Когда и почему социализм перестает работать?
[i](продолжение рекламного трейлера к выходящему в понедельник спецвыпуску Эксперта.)Как мы уже обсуждали раньше, ускоренная индустриализация в СССР стала возможна в результате применения двух социальных инноваций:
Кейнсианец Сталин
(1) Расширенной трактовки «закона первоначального социалистического накопления» Е.А.Преображенского, согласно которому сбережения, необходимые для инвестиций в развитие промышленности, должны быть мобилизованы в госбюджет через снижение потребления крестьян. Е.А. доказывал, что после революции уровень жизни села вырос, и временный возврат к дореволюционному уровню не будет большой несправедливостью. Обложить крестьян «данью» (выражение Сталина) предполагалось через трансфертные цены и оборотные налоги (государство покупает на селе дешево, продает туда дорого).
Однако эта модель на практике привела к хлебозаготовительному кризису 1927-29 годов, и ее логическим развитием стало закрепощение крестьянства, коллективизация, с дальней целью - дефрагментации раздробленных общиной лоскутов крестьянских хозяйств (чтобы «пахать тракторами», на момент коллективизации никаких тракторов еще не было, и появились они не скоро), и ближней - мобилизации труда и капитала для развития промышленности. Сам Е.А. на XVII съезде (январь 1934) назвал коллективизацию мощным развитием его идей, которого он не предвидел. Однако неизвестно, назвал ли бы он то, что строилось в СССР, «социализмом», если бы выступал не на съезде в роли кающегося «троцкиста», временно возвращенного из ссылки с неопределенной (а на самом деле - уже вполне определенной) судьбой.
(2) Переход от принципов хозрасчета, существовавших во время нэпа, к системе «мягких бюджетных ограничений», сделавших предприятия безразличными к прибыли и своему финансовому состоянию. Это позволило абсорбировать всю притекающую из села массу крестьян в промышленность, не допуская возникновения массовой безработицы. От этих «мягких бюджетных ограничений» потом советская экономика будет пытаться избавиться на протяжении всей своей истории, да так и не сможет, дотянутся и убьют они даже до «шоковой терапии» Гайдара. Но для решения задач индустриализации - они весьма благотворны. В некотором роде - это модель кейнсианской фискальной накачки спроса, хотя она никогда так и не назвалась в советское время, примененная Сталиным на микроуровне лет за 5-7 до Рузвельта (тоже не подозревавшего, что «говорит прозой») и самого Кейнса. Если капиталистическое предприятие нанимает дополнительного рабочего, только когда предельная производительность его труда превышает цену, предлагаемую рынком труда зарплату (т.е.зарплату), то советские, напротив, ведут постоянную борьбу друг с другом за обладание любым видом ресурсов.
Безудержный рост кредита, в том числе - и запрещенного коммерческого (кредитования предприятиями друг друга путем выпуска денежных суррогатов, минуя банки), обналичивание, неплатежи и их расшивки в ходе взаимозачетов! Можно подумать, что речь идет о временах Гайдара. Однако все это - реалии сталинской экономики 30-х годов. В 1932 году по данным, приводимым П.Грегори [1], в 1932-36 гг. темпы роста денежной массы М1 (наличные плюс счета до востребования в Госбанке) 43 % в год, кредитов Госбанка - 80% в год, при этом ВВП в ценах 1937 года растет всего на 4% ежегодно. Но из-за резкого сужения сферы рыночных отношений это денежное наводнение было уже гораздо менее разрушительно, чем почти такая же «кредитно-денежная мягкость» в эпоху позднего нэпа.
Но по мере развития обе упомянутых выше сильных стороны советской экономики становились ее слабостями. «Мягкие бюджетные ограничения» лишили промышленность способности приспосабливаться к нехватке труда и возрастающим энергетическим затратам. Власти сосредоточились на централизованных планах подъема выработки сырья и энергии вместо того, чтобы сократить их потребление. Планы становились все более и более неэффективными - не из-за того то они плохо выполнялись, а из-за того, что они не имели смысла и были нацелены не туда.
