Заметки после прочтения повести «Биомем».

[17ur]

Недавно я ознакомился с повестью «Биомем» (антиутопия, научная фантастика, социальная фантастика) авторства Владимира В. Смирнова. Да, я читаю его произведения… тут нужны замечания о том, как я вообще читаю, и как мои читательские привычки менялись с возрастом - не вкусы, а привычки… но я лучше про саму книжку, а так - я читаю и не жалею о потраченном времени.

Автор, как правило, ставит лайки моим постам в ЖЖ, и потому я решил задать долгий текст по прочитанному. Специально для того, чтобы убедить читателей в искренности моего приятия автора, а то сами лайки не стоят такой продолжительности.

Что? Нет, автор мне не платит. Он вообще не продаёт свои книги, потому на приплате даже не рецензентам, а так, околовсяким обозревателям вроде меня, он либо разорился бы, либо стал лохом.

Да и какие тут рецензии. Рецензии пишут про эпичность, про эльфов. А тут автор вопросы ставит.

И я начинаю критикам прежних времён завидовать. У них-то это было по умолчанию: «лису, мол, он убил, как в прошлом году, ничего не внес нового в дело охоты» применительно ко всякому отданному на съедение тексту: внёс или не внёс. Им за это платили. А у меня такое скорее редко и по симпатии, так что каждый раз надо разбираться, а оно непривычно.

Так что не рецензия, а вовсе даже заметки в основном по поводу и разве что иногда по причине. Дух автора веет где хочет? Так и читатель не без духа.

Начну с того, что деятельность в области культуры, понимаемая как производство, сводится к производству указателей на «то, как могло бы быть», то есть описаний маловероятных в данный момент состояний человека, общества и группы людей, в которой это общество существует.

Культура всегда есть фантастика, и потому культура в том или ином обществе - это совокупность его чувств, способность общества и людей как членов общества получать данные о своих возможных будущих состояниях. «Направо пойдёшь, коня потеряешь».

Отсюда естественным решением в сколько-нибудь экономном и при этом качественном производстве культурного артефакта будет привлечение внимания потребителя к вещам, которые он вполне себе замечает, но так, на краю сознания, «меня это не трогает».

«Тронет», обещает фантаст и начинает трудится, вызывая в будущем читателе, зрителе или слушателе страх (предчувствие потери) или интерес (предчувствие приобретения) через преувеличение автором нынешней или будущей роли вещей, ныне мало заметных, плохо заметных или редко заметных. Достигают такого преувеличения через устранение соответствующих «мало», «плохо» и «редко». Вещи волею автора читателю навяжутся.

В повести «Биомем» именинником выступает тот факт, что человек, который по всякому поводу норовит звучать гордо, является неотъемлемой частью биосферы. Человек с нею сжился и не замечает её. По крайней мере, до тех пор, пока биосфера не старается изменить его до неузнаваемости им самим, то бишь навязать ему такие потери или приобретения, о которых он не задумывался. До такой степени не задумывался, что даже не знает, приобретёт он или потеряет.

«Биомем» рассматривает ситуацию, когда появляется некий микроорганизм, влияющий на поведение человека. Ничего нового per se, та же кишечная микробиота на наше поведение влияет только в путь, однако этот вид - устами одного из персонажей автор окрестил его «пацификом» - оказывает влияние, имеющее конечным эффектом заботу человека о себе. «О себе» не в смысле «о пацифике», а «о человеке». Человек начинает заботиться о себе и как о теле, и как об особи в сообществе (то есть не за счёт других тел): такое способствует распространению пацифика.

Должен отметить, что это очень гладко придумано. Настолько гладко, что обязательные усилия автора-фантаста по борьбе с естественным недоверием читателя к базовому допущению отнюдь не всегда выглядят обязательными.

В «Биомеме» естественное недоверие читателя (меня) вызывает то, что простой микроорганизм эффективно влияет на сложное и при этом сиюминутное, обусловленное второй сигнальной поведение носителя.

Ради убеждения немало текста потрачено автором на аналогии, на рассказы о том, сколь замысловато в природе окаянствуют уже известные паразиты, заставляя своих носителей и дела вычурные творить, и выглядеть странно.

А оно излишне, оно не убеждает. Напомню, желудочная микробиота есть и у хомо сапиенса, и главные интерес и страх читателя здесь в том, что пацифик с сапиенсом делает, а не с хомо.

Чтобы экономно разъяснить допущение, достаточно постулировать две вещи.

Во-первых, то, что человек-носитель испытывает некую эйфорию… очень древнее решение, конечно. В повести такое есть - в самом конце; подозреваю, что автор поздно спохватился.

