"Аминь" Коста-Гавраса
В центре повествования - метания немецкого химика Курта Герштайна из Института гигиены, вовлечённого в деятельность СС по массовому уничтожению евреев в газовых камерах. Это реальная историческая личность эпохи Холокоста. Лейтенант Герштайн действительно разрабатывал сам газ и технологию его применения - и действительно сделал всё, чтобы изобличить эсэсовцев в глазах мировой общественности. Он был реабилитирован посмертно спустя 20 лет после окончания войны, но кто реабилитирует подлость сограждан и той самой мировой общественности в ЕГО глазах?
Курт Герштайн (в этой роли блеснул Ульрих Тукур, единственный недостаток которого - некоторая излишняя плотность телосложения, плохо сочетающаяся с идеей перманентного психологического стресса) представляет в "Аминь" совесть немецкой технической интеллигенции.
Это мужчина с банальной внешностью, от которого не ждёшь тонкой душевной организации. Возможно, именно поэтому реальному Герштайну удалось так долго саботировать собственную работу. Никто не ожидал, что в оболваненном страхом и пропагандой обществе разовьёт такую антифашистскую активность типичный мелкий буржуа-блондин, оснащённый типичной блондинкой-женой и типичными блондинами-детишками.
Совесть христианского мира поручено представлять обаятельнейшему персонажу по имени Риккардо Фонтана (Мэтью Кассовиц), стажёру или секретарю при представителе папского престола в Берлине. Блестящий молодой иезуит, обладающий и внешней, и внутренней красотой, а по праву рождения - реальный кандидат на наследование папского престола. Идеалист, ставящий живых людей выше политики... обманутый в лучших чувствах... и идущий до конца в своём максимализме.
Получив SOS-послание от совершенно незнакомого лейтенанта-эсэсовца, юный Фонтана мчится в Ватикан, чтобы рассказать папе римскому правду-матку.
Несмотря на все логические доводы харизматичного кардинала (транскрипцию дать не решусь - актёр Michel Duchaussoy), умненького американского посла в Ватикане и прочих достойных лиц, Риккардо не намерен дать престарелому осторожному Эудженио Пачелли (папе Пию XII, 02.03.1939 - 06.10.1958) возможность увильнуть от прямого осуждения действий нацистского режима. Но мальчишкам не дано манипулировать старцами...
Только глядя на упрямство сына, граф Фонтана (Ион Карамитру) осознал, что мало быть публичной фигурой, интеллектуалом и наследником многовековых традиций. Надо быть ещё и хоть немножко мужиком.
Средоточие немаскирующего себя зла - инфернальный эсэсовец-"доктор" в исполнении Ульриха Мюэ. Если у этого персонажа и было имя, то я его, увы, не запомнила. Именно Доктор мобилизовал Герштайна в распоряжение СС, именно Доктор возил его с инспекциями по концлагерям как по кругам Ада, именно Доктор - тот человек, который ничего не боится и ничем не оболванен, широкоэрудированный интеллектуал, поверхностный и знающий об этом, бессовестная и беспринципная мразь, выживающая в эпицентрах любых катастроф.
Есть такой неприятный диагноз - несварение. В прямом и переносном смысле - неусвоение. Неудовлетворённость организма поступающей подпиткой. Перед Доктором есть всё, чтобы ужаснуться и потерять сон и аппетит, но он изволит хандрить и требовать от жизни хоть каких-нибудь развлечений. Да хоть на смерть голых людей в глазок газовой камеры посмотреть, и то веселее жить становится.
Имхо, можно сказать, что у Доктора атрофирован орган нравственного чувства, а нравственные проблемы, будучи пропущенными через фильтр интеллекта, теряют для Доктора всякую остроту. В чём-то этот персонаж может быть соотнесён с лермонтовским "героем времени". И, соответственно, полностью противоположен столь же интеллектуальному Брандлу из "Мухи" Кроненберга, который именно усилием интеллекта до последнего сопротивлялся преображению в чудовище.
