Этнографический обзор - Россия второй половины XIX века (21)
21. Народы Северо-восточного Кавказа.
С этнографической точки зрения, Кавказ был самым богатым регионом Российской Империи. Такого количества племен, народностей, языков на относительно небольшой территории не встретишь, пожалуй, больше нигде в мире.
Если я буду использовать при составлении обзора по Кавказу уже сложившийся подход, то есть, для каждой народности давать описание внешних особенностей, нюансов жилья и быта, одежды и питания, труда и отдыха, праздников и национальных традиций - описание кавказских племен составит не менее десятка частей. И мои читатели совершенно справедливо могут упрекнуть меня: "Хватит, мол, кормить Кавказом!" Поэтому в планируемых четырех частях обзора, посвященных народам Кавказа, я буду публиковать только наиболее интересные, с моей точки зрения, материалы, дающие, в основном, общее представления об этнографических особенностях этих народов или их групп. Так что, если конкретно о какой-либо народности будет упомянуто вскользь - обижаться не надо.
Начнем кавказскую часть обзора с Северо-восточного Кавказа - это территория современных Дагестана, Чечни, Ингушетии, частично Ставропольского края.
При подготовке материалов этой части обзора использованы следующие источники:
- "Народы России. Этнографические очерки", (издание журнала "Природа и люди"), 1879-1880;
- "Живописная Россия" (под редакцией сенатора П.П.Семенова-Тян-Шанского), т.9, 1883;
- И.Березин, "Путешествие по Дагестану и Закавказью". Казань, 1850;
- Е.Марков, "Очерки Кавказа", (издание Товарищества М.О.Вольф), 1887;
- Н.Семенов, "Туземцы Северо-восточного Кавказа". СПб, 1895;
- Сборник сведений о кавказских горцах, вып.1, 1868;
- Сборник материалов для описания местностей и елемен Кавказа, №13, 1892.
В обзоре использованы фотографии и иллюстрации из книг и журналов XIX века.
Горские народы Дагестана - лезгины, аварцы, лаки, даргинцы, рутульцы, ботлихцы, табасараны, андийцы, арчинцы и другие - в литературе XIX века зачастую не дифференцировались, объединяясь понятием "лезгины" или "дагестанцы". Действительно, во внешности, в характере, в образе жизни, в традициях этих народов очень много общего.
В Дагестане человек еще живет естественным существом своим, нередко раскрывая, среди дикого быта своего, не знакомую нам силу духа и телесного здоровья, не уродуя себя в вялого кабинетного каллуна. Полудикий житель Дагестана является достойным имени человека - своею твердою волею, твердыми убеждениями, твердыми речами и поступками... В нем не угас еще благородный гнев, который не позволит оскорбить себя и близкого своего никому, кто бы ни был он, как бы высоко ни стоял над оскорбленным, какие бы последствия ни были от этого. Дагестанец умеет повиноваться, служить и молчать, но он повинуется не как раб, молчит и служит не как бессловесное животное.
Богатство, почести, личный покой - еще не ценятся им выше чести человека, выше его нравственного долга. Богач, как и бедняк, не колеблясь покидает свой дом, идет в изгнание, делается скитальцем - «камлы», чтобы только исполнить ту обязанность родовой чести, которая, по убеждению его, составляет непременный долг человека, уважающего себя и достойного уважения других. Человек здесь и умирает твердо, как муж, не торгуясь за свою жизнь, не входя в трусливые сделки с совестью. Он убьет сам, если может, с непоколебимой решительностью, иногда с восторгом. Но если ему не удалось убить врага, а враг убьет его, то он умрет сам с такою же решимостью и нередко с таким же восторгом... Мы не можем сочувствовать кровожадному характеру его нравственного кодекса, но тем не менее мы должны признать духовную силу и красоту своего рода в этой твердости долга, в этой изумительной простоте и прямоте духа, дерзающей на все, жертвующей всем, открыто враждующей, открыто разящей ради своего нравственного убеждения, хотя бы и ложного, хотя бы и безумного.
