ПОКИНУТЫЕ ЗЕМЛИ: Сестра рубина (3)
Орнил:
Большим оригиналом был наш прадед по матери. Он не только взял в жёны женщину из горного народа, но и дом построил недалеко от гор, чтобы родне было проще их навещать. Ну, и места тут красивые.
Отец был чистокровным нуменорцем, младшим сыном небогатого рода, и в Халлоннас приехал искать свою судьбу, поскольку в метрополии на что-то достойное надеяться ему не приходилось. Пожив несколько месяцев в Аростирионе и поездив по окрестным землям, он понял, чем стоит заняться. В Нуменоре, в особенности в столице, появилась мода на заморские штучки - ткани, пряности, безделушки, словом, всё, чего не было на благословенном Острове. Дело было рискованным, с южанами мы жили в состоянии вооружённого до зубов перемирия, которое рано или поздно должно было разрешиться войной, однако успех мог принести большую прибыль. Правители предпочитали закрывать глаза на происхождение необычных вещиц, тем более что сами имели с этого неплохой доход, в Арменелосе и вовсе не интересовались тем, как в метрополию попадали необычные товары. Правда, таких торговцев не приглашали ко двору, но отца это мало беспокоило: тщеславием он не отличался, а принимали его везде, даром что не с парадного входа. Часть товаров оседала в богатых домах Аростириона у коллекционеров и любителей редкостей, часть попадала в открытую отцом лавку диковинок, а часть отправлялась прямиком на Остров.
Когда понадобилось дать мне образование, отец привёз из Аростириона почтенного книжника, когда-то учившегося в Мар Илъянолева, сведущего в семи положенных науках [1] и в силу преклонного возраста более всего желавшего размеренной покойной жизни. Что ж, среди наших лесов и долин этого хватало; я ему беспокойства не доставлял, занимался с удовольствием, усердно и прилежно, так что к восемнадцати годам вполне прилично знал историю, математику и геометрию, умел играть на арфе и флейте, неплохо рисовал и свободно говорил на трёх языках Острова [2]. Четвёртому обучался у слуг и жителей окрестных селений: отец это всячески поощрял, по роду занятий полагая, что говорить с каждым на его наречии - умение весьма полезное. К счастью для меня, он был начисто лишён высокомерия и надменности, свойственных знатным господам в Аростирионе.
Когда я заинтересовался мастерством златокузнецов, отец был доволен: мастера этой гильдии были людьми уважаемыми и преуспевающими, так что будущее моё представлялось вполне благополучным и достойным. Увы, учение моё длилось всего полтора года. Удача, два десятилетия сопутствовавшая отцу, изменила ему. Как ни пытался он возместить убытки, всё тщетно; мы были разорены, и дом наш тоже ушёл бы за долги, если бы приказчик отца, за годы успевший скопить изрядную сумму, не выкупил «Чудеса и диковины»: дал достойную цену, стал полноправным хозяином лавки, а заодно избавил нас от бесприютной нищеты.
Так и закончилась наша счастливая жизнь. Отец отправился к киннаэх, надеясь получить хоть какую-то помощь от родни жены. Вернулся совершенно потерянным, разом постаревшим. О том, что произошло, не рассказывал, а вскоре погиб на охоте, сорвавшись со скалы. Я предпочитал думать, что это был несчастный случай: слишком рассеянным он был в последние дни, медлительным и неловким, словно и разум, и тело отказывались ему служить, как прежде. Мать пережила его всего на полгода. Не знаю, что было тому виной: безутешное обессиливающее горе или жестокая простуда, мучившая её несколько месяцев. Как бы то ни было, мы с сестрой остались одни. Слуги разбрелись, с нами осталась только старая нянюшка и её муж, так что все заботы о нашей маленькой семье легли на мои плечи.
От жителей окрестных селений мы отличались разве что тем, что дом наш был побольше, хотя проку в этом было немного: кроме нескольких жилых комнат он пустовал и потихоньку приходил в упадок. Ещё у нас были книги, с которыми отец так и не пожелал расстаться и по которым, за неимением других наставников, я и учил сестру. К шестнадцати годам она знала столько же, сколько и я, к тому же умела доить коз, стряпать, шить одежду, варить ягоды и фрукты на меду и разбираться в целебных и пряных травах. Но мысль о том, что так ей суждено прожить всю жизнь, не давала мне покоя. На шее она по-прежнему носила кожаный мешочек с кристаллом эйрит гладд’айр, словно залог будущей счастливой жизни, но я видел, что сама Динэт уже перестала надеяться на перемену нашей участи. И вот я вбил себе в голову, от отчаяния, наверное, что, если выполню обещание, данное сестре, жизнь изменится. Украшения не только в Халлоннас умеют делать, сказал я тогда, разумея киннаэх. Ну, пришла, значит, пора попытаться найти мастера, который согласится меня учить.