Коронные фразы Доктора - "Я тоже немного католик" (это он повторил несколько раз) и "Вашему Богу будет трудно с Вами, Герштайн". Видимо, имеет смысл провести параллель между Доктором и Сатаной. Кстати, ставшее заглавием фильма "Аминь" прозвучало в диалоге сатаны-Доктора со священником-Риккардо.
Очевидно, стоит также обратить внимание на то, что именно простоватого с виду Герштайна Доктор выбрал своим... не знаю, как сформулировать... наперсником, что ли? тем, кто выслушивает нравоучительные сентенции и понимает их смысл. Не утончённого и одновременно прямолинейного Риккардо, с которым у Доктора полное интеллектуальное равенство при отсутствии равенства социального (Доктор - немецкий выскочка, а Риккардо - потомственный итальянский аристократ), а немного косноязычного мирного обывателя Курта Герштайна, надеявшегося посвятить жизнь делу всеобщей дезинфекции. К Риккардо у Доктора - ненависть, к Курту - что-то вроде сентиментальной дружеской привязанности. Доктор не выносит чужого превосходства; и это похоже на классовую ненависть в её самом дурном проявлении.
Ульрих Мюэ (20.06.1953 - 22.07.2007), замечательный немецкий актёр, известен прежде всего по ролям в "Забавных играх" Михаэля Ханеке (1997) и "Жизни других" Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка (2006). Его внешние данные, казалось, располагают к выбору на роли тихих меланхоликов с большими амбициями, наподобие Ральфа Файнса. Но и в роли такой победительной насмешливой сволочи, как Доктор, Ульрих Мюэ убедителен и органичен. Особенно запоминается его косая удлинённая чёлка "а-ля гитлер", придающая образу абсолютную законченность.
Все остальные персонажи, в основном, иллюстрируют разнообразие и убожество психологических практик, применявшихся современниками перед лицом общеевропейской и американской нравственной катастрофы 1940-х.
Собственно, сам факт катастрофы спорен. Стоило Риккардо Фонтана в присутствии отца возмутиться тем, что американское правительство равнодушно к ежедневной смерти десятков тысяч евреев, как американский посол весьма хитроумно лишил его почвы для дальнейшей дискуссии фразой (в точности, конечно, не помню) "А наши сыновья сейчас гибнут на фронте". Действительно, легко обличать кого-то за то, что не сделано то-то и то-то, а поди сам повоюй, под пулями постой.
Коста-Гаврас (род. 12.02.1933) - всемирно признанный мастер в жанре политической и политико-криминальной драмы. Его киноработы ценятся - в первую очередь - за внятное изложение сюжета, чёткую прорисованность и психологическую достоверность персонажей, гуманизм без сюсюканья, панорамность взгляда на общество и человека.
Не разделив громадный успех ранних режиссёрских работ Косты-Гавраса, "Аминь", тем не менее, получил премию "Сезар"-2003 за сценарий (Коста-Гаврас и Жан-Клод Грумберг).
Не стану утверждать, что кинематографическая тонкость в "Аминь" зашкаливает, но некоторые моменты воистину принадлежат кино-искусству.
Я не о картонной ходульной красоте папских садов, и не о нагнетании ожидания страшной сцены агонии, которую зритель рискует вот-вот увидеть в глазок ритмично подрагивающей стены газовой камеры.
Сильнее (лично меня) зацепил момент с потретом покойной матери Риккардо Фонтана. Имхо, это замечательный образец искусной социально-политической киноаллюзии.
Сначала мы видим некий женский потрет в рамках светской беседы старых знакомых. Так мы узнаём, кто изображён на картине. И вот наступает эпизод логического поражения Риккардо в диалоге с представителями самых разных кругов "мировой политической и христианской общественности". Маленький званый обед для узкого круга влиятельных персон. На залитой солнцем террасе, за ломящимся от изобилия столом, юноша не может найти аргументов кроме "вы же не можете оставаться безучастны!..."