"Очерки Кавказа"
Горец совсем не дорожит жизнью, если это жизнь, чем-нибудь обесчещенная. Я с изумлением знакомился с поучительными случаями горской криминалистики. Там на всяком шагу короткая и решительная расправа с чужими, с самим собою, с самыми дорогими сердцу.
Отец застает дочь на постели жениха, и тут же, не раздумывая, закалывает обоих. Муж, уличивший жену в любовной связи с соседом, убивает жену и любовника. Убить кровного врага - это такой священный долг, который исполняется со страстным увлечением всегда и везде, какие бы ни были препятствия. Кровного врага убивают и ночью, спящего на своей постели, и среди пира у кого-нибудь в гостях, и подстерегают на дороге; за убитого вступаются присутствующие родные, за убийцу - его родные, и часто целая кровавая сеча завершает веселый пир. Убийство кровного врага есть такое торжество, которым гордятся как подвигом.
Но не по одним важным случаям решается горец проливать кровь, свою и чужую. Он отвечает ею на всякое вообще оскорбление, выражает ею всякое свое горе и отчаянье.
Див-Багавд-Раджаб-Оглы, Дарьинского округа, убивает себя семью пулями, узнав, что любимая им девушка выходит в этот день замуж за другого.
Алай-Ахмед-Оглы, из аула Урари, много раз просил свою сварливую и бранчливую мать ускорить его свадьбу с одной девушкой, но мать только поносила его неприличными словами. «Если ты не хочешь дать мне покоя, то я сам успокою себя», - объявил ей наконец сын и, выхватив пистолет, застрелял себя у ее ног.
Муртузали, сын Али-Бека, убивает себя за то, что поссорившийся с ним отец не согласился простить его. При виде бездыханного трупа, Али-Бек выхватывает кинжал и, поставив на пол рукоятку его, закалывается сам...
Селим-Дервиш, из аула Гогаза, убивает Ага-Султан-Агаз-Кизы за то, что она не хочет бежать с ним, а Кадаш-Бек, из Маграча, стреляет в молодую девушку Ширин-Муса-Кизы за отказ от замужества.
"Очерки Кавказа"
Мало того, горец убивает себя даже за нарушение приличий.
Бек-Булат, играя с другими жителямн с. Дургели, от сильной натуги во время борьбы испустил звук, который считается у горцев величайшим позором. Не желая пережить такого бесчестия, Бек-Булат не медля ни минуты застреливается из пистолета.
Рабадан-Попала, из Ходжан-Моха, сильно пьянствовал, несмотря на свою бедность. Его это очень мучило, но он не имел сил подавить свою слабость, которою укоряли его все родные и соседи. Раз, напившись, он обнажил свой кинжал и закричал людям: «Если живот мой не может обойтись без водки, то я сумею наказать его!...» Он ударил себя кинжалом в сердце и повалился мертвый.
Так просто и решительно смотрит дагестанский горец на жизнь и на смерть... Даже женщина его разделяет этот взгляд. Кинжал и для нее служит орудием мести, защиты, самонаказания. Они убивают обманувшего любовника или клеветника так же просто, как их мужья и братья. Они убивают с отчаяния и самих себя при виде дорогого трупа, при слишком горьком известии.
"Очерки Кавказа"
В Дагестане аулы расположены в глубоких ущельях или на уступах гор и состоят из каменных домов в два этажа, с земляною крышею и балконом с навесом; в нижнем этаже помещается скот, верхний предназначен для жилья.