Я ведь как рассуждал? Сестра - она, конечно, сестра, трудно быть беспристрастным, но я видел, что ни красотой, ни учёностью она и вправду не уступает здешним благородным дамам, а чего не знает, то схватывает налету. Но здесь история нашего злосчастного отца всё ещё не забылась, о появившейся ниоткуда красавице быстро всё разузнали бы, да и меня могли помнить с тех ещё времён, когда я был подмастерьем ювелира - тем более, что это Динэт в мать пошла, я же был похож на отца. А столичные господа вряд ли гонятся за богатым приданым, так что вся штука в том, чтобы сестру заметили. Встречают же, как водится, по одёжке: за лохмотьями красоты не разглядишь. Вот эту самую одёжку я и вознамерился ей обеспечить, а дальше уж всё зависело от неё самой и от того, как обернётся судьба. Что нам терять, в конце концов? А если дело выгорит, будет у сестрёнки достойная жизнь, тогда и я о себе позабочусь. Вы, конечно, скажете, что это была невероятная дерзость и безумная авантюра. И будете правы. Но, как я и говорил, терять нам было нечего.
Не буду рассказывать, как я сумел разыскать мастера киннаэх, который согласился меня учить, эта история не слишком увлекательна; скажу только, что в конце концов мне это удалось. Заодно я наконец узнал, почему киннаэх отказали отцу в помощи, хотя наша мать и приходилась дальней роднёй их королю.
Тут издалека надо начинать. Нуменорские украшения делаются по образцам эльфийских: гранёные камни, кружево металла, прихотливые узоры… Киннаэх у эльфов не учились: их украшения массивны, камни они гранят в оннир-ай-лилле [3], зато во всех этих ожерельях, браслетах, гребнях и фибулах есть особый смысл, знаки и символы, непонятные чужакам. В особенности это видно в полных женских уборах: каждый из них - оберег, по каждому можно прочесть историю рода, если разбираешься в таких вещах. Их передают от матери к дочери, берегут и никогда, даже в жесточайшей нужде, не продают, тем более чужакам. Был такой убор и у моей матери: мне рассказали, что сделали его ещё во времена Разлучённых сестёр [4], а матери он достался в наследство от прабабки. Увы, мне никогда уже не узнать, какую историю он рассказывал. Когда для нашей семьи настали чёрные дни, отец продал этот убор какому-то столичному собирателю редкостей, тем самым нарушив древний обычай и нанеся тяжкое оскорбление родне, потому ему и отказали в помощи.
Тут мне нужно было что-то сказать, и я, уже успев достаточно узнать об обычаях киннаэх, попал в довольно затруднительное положение. С одной стороны, следовало признать правоту родичей-горцев, с другой - никак нельзя было обвинять отца и тем унижать его память. Ничего лучше не придумав, я просто рассказал, как было дело. Подумав, прибавил, что отец готов был пожертвовать всем ради своей жены и своей крови, и что он умер, сохранив нашу честь. И что сам я ради сестры сделал бы то же самое.
Похоже, это был правильный ответ.
Мысль у меня была следующая: объединить искусство киннаэх и нуменорцев, сделать для сестры драгоценный убор, достаточно необычный, чтобы привлекать внимание, и при этом достаточно изящный, чтобы не производить впечатления «варварского». Но тут возникло одно препятствие: серебром меня бы ссудили, не так оно было и дорого здесь, не металл ценился, а работа. С камнями дело обстояло по-иному: ни «каменный мох», ни «слёзы гор», столь любимые горцами, на Острове не оценили бы, а того, что ценилось нуменорцами, мне было не найти. На счастье, я заметил, что дети киннаэх часто играют с разноцветными фигурками, которые показались мне выточенными из драгоценных камней [5]. Мне показали эти кристаллы, лучшие из которых были и вправду неотличимы от драгоценных. Хрупкие как стекло, но гораздо более прозрачные камни было легко расколоть, зато вид они имели как раз такой, как мне нужно, и, огранив один из них на дважды двенадцать граней, я убедился, что мой замысел всё же осуществим. Таким я и начал делать сестрин убор: чернил серебро, как это любят делать здесь, плёл прихотливые узоры, гранил и шлифовал «хрупкий блеск». Конечно, этот убор, хоть и напоминал украшения киннаэх, не рассказывал никакой истории - но, как сказал мой мастер и наставник, красота только лишь ради красоты тоже может быть достойной целью.
