов Геккерна на дуэль. Я думаю, что нет большего оскорбления памяти Александра Сергеевича Пушкина, чем выставлять его в подобной роли - роли неразумной жертвы обмана, манипуляции и несмышленного пленника собственных страстей. Да, он был загнан растущими долгами, да, он хотел "покоя и воли", но выбор у него был, и участие в поединке с Дантесом он выбрал добровольно.
Пушкин был вызван Геккерном на дуэль от имени Дантеса. Дуэльный поединок возможен только между равными, и заставить в нем участвовать невозможно. Участники дуэли имеют права и обязанности. Первое право - право принять вызов или отказаться. "Люди светские имеют свой образ мыслей, свои предрассудки, непонятные для другой касты. Каким образом растолкуете вы мирному алеуту поединок двух французских офицеров? Щекотливость их покажется ему чрезвычайно странною, и он чуть ли не будет прав", - писал Александр Пушкин в 1834 году. Объяснять что-то про дуэли современному человеку - это все равно, что объяснять алеуту, всегда жившему в суровом северном краю, про пальмы, джунгли и теплые моря: выслушает и не согласится. Пушкин сам желал этой дуэли, а на дуэли каждый рискует своей жизнью в равной степени. Пистолеты должны быть одинаковыми. Честность и соблюдение условий проведения дуэли обеспечивали доверенные лица участников поединка - секунданты. Что условия были соблюдены, свидетельствовал Константин Данзас, секундант Пушкина, его доверенное лицо. Секундант Дантеса привез пару дуэльных пистолетов, взятых им у Эрнеста де Баранта, сына французского посланника; секундант Пушкина привез дуэльные пистолеты Пушкина, купленные им накануне. Дуэльные пистолеты не требуют пристрелки. Пушкин участвовал в поединке, был ранен и умер в результате ранения.
На смерть Пушкина Михаил Лермонтов написал всем известное стихотворение, за которое он был 18 февраля 1837 года по приказу Бенкендорфа посажен под арест. На письме, отправленном Бенкендорфом Николаю I была наложена личная резолюция императора:
"Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермантова и, буде обнаружатся еще другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого молодого человека и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону".
Дознанием установлено, что поэт Лермонтов пребывает в душевном здравии и в своих объяснениях признается в содеянном так:
"Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей, которые нападали на человека, уже сраженного рукой божией, не сделавшего им никакого зла и некогда ими восхваляемого; и врожденное чувство в душе неопытной защищать всякого невинно осуждаемого зашевелилось во мне еще сильнее по причине болезнию раздраженных нерв... Когда я стал спрашивать, на каких основаниях так громко они восстают против убитого, мне отвечали, вероятно, чтоб придать себе более весу, что высший круг общества такого же мнения. Я удивился. Надо мною смеялись... Когда я написал стихи мои на смерть Пушкина (что, к несчастию, я сделал слишком скоро), то один мой хороший приятель Раевский, слышавший, как и я, многие неправильные обвинения и по необдуманности не видя в стихах моих противного законам, просил у меня их списать; вероятно, он показал их как новость другому, и, таким образом, они разошлись. Я еще не выезжал, и потому не мог вскоре узнать впечатления, произведенного ими, не мог во время их возвратить назад и сжечь. Сам я их никому больше не давал, но отрекаться от них, хотя постиг свою необдуманность, я не мог: правда всегда была моей святыней, и теперь, принося на суд свою повинную голову, я с твердостию прибегаю к ней как единственной защитнице благородного человека перед лицом царя и лицом божиим".
Корнет лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Лермантов".
27 февраля 1837 года опубликован высочайший приказ:
"Корнет лейб-гвардии Гусарского полка Лермантов за сочинение известных стихов высочайшим приказом, сего числа отданным, переведен тем же чином в Нижегородский драгунский полк, а губернский секретарь Раевский арестован на м-ц на гауптвахте, и после того будет отправлен в Олонецкую губернию для употребления на службу по усмотрению тамошнего гражданского губернатора".
"Дело о непозволительных стихах" было прекращено 17 июня 1838 года. Раевский был прощен и с 7 декабря 1838 года ему было дозволено продолжать службу на общих основаниях.