"Живописная Россия"
Большую часть дагестанских аулов окружают голые скалы, приближаясь к которым, где-нибудь на пригорке, видна скученная масса серых, каменно-деревянных клетушек, сидящих одна над другою, без внутренних дворов. Из каждой клетушки глядит несколько миниатюрных отверстий, то круглых, то четырехугольных - это окна без рам, переплетов и стекол. Они служили некогда и амбразурами, так что брать с боя кучку сероватых сакель аула было все равно, что брать крепость. Улицы аулов Дагестана чрезвычайно извилисты, узки, круты и состоят часто из ступенек, образуемых из беспорядочно набросанных каменьев, острых и неровных. При встрече двух человек на такой улице им трудно разойтись иначе, как повернувшись боком; а улица, по которой может проехать одна повозка, считается уже весьма широкою. Причиною такой тесноты улиц бывает часто сбоку обрыв в несколько сажен, не дозволяющий сделать их более широкими. Грязь и нечистота составляют исключительную принадлежность аулов; даже общественные здания, как например мечети, содержатся неопрятно. Все дома построены сжато: один прилеплен к другому.
"Народы России"
Внутренний быт и семейная жизнь у всех горцев одни и те же. Мужчины вообще склонны к праздности и проводят большую часть дня в полнейшем бездействии. Вся их забота заключается в чистке оружия или строгании палочки. Женщины, напротив отличаются трудолюбием. На них лежа все хозяйственные заботы; они же ткут сукно для домашнего обихода, делают ковры, войлоки, бурки, шьют на мужчин платье и обувь. Вообще, положение женщины в горах крайне возмутительно: она там заменяет рабочий скот и в хозяйственной иерархии становится несколькими ступенями ниже лошади. Посреди постоянных трудов, она скоро блекнет, сгорбливается от тяжелых нош, и тогда для нее наступает еще худшая пора жизни, поточу что горцы не уважают старух, как ни к чему не годных.
"Живописная Россия"
(тавлинцами называли аварцев)
Вся жизнь горянки есть труд, и труд самый тяжелый. Часто можно встретить возвращающихся в аул двух-трех ослов, навьюченных ношею, за ними с большею еще ношею, тащится женщина, имеющая, кроме того, за плечами ребенка. Тяжесть ноши привела бы в ужас любого дюжего работника, но не удивляет ее мужа: он идет позади, напевая песню, праздный и с пустыми руками.
Женщина в Дагестане есть ни что иное, как самка для высиживания детей и рабочий скот, не имеющий ни минуты отдыха. В домашнем быту горца женщина и эшак одинаково нагружаются. Разграничение в положении мужчины и женщины делается с самого раннего возраста. Часто можно видеть девятилетних девочек, возвращающихся с реки с огромными кувшинами воды, тогда как мальчики тех же лет, а иногда и более взрослые, ничего не делают. Не удивительно после того, что женщины старятся весьма скоро и делаются горбатыми до такой степени, что в каждом ауле можно встретить несколько старух, ходящих на четвереньках.
"Народы России"
Несколько горских девушек и женщин...
Горец изумительно умерен в своих привычках, изумительно вынослив. Плоть не одолевает его до такой степени, чтобы пленить дух его. Он гораздо более, чем мы, служит своему богу, и гораздо менее, чем мы, служит маммоне. Конечно, своему богу, а не нашему, это необходимо иметь в виду.
Чем обходится горец в своей жизни - нельзя поверить, не видав собственными глазами. Наши проводники, казалось, никогда не ели во время пути. У каждого в кармане шаровар насыпано несколько горстей просяной муки, и вот весь их дорожный запас. Намешает с водою, много-много с кусочком курдючного сальца или чесноку, горсточку такой муки, поджарит ее легонько на щепочках, - и вся недолга! Вина не знает, водки не знает, чаю не знает, барана режет только на пирушку... Ну, тогда, конечно, другое дело: на угощении он уплетет за десятерых...
"Очерки Кавказа"
Хоть горцы, по утверждению Е.Маркова, "не знали вина" - виноделие, однако, процветало.
