"Дух российского народа" и диалектичность свободы
Если мироощущение российского человека подразумевает понимание ценности единства и одновременно стремление к свободе, то гипотезу о ходе российской истории за сто лет я могу выразить еще лучше, чем ранее. В первом варианте («80% склонялись к социализму» и тп) для меня было слишком много психологизма и слишком мало объективной обусловленности. Сейчас же можно это видоизменить.
Допустим, что еще в императорский период наш народ (здесь и далее слово «народ» использую в том же смысле, как у Гегеля «мировой дух» «познает» себя, «развивается» етс) успел понять и оценить преимущества единства: большое «жизненное пространство», возможность решения масштабных задач (военных и гражданских), больший выбор етс. При этом - что нам знакомо - имел понятные ограничения собственной свободы, на всех уровнях, от каких страдал и беспокоился (когда не удавалось «не обращать внимания»), но какие одновременно выступали неизбежным (диалектическим?) спутником преимуществ единства.
Хуже или лучше, но постепенно это противоречие развивалось, находило новые формы своего решения, пока не разрешилось революцией. Все-таки, когда были убиты миллионы людей в ходе Первой мировой войны (да и выполнять приказ убивать других тоже не всех радует), со всей очевидностью стало ясно, что царь не батюшка и со своими детьми так бы не поступил. А самое главное, стало ясно, что когда один человек или несколько людей имеют чрезмерно большое влияние на всех других, это не только увеличивает вероятность катастрофических ошибок, но и в целом направление движения уводит «слишком в сторону» от нужд и желаний «населения». В результате революции была обретена бОльшая свобода, а потом начался процесс восстановления единства. В результате и преимуществами единства наши предки пользовались вновь, и пространство для собственной деятельности возросло многократно. Это касается свободы как в тех смыслах, какие обычно с ней связывают, так и со свободой деятельности, что в первую очередь важно здесь для меня. Всякая свобода - свобода деятельности, разумеется. При этом я имею в виду, например, свободу выбора работы. Конечно, она была и раньше, как право. Однако она отсутствовала как возможность: если не было, например, большого числа заводов, то кто мог бы приехать и стать рабочим? Не слишком многие. А в тех условиях для крестьянина стать рабочим завода - это уже вариант «карьерного роста». Или многие ли могли быть инженерами, агрономами етс? Появление таких новых просторов для деятельности стало возможно только в результате развития страны. Что уж, тем более, говорить об увеличении свободы женщин.
Спустя время противоречие, однако, снова обострилось. Механизм, отвечавший за «единство», стал уже слишком неудобен. Он предполагал заведомое лидерство немногих (партия - авангард фабричного рабочего класса; а фабричный рабочий класс - авангард пролетариата в целом). В то же время результаты этого лидерства в предшествовавшие периоды были так хороши, что развитие получили уже очень многие, и они, соответственно, тоже хотели большего влияния. Тот уровень свободы - пространства деятельности - какой предоставлялся ранее и постепенно даже возрастал, оказался уже недостаточен, и произошла новая революция. В ее результате вновь произошел распад, одновременно увеличилось пространство свободы, при этом вновь был запущен процесс воссоздания единства с его преимуществами. При этом было замечено, что если раньше беспокоило чрезмерно большое влияние только государства, то с восстановлением капиталистических отношений появилась группа других влиятельных людей - капиталистов. И те ограничения свободы (как личной и групповой деятельности, так и распоряжения общественными ресурсами), какие накладывают они, тоже очень смущают и тяготят, находятся в противоречии с нуждами «населения».
То есть текущее состояние «духа российского народа» гипотетически можно обозначить как желание большей свободы, какая кажется чрезмерно ограниченной и влиятельными экономически (капиталистами), и влиятельными политически («государством»). Это находит выражение как в страхе распада, каким сопровождались предыдущие итерации (когда человек понимает чужие стремления к большей свободе и опасается, что они приведут к разрушению единства), так и в желании распада, высказываемом некоторыми.
Одновременно «дух российского народа» жаждет и единства - преимущества, если брать «население» в целом, а не в отдельных проявлениях, очевидны и ясны. При этом те способы единства, какие были известны в прошлом, его тяготят в силу стремления к свободе. Отсюда возникает новый вариант диалектического противоречия: заинтересованность в «государственности», обеспечивающей единство, и стремление ее если не уничтожить, то ослабить, чтобы обрести больше свободы. Понимание же, как это можно сочетать, - пока отсутствует.
Единство обеспечивается, по-своему, и влиятельными экономическими акторами: «олигархи», владеющие компаниями, активными во многих регионах, или более мелкие капиталисты, но тоже владеющие развитыми трансрегиональными сетями, - тоже выполняют функцию связей. При этом они так же, как я уже писал, воспринимаются ограничивающими и мешающими. Что усугубляется - как в случае «политиков», так и в случае «олигархов» - тем большим отрывом влиятельных лиц от общих интересов, чем более высокую позицию они занимают, чем большее влияние приобретают.
И наоборот. В силу того, что они не только связывают, но и «давят», «грабят», «высасывают соки», они воспринимаются как угроза. Будь это «страх 90-х», который многими ассоциируется с всевластием олигархов и бандитов (какие сейчас во множестве стали «авторитетными бизнесменами»). Или будь это страх иностранного вмешательства - у международных ТНК общих с населением интересов еще меньше или почти нет. «Высосать соки» - все, что надо. У snake_d_ha видел ссылку на один из материалов BBC, где описывалось, как крупный международный холдинг пришел в украинскую деревню и одним из его действий стало разрушение социальной инфраструктуры. В том числе, сопровождаемые частными вооруженными охранниками, пришли экскаваторы и сняли, например, асфальт с дорог. Вандализм, но с понятной логикой: благополучие не нужно, а нужна податливость и готовность на все от безысходности и ради выживания.