Очевидный ответ на вопрос, почему социализм (или, если угодно - кейнсианский импульс) перестал тут работать примерно с начала 70-х, в том смысле, что отставание от развитых стран вновь стало нарастать, если не брать только США, которые в это время сами притормозили, а весь корпус европейский стран и Восточную Азию, состоит в исчерпании резервуара рабочей силы, до этого выкачивавшейся из села. Социализм убило то же, что его и породило - «мягкие бюджетные ограничения» и безразличие предприятий к производительности труда. Проблема мобилизации накоплений из села в этот период уже не стояла, трансфертные цены и оборотные налоги широко применялись и к городскому населению, инвестиций было более чем достаточно. Но замещение труда капиталом в этой микроэкономической среде невозможно, и экономика попросту утыкается в ограничение со стороны трудовых ресурсов, которые до поры казались безграничными.
Убийственные достоинства
Можно проиллюстрировать этот факт двумя элементарными моделями. Первая - модель Григория Фельдмана, описанная в 2-х статьях тогда же, в конце 20-х годов, она представляет собой слегка упорядоченное и упрощенное изложение схемы расширенного воспроизводства, приведенное Марксом во 2-ом томе Капитала. Это двухсекторная экономика, один из которых производит инвестиционные, другой - потребительские товары. Единственным ограничителем производства являются производственные мощности (капитал), при этом вы имеете возможность распределять инвестиции между секторами.
В итоге рост продукции будет описывать пара простеньких уравнений:
yi=a/ki; yc=(1-a)(Yi/Yc)/kc,
где большие игреки (Y) обозначают объемы (или доли) ВВП, производимые в инвестиционном (i) или потребительском (с) секторах; маленькие (y) - темпы прироста по секторам; k - к-ты капиталоемкости; а - параметр экономической политики - доля инвестиций, направляемая на развитие инвестиционного сектора, может меняться во времени. Очевидно, что увеличивая эту долю, вы повысите норму накопления и краткосрочно снизите рост потребления, но в дальнейшем и он ускорится из-за увеличения объема инвестиционных ресурсов.
На графике приведена иллюстрация двух вариантов - сбалансированного развития, когда вы не изымаете дополнительных ресурсов из потребительского сектора и удерживаете распределение инвестиций постоянным, и ускоренной индустриализации, когда растет доля инвестиций, перераспределяемая в тяжелую промышленность (инвестиционный сектор). Все обстоит хорошо, пока дело не касается ограничений со стороны трудовых ресурсов. И, действительно, на первых порах в аграрно перенаселенной экономике такого ограничения нет. Однако рано или поздно она с ним сталкивается, и рост производства, по крайней мере, в одном из секторов останавливается.
В действительности, конечно, это происходит не так резко, поскольку какие-то возможности центра влиять на процесс повышения производительности труда сохраняются, и власти пытаются призвать к нему предприятия. В какой-то мере присутствует и исходящее сверху побуждение предприятий к трудосберегающим инновациям. Но в целом - все это мотивы, совершенно чуждые экономике, заточенной под мобилизацию ресурсов. В итоге темпы падают, сначала на селе, невзирая на колоссальные объемы перераспределяемых туда инвестиций. А потом и везде. Наступает «застой».
Еще одной моделью, фокусирующейся на этих процессах - неэластичности замещения труда капиталом в целях подъема его производительности - стала (двухфакторная) производственная функция для экономики СССР, рассмотренная в работе Фишера и Истерли [2]. Предположение о более низкой, чем в рыночных экономиках, эластичности замещения труда хорошо объясняет замедление темпов советской экономики, по мере того, как она все больше упиралась в ограниченность трудовых ресурсов. Правда, статистически предположение о низкой эластичности замещения труда оказывается неотличимо от гипотезы падения совокупной факторной производительности (восприимчивости экономики к техническому прогрессу) в последнем ее периоде.