Горец не тратится ни на что - ни на прислугу, ни на работника, ни на мастеров, ни на лавки. Женщины семьи ткут и шьют ему всё, всё готовят, всё работают, за всем ходят. Конь его выхожен им же самим на горных пастбищах. Он весь свой, всего себя создает сам, почти ни в ком и ни в чем не нуждаясь. Такая простота и умеренность быта - страшная сила, и мы, люди сложной европейской цивилизации, всего менее способны оценить эту силу. Наша безумно разрастающаяся роскошь, наша телесная и духовная изнеженность избаловали нас до того, что мы, кажется, навсегда утеряли не только вкусы и способность к умеренности, но даже сознание незаменимой пользы её...
"Очерки Кавказа"
Кумыки - тюркоязычный народ Дагестана, не считаются горцами. Это и понятно: они живут, в основном на Кумыкской плоскости и в предгорьях. На языках горских народов кумыки именуются "степняками", "равнинными жителями".
По наружному облику кумыцкое население принадлежит к народам Кавказского племени и напоминает собою то горцев Дагестана, то чеченцев и кабардинцев, то персиян. Встречаются, однако, в этом населении и облики с характерными особенностями типа ногайцев, тюркского племени, а еще чаще попадаются лица, представляющие собою смешение черт двух рас - кавказской и тюркской.
По образу жизни, нравам и обычаям кумыки в целом сходны с другими кавказскими племенами. Однако, между кумыками и другими племенами существует и весьма характерное различие. Те самые обычаи, которые другими, особенно чеченцами, до сих пор признаются единственными устоями частной и общественной жизни и применяются на практике без всяких отступлений, в глазах кумыков имеют уже другое значение. Кумыки видят в них лишь кодекс правил житейской мудрости, подлежащий изменению и дополнению, сообразно практическим требованиям.
Обычай кровной мести в этом народе, к чести его, не проникнут жгучею страстностью, как у горцев Дагестана, чеченцев, кабардинцев и др., а потому и примирение по кровным делам устраивается довольно просто и легко. Влияние родства среди кумыков ограничивается пределами двух-трех последних поколений от одного главы, не распространяясь на всех представителей отдельной фамильной группы, как например, в чеченском племени. Даже общеизвестные традиционные взгляды кавказских горцев на хищничество, как на акт молодечества, среди кумыков, опять-таки к великой чести их, вовсе не пользуются авторитетом непоколебимой истины. Кумыки в большинстве своем выросли из этого младенческого положения и смотрят на хищников, как на представителей зла, а не добра.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
То же отсутствие фанатизма и то же свободомыслие проявляется у кумыков и в отношении образа жизни. Во внутреннем убранстве их саклей господствует полное смешение стилей, начиная от чисто европейского и кончая чисто персидским. Одеваются кумыки, подобно другим горцам, в черкеску, папаху, бешмет, чювяки и пр., но случается, что папаху заменяют фуражкою и с большим удовольствием носят русскую обувь и русское пальто военного покроя вместо народной шубы. Женщины и девушки носят даже модные ботинки вместо чювяк и на вечеринках и празднествах появляются с веерами и зонтиками последних фасонов. Едят кумыки что угодно и когда угодно, избегая, разумеется, всего запрещенного кораном, и разнообразят пищу до бесконечности, благо женщина-кумычка знакома с кулинарным искусством Востока и Запада. Как мусульмане, они вина не пьют (не без исключений однако), зато от напитков, подвергавшихся кипячению, как пиво, водка, вареное виноградное вино, никогда не отказываются.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
Ногайцы - некогда грозное племя степных кочевников - расселились, в основном, в Ногайской степи Дагестана, в Ставрополье и Карачаево-Черкесии.
Ногаец по преимуществу среднего роста, сухощав, несколько сутуловат; грудь плоская, нередко впалая, руки и ноги, как у человека физически слабого и непривычного к мускульному труду, малы и нежны. Лицо ногайца плоское, с одутловатыми щеками, маленьким, приплюснутым носом, низким лбом, небольшими карими или черными глазами, большим ртом и широкими скулами; волосы на голове черные, на бороде и усах жидкие, неопределенного темно-серого или каштанового цвета. Среди аксаевских ногайцев не редкость лицо с крупными и резкими чертами, с большим, хотя сплюснутым носом, обрамленное небольшою черною бородою и жидкими баками. Взгляд ногайца кроткий, с выражением наивного изумления, подобный взгляду овцы, его неизменной спутницы; голос у него тонкий.
