Кто такие русские, или об одной неудовлетворенной общественной потребности в РФ
Несколько месяцев назад я возобновлял регулярные публикации в моем блоге с мотивом «мировоззрение прояснил и структурировал, первая цель достигнута; но интересно также выработать прогнозную модель, на основе которой я мог бы формировать представление о будущем». Большинство публикаций с тех пор носили характер, скорее, подготовительный, но сейчас хочу подходить ближе к поставленной задаче. Одна из сложностей заключается в том, что аппарат марксистской теории, которым я предполагаю пользоваться, я в этой части (ближайшего и средней отдаленности будущего) еще даже не осмыслил полностью, не говоря о том, чтобы овладеть. Но думаю, что решение этой сложности может в ней самой и заключаться - то есть если я буду пробовать пользоваться этим аппаратом для конкретных задач, то и осмыслю его лучше, и, вероятно, овладею. А если в процессе и допущу какие-то ошибки и неточности, то никакой беды в этом не будет, это нормально. И так как нужно с чего-то для пробы начинать, то пусть это будет вопрос «Случится в россии революция или нет?»: и горизонт будет достаточно близкий (не стану рассматривать далее, чем на пятнадцать лет), и достаточно конкретный, и затрагивающий меня как жителя этой территории, и увязанный с прошлым текстом.
И, с одной стороны, как некоторые делают, можно рассматривать с точки зрения накачки военным азартом: и пропаганда, и война как таковая понижают ценность человеческой жизни, порождают пренебрежение к чужим и своим, и тот, кто готовится к последствиям даже ядерной войны (и тем более бравирует, что это пустяки), уже не будет останавливаться мыслью, что разрушения городов это плохо, и изменение привычного распорядка жизни (пресловутой стабильности) тоже не станет для него тормозом. Точно так же, как с готовностью смиряясь и даже желая страданий миллионов своих недавних соотечественников (едва тридцать лет прошло, как были в одном государстве, а родственные и дружеские связи порвали - если порвали - и вовсе недавно), условный екатеринбуржец не будет смущаться его, так сказать, культурной близостью к Москве, а наоборот, испытает и ненависть, и злорадство. И, конечно, чем больше уровень насилия и жестокости будет возрастать, тем меньше барьеров будет оставаться для так называемой «гражданской войны».
Но революция, на что я обращал внимание в том числе вчера, необязательно будет кровавой - она может быть и очень мягкой. То есть хотя насилие и является повивальной бабкой истории, но роды бывают как очень долгие, мучительные и травмирующие, так и проходить всего за несколько минут («я просто пошла в туалет пописать, а у меня ребенок возьми и выпади»). Готовность к жестокости и сама жестокость хотя часто пересекаются с революцией, но сами по себе о ней еще не говорят: революция может быть (почти) бескровной, а многочисленные смерти и пытки могут никакой революцией не завершаться вовсе. Поэтому здесь, думаю, важнее будет задаться вопросом, есть ли такая общественная потребность или общественные потребности, которые принципиально не могут быть удовлетворены при нынешнем российском режиме и поэтому, ища себе выхода, неизбежно приведут к коренному перевороту?
Как учит народная диалектическая поговорка, нет худа без добра, нет добра без худа, и, соответственно, даже если какие-то потребности фрустрированы, другие, наоборот, реализуются и, следовательно, могут служить демпфером или тормозом революции, а то и вовсе неодолимым препятствием, и поэтому тоже должны быть учитываемы. Но о том, какие желания сейчас в российском обществе удовлетворить можно, в русскоязычном интернете пишут много, для ответа на этот вопрос можно изучать так называемых «охранителей». Соответственно, мне требуется поразмыслить о том, указания на что мне не попадаются. И таких потребностей тоже много, поэтому займут они, вероятно, не один пост, но сегодня подумаю про конфликт между нынешним режимом и стремлением общества к демократии.
Это стремление некоторыми людьми отрицается, и даже высказываются утверждения вроде «государство является порождением русского народа и выражением его духа». Но мне представляется, что тут выпускаются из внимания сразу несколько существенных аспектов.
Во-первых, оглядываясь на «историю государства российского», сразу привлекает внимание, что оно было создано немногочисленными иноземными оккупантами для контроля масс коренных жителей этих земель. Это отражается и в названии: «русь» не является именем ни одного из местных племен, но именно оно, данное захватчиками, полностью вытеснило память об автохтонах. Но захватчики менялись, а суть оставалась: варягов частью сменила, а частью дополнила Орда, и даже после «избавления от ордынского ига» многие татарские князья всего лишь смешались с прежними владетелями, а характер отношений с «аборигенами» совсем не изменился. По мере ослабления варяжских и татарских влияний они были частью дополнены, а частью заменены немцами. И, опять-таки, характер отношений с «коренными народами России» остался прежним: небольшое количество иностранных захватчиков контролировало и эксплуатировало местных жителей. Этот контроль и эксплуатация, разумеется, подразумевали и некоторую заботу о подданных - так же, как фермер, не имея никаких сентиментальных чувств к овцам и заботясь только о своей прибыли, дает им однако и хлев, и еду - но как именно расставлялись приоритеты между заботой и эксплуатацией, всем, полагаю, хорошо известно, и не нужно это оговаривать особо.