Но это и не важно, поскольку оба процесса имеют под собой одну почву - неспособность предприятий с мягкими бюджетными ограничениями к обновлению основного капитала. Механизмы советской экономики заточены на создание новых мощностей и расширение действующих. Но, когда речь идет об обновлении, отсутствие слуха к рыночным сигналам становится критическим. Сроки службы оборудования растягиваются, и устаревшие и изношенные мощности продолжают оттягивать на себя ресурсы, которых уже не хватает для вновь создаваемых. Характерной чертой позднесоветского периода стал не только рост фондоемкости продукции и падение коээфицентов выбытия элементов основных фондов, но и нарастающие ножницы в использовании мощностей топливно-сырьевых и обрабатывающих производств. Первых, несмотря на возрастающие инвестиции, катастрофически не хватает, вторые - простаивают.
Болеутоляющее
Важнейшей инноваций, которая позволила экономике СССР просуществовать несколько дольше, чем она должна была, стало вовлечение добычи и экспорта нефти в процесс обеспечения населения, если не всеми потребительским товарами, то хотя бы продовольствием. С точки зрения имеющегося экономического механизма это было почти идеальное решение, поскольку в макроэкономическом плане как раз и представляло собой процесс замещения труда капиталом - добыча капиталоемка, но не трудоемка, инвестиции в добычу нефти выглядели гораздо более эффективным способом производства зерна, чем непосредственно в «добычу зерна».
К тому же для тяжелой промышленности, институционально существующей в виде ограниченного числа крупных предприятий, роль стимулов не так важна, как для легкой, села, и сферы услуг, с многочисленными малыми бизнесами. Возможно, при нынешних ценах нефти СССР мог бы просуществовать и до сих пор. К сожалению, или к счастью, рынок нефти переменчив, и падение цен, а также объемов добычи, совпавшее по времени с началом горбачевских реформ, существенно приблизило коллапс советской экономики, хотя и вовсе не стало их главной причиной [3].
В какой мере можно пытаться объяснить застой с начала 1970-х управленческими ошибками, и неспособностью советского руководства к оригинальному мышлению? На торможение роста в Советском Союзе существенно повлияли возросшие военных расходы и серии ошибочных решений по распределению инвестиций - в новое строительство вместо реконструкции, во все более дорогостоящую добычу полезных ископаемых вместо разработки энергосберегающих технологий. Если целиком принять такую логику, то коллапс СССР был вызван не недостатками экономической системы, а случайными ошибками в экономическом курсе.
Однако важно понимать, что сами эти ошибки также вытекали из системы, которая не только позволяла руководству совершать ошибки, но и длительное время проводить в жизнь неверный и, в конечном счете, роковой экономический курс. Решения, возможно, были экономически иррациональны из-за стечения обстоятельств. Но сам факт появления их в таком количестве в любом случае вызывает сомнения в рациональности советской системы на данном уровне развития.
Продукт индивидуального пошива
В заключение стоит подчеркнуть две вещи. Во-первых, единственная среда, в которой было осмысленно применение упомянутых вверху принципов - аграрно перенаселенная Россия начала XX века. Жесткая диктатура является неотъемлемым элементом модели, не было бы Сталина, был бы кто-то другой. Попытки построить социализм где-либо еще, даже в странах, которым он вроде бы соответствовал по уровню развития, типа Монголии, Эфиопии или Анголы, не увенчались полным успехом из-за отсутствия хотя бы одного из перечисленных условий. Попытки же имплантировать его в сравнительно развитые европейские страны, и как-то совместить с демократией (как в Чили при С.Альенде), не вызывали ничего, кроме явного отторжения.