Ногайская женщина похожа на мужского представителя своего племени, но мелкие черты лица, кроткий взгляд и тонкий нежный голос к ней идут больше, чем к мужчине, поэтому она много выигрывает перед первым. Между молодыми женщинами и девушками встречаются вполне красивые.
Описанная наружность ногайца вполне гармонирует с его внутренними качествами. Он смирен и покорен. С ним нужно обойтись очень грубо, чтобы взволновать его, но и в этом случае он только краснеет, не давая, насколько возможно, своему возмущенному чувству вылиться наружу. Предвидя опасность, ногаец спешит укрыться, при внезапном наскоке врага он теряется и бежит, не пробуя защищаться. Эта черта его характера отлично известна соседям ногайцев - кумыкам и чеченцам, ловко использующим ее.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
Примерно 2/3 семейств ногайцев помещаются в своих кибитках, представляющих все удобства для перекочевки с места на место и соответствующих образу жизни и привычкам степняка. Треть живет в домах, или, точнее говоря, в жалком подобии кумыцких саклей. Эти подобия постоянных жилищ - плод цивилизаторских усилий наших администраторов, но, увы, плод не вполне зрелый. В постоянное жилище ногаец вошел со всеми своими замашками и привычками степняка, т. е. со своей беспечностью насчет самых необходимых удобств жизни и со своею колоссальною нечистоплотностью. В сакле у него грязно, сыро и невыносимое зловоние; вся движимость в ней, от деревянной кровати до последней тряпки, до невозможности загажена и битком набита паразитами; вокруг жилища масса нечистот. Ногаец, живущий в кибитке, также, разумеется, беспечен и нечистоплотен, но его кибитка целое лето проветривается, что избавляет его от сырости и удушливого воздуха. С кибиткою этой ему ничего не стоит бросить занавоженное место и переселиться на другое, чистое, что он и делает, по крайней мере, раз в году. Словом, оседлый ногаец находится в неизмеримо худших условиях жизни, чем ногаец кочевой.
Ногайцы, как известно, не земледельцы, все их экономическое благополучие держится на скотоводстве. Некоторые ногайцы занимаются, однако, и хлебопашеством, но эта несвойственная им деятельность поставлена у них весьма плохо. Отметим, что ногайцы понятия не имеют о других отраслях земледельческого труда, например, об огородничестве, садоводстве.
Дурно питаясь, мало работая, ногаец не чувствует также охоты к живым развлечениям. Песни, игры, танцы среди ногайцев - большая редкость. Всякого рода развлечениям предпочитается апатичное сиденье вокруг дымящегося кизяка и сонливое пересказывание друг другу разных пустяков. Такой образ жизни не можёт не оказывать весьма вредного влияния на здоровье - и ногаец, действительно, в большинстве случаев малосилен и худосочен.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
Вайнахские народы - чеченцы, ингуши и бацбийцы - образом жизни и традициями несколько отличаются от горцев Дагестана. Подобно тому, как дагестанские горцы в источниках XIX века собирательно именовались "лезгинами", все вайнахи часто назывались чеченцами, без уточнения национальных различий.
Чеченцы, обитающие в долине, живут большими аулами; дома у них турлучные, внутри опрятно и светло. Они снабжены окнами без рам, но со ставнями для защиты от холода и северных ветров, почему и двери обыкновенно обращены на юг или восток. Эта сторона дома обнесена навесом, чтобы дождь не проникал внутрь и для прохлады летом. Комнаты нагреваются каминами, а хлеб пекут в особо устроенных на дворе круглых печах. В каждом доме, есть кунакская. Она состоит из одной или нескольких комнат, которые всегда содержатся в чистоте. Здесь, в кунакской, хозяин проводит целый день и только к вечеру возвращается в семейство. Каждый дом имеет небольшой двор, огороженный плетнем. У горных чеченцев, живущих в верховьях Аргуна, где чувствуется большой недостаток в лесе, дома каменные.