Как только судьба внука была решена, бабушка сразу начала хлопотать об отмене наказания. 18 марта 1837 года Лермонтов отправился на Кавказ через Москву, куда прибыл 23 марта. 21 марта в Москву приехал его однокашник по школе подпрапорщиков Николай Соломонович Мартынов, который следовал на Кавказ волонтером от кавалергардского полка, в котором он служил. В те времена каждый полк должен был отправлять офицеров на Кавказ. Если кто-либо вызывался ехать волонтером или "охотником", то есть добровольно, то его и отправляли, а если же таких желающих не находилось, то офицеры тянули жребий. Два юнкера, обучавшиеся одновременно в одной школе гвардейских подпрапорщиков едут на Кавказ: один, поручик Мартынов, добровольно, волонтером, другой, корнет Лермонтов, по приказанию императора, в наказание за "непозволительные стихи".
В своих воспоминаниях Мартынов писал: "Все мое семейство жило там (в Москве) постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ... В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти каждый день, часто завтракали вместе у Яра; но в свет он мало показывался".
Любой человек имеет родословную, которой он связан с другими поколениями людей, а в свою эпоху - с другими представителями других родов. Род - это история каждого. Чтобы понять себя, каждый должен понять и изучить свой род и принять те родовые черты, которые ему присущи по праву рождения. Разрыв в родословных ведет к отсутствию корневых связей и лишает человека понимания самого себя. Именно это является главным гуманитарным вредом, наносимым человеку самому себе. Поэтому для меня важны и интересны родовые связи тех, кто взаимодействовал в интересующую меня эпоху.
Сводная сестра Сергея Соболевского, Сусанна Александровна Соймонова, выдана была за Николая Дмитриевича Мертваго. Бабушка Николая Дмитриевича Мертваго была Мария Михайловна, дочь Мартынова Михаила Ильича.
Родная сестра Николая Дмитриевича Мертваго, Екатерина Дмитриевна, была выдана за Николая Николаевича Загоскина, родного брата писателя Михаила Николаевича Загоскина. Мать братьев Загоскиных была Наталья Михайловна, дочь Мартынова Михаила Ильича.
Мария Михайловна Мартынова была дочерью от первого брака Михаила Ильича Мартынова с Марией Алексеевной Гурьевой. Родилась она 15 июля 1737 году, выдана замуж за Бориса Федоровича Мартваго 3 ноября 1753 года в Борской крепости. Муж ее, Борис Дмитриевич Мертваго, помещик Алатырского уезда Симбирской губернии, был убит в июле 1774 года во время пугачевского бунта, а страдания жены его, Марии Михайловны, с детьми описаны были впоследствии сыном его, Дмитрием Борисовичем Мертваго.
Наталья Михайловна Мартынова была дочерью Михаила Ильича Мартынова от второго брака с Анной Григорьевной Кривской, умершей 12 января 1770 года, через 17 дней после рождения дочери, по всей вероятности, от родильной горячки. Наталья Михайловна была выдана за богатого помещика Николая Михайловича Загоскина в 1788 году. Дед его был женат на Марфе Андреевне Эссен, дочери пленного шведского генерала, взятого в плен под Нарвой 9 августа 1704 года. Дочь этого генерала Эссена была подарена Петром I второй жене брата царя Марфе Матвеевне, которая крестила шведскую генеральскую дочь и назвала ее Марфой Андреевной. На свадьбе ее с Загоскиным царь Петр был посаженном отцом невесты.
Михаил Ильи Мартынов был женат третьим браком на дочери полковника Ивана Федоровича Нелюбова, Екатерине Ивановне. В этом браке 15 октября 1772 года родился Соломон Михайлович Мартынов. В детстве был помолвлен в дочерью Суворова, которая умерла ребенком. Служил, воевал, вышел в отставку из-за ранения в 1801 году в чине подполковника. Женился 10 сентября 1811 года на Елизавете Михайловне Тарновской, дочери статского советника. От матери своей, Екатерины Ивановны, он получил шкатулку, которой был награжден его двоюродный дед, погибший в Севском походе. Шкатулка, усеянная бриллиантами с надписью "Нюхай из этой нюхательницы и помни Петра" была вручена Мартынову Борису Григорьевичу лично Петром I за участие в усмирении стрелецкого бунта в 1698 году. К сожалению шкатулка эта была утеряна во время бегства семьи Соломона Мартынова из Москвы в 1812 году.
