Контр- или про- цикличная политика? Что лучше для выхода из кризиса?
Хоть это и глупая трата дефицитного времени (а возможно, еще и наживание врагов на ровном месте - на всякий случай напомню, что дневник этот непубличный, веду я его исключительно для себя, как подспорье в работе) нет сил удержаться, чтобы не встрять в недавний спор kar-barabas и ksonin ( 0, 1, 2, 3, 4). В 2-х словах напомню, что речь идет о негативной оценке П.Кругманом опыта послекризисного восстановления в 2-х странах Балтии (Эстонии и Латвии). Этот опыт, как известно, состоял в фиксации номинальных обменных курсов (в случае Эстонии - даже с переходом на евро) и проведении политики «внутренней девальвации» их реальных обменных курсов за счет снижения, или, во всяком случае, сдерживания роста зарплат (презентация для случая Латвии тут, по наводке kar-barabas).
В результате бюджетная политика оказывается процикличной - расходы падают на дне рецессии. К тому же фиксация курса лишает страну возможности проводить независимую денежно-кредитную политику и помочь себе в трудный момент снижением процентных ставок или «количественным смягчением». Понятно, что это вызвало ярость Кругмана, верящего в ортодоксию контрцикличной (кейнсанской) политики примерно так же, как старообрядец верует в двуперстие.
В качестве контрпримера приведена Исландия, пока остающаяся вне еврозоны и даже вне EC, где осенью 2008 кризис привел к девальвации местной кроны на 53% по отношению к доллару. Это, по мнению маститого ученого и блоггера, способствовало более быстрому восстановлению экономики страны. В доказательство чего приводится график, демонстрирующий, что нынешний разрыв ВВП Исландии с предкризисным «пиком» значительно ниже, чем у Эстонии (эти разрывы для разных стран можно посмотреть и тут).
Конструктивен ли опыт прибалтов? Вопрос имеет значение, далеко выходящее за рамки академического спора, поскольку ситуация на периферии еврозоны исключает проведение контрцикличной налогово-бюджетной политики из-за опасности усиления кризиса госдолга. Бюджетный аскетизм, в свою очередь, возможно, поддерживает рецессию, ведущую к разрастанию циклического дефицита, и препятствует урегулированию долговых проблем. Может ли что-то вывести из этого хождения по кругу?
ksonin в поддержку Кругмана в его негативной оценке действий Эстонии и Латвии, отсек контрдовод, состоявший в том, что прибалтийские страны перед кризисом росли быстрее, чем Западная Европа (опережая даже тамошнего чемпиона роста - Ирландию) и, стало быть более глубокий спад, и большее нынешнее отклонение от пика там - закономерны (мотивируя это тем, что более крутой тренд роста - норма для развивающихся стран). И, во-вторых, призвал учить матчасть в деле преодоления кризиса, сославшись на первую главу учебника макро, до которой эстонцы с латышами, видимо, так и не дочитались. На мой непросвещенный взгляд, при всем уважении, оба эти соображения нерелевантны, или, как выражаются на «фене» сидевшие люди - не по делу.
Речь в данном случае идет не о том, что Эстония и Латвия имели более крутой тренд долгосрочного роста, а о том, что предкризисный пузырь 2007 надулся тут особенно сильно, т.е. о краткосрочных колебаниях ВВП относительно тренда. Этой болезнью, залитые потоками капитала, переболели тогда все восточно-европейские страны, включая Казахстан. Дефициты текущих их счетов в разы превосходили дефициты стран Юго-восточной Азии накануне кризиса 1997. Например, дефицит СТО Латвии в 2007 составлял 25.3%ВВП, Болгарии - 20.3%, Эстонии - 16.9, Литвы - 14, Румынии - 13.8, и даже нефтеэкспортирующего Казахстана - 6.9% (без доходов от нефти - 34%ВВП), притом, что максимальный дефицит текущего счета Малайзии (1995) составлял 9.7%ВПП, а Таиланда (1997) - 7.9%. (Источник: МВФ, WEO Database.)