"Живописная Россия"
Взаимные отношения молодых людей и девушек отличаются полным уважением к женской стыдливости, составляющей достоинство девушки. Чеченец считает недостойным себя не только оскорбить чем-нибудь девушку, но даже дотронуться до нее рукою.
Чеченские свадьбы совершаются рано: девушка выходит замуж, как только исполнится ей 12 лет, и самое позднее в 15; молодые люди женятся с наступлением 17-летнего возраста.
Чувственная от природы и мало развитая, чеченская женщина предается своей страсти вполне и до последней степени. В таких случаях для нее нет ни пределов, ни ограничений. Под влиянием страсти, молодая девушка не стеснится в глухую ночь пробраться к сакле того, кому решилась отдаться. Пришедшая в дом мужчины девушка, по обычаю, становится его женою. Никто не в праве расторгнуть этого брака. и родным волею или неволею остается согласиться и пожелать молодым счастья; тогда задают пир - и дело кончено.
Супружеские отношения отличаются согласием, чему отчасти способствует полная покорность женщины. Будучи чрезвычайно ревнив, чеченец зорко следит за поведением своей жены, и нарушения супружеской верности весьма редки и преследуются весьма строго.
Женщины отличаются необыкновенным трудолюбием, на них лежат все хозяйственные заботы и самые тяжелые работы, не исключая полевых. За все свои труды жена подчинена мужу, как своему полновластному господину, в присутствии которого она никогда не садится и с которым не разделяет стола. При разговорах муж и жена не называют друг друга по имени.
"Народы России"
Вот так описывает особенности характера и воззрений чеченцев Н. Семенов в книге "Туземцы Северо-восточного Кавказа" (1895).
Оговариваюсь раз навсегда, что все, высказываемое здесь о чеченцах, отнюдь не касается тех из них, которые давно уже выросли из своего народа и по праву занимают почетное место среди кавказской интеллигенции; речь идет о народной массе, а не о выдающихся личностях.
При внимательном изучении, чеченец поражает ограниченностью и извращенностью своего духовного мира во всем, что касается сферы нравственного чувства. Не говоря о том, что он не имеет понятия о возвышенных нравственных идеалах (быть может, утратил его под влиянием своеобразного склада жизни), что такие понятия, как добродетель и порок, добро и зло, в их абстракции, ему незнакомы, но даже и непосредственные чувства, составляющие основу этих понятий, проявляются в нем весьма слабо.
Чувства беззаветной дружбы, глубокой любви, искреннего сожаления и сочувствия, чувства самоотвержения и великодушия, как непосредственные и бескорыстные душевные движения, ему почти что чужды. В отношении чувства любви даже семейство не составляет исключения. Привязанность родителей к детям, по крайней мере, со стороны отцов, чрезвычайно слаба, а дети к родителям относятся почти так же, как к посторонним лицам своей фамилии. Чеченцы искренно смеются, когда видят отца-русского, ласкающего и целующего своего ребенка, и нередко смех этот переходит с их стороны даже в презрение. На жену чеченец смотрит, как на низшего и подчиненного члена семьи, и, обходясь с нею снисходительно, когда она почтительно несет бремя своих обязанностей, презрительно и брезгливо отталкивает ее от себя, в случае проявления ею своих вкусов и желаний. Дочь для чеченца - рабочая сила, а когда она вырастает - товар.
То, что мы понимаем под словом любовь, в серьезном смысле, т. е. такой подъем чувства симпатии к другому лицу, при котором носитель чувства с радостью приносит жертвы любимому лицу, у чеченцев в одном случае заменяется половыми инстинктами, а в других - доведенным до инстинкта же чувством фамильной солидарности и привычки. Этот последний инстинкт- нечто малопонятное для нас и в то же время весьма многое объясняющее и оправдывающее в чеченцах. Чтобы дать объяснение фамильному инстинкту, я скажу, что такое фамилия у занимающего нас племени.