С происхождением российского государства как способа немногочисленных иноземцев управлять «автохтонами» тесно связано, полагаю, «во-вторых»: русский крестьянин, как говорил Бакунин, - прирожденный анархист. И едва ли могло быть иначе, едва ли русский народ, потомки всех порабощенных меря, чудь, веси, вятичей, кривичей и остальных, мог иначе относиться к учреждениям и институтам, созданным для их угнетения.
Третий аспект, которого не касаются, говоря о «русском» государстве: русский и коренной житель этих земель - не одно и то же. И обострившиеся недавно споры на тему, кого считать русским, являются в этом смысле совершенно естественными. «Кто не одобряет СВО, тот не русский» - с одной стороны, звучит странно, а с другой, «СВО» же была начата начальством, и, следовательно, тот, кто не одобряет решение начальства, как бы идет против него и, значит, может быть начальством из русских выписан. Некоторые так и говорят: кто русский, а кто - нет, решает царь. И некая историческая логика в этом, вероятно, есть: русь - иноземные пришлецы, и с какой стати так стал бы называться кто-то, кого они не приняли в свои ряды. Собственно, «русский» звучит как притяжательное прилагательное - «принадлежащий руси».
И в этом есть некое недоразумение и недоумение, отражающиеся и в этих спорах: принадлежность к русским определяется начальством (оно контролирует государство именно в этих целях), но это длилось так долго, что у коренных жителей этих мест уже и не осталось собственных названий - «Хорошо, вы меня выписали из русских, и я даже согласен, что вы имеете для этого некоторые основания, не претендую на не принадлежащее мне слово. Но кто я тогда? Я всегда жил на этой земле, все мои предки здесь жили и сколько их колен я знаю, все они, без единого исключения, назывались русскими». В спорах об «СВО» в качестве вариантов предлагают, естественно, заведомо неподходящие «украинец», «иноагент» или кто бы то ни было еще, но их я в данном случае строго судить не склонен - эта тема, насколько мне известно, вообще почти не подымается, а значит, и не рефлексируется, и поэтому откуда бы им знать, как называть коренных жителей этих земель, кто, однако, совершенно не склонен ассоциировать себя с государством, созданным иноземными захватчиками, как бы долго они эти земли ни контролировали.
При этом, конечно, словосочетание «коренные жители» или «коренные народы» само по себе вполне удобно: оно говорит о тех, кто более тысячелетия находился в положении подданного, но при этом включает в себя не только тех, кто уже принял «русский» как самоназвание, но и тех, кого это еще не коснулось, - мари, мордву, удмуртов, татар етс.
Не знаю, стоит ли это выделять в отдельный четвертый пункт, но напишу как об особом: многовековая традиция оккупантов относиться с пренебрежением и презрением к своим данникам находит свое выражение всякий раз, как и сейчас кто-нибудь начнет говорить о важности «государства» (как самостоятельной и отдельной от народа силы) и невозможности и вредности демократии - народ и глупый, и неумелый, и безнравственный, и жестокий, и все другие эпитеты, встречавшиеся, уверен, каждому. Если считать, что государство является порождением народа, то такие оскорбления могут удивлять. Но если представить, что это захватчик говорит о тех, кого он покорил отчасти силой оружия, отчасти другими способами, то становится вполне естественным: разве англичане не относились пренебрежительно к индийцам и индейцам? С какой стати варягам, монголам и немцам лучше относиться к дикарям, какими овладели они?
«Правительство - единственный европеец». В течение веков это, возможно, было верно и во вполне буквальном смысле: немногие шведы и немцы вместе с немногими «окультуренными» ими аборигенами, естественно, и были только европейцами здесь. Не считать же европейцами тех самых глупых, безнравственных, некультурных (подставить все остальные эпитеты, которые и сейчас применяют к «народу»).
Сейчас, конечно, некоторые, млея, говорят подобное, имея в виду всего лишь некую «цивилизационную общность». Но это тоже вполне естественно: учитывая, что государство создано завоевателями и для завоевателей, кто мог с ними сотрудничать и делать карьеру в их среде? В лучшем случае это «дядя Том», а в худшем - «староста» и «полицай». Но все трое по определению - иначе их не стали бы возвышать захватчики - должны превозносить тех, кому служат, и унижать тех, над кем должны надзирать. Поэтому тут важно, принял ли человек традицию такого эксплуатирующего и контролирующего государства и, следовательно, предпочитает ли возвышать его и его служителей, а происхождение от автохтонов его в этом случае будет только принижать, и он сам будет со стыдом об этом говорить: «Да, глупые и плохие, и безнравственные, как и я сам».
В тексте уже почти десять тысяч знаков, поэтому буду заканчивать. И резюмирую тем, что вопреки отрицанию некоторых, потребность в демократии у жителей России велика - демократия означает возвращение этой территории тем, кто живет на ней в течение столетий или тысячелетия, переход их из состояния данников в состояние хозяев на собственной земле. Кроме того, демократия означает прекращение долгого национального угнетения - в том числе угнетения тех народов, кто уже утратил даже собственные имена, заменив их позаимствованным у некоторых давних завоевателей.