Августейшая художница.
В музее изобразительных искусств республики Карелии есть три картины кисти Императрицы Марии Федоровны (супруги Александра III и матери Николая II) - два натюрморта в стиле малых голландцев и один портрет. Этим летом как раз проходила выставка этих работ, и общее впечатление от них оказалось несколько депрессивным. В контексте « выступления» на тему бесплатной выставки, рассмотрение этих картин может показаться противоречивым. Однако, никакого противоречия здесь нет, потому что о внутреннем мире художника его картины могут рассказать значительно больше, чем устроители заказных pr-выставок.
1. Натюрморт (этюд), 1868г.,х.м.29,3х23,3
Натюрморт - это всегда больше чем просто натюрморт, тем более в стиле малых голландцев. Здесь все очень лаконично и при этом красноречиво. По композиции очень напоминает семейный портрет. Сосуды часто вызывают ассоциативную связь с человеком, с его земной жизнью, с ее хрупкостью. Красное вино и серебряный поднос как символ жертвы и символ (бого)избранности. Лишь один бокал (пока) не просто пуст - он чист, что дополнительно подчеркнуто и цветом.
Есть еще два момента, на которые нельзя не обратить внимания: устойчивость композиции и «занимаемая площадь». Несмотря на отсутствие равновесия с геометрической точки зрения, натюрморт производит устойчивое впечатление. Вероятно, это достигнуто за счет выразительных контрастных бликов, которые облегчают главный сосуд. Ощущение не покоя, но статики, даже необходимости быть в этом состоянии. Не по принуждению, а как бы по воле извне (судя по направлению луча света - свыше?). Масштаб, пропорции относительно всего полотна подчеркивают эту миссию. Ничего другого, кроме этого нет, и в этом есть главный смысл. Глухой темный фон довершает это впечатление.
Этот натюрморт - это как семейный автопортрет М.Ф., точнее, ее точка зрения на свою семью, ее смысл. Возникает чувство тяжести, которое почти сразу перестает быть тяжелым. Глядя на стекло, на блики, это чувство тяжести вдруг пропадает, но остается какой-то комок внутри - ощущение какой-то плотной внутренней тишины.
2. Натюрморт, 1869, х.м.,64х49
Когда рассматриваешь эту работу, возникает ощущение какой-то неприятной скученности, тесноты, в конце концов, неприятного запаха, даже свежая зелень лука отдает совсем не свежестью, а именно запахом лука. Если присмотреться, можно увидеть «душистый» сыр с плесенью (каков размер то кусочка!), почему-то пустой прозрачный сосуд, какой-то жидкий продукт дрожжевого брожения, закрытая емкость с неизвестным содержимым, булочка не первой свежести, открытая табакерка(?), уже упомянутый лук, сомнительная сельдь, нож с опасно торчащим острием… Вдруг, в центре начинаешь видеть необычный сосуд! Этот сосуд плотно окружен всеми этими сомнительными разнородными вещами, которых удивительным образом что-то вполне логично объединяет. Композиционно нет ничего лишнего, как бы es muss sein, но при этом есть чувство оторванности от внешнего мира, и «рваный» край скатерти со стеблями лука это впечатление подчеркивают. Причем свежая зелень лука направлена в это «вовне», буквально единственная свежая связь с внешним миром.
Можно предположить, что именно так в своем окружении себя чувствовала автор этой работы. Окружение центрального сосуда в натюрморте - это аллегории на не совсем искренние человеческие качества. Человек с плесенью или душком, пустышка, мутный, закрытый, черствый… (лучше Золя в "Чреве Парижа", наверное, никто еще не сделал пищевой классификации человеческих типов). И тяжело, и сделать ничего нельзя, т.к. убрав любой предмет, тут же разрушаешь всю цельность и устойчивость композиции.
3. Скряга, 1870, бумага, акварель, 46,5х39,5.
