Волчий хлеб
1
В соседней избе до надрыва ревел младенец. Лес, вторя его крику, исторгал никогда не повторявшуюся злую песню. Шелест листьев становился то человеческими голосами, то звоном колокольчиков. В такие ночи, когда бушевал Вой-Ветер, никто не спал. Малые детки, звериные или человечьи, рыдали как один, предчувствуя беду. Злобный дух не просто пугал песней, он каждый раз уносил с собой малыша. Сколько Рута себя помнила, деревенские всегда после таких ночей недосчитывались цыплёнка, а то и телёнка. Но старики всякое говорили, а потому после захода солнца ребятишек не пускали не то что во двор, а даже к окнам.
Когда Рута была маленькой, больше всего боялась ночей Вой-Ветра. Прятала голову под подушкой, а уши ещё и ладошками закрывала. Сама мысль о том, чтобы выглянуть из дому, заставляла её сжиматься под одеялом в дрожащий комок и обливаться семью потами.
Вспомнив прежние страхи, девушка села в кровати, отдёрнула занавеску и прижалась лбом к стеклу, вглядываясь в темень. Теперь-то жить попроще стало. Главное что? Ни грибов, ни ягод лесных не есть, деревья рубить лишь те, к которым тропы сами выводили, печи топить только сушняком и валежником, дичи не бить, в лесу не сквернословить. Если лес не злить, то и вовсе ничего плохого не случится.
Точно в насмешку над Рутиными мыслями, у калитки промелькнуло белое. “Да прошёл просто кто-то”, - успокоила себя девушка. В следующее мгновение в окошко постучали.
- Дай хлебушка! - раздался с улицы голосок.
Рута так и похолодела. Лет пять назад, когда умерла бабка, девушке снился раз за разом сон про то, как покойница сидит с ней за одним столом на поминках и жалуется, что на угощение поскупились. Ровно таким же голоском жалуется, писклявым, будто кто-то по стеклу ногтями провёл.
- Деточкам хлебушка дай! - заплакали снаружи. А потом в окошке показалась голова, белая, беззубая. - Мне только хлебушка, я сразу и уйду.
Чудище исчезло. Рута хотела было крикнуть отца, но голос от испуга пропал. А в голове всё звенело: “Хлебушка, хлебушка”. Делать нечего, как бы страшно ни было, а если кто из леса просит, лучше не отказывать. Рута тихо пробралась на кухню, взяла хлебец и вышла во двор. Положила хлеб на поленницу и убежала домой.
Тут бы ей, как в детстве, накрыть голову подушкой и уснуть, но вечно ведь любопытство сильнее и страха, и сонливости, и благоразумия. Девушка приподняла уголок занавески, принялась ждать. Не успела луна и на чуточку сдвинуться с места, как рядом с поленницей появилась беззубая голова, обернулась белой лисицей. Встала на задние лапы, передними сжала хлебец и протиснулась за поленницу.
Рута так и просидела до утренних сумерек. Перед самым рассветом её сморила беспокойная дрёма. Но и той не дали насладиться: казалось, только девушка закрыла глаза, а уже отец в полный голос зовёт их с мамой. Тревожно так зовёт.
Потирая глаза, в которые точно песка насыпали, Рута вышла во двор вместе с матерью. Они дружно ахнули: рядом с отцовскими сапогами возились два волчонка. Неуклюжие, большелапые, шерсть свалялась в покрытые грязью сосульки.
- Папа, папочка, можно мы их оставим? - взмолилась Рута.
Как только волчата услышали её голос, тут же сели, навострили уши и уставились на девушку. Будто удивились, что их ещё и не оставить могут.
2
Говорили, что если кто убьёт зверя из леса, то кровь на руках до смерти не отмоет, хоть до кости будет тереть. А потому приблудных волчат не посмели обижать. Только вот и в лес таких малышей вернуть - то же самое убийство. Решили пока оставить в сарае, а потом вдруг лес сам и заберёт? В углу постелили прелую солому, в глиняную миску налили молока, а рядом бросили старое шерстяное платье, чтобы подкидыши не околели.