Соответственно, и опасения «духа российского народа» мы встречаем в двух видах, как Сциллу и Харибду: одни больше опасаются влиятельных экономических акторов (отечественных олигархов и международных), другие больше опасаются влиятельных политических (прежде всего, «государства»). Притом, что и первые опасаются чрезмерного влияния «государства» (желание «тоталитаризма» всерьез высказывает или никто, или очень немногие), и вторые опасаются слишком большого разгула олигархов. То есть на то оно и опасение «духа всего российского народа», что разделяется всеми, пусть, в силу «рассудочности» мышления, акцентируют внимание то на одной стороне, то на другой. Желают-то все при этом, в любом случае, разрешения этого противоречия, его «снятия», а не «победы» одной из крайностей.
Противоречие между «единством» и «свободой» можно выразить и в еще более общем виде как диалектическую сущность свободы вообще.
Когда мы говорим о свободе, мы подразумеваем «свободу от» и «свободу для». Например, свобода в отношениях с людьми означает, что, удаляясь от людей, мы становимся свободны от чужого вмешательства и принуждения и свободны для тех дел и занятий, какие способны осуществить в одиночестве, во взаимодействии с природой. Но диалектизм проявляется в том, что одновременно, удаляясь от людей, мы теряем свободу для коллективных занятий и дел, а с ней свободу от наших индивидуальных ограничений. Поясню примером.
Если ребенок ушел от сверстников, которые, например, дразнили его, то он стал свободен от их насмешек. Если они при этом еще и не позволяли ему, скажем, «чеканить» мяч, то, уйдя от них с мячом, он получил свободу для этого развлечения. Но при этом он потерял свободу для игры в футбол - он не может играть в футбол в одиночестве, для реализации этой свободы деятельности ему нужны другие люди. А заодно он стал зависим от своих индивидуальных ограничений. Скажем, если ему нужно перенести тяжелые стальные футбольные ворота, то он не в состоянии сделать это - сталкивается со своей зависимостью от своих ограничений, от своей слабости. При этом во взаимодействии с другими людьми он получает свободу от своей слабости: или перенесет эти ворота вместе с другими, или другие сделают это вместо него.
При этом можно предположить, что желанной представляется ситуация, когда и находится среди сверстников (свободен от своих индивидуальных ограничений), и может заниматься личными делами по своему усмотрению (свободен для личных дел), и может играть с другими детьми (свободен для групповых игр), и при этом не подвергается ограничениям со стороны остальных (свободен от других). И при этом резонно заключить, что подобное вряд ли встречается, и если встречается, то редко и не в полной мере. Что, однако, не мешает иметь некое представление о желанном, встречать подобие этих желанных ситуаций в своей жизни (дружные компании) и, во всяком случае, сознавать диалектичность свободы во взаимодействии с другими людьми.
То есть, говоря о сознаваемом противоречии «духа российского народа» между стремлением к единству и стремлением к свободе, можно переформулировать и обозначить, при желании, как «просто стремление к свободе» - во всей ее диалектичности.
Если мы понимаем коммунизм как ассоциацию самоуправляющихся общин (здесь я следую, в основном, еще юношеским своим впечатлениям от Кропоткина, но и противоречия этому у Маркса я не встречал), то это позволяет нам говорить об «уничтожении» государства. То есть устранении такого страха перед «политически влиятельными акторами», какие обладают большим могуществом. Одновременно общественный характер собственности позволяет нам говорить о ликвидации почвы для непропорционального возрастания влияния одних в ущерб другим: когда не будет возможности для присвоения чужого труда, не будет и возможности нарастить влияние, в миллиард раз большее, чем у кого-то другого. И то, и другое соответствует как марксистскому представлению, потребностям рабочего класса, так и тем «настоящим либералам», которых мы знаем, и которые тоже приветствуют если не полное уничтожение собственности, то, во всяком случае, ограничение и дробление монополий.
При условии, что это суждение верно, оно может позволить нам не только получить материал для формулирования целей и лозунгов, приближенных к нашему времени (то есть не относящихся и к далекому, столетней давности, прошлому, и не обращенных в неизвестной дальности будущее), но и ответить на вопрос: «СССР на новом уровне развития - это как?». То есть, если история развивается по спирали, и в истории нашей страны последних ста лет мы можем видеть этому подтверждение, тогда РФ это новый уровень (и потому качественно отличающийся) РИ, а следующим этапом будет новый уровень СССР. Соответственно, с сохранением ряда завоеваний РФ (в области свобод, прежде всего), а при этом и получением новых преимуществ - как тех, что были в СССР, так и качественно лучших (в той же степени, в какой РФ качественно лучше РИ).
Хотя сейчас это, конечно, никак еще не отвечает на вопросы вроде «как это все будет выглядеть? Как это организовать? Как будет обеспечиваться единство? Как будет обеспечиваться координация этих общин для выполнения масштабных экономических и военных проектов, чтобы при этом еще и не было непропорционального роста влияния отдельных личностей? Внутри общин, даже если они по несколько тысяч человек, тоже могут возникать злоупотребления, как они возникают даже внутри отдельных семей, - как будет обеспечиваться защита от них? Как будет обеспечиваться защита от чрезмерного, в ущерб другим, усиления одной или нескольких общин вплоть до угрозы их сливания в новое подавляющее государство?». Список вопросов можно длить почти бесконечно.