Они могут. Раздавленный, кипящий от сдерживаемого гнева, Риккардо бредёт от стола мимо потрета матери. Пристальный взгляд на потрет - как прощание. Стоп. С кем прощание? С идеалами детства и юности.. с верой в человеческую доброту? Не знаю, каким образом, но видеоряд и звуковой ряд были таковы, что взгляд на портрет матери я восприняла однозначно как прощание с матерью-Церковью. Дитя, оставленное родителем... спаситель-жертва, посланный в грешный мир... Логика дальнейших событий становится очевидной.
Ещё одна художественная особенность "Аминь" - непредъявление жертв. Ни одной сцены избиения или изнасилования в концлагере. Уничтожаемых людей называют "единицами" ("Я обрабатываю в день шесть тысяч единиц"). Ни одной сцены агонии. Никаких изуродованных тел крупным планом. Более того, штабеля трупов выглядят столь же бесформенно и неопределённо, как мешок с телом в молодёжном ужастике "Джиперс-Криперс" В.Сальвы. Так снятые штабеля трупов - то, что можно видеть в упор, и всё же "не разглядеть".
Чтобы не быть столь прямолинейным, Коста-Гаврас предложил и ещё один способ "непредъявления" - в одном из немногих полукомических моментов фильма Курта Герштайна в Италии принимают... за ищущего укрытия еврея. Такая вот итальянская пощёчина типажу истинного арийца и точная параллель реплике самого Герштайна "Я хотел бы быть немцем в Германии". Данная реплика прозвучала в беседе немцев на тему послевоенного счастливого нацистского будущего - кто-то хочет ферму в Нормандии, кто-то - ферму в Польше, а кто-то отдельный зелёный островок. Но разве хоть кто-то из этих людей может быть уверен в своём статусе избранного? Любой из них в любой момент может быть назначен жертвой, возлагаемой на алтарь национального благополучия. У жертв нет конкретной, узнаваемой внешности. Жертвой может являться любой.
Так, без единой жестокой сцены (не считать же жестокой сценой быстрый деловитый расстрел двух узников концлагеря), воссоздаётся атмосфера личной добровольной закрытости каждого от сцен ужаса и террора, нравственного самоистязания и самоуспокоения.
Курт Герштайн (в этой роли блеснул Ульрих Тукур, единственный недостаток которого - некоторая излишняя плотность телосложения, плохо сочетающаяся с идеей перманентного психологического стресса) представляет в "Аминь" совесть немецкой технической интеллигенции.
Это мужчина с банальной внешностью, от которого не ждёшь тонкой душевной организации. Возможно, именно поэтому реальному Герштайну удалось так долго саботировать собственную работу. Никто не ожидал, что в оболваненном страхом и пропагандой обществе разовьёт такую антифашистскую активность типичный мелкий буржуа-блондин, оснащённый типичной блондинкой-женой и типичными блондинами-детишками.
Совесть христианского мира поручено представлять обаятельнейшему персонажу по имени Риккардо Фонтана (Мэтью Кассовиц), стажёру или секретарю при представителе папского престола в Берлине. Блестящий молодой иезуит, обладающий и внешней, и внутренней красотой, а по праву рождения - реальный кандидат на наследование папского престола. Идеалист, ставящий живых людей выше политики... обманутый в лучших чувствах... и идущий до конца в своём максимализме.
Получив SOS-послание от совершенно незнакомого лейтенанта-эсэсовца, юный Фонтана мчится в Ватикан, чтобы рассказать папе римскому правду-матку.
Несмотря на все логические доводы харизматичного кардинала (транскрипцию дать не решусь - актёр Michel Duchaussoy), умненького американского посла в Ватикане и прочих достойных лиц, Риккардо не намерен дать престарелому осторожному Эудженио Пачелли (папе Пию XII, 02.03.1939 - 06.10.1958) возможность увильнуть от прямого осуждения действий нацистского режима. Но мальчишкам не дано манипулировать старцами...