Конечно, вопрос, что следует считать трендом (траекторией долгосрочного роста потенциального выпуска) в данном случае непрост. Все соответствующие статистические методы разрабатывались, главным образом, применительно к значительно более устойчивой и мало подверженной кризисам экономики США, и при переносе на нестабильные экономики других стран они начинают буксовать. К тому же, поскольку выход из рецессии на уровень потенциального ВВП ни в одной из сравниваемых стран Европы, включая, вероятно, и Россию, не завершен (а в некоторых - так и не начался), то присутствует проблема «краевой точки», тренд загибается вниз. Тем не менее, если следовать формальным рекомендациям по сглаживанию циклических колебаний, приходится заключить, что нынешнее положение экономики Эстонии, во всяком случае, не хуже, чем в сравниваемых европейских странах.
Во-вторых, о какой ссылке на учебник идет речь? По-видимому, о той, что представляет ВВП (совокупный спрос) как (линейную) функцию частных сбережений и бюджетных расходов (дефицита), при росте первых ВВП снижается, вторых - растет. Однако в таком виде эта связь действительно существует лишь в учебниках, и то разве что адресованных начинающим. На практике параметры, которые тут предполагаются постоянными (вроде предельной склонности к потреблению) оказываются весьма гибкими. Так что эффект налогово-бюджетных и прочих стимулов может быть обнаружен лишь статистически, как более или менее правдоподобная в каждом конкретном случае гипотеза, а вовсе не как непреложная истина.
Достаточно яркий пример восстановления ВВП, противоречащего ортодоксальным представлениям, дает Россия, причем в обоих эпизодах - и после 1998, и после 2008. В первом случае, хотя бюджетная политика в результате корректирующей инфляции резко ужесточилась, т.е. стала процикличной (после серии предкрисных дефицитных бюджетов, 1999 финансовый год завершился почти без дефицита, 2000 с огромным профицитом при скромных еще нефтегазовых доходах). Роль стимула тогда взял на себя громадный, в отношении ВВП, отток капитала. А накопление валютных резервов позволило быстро восстановить доверие к состоянию российской экономики, как со стороны населения, так и зарубежных кредиторов.
Во втором эпизоде, 2009 года, в роли стимула выступила (движимая ценой нефти) реальная ревальвация рубля, приведшая к росту импорта, быстрому восстановлению потребительских ожиданий и кредита. Что же касается девальвации рубля, смягчения денежной политики и резкого сдвига бюджетного сальдо в острой фазе кризиса, то они сами по себе не сыграли в выходе российской экономики из рецессии никакой особой стимулирующей роли, хотя и удержали кризис от разрастания. Два примера, указывающие на достаточно широкое разнообразие в механизмах выхода экономики из рецессии и восстановления доверия.
В результате бюджетная политика оказывается процикличной - расходы падают на дне рецессии. К тому же фиксация курса лишает страну возможности проводить независимую денежно-кредитную политику и помочь себе в трудный момент снижением процентных ставок или «количественным смягчением». Понятно, что это вызвало ярость Кругмана, верящего в ортодоксию контрцикличной (кейнсанской) политики примерно так же, как старообрядец верует в двуперстие.
В качестве контрпримера приведена Исландия, пока остающаяся вне еврозоны и даже вне EC, где осенью 2008 кризис привел к девальвации местной кроны на 53% по отношению к доллару. Это, по мнению маститого ученого и блоггера, способствовало более быстрому восстановлению экономики страны. В доказательство чего приводится график, демонстрирующий, что нынешний разрыв ВВП Исландии с предкризисным «пиком» значительно ниже, чем у Эстонии (эти разрывы для разных стран можно посмотреть и тут).
Конструктивен ли опыт прибалтов? Вопрос имеет значение, далеко выходящее за рамки академического спора, поскольку ситуация на периферии еврозоны исключает проведение контрцикличной налогово-бюджетной политики из-за опасности усиления кризиса госдолга. Бюджетный аскетизм, в свою очередь, возможно, поддерживает рецессию, ведущую к разрастанию циклического дефицита, и препятствует урегулированию долговых проблем. Может ли что-то вывести из этого хождения по кругу?
ksonin в поддержку Кругмана в его негативной оценке действий Эстонии и Латвии, отсек контрдовод, состоявший в том, что прибалтийские страны перед кризисом росли быстрее, чем Западная Европа (опережая даже тамошнего чемпиона роста - Ирландию) и, стало быть более глубокий спад, и большее нынешнее отклонение от пика там - закономерны (мотивируя это тем, что более крутой тренд роста - норма для развивающихся стран). И, во-вторых, призвал учить матчасть в деле преодоления кризиса, сославшись на первую главу учебника макро, до которой эстонцы с латышами, видимо, так и не дочитались. На мой непросвещенный взгляд, при всем уважении, оба эти соображения нерелевантны, или, как выражаются на «фене» сидевшие люди - не по делу.
