О моей "третьей позиции"
Если вчера я упомянул «третью позицию», то разумно попробовать сформулировать некоторые тезисы, какие отличают мое видение от двух, отмеченных вчера.
Во-первых, я считаю, глобализация - это не что-то, что идет, усиливается или ослабляется, или вовсе может обратиться вспять. Я полагаю, что глобализация - это реальность, данная нам в ощущениях, она уже есть, наступила: наш мир расширился до границ планеты. Раньше был ограничен деревней, княжеством, страной, материком, «известными землями», а сейчас - планетой.
То же, что сейчас называют «усилением или ослаблением глобализации», является всего лишь изменением конкретных связей (экономических, культурных) между отдельными субъектами. Например, иногда пишут, что «мир вступил на дорогу к кластеризации», имея в виду ту или иную степень «самодостаточности» крупных регионов: теперь не будут покупать и заказывать в других местах, а станут производить у себя. Но, например, в СССР каждый регион производил основные сельскохозяйственные культуры, чтобы быть способным прокормить себя в случае катаклизма. Означает ли это, по мнению теоретиков «кластеризации», что СССР не был единым субъектом? Думаю, даже они скажут, что нет, не означает. И поэтому думаю, что, говоря о «прекращении глобализации», они или не вполне ясно понимают, о чем говорят, или, по крайней мере, не вполне ясно выражаются (а соответственно этому вероятно, что и не вполне ясно мыслят, то есть вновь возвращаюсь к первому - не в полной мере понимают, о чем говорят).
Во-вторых, я считаю, что глобализация вносит изменения в нашу жизнь и требует соотноситься с ними. Но я вижу эти изменения иначе, нежели представители «двух позиций», упомянутых мной. В частности, я не думаю, что глобальный мир требует единого (мирового) правительства (тем более олицетворенного каким-то одним человеком), и не думаю, что он означает гегемонию какого-то одного субъекта в ущерб остальным. Я понимаю, почему некоторые воображают объединение мира именно таким образом: слияния деревень в княжества, герцогств - в страны, стран - в империи, происходило так (с появлением монархов - выборных или наследственных; правительств, регулирующих весь регион), отчего же, мол, дальше будет иначе? Понимая их, сам я склонен судить иначе: изменение размера группы не является исключительно количественным, а предполагает и качественные трансформации - то, что нужно для более малого коллектива, не обязательно потребуется при увеличении его размера. Учитывая, что человечество уже и сейчас функционирует как единое, полагаю, что опыт, данный нам в ощущениях, показывает верность моего суждения: человечеству в целом не нужно «мировое правительство» ни для развития (в том числе укрепления и интенсификации связей), ни для, тем более, выживания. Точно так же не нужен единый язык, единая культура и общие ценности.
По вопросу необязательности единого языка и культуры взаимопонимания достичь мне обычно легче: в конце концов, в мире есть немало стран с несколькими государственными языками. А вот необязательность общих (общечеловеческих) ценностей вызывает недоумение чаще. Нередко говорят: «Как же можно договариваться и даже торговать, не имея общих ценностей? Как минимум, ценность самого по себе взаимодействия (той же торговли) должны разделять обе стороны? Иначе как оно станет возможным?». Я в этом случае соглашаюсь: «Для торговли необходимо, чтобы обе стороны желали торговать. А для взаимодействия это не обязательно - как только группы людей приходят в соприкосновение и остаются в нем сколько-то долго, взаимодействие становится для них необходимостью, а не предметом выбора. Они (мы) уже не могут решать, будут ли взаимодействовать, поскольку даже строительство забора - форма взаимодействия. Поэтому не важно, считают ли они это ценностью». «Конечно, продолжаю я, некоторые формы взаимодействия нам не понравятся. Например, мы хотим с ними общаться, а они строят забор. Мы хотим быть приветливыми и равноуважительными, а они подчеркнуто свысока воротят нос. Мы хотим торговать, они отвечают, что им ничего не надо. Мы хотим жить в мире рядом, а они вдруг идут войной. Все перечисленное - формы взаимодействия, но не все нам нравятся». «И все-таки, как бы нас это ни печалило, но именно так мы устанавливаем согласие, имея даже разные ценности. Например, мы не хотим войны, не любим ее и отвергаем - она ни в каком роде не является нашей ценностью. Но вот сосед пошел на нас войной (потому что он верит, например, в Вальгаллу), и мы, так сказать, из своеобразного уважения к нему отвечаем ему тем же и тоже воюем. Если обороняемся успешно, а то и вовсе побеждаем в ответной атаке, то может получиться ситуация, когда мы уважили его ценность (тоже повоевали), а он уважил ценность нашу (стал потом жить в мире). Плюс-минус, каждый получил то, что хотел, хотя ценности у нас разные: мы презираем войну, он, наоборот, пренебрегает миром; но мы не оставили друг другу выбора и отнеслись с уважением к ценностям друг друга (мы повоевали, а они пожили в мире), не разделяя их и не соглашаясь с ними. Точно так же и с торговлей. Мы ценим их товар А, они ценят наш товар Б - ценности разные, но именно это стало основой для торговли. Более того, они могут вовсе не хотеть торговать, но при этом желать нашего товара Б. они бы предпочли напасть на нас и ограбить. Но так как мы уже уважили их ценность войны и отбились от них, то сделать этого они не могут. В результате пусть торговля не является для них ценностью, но ради товара Б они могут смириться с неудовольствием от совершения нежеланного ими действия».