Целый день волчата проспали, прижавшись друг к другу, точно в материнской утробе, а как только ночь залепила чернотой щели между досок сарая, сразу проснулись. Крепкий широкогрудый щенок обернулся вокруг себя и стал синеглазым мальчишкой. Самым обыкновенным - две руки, две ноги. Его тощий братишка тоже крутнулся и уселся на солому в человеческом обличье.
- Это ведь точно та самая девочка, Арен? - сверкая зелёными глазами-светлячками, спросил он.
- А то! - отозвался крепыш. - Не зря же нас сюда дядюшка Оро привёл.
- Да уж… - худой паренёк втянул носом воздух, напитанный запахами сена, сырой земли и мышиного помёта. - И пахла она точно так, как хлебушек, что мы съели.
Арен грустно посмотрел на брата. Беспокойный ещё с рождения, когда ради материнского молока слабому малышу приходилось протискиваться между крупными наглыми волчатами, Иль и сейчас крутился на месте, не зная, куда деть свои длинные человеческие руки.
Им обоим, единственным, кто выжил из помёта убитой Вой-Ветром волчицы, досталось только по половинке хлебца - человеческой еды. Поэтому каждый из братьев стал человеком только наполовину и останется таким навсегда. Если только…
- Давай поклянёмся, - предложил вдруг Арен и крепко сжал запястье Иля, - что до конца жизни такими Руте не покажемся?! Будем её волчатами, она никогда не узнает нас людьми...
- И ни за что не разлучимся, - закончил за него брат, накрывая руку Арена своей.
- Да. И ни за что не разлучимся. Клянусь.
- Клянусь.
3
Волчата росли лишь немногим медленнее, чем поднимается тесто, оставленное в тепле. Ели за четверых, а резвились и вовсе за целую стаю. От Руты они не отходили с утра до самой ночи. Она на ручей бельё полоскать - и волчата бегут рядом, она в хлев коровам воды подать - а братцы уже встречают её в дверях. Худенький вечно вертелся под ногами: то за подол ухватит, то утащит из-под руки тряпку, которой Рута окна протирает. Успокаивался, только когда его по спине погладят или за ушами почешут. А крепыш вёл себя степенно, никогда не мешал, сам не приставал. Но когда девушка между делом находила минутку приласкать волчонка, радовался чуть ли не больше худенького.
Мать заводила разговоры о том, что за год подкидыши выросли, пора посадить их на цепь. Рута упрямо мотала головой и силилась объяснить, что это волки, а не домашние псы, да и волки к тому же не простые, а подаренные лесом. Всякий раз мама отступалась, больно уж любила единственную дочку. А как отказать тому, кого любишь сверх всякой меры?
Соседи косо поглядывали на девушку, то и дело вслед неслись неодобрительные шепотки. В полный голос заговорила только баба Лина, настолько старенькая, что уже не помнила о том, что сплетничать нужно потихоньку, за спиной.
- До седых волос теперь проходит волчьей невестой, - проворчала бабка, когда Рута несла к колодцу пустые вёдра.
Девушка встала напротив лавочки, на которой отдыхала старушка, и прямо уставилась в выцветшие подслеповатые глаза. Говори, мол, чего желаешь. Лицо бабы Лины смягчилось:
- Да все судачат, ты и сама знаешь. Прекрати с волками возится, чай, не дитя малое. Замуж пора, с детьми нянчиться, а у тебя и вместо мужа волки, и вместо сыновей волки. Ни один парень ведь в твою сторону не посмотрит.
- Я того парня и знать не знаю, - ответила Рута, - а вот в волках души не чаю.
- Всякую божью тварь любить надо, но каждой любви своё место. У тебя на мужнину любовь места-то и не остаётся. Послушайся, девонька, посади волков на цепь да посмотри на людей. Сегодня Ночь Костров, всем праздникам праздник. Кого тебе на нём духи выберут? Волка побольше или волка поменьше?
- А я с одним танцевать пойду, а второй нам на ложках играть будет, - пошутила Рута, но старуха даже не улыбнулась. Девушка бы, может, и обиделась, но в деревне, кажется, уж никого не осталось, кто бы помнил смурную бабу Лину иной. - Ладно, бабушка, спасибо за совет. Пора мне.