Во-вторых, это практически единственный известный до последней трети XX века пример запуска догоняющего развития. До этого на протяжении полутора веков наблюдалась устойчивая дивергенция развитиых и слаборазвитых стран. Случаев догоняющего развития история почти не знала (одним из немногих была Япония после революции Мэйдзи, и, возможно, ее бывшие колонии - Тайвань и Южная Корея). Напротив - были случаи неожиданной деградации. Страны южного конуса Латинской Америки - Чили, Аргентина и Уругвай, стоявшие в конце 19 века на одном уровне развития с Европой, спустя менее чем столетие попали в компанию бедных (кстати, интересно, почему?).
Любопытный, но уже совсем далеко отстоящий от нашей темы вопрос: чем вызван первоначальный скачок бывшего мирового захолустья - Европы в XVII-XVIII в., позволивший ей и ее заморским «деривативам» типа США в дальнейшем уйти в мощный отрыв. Посмотреть версии можно, например, тут. И чем вызван разброс в самой Европе? В частности, доминирование небольшого периферийного острова, начиная со второй половины XVIII века, последствия которого мы ощущаем и сегодня, будучи принуждены как-то осваивать английский язык.
Ф.Бродель [4] называет одну из глав своего исследования «Английское величие и государственный долг», давая понять, с какой именно инновацией, по его мнению, было связано доминирование Великобритании. И действительно - кредитные механизмы, впервые поставленные здесь на правильную основу, выглядит именно тем, что обеспечило доминирование Великобритании в эпоху промышленной революции. А госдолг открывает форму мобилизации средств в бюджет не только насильственную - через налоги, но и добровольную, через займы. Т.е. именно от тех, кто готов и хочет сберегать, и столько, сколько нужно, вводя и в эту сферу рыночную гибкость.
В сущности, советский социализм представлял собой лампочку, которая светила ярко, но недолго. Сегодня, оглядываясь назад, многие все еще думают, что это дворовые хулиганы, Горбачев и Гайдар, ее разбили. А она просто перегорела. Требовалось ее выкрутить и вкрутить другую. И не их вина, что это выкручивание стало таким долгим и мучительным. Другого способа просто не было.
Ссылки:
Кейнсианец Сталин
(1) Расширенной трактовки «закона первоначального социалистического накопления» Е.А.Преображенского, согласно которому сбережения, необходимые для инвестиций в развитие промышленности, должны быть мобилизованы в госбюджет через снижение потребления крестьян. Е.А. доказывал, что после революции уровень жизни села вырос, и временный возврат к дореволюционному уровню не будет большой несправедливостью. Обложить крестьян «данью» (выражение Сталина) предполагалось через трансфертные цены и оборотные налоги (государство покупает на селе дешево, продает туда дорого).
Однако эта модель на практике привела к хлебозаготовительному кризису 1927-29 годов, и ее логическим развитием стало закрепощение крестьянства, коллективизация, с дальней целью - дефрагментации раздробленных общиной лоскутов крестьянских хозяйств (чтобы «пахать тракторами», на момент коллективизации никаких тракторов еще не было, и появились они не скоро), и ближней - мобилизации труда и капитала для развития промышленности. Сам Е.А. на XVII съезде (январь 1934) назвал коллективизацию мощным развитием его идей, которого он не предвидел. Однако неизвестно, назвал ли бы он то, что строилось в СССР, «социализмом», если бы выступал не на съезде в роли кающегося «троцкиста», временно возвращенного из ссылки с неопределенной (а на самом деле - уже вполне определенной) судьбой.
(2) Переход от принципов хозрасчета, существовавших во время нэпа, к системе «мягких бюджетных ограничений», сделавших предприятия безразличными к прибыли и своему финансовому состоянию. Это позволило абсорбировать всю притекающую из села массу крестьян в промышленность, не допуская возникновения массовой безработицы. От этих «мягких бюджетных ограничений» потом советская экономика будет пытаться избавиться на протяжении всей своей истории, да так и не сможет, дотянутся и убьют они даже до «шоковой терапии» Гайдара. Но для решения задач индустриализации - они весьма благотворны. В некотором роде - это модель кейнсианской фискальной накачки спроса, хотя она никогда так и не назвалась в советское время, примененная Сталиным на микроуровне лет за 5-7 до Рузвельта (тоже не подозревавшего, что «говорит прозой») и самого Кейнса. Если капиталистическое предприятие нанимает дополнительного рабочего, только когда предельная производительность его труда превышает цену, предлагаемую рынком труда зарплату (т.е.зарплату), то советские, напротив, ведут постоянную борьбу друг с другом за обладание любым видом ресурсов.