Только глядя на упрямство сына, граф Фонтана (Ион Карамитру) осознал, что мало быть публичной фигурой, интеллектуалом и наследником многовековых традиций. Надо быть ещё и хоть немножко мужиком.
Средоточие немаскирующего себя зла - инфернальный эсэсовец-"доктор" в исполнении Ульриха Мюэ. Если у этого персонажа и было имя, то я его, увы, не запомнила. Именно Доктор мобилизовал Герштайна в распоряжение СС, именно Доктор возил его с инспекциями по концлагерям как по кругам Ада, именно Доктор - тот человек, который ничего не боится и ничем не оболванен, широкоэрудированный интеллектуал, поверхностный и знающий об этом, бессовестная и беспринципная мразь, выживающая в эпицентрах любых катастроф.
Есть такой неприятный диагноз - несварение. В прямом и переносном смысле - неусвоение. Неудовлетворённость организма поступающей подпиткой. Перед Доктором есть всё, чтобы ужаснуться и потерять сон и аппетит, но он изволит хандрить и требовать от жизни хоть каких-нибудь развлечений. Да хоть на смерть голых людей в глазок газовой камеры посмотреть, и то веселее жить становится.
Имхо, можно сказать, что у Доктора атрофирован орган нравственного чувства, а нравственные проблемы, будучи пропущенными через фильтр интеллекта, теряют для Доктора всякую остроту. В чём-то этот персонаж может быть соотнесён с лермонтовским "героем времени". И, соответственно, полностью противоположен столь же интеллектуальному Брандлу из "Мухи" Кроненберга, который именно усилием интеллекта до последнего сопротивлялся преображению в чудовище.
Коронные фразы Доктора - "Я тоже немного католик" (это он повторил несколько раз) и "Вашему Богу будет трудно с Вами, Герштайн". Видимо, имеет смысл провести параллель между Доктором и Сатаной. Кстати, ставшее заглавием фильма "Аминь" прозвучало в диалоге сатаны-Доктора со священником-Риккардо.
Очевидно, стоит также обратить внимание на то, что именно простоватого с виду Герштайна Доктор выбрал своим... не знаю, как сформулировать... наперсником, что ли? тем, кто выслушивает нравоучительные сентенции и понимает их смысл. Не утончённого и одновременно прямолинейного Риккардо, с которым у Доктора полное интеллектуальное равенство при отсутствии равенства социального (Доктор - немецкий выскочка, а Риккардо - потомственный итальянский аристократ), а немного косноязычного мирного обывателя Курта Герштайна, надеявшегося посвятить жизнь делу всеобщей дезинфекции. К Риккардо у Доктора - ненависть, к Курту - что-то вроде сентиментальной дружеской привязанности. Доктор не выносит чужого превосходства; и это похоже на классовую ненависть в её самом дурном проявлении.
Ульрих Мюэ (20.06.1953 - 22.07.2007), замечательный немецкий актёр, известен прежде всего по ролям в "Забавных играх" Михаэля Ханеке (1997) и "Жизни других" Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка (2006). Его внешние данные, казалось, располагают к выбору на роли тихих меланхоликов с большими амбициями, наподобие Ральфа Файнса. Но и в роли такой победительной насмешливой сволочи, как Доктор, Ульрих Мюэ убедителен и органичен. Особенно запоминается его косая удлинённая чёлка "а-ля гитлер", придающая образу абсолютную законченность.
Все остальные персонажи, в основном, иллюстрируют разнообразие и убожество психологических практик, применявшихся современниками перед лицом общеевропейской и американской нравственной катастрофы 1940-х.
Собственно, сам факт катастрофы спорен. Стоило Риккардо Фонтана в присутствии отца возмутиться тем, что американское правительство равнодушно к ежедневной смерти десятков тысяч евреев, как американский посол весьма хитроумно лишил его почвы для дальнейшей дискуссии фразой (в точности, конечно, не помню) "А наши сыновья сейчас гибнут на фронте". Действительно, легко обличать кого-то за то, что не сделано то-то и то-то, а поди сам повоюй, под пулями постой.