Она побежала к колодцу. И пока набирала воды, несла её домой, всё думала и думала про слова ворчливой бабки. А когда пришла, отыскала два ошейника в кладовке и попросила отца приладить пару цепей к стене овчарни.
К вечеру Рута по-праздничному распустила волосы, надела алый сарафан, расшитый лазурными васильками. Когда девушка вплела в кудри последнюю синюю ленту, отец позвал её во двор. Он как раз прикрепил цепи к скобам.
Руте не пришлось даже звать волков: оба лежали у крыльца, поджидая. Когда она вышла, серые братики вскочили и потешно склонили головы в разные стороны, рассматривая невиданный наряд. Тощенький, как всегда, подбежал первым, Рута потрепала его по жёсткой холке.
- Ну ты и вытянулся, разбойник, - сказала она ласково.
Волки потрусили за девушкой к овечьему загону. Там они переглянулись, не понимая, чего от них хотят. Рута присела на корточки, заглянула каждому в глаза, не по-звериному умные.
- Уходите, - тяжело уронила она. - Иначе я посажу вас на цепь. И никуда вы не сможете бегать, не получится больше гулять по лесу, ходить со мной на ручей. Понимаете? Понимаете вы, дураки мои любимые?
Волки по-прежнему стояли и смотрели на неё. Крепыш только переступил с лапы на лапу.
- Бегите отсюда, - шепнула Рута, а потом резко распрямилась, топнула ногой. - Бегите! Кыш!
Ни один так и не шелохнулся. Девушка наклонилась к крепышу, тот, казалось, даже шею сам подставил.
- Что же вы за волки такие? - грустно улыбнулась она и застегнула ошейник.
Крепыш сделал пару шагов. Цепь поволоклась за ним, тяжело позвякивая.
Худенький волк принялся вертеться, поддразнивая Руту, предлагая погоняться за ним. Но, поняв, что так она не развеселится, угомонился, а когда Рута защёлкнула замок ошейника, лизнул руку.
- Не злишься, хороший? Ты прости меня, если сможешь.
4
Когда вся семья ушла на праздник, волки приняли человеческий облик. Первым обернулся Арен. За один людской год он стал широкоплечим юношей и даже сидя был на целую голову выше своей конуры. Следом превратился брат - этого сколько ни корми, а как был тощим, точно жердь, так и остался.
- Слышишь, песни поют? - заговорил Арен, глядя на зарево костров, пляшущее вдалеке над деревенской площадью.
Иль кивнул и завозился с ошейником. Справившись с ремешком, он полез в конуру под солому, где братья прятали давным-давно украденную одежду. За воровство было стыдно, но не ходить же им, в самом деле, без штанов.
- Ты куда собрался? - спросил Арен, заметив, что брат натягивает через голову рубаху.
- На праздник, конечно! Ты со мной?
- Ещё бы, - ухмыльнулся тот и, быстро стащив ошейник, тоже принялся одеваться.
Обычно по ночам в деревне никого не видать, лишь изредка пробегут от дома к дому, хихикая, парень с девушкой или выйдет мужик утихомирить разлаявшегося пса. По таким пустым улочкам чужаки пройдут - сразу их заприметят, вот братья и ходили гулять только в лес. Туда уж точно ночью никто не сунется. Другое дело - сегодня! Вся деревня высыпала на площадь. Как на такое не посмотреть? А уж двум парням затеряться в весёлой хмельной толпе легче лёгкого.
Чем ближе подбиралась к площади улочка, по которой шли Иль и Арен, тем жарче, тем светлее становилось. Будто в деревне разгорелся прожорливый пожар. Только вместо страшных криков - смех и бойкие песни, а люди носятся не с вёдрами, а с цветами и лентами: распаляют веселье.
- А что, если она нас увидит? - Арен вдруг остановился и положил широкую ладонь на плечо брата. А тот, знай, улыбался смешливым девушкам в венках.
- Разве ж она поймёт, что это мы? - Иль по-волчьи оскалился и захохотал.
- Мы поклялись, - напомнил ему брат.
- Что она нас людьми не узнает. Так и не узнает ведь!
Арен улыбнулся. И правда, в Ночь Костров самих лесных духов приглашают погреться у огня. Поговаривали, что порой на празднике видали незнакомцев, пляшущих вместе с деревенскими, так почему бы сегодня не появиться двум чужакам да не повеселиться с людьми? А утром пусть себе болтают, что вздумается.