Фамилия или родовой союз - это орден, в котором каждый член, без клятв и договоров, беззаветно служит интересам целого, не задумываясь жертвовать для них, в случае надобности, всеми личными интересами. Чеченец, не имеющий фамилии, считает себя ничтожеством; чеченец фамильный, когда находится вне своей фамилии, чувствует себя жалким и беспомощным; но тот же чеченец, находясь внутри ее, видит себя в крепости, охраняемой многочисленным и единодушным гарнизоном, и сознание силы крепости делает его самоуверенным, гордым, своевольным и дерзким до нахальства.
Этот инстинкт солидарности со всеми членами своего рода - великая нравственная сила, но она все-таки не чувство любви. Любить чеченец умеет только себя. О себе чеченец замечательно высокого мнения и, ставя свою личность в центре вселенной, тем более понижает свое мнение обо всех других, чем дальше они находятся от центра; вокруг центра стоит фамилия, за нею идет племя или народ свой, за народом же, вдали, стоит все остальное, едва достойное, а пожалуй, и вовсе недостойное внимания.
Не обладая способностью проникаться глубоко чувствами добрыми и гуманными, чеченец, в то же время, сильно проникнут чувством личного и фамильного эгоизма, выработанным в условиях упорной борьбы за существование. Помня только о себе и своих интересах, включая и интересы фамилии, он ко всему постороннему питает инстинктивное недоброжелательство, легко переходящее в готовность причинить обиду и вред. Этим объясняется то, что он ни в ком постороннем тоже не допускает ни приязни к себе, ни даже простого доброжелательства, а напротив того, во всех видит противников и врагов. Понятно, что при таком взгляде на людей, он, во-первых, должен быть подозрителен и осторожен и, во-вторых, двоедушен в сношениях с ними.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
Ум у чеченца бойкий, но легкий. Чеченец любит пошутить, посмеяться, поострить, поиграть словами. Мысль его постоянно вращается около простых обыденных предметов, но и эти предметы она охватывает поверхностно, не проникая в глубину их. Точность и определенность, свойственные уму наблюдательному, идейность и отвлеченность, характеризующие собою ум рассудочный - уму чеченца не свойственны. Надо сказать, что если чеченец нередко и производит впечатление человека неглупого и даже тонкого, то тут главную роль играют сноровка, осмотрительность и такт.
Понятие чеченца о собственности, не в шутку, а вполне серьезно может быть формулировано так: что мое, то мое, а что твое - то могло бы быть моим. Исходя отсюда,. чеченец чувствует поползновение воспользоваться чужим и, уверенный в существовании таких же поползновений у ближнего, очень крепко охраняет все, что попадает в его обладание, в то же время любовно заглядываясь на собственность другого.
"Туземцы Северо-восточного Кавказа"
Еще несколько чеченских и ингушских девушек и женщин.
Бацбийцы - вайнахский народ, придерживавшийся православной веры. Место их обитания - южный склон Большого Кавказского хребта (территория современной Грузии).
Я умышленно не коснулся в этом обзоре исторических, геополитических и военных аспектов взаимоотношений России с горскими племенами. Но выдержку из книги И. Березина "Путешествие по Дагестану и Закавказью" (1850) считаю необходимым опубликовать в завершение этой части обзора. Может быть, мнение автора будет полезным для более полного понимания этнографических особенностей горских народов.
Окруженный бедною природою или презирающий всякий труд, кроме грабежа, сильный, крепко сложенный, воздержанный, терпеливый, одаренный многими физическими способностями американского дикаря, горец с этими качествами соединяет отвагу в битве, опытность в нападении и отступлении, глубокое познание местности, неутомимость в походах, искусство наездничества, быстроту и меткость ударов и выстрелов. Кто поверит, что горец кидается на лошади со скал прямо в бушующие потоки и выходит на другой берег невредим, а между тем это правда! Кто поверит, что горец просиживает, не шелохнувшись, сутки и двое в камыше или где-нибудь за камнем, в ожидании врага, а между тем и это правда! Кто поверит, что раненый смертельно горец и не вскрикнет от боли, чтоб не обнаружить своего убежища, а между тем и это правда!