Раньше во фразе «Все хорошо в свое место и в свое время» я считал самыми важными вторую и третью части: указание на своевременность и уместность. А сейчас думаю, что и первая часть тоже важна: «Всё хорошо». Нет ничего плохого. Всего лишь важна уместность и своевременность, чтобы это понять.
То есть, резюмируя все сказанное во втором пункте, я полагаю, что в силу качественных отличий, какие имеет большая группа (человечество) по сравнению с малыми (государством или деревней), ее единство не требует одинаковых языка, культуры, организации и ценностей. Поэтому оно (мы, человечество) будет единым, но с сохранением множества своеобразных деталей в конкретных местах.
В-третьих, я полагаю, что эта новая, глобальная, реальность требует новых, более соответствующих ей, обозначений.
Например, я нередко читаю: «США вторглись в Ирак». Но разве это верно? США как субъект действительно существуют: как государство, культурный феномен, просто совокупность жителей. И вооруженные силы США действительно вошли на территорию Ирака. Но можно ли сказать, что это именно США вторглись? Учитывая масштаб антивоенных протестов, последовавших за этим, и то, что, как говорят, республиканцы позднее проиграли выборы (не считая президентских, где Буш все-таки победил), я думаю, не то что несправедливо, а попросту не соответствует действительности утверждение «США вторглись в Ирак». По сути, всего лишь некая группа лиц численностью от нескольких тысяч человек (если мы имеем в виду «элитариев», пролоббировавших это решение в своих интересах) до десятков миллионов (если предполагаем, что какую-то общественную поддержку это решение тоже имело, не только «ралли вокруг флага»), эта группа лиц воспользовалась несовершенством существующих организационных механизмов и реализовала решение в своих интересах (желаниях), возложив потери от него на все общество в целом, включая тех американцев, кто и заранее предупреждал о вредности этого шага, и потом активно противодействовал. Поэтому я думаю, что разумно говорить о конкретных группах, о том, какими несовершенствами организации они пользуются, и - в перспективе - о том, какие изменения производить, чтобы подобные фокусы они проворачивать уже не могли. Внутри отдельной страны такой подход применять проще: когда банда А из гетто 1 нападает на банду Б из гетто 2, мы не говорим, что гетто 1 вторглось в гетто 2 (даже если криминальные элементы как-то используют мирных жителей в своих целях). Но, думаю, и при мышлении в мировом масштабе этому мешает только непривычность, а значит, за изменениями дело не станет.
С более точными формулировками придут и более точные ориентиры. Пользуясь расширением нашего мира до границ планеты, мы сможем устанавливать и поддерживать связи с теми, кто разделяет наши ценности, вне зависимости от региона их проживания и языка, на котором они говорят. Антимилитаристы есть и в США, и в Аргентине, и в любой другой стране. Так же и социалисты, и представители любой другой группы. Географическая идентичность от этого, разумеется, тоже не исчезнет, как не потерялась «малая родина» при обретении большой (например, России или СССР) и как, тем более, сохраняется идентичность жителей конкретного дома, членов отдельного ТСЖ. Всего лишь одно другое более продуктивно дополнит.
В-четвертых, я полагаю, что планета не может принадлежать человеку, поскольку человек сам не вполне принадлежит себе, являясь природой, формой движения материи. Но в часто употребляемых терминах можно сказать, что вся планета - общечеловеческое достояние. Не принадлежит кому-то одному или нескольким, а - всем, для общих нужд и желаний. Техасская нефть принадлежит всему человечеству, и норвежская сельдь, и южноафриканские алмазы, и сибирские леса. Все богатства земли существуют для блага всех людей, и это разумно иметь в виду при организации наших взаимодействий.
Сами техасцы могут отнюдь не разделять моих мнений. И когда я скажу, что США (центральная часть Северной Америки) принадлежат мне не меньше, чем любому американцу, они могут, мягко говоря, удивиться. Но это дело привычное и неудивительное: допустим, белогвардейский эмигрант продолжал считать СССР своей родиной, а были ли с ним согласны советские граждане? Или кто-то из предтеч рисорджименто говорил о единстве Италии, соглашались ли с ним жители отдельных городов «до того, как это стало мейнстримом»? Чаще, кажется, подчеркивали своеобразие. Поэтому возможному несогласию американцев я придаю небольшое значение и полагаю, что США - столь же моя земля, сколько и Африка или Австралия.
В-пятых, я считаю, что разумная организация хозяйства позволяет лучше удовлетворять желания при любом масштабе, в каком мы ее рассматриваем: от индивидуального до транснационального и мирового.
И, размышляя о разумном использовании ресурсов, я думаю про то, насколько расточительно сейчас относится человечество к собственному богатству: к реализации способностей каждого человека. По-прежнему в мире далеко не каждый ребенок может получить среднее образование; далеко не каждый может получить хорошее среднее образование; и уж тем более далеко не каждый может раскрыться как, например, инженер (для чего имеет способности) или ученый, или врач, а хорошо, если хотя бы стоит за конвейером, а не погибает от голода или не «уходит в криминал». И это в то время, как лишь небольшая доля ресурсов, направляемых в США, может значительно улучшить положение во многих других регионах. Хотя, разумеется, и в самих штатах очень много подавленных и дискриминированных людей, там очень много проблем.
Для начала, думаю, пяти пунктов достаточно.