У Марии Михайловны Мертваго был родной брат Алексей Михайлович Мартынов, дочь которого, Наталья Алексеевна, была выдана замуж за помещика Времева, умершего в 1825 году, через два дня после крупного проигрыша в карты на квартире у Александра Александровича Алябьева, что послужило поводом к судебному сначала делу об убийстве, а затем "игрецкому" делу, в результате которого композитор Алябьев был сослан в Тобольск.
У Бориса Федоровича Мертваго, алатырского помещика, убитого в пугачевщину, была дочь, Александра Борисовна, родная сестра Дмитрию Борисовичу Мертваго. У Михаила Ильича Мартынова был племянник, рожденный от его брата Егора Ильича, Петр Егорович Мартынов, который был женат на Александре Борисовне Мертваго, в браке Мартыновой. Сын их, Павел Петрович Мартынов, был генерал-майором, командовал лейб-гвардии Измайловским полком. 14 декабря 1825 года он одним из первых привел свой полк к присяге, за что был пожалован генерал-адьютантом, а в 1833 году был назначен комендантом Петербурга.
Итак, Мария Михайловна Мертваго, Наталья Михайловна Загоскина и Соломон Михайлович Мартынов были детьми одного отца, Михаила Ильича Мартынова, от разных браков.
У Соломона Михайловича и Елизаветы Михайловны Мартыновых был сын Николай Соломонович Мартынов, родившийся 9 октября 1815 года. Он воспитывался в школе гвардейский кавалерийских подпрапорщиков и был выпущен корнетом-кавалергардом в 1834 году. Известен анекдотический случай, связанный со сложными родственными переплетениями между указанными персонами. Комендант Петербурга Павел Петрович Мартынов был сын Александры Борисовны Мартыновой (рожденной Мертваго), двоюродной сестры Николая Соломоновича, который был коменданту Петербурга двоюродным дядей. При этом пятидесятидвухлетний Павел Петрович Мартынов часто посещал своего девятнадцатилетнего дядю, обучающегося в школе гвардейских подпрапорщиков. Император Николай Павлович, зная о протекции коменданта Петербурга юнкеру Мартынову, при посещении школы спросил его о том, кем ему приходится комендант Петербурга. Юнкер Мартынов ответил, что он ему приходится внучатым племянником, чем весьма рассмешил императора.
Николай Соломонович Мартынов был выпущен в 1834 году корнетом кавалергардского полка, в 1836 году он стал поручиком, в 1837 был откомандирован волонтером от кавалергардского полка на Кавказ. В 1839 году был переведен ротмистром Грибенского линейного казачьего полка. В начале 1841 года он подал и вышел в отставку в чине майора.
Родословная Михаила Юрьевича Лермонтова хорошо известна, и ее родоначальником в России был выходец из Шотландии Георг (Юрий) Лермант. Известно, что "В ночь со 2 на 3 октября в Москве (в доме генерал-майора Ф. Н. Толя напротив Красных ворот) в семье капитана Юрия Петровича Лермонтова и Марии Михайловны, рожденной Арсеньевой, родился Михаил Юрьевич Лермонтов.
Запись под № 25 в 1-й части метрической книги церкви Трех святителей у Красных ворот за 1814 год".
Ветвь прямых предков поэта Лермонтова (фамилия довольно долго писалась Лермантов) отделилась на поколении его прадеда, и сам он был единственным, кто мог эту ветвь продолжить, но как известно, не смог, не продолжил: было нечто в его характере, что не позволило ему оставить потомков. А другая ветвь была плодовита, и ее представители служили России верой и правдой. Поэт Михаил Юрьевич Лермонтов был единственным сыном единственного сына Лермонтовых и единственной дочери Арсеньевой, а потом стал единственным внуком бабушки Арсеньевой (рожденной Столыпиной). Через бабушку Столыпину Михаил Лермонтов является троюродным братом Петру Аркадьевичу Столыпину, то есть мать Лермонтова и отец Столыпина были двоюродными родственниками. Бабушка буквально не могла надышаться им и всю жизнь способствовала вседозволенности и безнаказанности, которые сопровождали ее любимого внука-гусара). Ее так охарактеризовала графиня Ростопчина в своих стихах к Лермонтову, уехавшему служить на Кавказ весной 1841 года:
Но есть заступница родная
С заслугою преклонных лет,-
Она ему конец всех бед
У неба вымолит, рыдая!