Безудержный рост кредита, в том числе - и запрещенного коммерческого (кредитования предприятиями друг друга путем выпуска денежных суррогатов, минуя банки), обналичивание, неплатежи и их расшивки в ходе взаимозачетов! Можно подумать, что речь идет о временах Гайдара. Однако все это - реалии сталинской экономики 30-х годов. В 1932 году по данным, приводимым П.Грегори [1], в 1932-36 гг. темпы роста денежной массы М1 (наличные плюс счета до востребования в Госбанке) 43 % в год, кредитов Госбанка - 80% в год, при этом ВВП в ценах 1937 года растет всего на 4% ежегодно. Но из-за резкого сужения сферы рыночных отношений это денежное наводнение было уже гораздо менее разрушительно, чем почти такая же «кредитно-денежная мягкость» в эпоху позднего нэпа.
Но по мере развития обе упомянутых выше сильных стороны советской экономики становились ее слабостями. «Мягкие бюджетные ограничения» лишили промышленность способности приспосабливаться к нехватке труда и возрастающим энергетическим затратам. Власти сосредоточились на централизованных планах подъема выработки сырья и энергии вместо того, чтобы сократить их потребление. Планы становились все более и более неэффективными - не из-за того то они плохо выполнялись, а из-за того, что они не имели смысла и были нацелены не туда.
Очевидный ответ на вопрос, почему социализм (или, если угодно - кейнсианский импульс) перестал тут работать примерно с начала 70-х, в том смысле, что отставание от развитых стран вновь стало нарастать, если не брать только США, которые в это время сами притормозили, а весь корпус европейский стран и Восточную Азию, состоит в исчерпании резервуара рабочей силы, до этого выкачивавшейся из села. Социализм убило то же, что его и породило - «мягкие бюджетные ограничения» и безразличие предприятий к производительности труда. Проблема мобилизации накоплений из села в этот период уже не стояла, трансфертные цены и оборотные налоги широко применялись и к городскому населению, инвестиций было более чем достаточно. Но замещение труда капиталом в этой микроэкономической среде невозможно, и экономика попросту утыкается в ограничение со стороны трудовых ресурсов, которые до поры казались безграничными.
Убийственные достоинства
Можно проиллюстрировать этот факт двумя элементарными моделями. Первая - модель Григория Фельдмана, описанная в 2-х статьях тогда же, в конце 20-х годов, она представляет собой слегка упорядоченное и упрощенное изложение схемы расширенного воспроизводства, приведенное Марксом во 2-ом томе Капитала. Это двухсекторная экономика, один из которых производит инвестиционные, другой - потребительские товары. Единственным ограничителем производства являются производственные мощности (капитал), при этом вы имеете возможность распределять инвестиции между секторами.
В итоге рост продукции будет описывать пара простеньких уравнений:
yi=a/ki; yc=(1-a)(Yi/Yc)/kc,
где большие игреки (Y) обозначают объемы (или доли) ВВП, производимые в инвестиционном (i) или потребительском (с) секторах; маленькие (y) - темпы прироста по секторам; k - к-ты капиталоемкости; а - параметр экономической политики - доля инвестиций, направляемая на развитие инвестиционного сектора, может меняться во времени. Очевидно, что увеличивая эту долю, вы повысите норму накопления и краткосрочно снизите рост потребления, но в дальнейшем и он ускорится из-за увеличения объема инвестиционных ресурсов.