Только на душе у Арена всё равно было неспокойно. Неспроста они с братом пообещали держать свой человеческий облик от Руты в секрете, ведь если ей приглянется один, то для второго это обернётся бедой. Ладно, чего уж теперь. На празднике столько народу собралось, что встретиться им с Рутой будет не проще, чем трём зёрнышкам в переполненном мешке.
Деревенскую площадь братья едва узнали. Она была точно дурнушка, которая надела нарядный сарафан и подкрасила свёклой щёки и губы, став вдруг прехорошенькой. От дома до дома, от дерева до дерева, подобно рукам неразлучных влюблённых, тянулись цветочные гирлянды, в кроны, как в девичьи косы, вплетены были цветные ленты. И повсюду, куда ни глянь, полыхали весёлые костры. Манили пылающими ладонями, пели треском поленьев, вместе с деревенскими зазывая духов разделить людской праздник.
Иль и Арен только и делали, что глазели по сторонам. Каким бы дивным ни был лес, а все его чудеса они вобрали в себя с запахом родного логова, с теплом, идущим от материнского живота. Девушки же в нарядных сарафанах, детишки в разрисованных берестяных масках, получившие дозволение хоть в одну ночь безнаказанно шалить, и звуки разудалой музыки казались братьям самым что ни на есть настоящим волшебством.
К Арену вдруг подбежала ряженая девочка и шлёпнула его по льняной рубахе пятернёй, перемазанной синей краской.
- Эй! - возмутился он, поймав запястье маленькой хулиганки.
- Я - дух, - серьёзно сказала она, - мне можно.
Арен улыбнулся и наклонился к девочке, уперев руки в колени:
- Ах, вот как… Что-то я тебя не помню, а я ведь всех духов по именам знаю.
- Врёшь, - обиделась малышка.
- Ничуть. Вот слушай: дядюшка Оро, Безголосый Ю, Белая Инн…
Иль толкнул брата в бок, но тот только отмахнулся. Что эти имена для девочки? Всё равно не поверит. Дети в Ночь Костров только рядятся в духов, а знать о них ничего не знают.
- Пойдём! - девочка вдруг решительно подхватила Арена под локоть и потащила за собой.
Он хотел было воспротивиться, но тут к брату подбежала тоненькая девушка в белом сарафане и, смеясь, закружила Иля. Вот она, Инн, вечная невеста. Тоже пришла на праздник посмотреть. Деревенские, похоже, так привыкли к чудесам Ночи Костров, что если и замечают, как среди них лесные ходят, то вида не подают. Решив, что теперь брат один скучать не останется, Арен позволил маленькому духу увлечь себя на другую сторону площади.
Толпа будто пыталась всю дорогу их разлучить: то пробегут мимо, толкаясь локтями, ребятишки, то шатнётся прямо на Арена пьяный от вина и смеха крестьянин, то осмелевшая девица попытается отобрать видного парня у маленькой проводницы, но девочка держала крепко.
Наконец малышка остановилась. Арен не сразу понял, что в этом месте особенного: костёр в точности как тот, у которого веселились они с Илем, и песни поют те же, разве что чуть громче.
- Вот, нашла, - заявила девчушка. - Сейчас я вас свяжу.
Только теперь Арен увидел девушку, к которой потянулась ручонка его маленькой спутницы. Пока малышка деловито соединяла их руки и связывала запястья голубой ленточкой, парень во все глаза смотрел в лицо девушки. Такое знакомое. Отблески костра разожгли на её щеках и лбу россыпи веснушек, мягкие губы несмело улыбались. И вся она двигалась так плавно, будто ещё один дух-шутник вдруг замедлил время.
Рута.
- А я тебя видел, - сказал Арен, когда понял, что желанная, но запретная встреча уже всё равно свершилась.
- А вот я тебя - нет, - девушка хитро прищурилась. - Только не говори, что ты пришёл из леса.
- Почему же? Раз ты меня никогда не видела, откуда же мне ещё быть?
Тем временем девочка-дух, жутко довольная проделкой, закончила вязать хитроумный узелок и убежала к остальным ребятишкам.