И перстень я сделал, как обещал: цветок шиповника с сердцевиной из «сестры рубина». Мастер сперва сдвинул брови, а потом вымолвил: это кольцо рассказывает историю. Пусть твоя сестра помнит, что в ней есть кровь королей [6]; и ты не забывай этого.
Ну, а продолжение вам известно.
[
Я открыл глаза, чувствуя, что улыбаюсь. В этой истории было наивное очарование сказки или баллады тех времён, когда нравы были проще, а сердца чище. Да, это воспоминание я непременно возьму с собой: как каплю яркого малинового вина в серебряной чашечке цветка.
Но время было на исходе - больше медлить нельзя, да и незачем, а потому я пододвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и начал писать.
[1] Подробнее об этом см. приложения, «О государыне Анкалимэ и сыне ее Анарионе».
[2] Три языка Нуменора: квэниа - язык мудрости, исторических книг и научных трактатов, на котором давались имена в роду Элероссе и у знати; синдарин - язык, на котором говорила знать Острова; адунайан - язык простолюдинов.
[3] Онни́р-ай-ли́лле (Т) - букв., «капля на листе», кабошоны круглой, овальной или каплевидной формы.
[4] См. приложения, «Разлучённые сёстры».
[5] Скаполит. В летописях Гондора о богатстве страны при Атанатаре II Алкарине (977-1226 годы Третьей Эпохи) говорилось: «Драгоценные камни в Гондоре - что галька: игрушки для детей»; по всей видимости, речь идёт о скаполите, поскольку он встречается довольно часто, прост в обработке и не имеет большой ценности. [6] Алый шиповник был знáком королей киннаэх (см. приложения, «Разлучённые сёстры»). В Третью Эпоху алый шиповник в белом поле стал эмблемой князей Лоссарнаха, по всей видимости, отдалённых потомков горных королей, однако история появления этого символа к тому времени была забыта: считалось, что цветы в гербе правителей означают И́млот Ме́луи (С), одну из долин Лоссарнаха, где во множестве росл шиповник и дикие розы, за что она и получила название «прекрасная долина цветов».
Большим оригиналом был наш прадед по матери. Он не только взял в жёны женщину из горного народа, но и дом построил недалеко от гор, чтобы родне было проще их навещать. Ну, и места тут красивые.
Отец был чистокровным нуменорцем, младшим сыном небогатого рода, и в Халлоннас приехал искать свою судьбу, поскольку в метрополии на что-то достойное надеяться ему не приходилось. Пожив несколько месяцев в Аростирионе и поездив по окрестным землям, он понял, чем стоит заняться. В Нуменоре, в особенности в столице, появилась мода на заморские штучки - ткани, пряности, безделушки, словом, всё, чего не было на благословенном Острове. Дело было рискованным, с южанами мы жили в состоянии вооружённого до зубов перемирия, которое рано или поздно должно было разрешиться войной, однако успех мог принести большую прибыль. Правители предпочитали закрывать глаза на происхождение необычных вещиц, тем более что сами имели с этого неплохой доход, в Арменелосе и вовсе не интересовались тем, как в метрополию попадали необычные товары. Правда, таких торговцев не приглашали ко двору, но отца это мало беспокоило: тщеславием он не отличался, а принимали его везде, даром что не с парадного входа. Часть товаров оседала в богатых домах Аростириона у коллекционеров и любителей редкостей, часть попадала в открытую отцом лавку диковинок, а часть отправлялась прямиком на Остров.
Когда понадобилось дать мне образование, отец привёз из Аростириона почтенного книжника, когда-то учившегося в Мар Илъянолева, сведущего в семи положенных науках [1] и в силу преклонного возраста более всего желавшего размеренной покойной жизни. Что ж, среди наших лесов и долин этого хватало; я ему беспокойства не доставлял, занимался с удовольствием, усердно и прилежно, так что к восемнадцати годам вполне прилично знал историю, математику и геометрию, умел играть на арфе и флейте, неплохо рисовал и свободно говорил на трёх языках Острова [2]. Четвёртому обучался у слуг и жителей окрестных селений: отец это всячески поощрял, по роду занятий полагая, что говорить с каждым на его наречии - умение весьма полезное. К счастью для меня, он был начисто лишён высокомерия и надменности, свойственных знатным господам в Аростирионе.