Бабушка Елизавета Алексеевна Арсеньева готова была рыдать и молить всех, вплоть до Государя, чтобы ее Мишель никогда не нес наказания за свои поступки. Едва ли это можно назвать иначе, чем худший метод воспитания. Через бабушку свою и Столыпиных Лермонтов был приближен к знати. Отец же его был мелким помещиком без средств. Через свои связи
со Столыпиными Лермонтов попал сначала в пансион при Московском университете, затем в университет, а затем и в школу гвардейских подпрапорщиков.
Курс в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров для получения офицерского звания предполагал обучение в течение двух лет. Лермонтов окончил школу в 1834 году и был выпущен в лейб гвардии гусарский полк.
Лермонтов был знаком с детьми Соломона Михайловича Мартынова еще со времен, когда он обучался в пансионе при Московском университете.
Итак,10 апреля 1837 года Лермонтов выехал из Москвы в Ставрополь, куда прибыл "простудившись". По этой причине он был отправлен в Пятигорск для лечения водами. Известно, что в июне, июле и начале августа, примерно по 5 августа Лермонтов был все еще в Пятигорске, где для избавления от болезни принял не менее 60 минеральных ванн. Сам он писал о своем пребывании так: "...я теперь на водах, пью и принимаю ванны, в общем живу совсем как утка... У меня здесь очень славная квартира; из моего окна я вижу каждое утро всю цепь снеговых гор и Эльбрус. Я каждый день брожу по горам, и только это укрепило мои ноги; я только и делаю, что хожу; ни жара, ни дождь меня не останавливают... но... как только я выздоровлю, я отправлюсь в осеннюю экспедицию против черкесов в ту пору, когда здесь будет император". как видно, ссылка на Кавказ была не сильно обременительна для Лермонтова. В Пятигорске же в это время лечение принимает отец Мартынова, Соломон Михайлович, в сопровождении всего семейства.
Параллельность судеб Мартынова и Лермонтова показывает то, насколько по-разному жили люди, имевшие одни и те же возможности. Люди одного сословия, близкого круга, знакомые с юности, обучались в одной школе гвардейских подпрапорщиков, выпустившиеся в полки в одном звании, но служившие совсем по-разному, иначе относились к жизни и долгу: один вместо службы едет на воды в Пятигорск, другой к месту службы и участвует в боях.
Одновременно с лечением Мишеля на водах в Пятигорске работает механизм хлопот, запущенный бабушкой, все пишут и хлопочут, чтобы Лермонтову наказание за стихи было отменено и он вернулся к службе в Петербурге: "Тетушке Елизавете Алексеевне (Арсеньевой) скажи, что граф А. Ф. Орлов сказал мне, что Михайло Юрьевич будет наверное прощен в бытность государя в Анапе, что граф Бенкендорф два раза об этом к нему писал и во второй раз просил доложить государю, что прощение этого молодого человека он примет за личную себе награду; после этого, кажется, нельзя сомневаться, что последует милостивая резолюция". Сатрапы, что скажешь!)
Согласно документам, в отряд Нижегородского драгунского полка Лермонтов отправился только осенью. Достоверно известно, что до 28 сентября Лермонтов в отряд не прибыл.
Через Ставрополь и укрепление Ольгинское он едет в Тамань, чтобы оттуда отправиться в Анапу или Геленджик, где находился отряд генерала Вельяминова, готовившийся к встрече Николая I. В Тамани он задерживается, а потом вновь возвращается в Ольгинское, поскольку нет надобности больше ехать в Анапу - экспедиция на 1837 год закончена.
В отряде генерала Вельяминова находился и Николай Соломонович Мартынов. При отъезде из Пятигорска сестры Мартынова приготовили большой пакет с письмами, чтобы Лермонтов передал его Николаю Мартынову при встрече. Когда пакет уже был готов к отправке, домашними было предложено и отцу, Соломону Михайловичу, тоже написать что-нибудь сыну. Он взял пакет и ушел в кабинет. Поразмыслив, он не стал ничего писать, а только вложил в пакет 300 рублей и запечатал его. После этого пакет был передан Лермонтову для вручения его Мартынову при личной встрече в отряде.
"Государь император высочайше повелеть соизволил отменить" второй период экспедиции отряда генерала Вельяминова, а к участию в первой экспедиции в Большую Чечню Лермонтов не успел, поскольку лечился, гулял по горам и принимал ванны в Пятигорске. С Николаем Мартыновым Лермонтов встретился в укреплении Ольгинское, однако пакета с письмами от родных из Пятигорска не передал, но передал деньги 300 рублей.