- Кем бы ты ни был, синеглазый, придётся с тобой станцевать.
- Я Арен, - назвался он и, подняв их связанные руки, спросил: - А это зачем? Не больно-то удобно так танцевать.
- Ага, значит, ты будешь и дальше притворяться несведущим гостем из леса? - Рута неуверенно хихикнула и потянула парня в круг света от костра. - Как пожелаешь. Ленточка - это обязательство на один танец. Если паре понравится, может ходить связанной хоть до рассвета. А если двое распустят узелок, то шаловливые духи найдут им новых спутников на вечер.
- Вот как, значит... обязательство.
Арен положил свободную руку девушке на талию, а связанную вытянул вбок - точно так, как только что подглядел у соседней пары. Где ж волку уметь танцевать? Хорошо, что кругом все пляшут.
Щёлканье поленьев в костре заглушили трещотки. Их задиристые голоса поддержала гармонь, а за ней последовали гусли. Бойкая музыка никому из танцующих не давала зевать, крикливо диктовала ритм, только успевай кружиться.
Арен и старался. Плясал, чтобы Рута в самом деле не сочла его лесным дикарём. И ничего, вроде получалось. Чего там сложного? Знай, вертись под музыку да смейся вместе с легконогой Рутой. Даже ленточка, казалось, не мешает, не сковывает, а только помогает двигаться в такт друг с другом.
В самой разудалой части танца резко прозвенела лопнувшая струна. Тут же смолкли гусли. Без них сбилась с ритма гармошка. Трещотки ещё немного пощебетали, но что они могут одни? Танец остановился.
Рута разочарованно покачала головой. Когда она обратилась к Арену, костёр полыхал за её спиной, а на лице лежала густая тень.
- Вот и всё. Можем освободиться.
- Нет уж, - ответил парень и взял её за руку. - Ты же сказала: если понравится, можно до рассвета ходить. Или танец был тебе не по душе?
- Кто же ты такой, синеглазый Арен? - Рута погладила узелок ленточки, точно примерялась, чтобы развязать его.
- А что, на лесного не похож? - ухмыльнулся парень. - Ты не спрашивай, Рута, всё равно меня больше не увидишь. Но до рассвета буду с тобой, если захочешь.
- И имя моё знаешь! - смех девушки прозвучал так, будто жемчужины рассыпали по серебряному блюду. - Значит, чей-то родственник, погостить приехал? Ладно, не хочешь - не говори. Но если до рассвета вместе проходим, увижу тебя ещё, да не раз.
Арен лишь улыбнулся краешком губ. Он-то знал, что изо дня в день будет смотреть на Руту, а она - на него. Смотреть, но не видеть.
Только и осталось, что веселиться с ней на деревенском празднике: танцевать, смеяться, случайно обнять, защищая от шатающихся разгульных мужиков. Но его самого от наступающего утра, сулившего превращение в зверя, никто защитить не мог, а потому, не успели даже предрассветные сумерки размыть черноту неба, как Арен сказал:
- Пойдём, я тебя до дома провожу?
- Пойдём, - согласилась Рута и доверчиво прижалась к нему, ни дать ни взять птичка, которая ищет тепла.
Арен шёл, радуясь, что может вот так держать её за руку, но чем ближе они подходили к дому, тем больше парень думал про Иля и клятву. Получается, он обманул брата? Или же нет? Ведь Иль сам говорил, что Рута ни за что не узнает в чужих юношах своих волков, и если просто увидит на празднике - это не считается. И всё равно выходило нечестно, неправильно.
Какие у неё руки тёплые…
Они подошли уже к самой калитке, и Арен потянулся к ленточке, не дававшей ему уйти просто так. Девочка-дух очень уж постаралась, завязывая узелок - теперь разом и не распустишь.
- Поцелуй меня, - попросил Арен, зная, что всё равно больше никогда не будет стоять с Рутой вот так.
Щёки девушки залила краска. Она ловко подцепила ногтем ленточку, развязала узел.
- Поспи, отдохни, как следует. А завтра приходи.
Рута открыла калитку и бегом побежала домой. Даже не оглянулась на прощание.
Продолжение - Часть 2