Когда я заинтересовался мастерством златокузнецов, отец был доволен: мастера этой гильдии были людьми уважаемыми и преуспевающими, так что будущее моё представлялось вполне благополучным и достойным. Увы, учение моё длилось всего полтора года. Удача, два десятилетия сопутствовавшая отцу, изменила ему. Как ни пытался он возместить убытки, всё тщетно; мы были разорены, и дом наш тоже ушёл бы за долги, если бы приказчик отца, за годы успевший скопить изрядную сумму, не выкупил «Чудеса и диковины»: дал достойную цену, стал полноправным хозяином лавки, а заодно избавил нас от бесприютной нищеты.
Так и закончилась наша счастливая жизнь. Отец отправился к киннаэх, надеясь получить хоть какую-то помощь от родни жены. Вернулся совершенно потерянным, разом постаревшим. О том, что произошло, не рассказывал, а вскоре погиб на охоте, сорвавшись со скалы. Я предпочитал думать, что это был несчастный случай: слишком рассеянным он был в последние дни, медлительным и неловким, словно и разум, и тело отказывались ему служить, как прежде. Мать пережила его всего на полгода. Не знаю, что было тому виной: безутешное обессиливающее горе или жестокая простуда, мучившая её несколько месяцев. Как бы то ни было, мы с сестрой остались одни. Слуги разбрелись, с нами осталась только старая нянюшка и её муж, так что все заботы о нашей маленькой семье легли на мои плечи.
От жителей окрестных селений мы отличались разве что тем, что дом наш был побольше, хотя проку в этом было немного: кроме нескольких жилых комнат он пустовал и потихоньку приходил в упадок. Ещё у нас были книги, с которыми отец так и не пожелал расстаться и по которым, за неимением других наставников, я и учил сестру. К шестнадцати годам она знала столько же, сколько и я, к тому же умела доить коз, стряпать, шить одежду, варить ягоды и фрукты на меду и разбираться в целебных и пряных травах. Но мысль о том, что так ей суждено прожить всю жизнь, не давала мне покоя. На шее она по-прежнему носила кожаный мешочек с кристаллом эйрит гладд’айр, словно залог будущей счастливой жизни, но я видел, что сама Динэт уже перестала надеяться на перемену нашей участи. И вот я вбил себе в голову, от отчаяния, наверное, что, если выполню обещание, данное сестре, жизнь изменится. Украшения не только в Халлоннас умеют делать, сказал я тогда, разумея киннаэх. Ну, пришла, значит, пора попытаться найти мастера, который согласится меня учить.
Я ведь как рассуждал? Сестра - она, конечно, сестра, трудно быть беспристрастным, но я видел, что ни красотой, ни учёностью она и вправду не уступает здешним благородным дамам, а чего не знает, то схватывает налету. Но здесь история нашего злосчастного отца всё ещё не забылась, о появившейся ниоткуда красавице быстро всё разузнали бы, да и меня могли помнить с тех ещё времён, когда я был подмастерьем ювелира - тем более, что это Динэт в мать пошла, я же был похож на отца. А столичные господа вряд ли гонятся за богатым приданым, так что вся штука в том, чтобы сестру заметили. Встречают же, как водится, по одёжке: за лохмотьями красоты не разглядишь. Вот эту самую одёжку я и вознамерился ей обеспечить, а дальше уж всё зависело от неё самой и от того, как обернётся судьба. Что нам терять, в конце концов? А если дело выгорит, будет у сестрёнки достойная жизнь, тогда и я о себе позабочусь. Вы, конечно, скажете, что это была невероятная дерзость и безумная авантюра. И будете правы. Но, как я и говорил, терять нам было нечего.
Не буду рассказывать, как я сумел разыскать мастера киннаэх, который согласился меня учить, эта история не слишком увлекательна; скажу только, что в конце концов мне это удалось. Заодно я наконец узнал, почему киннаэх отказали отцу в помощи, хотя наша мать и приходилась дальней роднёй их королю.
Тут издалека надо начинать. Нуменорские украшения делаются по образцам эльфийских: гранёные камни, кружево металла, прихотливые узоры… Киннаэх у эльфов не учились: их украшения массивны, камни они гранят в оннир-ай-лилле [3], зато во всех этих ожерельях, браслетах, гребнях и фибулах есть особый смысл, знаки и символы, непонятные чужакам. В особенности это видно в полных женских уборах: каждый из них - оберег, по каждому можно прочесть историю рода, если разбираешься в таких вещах. Их передают от матери к дочери, берегут и никогда, даже в жесточайшей нужде, не продают, тем более чужакам. Был такой убор и у моей матери: мне рассказали, что сделали его ещё во времена Разлучённых сестёр [4], а матери он достался в наследство от прабабки. Увы, мне никогда уже не узнать, какую историю он рассказывал. Когда для нашей семьи настали чёрные дни, отец продал этот убор какому-то столичному собирателю редкостей, тем самым нарушив древний обычай и нанеся тяжкое оскорбление родне, потому ему и отказали в помощи.