Речь в данном случае идет не о том, что Эстония и Латвия имели более крутой тренд долгосрочного роста, а о том, что предкризисный пузырь 2007 надулся тут особенно сильно, т.е. о краткосрочных колебаниях ВВП относительно тренда. Этой болезнью, залитые потоками капитала, переболели тогда все восточно-европейские страны, включая Казахстан. Дефициты текущих их счетов в разы превосходили дефициты стран Юго-восточной Азии накануне кризиса 1997. Например, дефицит СТО Латвии в 2007 составлял 25.3%ВВП, Болгарии - 20.3%, Эстонии - 16.9, Литвы - 14, Румынии - 13.8, и даже нефтеэкспортирующего Казахстана - 6.9% (без доходов от нефти - 34%ВВП), притом, что максимальный дефицит текущего счета Малайзии (1995) составлял 9.7%ВПП, а Таиланда (1997) - 7.9%. (Источник: МВФ, WEO Database.)
Конечно, вопрос, что следует считать трендом (траекторией долгосрочного роста потенциального выпуска) в данном случае непрост. Все соответствующие статистические методы разрабатывались, главным образом, применительно к значительно более устойчивой и мало подверженной кризисам экономики США, и при переносе на нестабильные экономики других стран они начинают буксовать. К тому же, поскольку выход из рецессии на уровень потенциального ВВП ни в одной из сравниваемых стран Европы, включая, вероятно, и Россию, не завершен (а в некоторых - так и не начался), то присутствует проблема «краевой точки», тренд загибается вниз. Тем не менее, если следовать формальным рекомендациям по сглаживанию циклических колебаний, приходится заключить, что нынешнее положение экономики Эстонии, во всяком случае, не хуже, чем в сравниваемых европейских странах.
Во-вторых, о какой ссылке на учебник идет речь? По-видимому, о той, что представляет ВВП (совокупный спрос) как (линейную) функцию частных сбережений и бюджетных расходов (дефицита), при росте первых ВВП снижается, вторых - растет. Однако в таком виде эта связь действительно существует лишь в учебниках, и то разве что адресованных начинающим. На практике параметры, которые тут предполагаются постоянными (вроде предельной склонности к потреблению) оказываются весьма гибкими. Так что эффект налогово-бюджетных и прочих стимулов может быть обнаружен лишь статистически, как более или менее правдоподобная в каждом конкретном случае гипотеза, а вовсе не как непреложная истина.
Достаточно яркий пример восстановления ВВП, противоречащего ортодоксальным представлениям, дает Россия, причем в обоих эпизодах - и после 1998, и после 2008. В первом случае, хотя бюджетная политика в результате корректирующей инфляции резко ужесточилась, т.е. стала процикличной (после серии предкрисных дефицитных бюджетов, 1999 финансовый год завершился почти без дефицита, 2000 с огромным профицитом при скромных еще нефтегазовых доходах). Роль стимула тогда взял на себя громадный, в отношении ВВП, отток капитала. А накопление валютных резервов позволило быстро восстановить доверие к состоянию российской экономики, как со стороны населения, так и зарубежных кредиторов.
Во втором эпизоде, 2009 года, в роли стимула выступила (движимая ценой нефти) реальная ревальвация рубля, приведшая к росту импорта, быстрому восстановлению потребительских ожиданий и кредита. Что же касается девальвации рубля, смягчения денежной политики и резкого сдвига бюджетного сальдо в острой фазе кризиса, то они сами по себе не сыграли в выходе российской экономики из рецессии никакой особой стимулирующей роли, хотя и удержали кризис от разрастания. Два примера, указывающие на достаточно широкое разнообразие в механизмах выхода экономики из рецессии и восстановления доверия.