5 октября 1837 года Николай Мартынов в письме из Екатеринодара пишет отцу: "Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил; но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме, также пропали; но он, само собой разумеется, отдал мне свои". Семья Мартыновых в недоумении: Лермонтов не знал о вложенных в пакет деньгах.
Лермонтову предписано выехать в Тифлис, в распоряжение полка. Он, не спеша, поехал к месту назначения. Приехав в Ставрополь, он не торопился и до 22 октября оставался в Ставрополе. Император успел прибыть в Тифлис, а Лермонтов - нет. 10 октября на Дидубийском поле под Тифлисом Николай I произвел смотр войсковым частям Кавказского корпуса, среди которых были четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка, найденные царем в отличном состоянии. Предполагалось, что на этом смотре должен был быть и Лермонтов, но нет ни каких войсковых документов, подтверждающих факт его приезда в Тифлис, но есть документы, подтверждающие его присутствие в Ставрополе. Однако это не важно, поскольку в судьбе Лермонтова хлопоты бабушки имеют больше веса, нежели военная дисциплина и доблесть, и в Тифлисе 11 октября 1837 года отдан высочайший приказ по кавалерии о переводе "прапорщика Лермантова лейб-гвардии в Гродненский гусарский полк корнетом". Лермонтов в Нижегородском драгунском полку все еще продолжал числиться до 25 ноября, и для прибытия в распоряжение полка отправился за казенный счет из Ставрополя в Закавказье, в Тифлис. В этой поездке Лермонтов познакомился и подружился со Львом Сергеевичем Пушкиным, с Александром Одоевским, с Данзасом, сосланным за участие в дуэли Пушкина с Дантесом, с сосланными на Кавказ декабристами.
6 ноября 1837 года мать Николая Мартынова, Елизавета Михайловна, пишет сыну письмо из Москвы, куда семья Мартыновых вернулась после лечения Соломона Михайловича. В своем письме она сетует на пропажу писем, посланных с Лермонтовым, и обвиняет Лермонтова в том, что эти письма он распечатал и прочел:
"Я так тревожусь за тебя, мой добрый друг, и буду счастлива и спокойна лишь по твоем возвращении. Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочитать, потому что на самом деле тебе пришлось бы читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: "при сей верной оказии". После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте; по крайней мере останется уверенность, что тебя не прочтут".
Причина полной уверенности Мартыновых, что Лермонтов вскрыл пакет, отправленный ими Николаю Соломоновичу, весьма прозрачна: Лермонтов при встрече отдал Николаю Мартынову деньги 300 рублей, но сам Лермонтов мог узнать, что в пакете есть 300 рублей, только вскрыв пакет, поскольку кроме отца, вложившего эти деньги в пакет и сразу запечатавшего его, никто об отправленных в этом пакете деньгах не знал.
3 января 1838 года Лермонтов, следуя в Петербург, прибыл в Москву. Во второй половине января он прибыл в Петербург, а 26 февраля он прибыл к месту службы в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, расположенный в Новгородской губернии. Но уже 25 марта 1838 года Военный министр А. И. Чернышев получил представление шефа жандармов А. X. Бенкендорфа за № 1647 от 24 марта 1838 года о прощении Лермонтова и переводе его в лейб-гвардии Гусарский полк. Трудно все это назвать наказанием, а Лермонтова поэтом, пострадавшим "за правду".
В отношении говорилось: "Родная бабка его, вдова гвардии поручика Арсеньева, огорченная невозможностию беспрерывно видеть его, ибо по старости своей она уже не в состоянии переехать в Новгород, осмеливается всеподданейше повергнуть к стонам его императорского величества просьбу свою... о переводе внука ее лейб-гвардии в Гусарский полк..., я имею честь покорнейше просить... в особенное, личное мое одолжение испросить у государя императора к празднику св. Пасхи всемилостивейшее совершенное прощение корнету Лермонтову".
14 мая 1838 года Лермонтов прибыл в лейб-гвардии Гусарский полк, расквартированный под Царским Селом. По характеристике Михаила Николаевича Лонгинова, лично знавшего и посещавшего Лермонтова в Царском Селе во время его службы там, "Лермонтов был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнении обязанностей тогдашнего гвардейского офицера". Михаил Лонгинов в своих воспоминаниях и исследованиях никогда не опускался до несправедливых, то есть не основанных на фактах, суждений.