Тоскливый сон
Мне приснился ад.
В конце галереи подземного перехода были стеклянные двери, а за ними - крохотный холл метро с пропускными турникетами. В ад следовало спускаться эскалатором.
По галерее прибывали новые люди, проходили к турникетным стойкам, перед которыми маялась толпа, неповоротливая, как в час пик. Пахло гарью, пожарным палевом - дым поднимался из наклонной шахты; в галерее перед дверями запах слегка развеивался сквозняком, но в холле воняло резко, невыносимо, обжигая нос и горло - и понятно было, что внизу атмосфера вовсе непригодна для дыхания. Звуки, доносившиеся со дна шахты, были неясными - не то гул человеческой массы, не то трубный вой огня. Отчего-то разумелось, будто внизу сумрачная станция была забита людьми от стены до стены, и толпища втискивались в тоннели, вовсе лишенные света; люди были сдавлены так, что не могли оторвать локтей от боков, клаустрофобная теснота плющила им грудные клетки.
Наверху кто-то торопливо докуривал сигарету перед тем, как присоединиться к медленному потоку. Некоторые прохаживались у дверей - они ненадолго выбрались со станции, каким-то образом поднялись вверх против хода эскалаторов - правилами допускались редкие отлучки. Унылые личности довольствовались гаревым воздухом холла - по сравнению с узилищем это было послаблением. Передышки не могли быть частыми; к тому же, желавшим отдыха требовалось пробиться сквозь пресс товарищей по наказанию.
Никто явно не следил за перемещениями, однако и новичкам, и добившимся поблажки старожилам не приходило в голову покинуть ад, пройдясь по галерее в обратном направлении и поднявшись на поверхность. Охрана и механические препятствия отсутствовали, и похоже, что единственным сдерживавшим фактором для людей являлось въевшееся в их головы коллективное убеждение: так надо.
В конце галереи подземного перехода были стеклянные двери, а за ними - крохотный холл метро с пропускными турникетами. В ад следовало спускаться эскалатором.
По галерее прибывали новые люди, проходили к турникетным стойкам, перед которыми маялась толпа, неповоротливая, как в час пик. Пахло гарью, пожарным палевом - дым поднимался из наклонной шахты; в галерее перед дверями запах слегка развеивался сквозняком, но в холле воняло резко, невыносимо, обжигая нос и горло - и понятно было, что внизу атмосфера вовсе непригодна для дыхания. Звуки, доносившиеся со дна шахты, были неясными - не то гул человеческой массы, не то трубный вой огня. Отчего-то разумелось, будто внизу сумрачная станция была забита людьми от стены до стены, и толпища втискивались в тоннели, вовсе лишенные света; люди были сдавлены так, что не могли оторвать локтей от боков, клаустрофобная теснота плющила им грудные клетки.
Наверху кто-то торопливо докуривал сигарету перед тем, как присоединиться к медленному потоку. Некоторые прохаживались у дверей - они ненадолго выбрались со станции, каким-то образом поднялись вверх против хода эскалаторов - правилами допускались редкие отлучки. Унылые личности довольствовались гаревым воздухом холла - по сравнению с узилищем это было послаблением. Передышки не могли быть частыми; к тому же, желавшим отдыха требовалось пробиться сквозь пресс товарищей по наказанию.
Никто явно не следил за перемещениями, однако и новичкам, и добившимся поблажки старожилам не приходило в голову покинуть ад, пройдясь по галерее в обратном направлении и поднявшись на поверхность. Охрана и механические препятствия отсутствовали, и похоже, что единственным сдерживавшим фактором для людей являлось въевшееся в их головы коллективное убеждение: так надо.