Тут мне нужно было что-то сказать, и я, уже успев достаточно узнать об обычаях киннаэх, попал в довольно затруднительное положение. С одной стороны, следовало признать правоту родичей-горцев, с другой - никак нельзя было обвинять отца и тем унижать его память. Ничего лучше не придумав, я просто рассказал, как было дело. Подумав, прибавил, что отец готов был пожертвовать всем ради своей жены и своей крови, и что он умер, сохранив нашу честь. И что сам я ради сестры сделал бы то же самое.
Похоже, это был правильный ответ.
Мысль у меня была следующая: объединить искусство киннаэх и нуменорцев, сделать для сестры драгоценный убор, достаточно необычный, чтобы привлекать внимание, и при этом достаточно изящный, чтобы не производить впечатления «варварского». Но тут возникло одно препятствие: серебром меня бы ссудили, не так оно было и дорого здесь, не металл ценился, а работа. С камнями дело обстояло по-иному: ни «каменный мох», ни «слёзы гор», столь любимые горцами, на Острове не оценили бы, а того, что ценилось нуменорцами, мне было не найти. На счастье, я заметил, что дети киннаэх часто играют с разноцветными фигурками, которые показались мне выточенными из драгоценных камней [5]. Мне показали эти кристаллы, лучшие из которых были и вправду неотличимы от драгоценных. Хрупкие как стекло, но гораздо более прозрачные камни было легко расколоть, зато вид они имели как раз такой, как мне нужно, и, огранив один из них на дважды двенадцать граней, я убедился, что мой замысел всё же осуществим. Таким я и начал делать сестрин убор: чернил серебро, как это любят делать здесь, плёл прихотливые узоры, гранил и шлифовал «хрупкий блеск». Конечно, этот убор, хоть и напоминал украшения киннаэх, не рассказывал никакой истории - но, как сказал мой мастер и наставник, красота только лишь ради красоты тоже может быть достойной целью.
И перстень я сделал, как обещал: цветок шиповника с сердцевиной из «сестры рубина». Мастер сперва сдвинул брови, а потом вымолвил: это кольцо рассказывает историю. Пусть твоя сестра помнит, что в ней есть кровь королей [6]; и ты не забывай этого.
Ну, а продолжение вам известно.
[
Я открыл глаза, чувствуя, что улыбаюсь. В этой истории было наивное очарование сказки или баллады тех времён, когда нравы были проще, а сердца чище. Да, это воспоминание я непременно возьму с собой: как каплю яркого малинового вина в серебряной чашечке цветка.
Но время было на исходе - больше медлить нельзя, да и незачем, а потому я пододвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и начал писать.
[1] Подробнее об этом см. приложения, «О государыне Анкалимэ и сыне ее Анарионе».
[2] Три языка Нуменора: квэниа - язык мудрости, исторических книг и научных трактатов, на котором давались имена в роду Элероссе и у знати; синдарин - язык, на котором говорила знать Острова; адунайан - язык простолюдинов.
[3] Онни́р-ай-ли́лле (Т) - букв., «капля на листе», кабошоны круглой, овальной или каплевидной формы.
[4] См. приложения, «Разлучённые сёстры».
[5] Скаполит. В летописях Гондора о богатстве страны при Атанатаре II Алкарине (977-1226 годы Третьей Эпохи) говорилось: «Драгоценные камни в Гондоре - что галька: игрушки для детей»; по всей видимости, речь идёт о скаполите, поскольку он встречается довольно часто, прост в обработке и не имеет большой ценности. [6] Алый шиповник был знáком королей киннаэх (см. приложения, «Разлучённые сёстры»). В Третью Эпоху алый шиповник в белом поле стал эмблемой князей Лоссарнаха, по всей видимости, отдалённых потомков горных королей, однако история появления этого символа к тому времени была забыта: считалось, что цветы в гербе правителей означают И́млот Ме́луи (С), одну из долин Лоссарнаха, где во множестве росл шиповник и дикие розы, за что она и получила название «прекрасная долина цветов».