Коста-Гаврас (род. 12.02.1933) - всемирно признанный мастер в жанре политической и политико-криминальной драмы. Его киноработы ценятся - в первую очередь - за внятное изложение сюжета, чёткую прорисованность и психологическую достоверность персонажей, гуманизм без сюсюканья, панорамность взгляда на общество и человека.
Не разделив громадный успех ранних режиссёрских работ Косты-Гавраса, "Аминь", тем не менее, получил премию "Сезар"-2003 за сценарий (Коста-Гаврас и Жан-Клод Грумберг).
Не стану утверждать, что кинематографическая тонкость в "Аминь" зашкаливает, но некоторые моменты воистину принадлежат кино-искусству.
Я не о картонной ходульной красоте папских садов, и не о нагнетании ожидания страшной сцены агонии, которую зритель рискует вот-вот увидеть в глазок ритмично подрагивающей стены газовой камеры.
Сильнее (лично меня) зацепил момент с потретом покойной матери Риккардо Фонтана. Имхо, это замечательный образец искусной социально-политической киноаллюзии.
Сначала мы видим некий женский потрет в рамках светской беседы старых знакомых. Так мы узнаём, кто изображён на картине. И вот наступает эпизод логического поражения Риккардо в диалоге с представителями самых разных кругов "мировой политической и христианской общественности". Маленький званый обед для узкого круга влиятельных персон. На залитой солнцем террасе, за ломящимся от изобилия столом, юноша не может найти аргументов кроме "вы же не можете оставаться безучастны!..."
Они могут. Раздавленный, кипящий от сдерживаемого гнева, Риккардо бредёт от стола мимо потрета матери. Пристальный взгляд на потрет - как прощание. Стоп. С кем прощание? С идеалами детства и юности.. с верой в человеческую доброту? Не знаю, каким образом, но видеоряд и звуковой ряд были таковы, что взгляд на портрет матери я восприняла однозначно как прощание с матерью-Церковью. Дитя, оставленное родителем... спаситель-жертва, посланный в грешный мир... Логика дальнейших событий становится очевидной.
Ещё одна художественная особенность "Аминь" - непредъявление жертв. Ни одной сцены избиения или изнасилования в концлагере. Уничтожаемых людей называют "единицами" ("Я обрабатываю в день шесть тысяч единиц"). Ни одной сцены агонии. Никаких изуродованных тел крупным планом. Более того, штабеля трупов выглядят столь же бесформенно и неопределённо, как мешок с телом в молодёжном ужастике "Джиперс-Криперс" В.Сальвы. Так снятые штабеля трупов - то, что можно видеть в упор, и всё же "не разглядеть".
Чтобы не быть столь прямолинейным, Коста-Гаврас предложил и ещё один способ "непредъявления" - в одном из немногих полукомических моментов фильма Курта Герштайна в Италии принимают... за ищущего укрытия еврея. Такая вот итальянская пощёчина типажу истинного арийца и точная параллель реплике самого Герштайна "Я хотел бы быть немцем в Германии". Данная реплика прозвучала в беседе немцев на тему послевоенного счастливого нацистского будущего - кто-то хочет ферму в Нормандии, кто-то - ферму в Польше, а кто-то отдельный зелёный островок. Но разве хоть кто-то из этих людей может быть уверен в своём статусе избранного? Любой из них в любой момент может быть назначен жертвой, возлагаемой на алтарь национального благополучия. У жертв нет конкретной, узнаваемой внешности. Жертвой может являться любой.
Так, без единой жестокой сцены (не считать же жестокой сценой быстрый деловитый расстрел двух узников концлагеря), воссоздаётся атмосфера личной добровольной закрытости каждого от сцен ужаса и террора, нравственного самоистязания и самоуспокоения.