«Там царь Кощей над златом чахнет». Чахнет. Выразительное сочетание душевной выжженности в пожаре алчности. Впечатление, что это уже окостеневшая мумия, руки которой навечно замерли в параличе жадности. Пустота темного фона подчеркивает цветовой контраст «пепла» и «огня», одновременно пустоты и смысла этой жизни. В руках у него выигрыш, но он прогорел в другом.
1. Натюрморт (этюд), 1868г.,х.м.29,3х23,3
Натюрморт - это всегда больше чем просто натюрморт, тем более в стиле малых голландцев. Здесь все очень лаконично и при этом красноречиво. По композиции очень напоминает семейный портрет. Сосуды часто вызывают ассоциативную связь с человеком, с его земной жизнью, с ее хрупкостью. Красное вино и серебряный поднос как символ жертвы и символ (бого)избранности. Лишь один бокал (пока) не просто пуст - он чист, что дополнительно подчеркнуто и цветом.
Есть еще два момента, на которые нельзя не обратить внимания: устойчивость композиции и «занимаемая площадь». Несмотря на отсутствие равновесия с геометрической точки зрения, натюрморт производит устойчивое впечатление. Вероятно, это достигнуто за счет выразительных контрастных бликов, которые облегчают главный сосуд. Ощущение не покоя, но статики, даже необходимости быть в этом состоянии. Не по принуждению, а как бы по воле извне (судя по направлению луча света - свыше?). Масштаб, пропорции относительно всего полотна подчеркивают эту миссию. Ничего другого, кроме этого нет, и в этом есть главный смысл. Глухой темный фон довершает это впечатление.
Этот натюрморт - это как семейный автопортрет М.Ф., точнее, ее точка зрения на свою семью, ее смысл. Возникает чувство тяжести, которое почти сразу перестает быть тяжелым. Глядя на стекло, на блики, это чувство тяжести вдруг пропадает, но остается какой-то комок внутри - ощущение какой-то плотной внутренней тишины.
2. Натюрморт, 1869, х.м.,64х49
Когда рассматриваешь эту работу, возникает ощущение какой-то неприятной скученности, тесноты, в конце концов, неприятного запаха, даже свежая зелень лука отдает совсем не свежестью, а именно запахом лука. Если присмотреться, можно увидеть «душистый» сыр с плесенью (каков размер то кусочка!), почему-то пустой прозрачный сосуд, какой-то жидкий продукт дрожжевого брожения, закрытая емкость с неизвестным содержимым, булочка не первой свежести, открытая табакерка(?), уже упомянутый лук, сомнительная сельдь, нож с опасно торчащим острием… Вдруг, в центре начинаешь видеть необычный сосуд! Этот сосуд плотно окружен всеми этими сомнительными разнородными вещами, которых удивительным образом что-то вполне логично объединяет. Композиционно нет ничего лишнего, как бы es muss sein, но при этом есть чувство оторванности от внешнего мира, и «рваный» край скатерти со стеблями лука это впечатление подчеркивают. Причем свежая зелень лука направлена в это «вовне», буквально единственная свежая связь с внешним миром.
Можно предположить, что именно так в своем окружении себя чувствовала автор этой работы. Окружение центрального сосуда в натюрморте - это аллегории на не совсем искренние человеческие качества. Человек с плесенью или душком, пустышка, мутный, закрытый, черствый… (лучше Золя в "Чреве Парижа", наверное, никто еще не сделал пищевой классификации человеческих типов). И тяжело, и сделать ничего нельзя, т.к. убрав любой предмет, тут же разрушаешь всю цельность и устойчивость композиции.
3. Скряга, 1870, бумага, акварель, 46,5х39,5.
«Там царь Кощей над златом чахнет». Чахнет. Выразительное сочетание душевной выжженности в пожаре алчности. Впечатление, что это уже окостеневшая мумия, руки которой навечно замерли в параличе жадности. Пустота темного фона подчеркивает цветовой контраст «пепла» и «огня», одновременно пустоты и смысла этой жизни. В руках у него выигрыш, но он прогорел в другом.