И с таким врагом борется Россия на Кавказе, и из каждой стычки, из каждого дня выносит новую славу. Да посетят Кавказ доморощенные критики и да устыдятся своих ребяческих заблуждений и мудрствований! На языках западных ораторов Кавказ вертится очень часто и на весах их политики он тянет очень тяжело: не раз европейские умники, в то время, как Россия билась с горцами, никак не хотели признать наших прав на Кавказ, забывая, что Персия и Турция уступили России по разным договорам все свои кавказские владения, а остальные области признали русскую власть добровольно.
Но кроме этих договоров находятся могущественные причины, по которым Россия вынуждена смирять горцев силою оружия. Какое государство может видеть равнодушно частые опустошения своих поселений, допускать безнаказанное пролитие крови своих подданных, позволять зверское похищение в плен и неволю своих сынов? Русские провинции, прилегающие к Кавказу, никогда не могут наслаждаться счастием спокойствия и безопасности, пока Кавказ сам не воспользуется благодеяниями мира и образованности.
Вероломный сосед, он не хочет знать никаких обязательств, не считает священными никакие клятвы, и, обещая сегодня мир, проливая сегодня слезы умиления, завтра же, во мраке ночи, змеей ползет в русские пределы и разит кинжалом того, кому еще вчера клялся в примирении! Бесчеловечный хищник, он обременяет оковами свои жертвы, не щадит ни слабого ни старого, и ценою золота продает в тяжкое рабство пленников, захваченных силою или изменою! Заглушивший все чувства сострадания к ближнему, к своей собственной крови, он испокон веку торгует своими детьми, и из этого чудовищного промысла образовал самый значительный источник своего обогащения! Чуждый всякого понятия о чести, он лишает свободы пришельца, брошенного бурею или случаем в его горы!
Но я знаю, что обожатели своей фантазии назовут меня самого варваром и исказителем благородного горского типа. Со своей стороны, я предлагаю этим любителям и любительницам совершить небольшую прогулку в горы и взглянуть хоть раз в жизни на этих рыцарей своеволия в их родном пепелище. Тех, которые решатся на этот опыт, по-видимому самый легкий, прошу заранее отказаться от свободы и без всяких возражений поступить в разряд рабов - в горах уж так водится с гяурами! За лишением свободы следуют другие невинные обычаи гор с прибывшим странником: на грешном теле едва оставят рубашку и наденут для украшения оковы. Но не этим кончаются удовольствия горной жизни: если благородные и прямодушные горцы заметят, что вы значите кое-что в своей стране, что ваши белые ручки не годятся для работы, то засадят вас в душную яму; а если вы не подаете надежды на выкуп, то заставят вас работать все, чего горец не хочет сам делать. Ожидаемый выкуп не приходит, и горец приступает к исправительным мерам, потом продает вас другим, вас влекут все дальше и дальше в горы, и, наконец, вы попадете в такие руки, что погибнете под тяжкими муками.
Я далек от того, чтоб отрицать в горце присутствие какого-нибудь похвального качества: я признаю горскую храбрость, готов допустить небольшую дозу и других добродетелей, но в массе все это представляет свирепого дикаря.
Но мир этому Кавказу за его кровавую вражду, но благодеяние образованности ему за его варварство, но выгоды торговли ему за его хищничество, но святость договоров ему за его вероломство, но прощение мятежников ему за его жестокости с пленными: вот какими человеколюбивыми началами одушевлено сношение России с Кавказом!
"Путешествие по Дагестану и Закавказью"
Еще раз: написан этот текст был в 1850 году.
К оглавлению этнографического обзора