Во-вторых и главных: у человека-носителя стараниями того же паразита очень хорошо, то есть быстро и полно воспроизводится память о времени, когда такой эйфории не было. Проще говоря, делая что-то сейчас, «под кайфом», человек тут же вспоминает о том, как раньше он делал то же самое, «но что-то было не то». Понимает человек, что нечто с ним произошло, и расчудесной стала жизнь.

Вот тут уже тогда человечка можно «подсадить», направить на любое необычное действие, сделать это действие сперва привычным, а потом и обычным, всего лишь подтверждая его слабым и кратковременным усилением того самого «кайфа». Тут возникают требования к специфичности и узнаваемости этого «кайфа». Ну, так даже от пива, вина или водки пьянеют по-разному, насколько я помню.

Такой модулируемый носитель уже сам будет отстаивать своё поведение перед соседями во всю силу своей второй сигнальной.

С первой сигнальной, то есть в отстаивании носителем свежеприобретённых завихов перед материальным миром вообще, сложнее и легче. Паразит (точнее, колония паразитов в отдельно взятой тушке) вполне способен менять режим своего функционирования в зависимости от человеческой химии, уравновешивая осознаваемое человеком «мне приятно» и рапорты собственно мяса о своём условно «хорошем» состоянии, замыкая одно на другое.

Функционирование паразита тут, честно говоря, возымеет эффект не улучшить (откуда у паразита понятие о «лучшем»?), а сохранить своё телесное состояние на момент заражения. Однако человек стареет или заболевает, так что да, на выходе в подавляющем большинстве случаев будет именно что забота о своём здравии.

Не уверен, но в сочетании с той самой излишне услужливой памятью речь может идти не только о подталкивании носителя к новым привычкам, но и о небывалой обучаемости, когда носителю будет приятно избегать повторения хотя бы единожды пережитой опасности. Этого у автора, по-моему, нет, хотя могло статься зрелищно, как в «Золотом человеке» Филипа К. Дика.

Я к тому, что базовое допущение фантастической повести «Биомем» воистину похвальное, со множеством реалий от минимума новых сущностей. Другое дело, что даже стартует оно, становясь заметным извне, с необъяснимой синхронности поведения незнакомых между собой людей на публичном мероприятии… воля автора, конечно, но зачем же так грубо, зачем излишние сущности? Легко заменимо и обходимо в сюжете, право.

Вот необходимая заметная извне новизна поведения носителя в «Биомеме» сказывается разве что в стремлении к контакту своих и соседских слизистых оболочек - «в рамках! В рамках культурного обмена!» - без радикальных вызовов общественным приличиям. Поцелуи при встрече, как привет от автора ранним христианам. А то, что заражённый начинает делать зарядку по утрам - «ненаказуемо».

Вторая сигнальная не разгромлена, как у классических зомби, но согласна на почётную капитуляцию. Например, один из персонажей первого плана пресмыкается перед своей женщиной, уговаривая её вернуться к нему, и поди разбери, что им движет - пацифик или любовь. И в чём разница.

Второй сигнальной, мягко говоря, такое привычно. Она и возникла-то всего лишь как дополнительное средство выживания организма, способ адаптации к внешним воздействиям. А использовать её для рассказа детям про тигра, чтобы детей не съели, или от врачей отругиваться, чтобы те пацифика в мозгу не извели - детали.

Так что, по моему мнению, автор идёт в излишние прогоны по обоснованию очень удачного базового допущения. Те же килобайты можно было бы потратить на действительно интересные вопросы, поднятые в отнюдь не продолжительном тексте.

Я перечислю те, что заметил, без выстраивания по важности.

Во-первых, это проблема языка. Автор указывает на то, что объяснять дела природные и процессы безличные, с отсутствующим субъектом, человеку сложно. Человек разъясняет всё через описание чьих-то действий. Персонажи в книге намеренно оговариваются, что пацифик ничего не хочет сам. Это они, персонажи, так судят о нём, чтобы им проще было объясняться (или чтобы читателю проще читать, или чтобы автору проще излагать).

Проблема вовсе не надуманная, поверьте преподавателю. Не можешь рассказать - не можешь осмыслить. Если не можешь найти правильных слов для описания, то будешь отвечать за неправильные, а такое тебе надо?

Во-вторых, это доктрина мультивселенной как обоснование и поощрение видимых изменений в поведении носителей. Словесно выраженное объяснение, с чего они так добреть начали безо всяких велосипедов, и что дальше.

Тут всё хорошо, всё узнаваемо. И то, что доктрина, и то, что для отказа объяснять существующие связи в предмете вводится новый уровень абстрагирования во взгляде на него, и то, что отсюда следуют требования к поведению субъекта без понятных ему критериев соответствия этим требованиям («хорошо» или «плохо», «порядок, основанный на правилах» и проч.). Церковь Келкс в «Анафеме» Нила Стефенсона.