На графике приведена иллюстрация двух вариантов - сбалансированного развития, когда вы не изымаете дополнительных ресурсов из потребительского сектора и удерживаете распределение инвестиций постоянным, и ускоренной индустриализации, когда растет доля инвестиций, перераспределяемая в тяжелую промышленность (инвестиционный сектор). Все обстоит хорошо, пока дело не касается ограничений со стороны трудовых ресурсов. И, действительно, на первых порах в аграрно перенаселенной экономике такого ограничения нет. Однако рано или поздно она с ним сталкивается, и рост производства, по крайней мере, в одном из секторов останавливается.
В действительности, конечно, это происходит не так резко, поскольку какие-то возможности центра влиять на процесс повышения производительности труда сохраняются, и власти пытаются призвать к нему предприятия. В какой-то мере присутствует и исходящее сверху побуждение предприятий к трудосберегающим инновациям. Но в целом - все это мотивы, совершенно чуждые экономике, заточенной под мобилизацию ресурсов. В итоге темпы падают, сначала на селе, невзирая на колоссальные объемы перераспределяемых туда инвестиций. А потом и везде. Наступает «застой».
Еще одной моделью, фокусирующейся на этих процессах - неэластичности замещения труда капиталом в целях подъема его производительности - стала (двухфакторная) производственная функция для экономики СССР, рассмотренная в работе Фишера и Истерли [2]. Предположение о более низкой, чем в рыночных экономиках, эластичности замещения труда хорошо объясняет замедление темпов советской экономики, по мере того, как она все больше упиралась в ограниченность трудовых ресурсов. Правда, статистически предположение о низкой эластичности замещения труда оказывается неотличимо от гипотезы падения совокупной факторной производительности (восприимчивости экономики к техническому прогрессу) в последнем ее периоде.
Но это и не важно, поскольку оба процесса имеют под собой одну почву - неспособность предприятий с мягкими бюджетными ограничениями к обновлению основного капитала. Механизмы советской экономики заточены на создание новых мощностей и расширение действующих. Но, когда речь идет об обновлении, отсутствие слуха к рыночным сигналам становится критическим. Сроки службы оборудования растягиваются, и устаревшие и изношенные мощности продолжают оттягивать на себя ресурсы, которых уже не хватает для вновь создаваемых. Характерной чертой позднесоветского периода стал не только рост фондоемкости продукции и падение коээфицентов выбытия элементов основных фондов, но и нарастающие ножницы в использовании мощностей топливно-сырьевых и обрабатывающих производств. Первых, несмотря на возрастающие инвестиции, катастрофически не хватает, вторые - простаивают.
Болеутоляющее
Важнейшей инноваций, которая позволила экономике СССР просуществовать несколько дольше, чем она должна была, стало вовлечение добычи и экспорта нефти в процесс обеспечения населения, если не всеми потребительским товарами, то хотя бы продовольствием. С точки зрения имеющегося экономического механизма это было почти идеальное решение, поскольку в макроэкономическом плане как раз и представляло собой процесс замещения труда капиталом - добыча капиталоемка, но не трудоемка, инвестиции в добычу нефти выглядели гораздо более эффективным способом производства зерна, чем непосредственно в «добычу зерна».
К тому же для тяжелой промышленности, институционально существующей в виде ограниченного числа крупных предприятий, роль стимулов не так важна, как для легкой, села, и сферы услуг, с многочисленными малыми бизнесами. Возможно, при нынешних ценах нефти СССР мог бы просуществовать и до сих пор. К сожалению, или к счастью, рынок нефти переменчив, и падение цен, а также объемов добычи, совпавшее по времени с началом горбачевских реформ, существенно приблизило коллапс советской экономики, хотя и вовсе не стало их главной причиной [3].
В какой мере можно пытаться объяснить застой с начала 1970-х управленческими ошибками, и неспособностью советского руководства к оригинальному мышлению? На торможение роста в Советском Союзе существенно повлияли возросшие военных расходы и серии ошибочных решений по распределению инвестиций - в новое строительство вместо реконструкции, во все более дорогостоящую добычу полезных ископаемых вместо разработки энергосберегающих технологий. Если целиком принять такую логику, то коллапс СССР был вызван не недостатками экономической системы, а случайными ошибками в экономическом курсе.