В-третьих, это чётко сформулированное понимание того, что в человеческом обществе некоторое положение дел может иметь своей составляющей следствие из себя самого. Рекурсия такая.

Доктрина, сформулированная под воздействием пацифика, - или хорошо подошедшая под такое воздействие - может захватывать людей, вовсе не заражённых. Иммунных даже. И уже их поведение, де-факто работающее на распространение пацифика в популяции, может быть далёким от благодушного. Что уж там, можно себе представить развитие событий, когда иммунные работают в службе, которая прививает пацифик, потому что это хорошо и правильно.

Автор далее утрирует, предполагая, что всякое исторически известное «начинание, вознесшееся мощно» в масштабах общества, может иметь такую биологическую составляющую, вызванную незаметными изменениями в среде обитания, и уже из неё растущую доктринальную составляющую («биомем»).

Здесь можно вспомнить высказывание в «Хромой судьбе» братьев Стругацких о том, что «выявить соотношение между тяжкими мучениями творца и повседневной жизнью социума - вот что есть задача критики». Пацифик получается тогда чем-то вроде рецензии, хм-хм, на практике выявляя соотношение между второй и первой сигнальными у отдельно взятого человека.

В-четвёртых, автор напоминает и иллюстрирует правильный ответ на условно «примиренческую» позицию, одинаковую во многих вопросах отношения человека к природе или другому человеку. Мол, вещь, которую нельзя понять или нельзя превозмочь, принесла некие блага, так что не лучше ли смириться с ней, не обращать на неё внимания и так жить лучше, чем жили? «Второе нашествие марсиан» тех же Стругацких: «...в силу имеющихся у меня внутренних хронических заболеваний желудочный сок мой надлежит относить к первому сорту».

Правильный ответ, который лучше всего сформулировать как вопрос на вопрос, будет таким: а откуда ты знаешь, что будет с этой вещью завтра, и что она тогда устроит тебе? Сегодня благо, а завтра что? Нынешний штамм пацифика распространяет мир да любовь, а следующий стойкий штамм?

Это не вопрос о «достоинстве человека» перед марсианами (или перед пацификом) как о некой абстракции, то бишь о письменном продукте сотен лет более или менее сытой жизни придворных холуёв. Это вопрос выживания популяции в радикально меняющихся обстоятельствах.

И на случай того, что марсиане сойдут с ума (или выздоровеют), на случай того, что следующий стойкий штамм пацифика востребует каннибализм… именно здесь доктрина мультивселенной оказывается востребована в качестве хоть какой-то подушки безопасности. Она будет тормозить кажущийся единственно возможным сиюсекундный, биологически обусловленный порыв. А если повезёт, то и редактировать изменения в поведении носителя, предупреждая ущерб.

Идеология нужна обществу именно для этого. Она не даёт права человеку вести других за собой. Напротив, она хоть как-то сдерживает тех, кто готов вести других за собой в любой ад, лишь бы вести.

В-пятых, в «Биомеме» в кои-то веки предъявлена единственно разумная точка зрения из спектра «власти скрывают». В книге «власти скрывают» то, что про пацифик они, власти, давно знают, и прививка уже разработана, только делают её тем, кто должен править. А то, что остальные под воздействием паразита становятся стадом… извините, паствой… это только в радость. Легче управлять, мягче конкуренция.

Гипотезу «власти скрывают» и надо применять только с такой точки зрения.

Властям имеет смысл скрывать лишь то, что даёт им конкурентные преимущества перед отдельно взятым обывателем или очень малой группой таковых, «под порогом детектирования», перед слишком малой целью для силового подавления.

Власти не смогут и не будут скрывать ничего от слишком большой группы: во-первых, это сложно чисто технически, а во-вторых, проще использовать силу: видно, где и на ком.

Таким образом, отдельно взятому неглупому обывателю, чтобы правильно упиться идеей «власти скрывают», надо прикидывать, что именно в этом большом и сложном мире, который неизвестен ему (вот та морда в зеркале), но известен сатрапу (вон та морда в телевизоре), даёт сатрапу преимущество перед ним. А он, подлец, им пользуется, невзирая на «в-четвёртых».

И это было то, что я хотел сказать о партийном строительстве здесь и сейчас. А так я про книгу. Точнее, и не про неё уже, посему закругляюсь.

Прочёл. Понравилось. Рекомендую. Да, с эльфами там туго. То есть вообще нет.

Спасибо за внимание.

ПостСкриптум. Да, следующей из комментаторных вещей, когда время будет (не вкусы, а привычки, да), станется рекомендованный Никитин образца 2007 года. Ужо вам, гибсонам.