Однако важно понимать, что сами эти ошибки также вытекали из системы, которая не только позволяла руководству совершать ошибки, но и длительное время проводить в жизнь неверный и, в конечном счете, роковой экономический курс. Решения, возможно, были экономически иррациональны из-за стечения обстоятельств. Но сам факт появления их в таком количестве в любом случае вызывает сомнения в рациональности советской системы на данном уровне развития.
Продукт индивидуального пошива
В заключение стоит подчеркнуть две вещи. Во-первых, единственная среда, в которой было осмысленно применение упомянутых вверху принципов - аграрно перенаселенная Россия начала XX века. Жесткая диктатура является неотъемлемым элементом модели, не было бы Сталина, был бы кто-то другой. Попытки построить социализм где-либо еще, даже в странах, которым он вроде бы соответствовал по уровню развития, типа Монголии, Эфиопии или Анголы, не увенчались полным успехом из-за отсутствия хотя бы одного из перечисленных условий. Попытки же имплантировать его в сравнительно развитые европейские страны, и как-то совместить с демократией (как в Чили при С.Альенде), не вызывали ничего, кроме явного отторжения.
Во-вторых, это практически единственный известный до последней трети XX века пример запуска догоняющего развития. До этого на протяжении полутора веков наблюдалась устойчивая дивергенция развитиых и слаборазвитых стран. Случаев догоняющего развития история почти не знала (одним из немногих была Япония после революции Мэйдзи, и, возможно, ее бывшие колонии - Тайвань и Южная Корея). Напротив - были случаи неожиданной деградации. Страны южного конуса Латинской Америки - Чили, Аргентина и Уругвай, стоявшие в конце 19 века на одном уровне развития с Европой, спустя менее чем столетие попали в компанию бедных (кстати, интересно, почему?).
Любопытный, но уже совсем далеко отстоящий от нашей темы вопрос: чем вызван первоначальный скачок бывшего мирового захолустья - Европы в XVII-XVIII в., позволивший ей и ее заморским «деривативам» типа США в дальнейшем уйти в мощный отрыв. Посмотреть версии можно, например, тут. И чем вызван разброс в самой Европе? В частности, доминирование небольшого периферийного острова, начиная со второй половины XVIII века, последствия которого мы ощущаем и сегодня, будучи принуждены как-то осваивать английский язык.
Ф.Бродель [4] называет одну из глав своего исследования «Английское величие и государственный долг», давая понять, с какой именно инновацией, по его мнению, было связано доминирование Великобритании. И действительно - кредитные механизмы, впервые поставленные здесь на правильную основу, выглядит именно тем, что обеспечило доминирование Великобритании в эпоху промышленной революции. А госдолг открывает форму мобилизации средств в бюджет не только насильственную - через налоги, но и добровольную, через займы. Т.е. именно от тех, кто готов и хочет сберегать, и столько, сколько нужно, вводя и в эту сферу рыночную гибкость.
В сущности, советский социализм представлял собой лампочку, которая светила ярко, но недолго. Сегодня, оглядываясь назад, многие все еще думают, что это дворовые хулиганы, Горбачев и Гайдар, ее разбили. А она просто перегорела. Требовалось ее выкрутить и вкрутить другую. И не их вина, что это выкручивание стало таким долгим и мучительным. Другого способа просто не было.
Ссылки:
- Пол Грегори. Политическая экономия сталинизма, с.286.
- Easterly, W., Fisher, S. 1995. The Soviet Economic Decline. - The World Bank Economic Review, Vol. 9, No.3, pp. 341-71. (данные тут)
- Soviet Economic Decline: Did an Oil Crisis Cause the Transition in the Soviet Union?
- Фернан Бродель. Время мира. М. Прогесс. 1992. с.384.