К вопросу об обстреле белофинскими фашистами советской территории у Майнилы 26 ноября 1939 - 2
1. Финская информация
Большинство финских писателей и мемуаристов (например, 24, кроме С. Исотало), имея вид лихой и придурковатый, просто тупо твердят, что выстрелы в #Майнила - провокация СССР, не утруждая себя обоснованиями, за исключением ссылок на "финское расследование" инцидента. Ну к финнам претензий нет, они в большинстве своем тупые пещерные поцтриоты, исходящие из убеждения, что их страна всегда права. Самый главный чухонский монстр и авторитетнейший для рукопожатных историков, геев и демократических журналистов мемуарист, великий маршал Маннергейм, правда, намекнул, что он доподлинно знает Фсю Правду: "Во время войны 1941-1944 годов пленные русские детально описали, как была организована неуклюжая провокация" (13). К сожалению, на этом самом интересном месте дедушка Маннергейм забыл, о чем он начал рассказывать, и перешел к другой теме. Но свет не без добрых людей, и в помощь ему "детальное описание неуклюжей провокации" по показаниям советских военнопленных раскрывает финский рукопожатный историк О. Маннинен. Он сообщает, что "во время войны между Советским Союзом и Финляндией русских военнопленных спрашивали, в частности, об инциденте в Майнила (Финский военный архив, пакет военно-исторических документов о «зимней войне», переведенных с русского языка). Лишь единицы из этих пленных были около деревни Майнила, один из них рассказывал, что, по слухам, там проходили полевые испытания нового типа миномета". (14)
Вот такое вот "детальное описание неуклюжей провокации" имел в виду прославленный мемуарист Маннергейм - оказывается, только один из пленных рассказал, что по слухам, там были испытания нового миномета. В общем, ничего неожиданного тут нет, мемуар бывшего регента вообще отличается запредельной лживостью и смешными трусливыми попытками снять с себя ответственность за разные делишки, вряд ли это для кого-либо является секретом.
Про "испытания миномета" что-то мелькает и в рассказах финских пограничников, впрочем, они строго отделяют эти "испытания", случившиеся якобы около полудня, от собственно проблемного обстрела Майнилы, бывшего четырьмя часами позднее. Странность вообще каких угодно испытаний оружия около самой границы, где любопытные заграничные наблюдатели могут оценивать эффективность огня этого оружия, я думаю, для всех очевидна, скорее всего там были не испытания, а просто учебные стрельбы, обычные учения. А вот о слухах, имевших хождение в РККА в том месте и в то время, некоторые данные имеются.
На эту тему интересное исследование провел в свое время В. Степаков. На него часто ссылаются (например: Степаков, В. Майнила или история семи выстрелов // Россия. - 1992. - 2.08. №39 (47). - С. 5). Хотя текста этой статьи в интернетах обнаружить не удалось, но можно найти многочисленные выдержки из нее. Например, В. П. Галицкий передает содержание этого исследования так:
"Опросы участников событий 26 ноября 1939 г., проведенные Виктором Степаковым - бывшего командира отдельной погранроты старшего лейтенанта С. А. Гуркова; бывшего воентехника 2-го ранга М. И. Макарова; бывших красноармейцев А. Н. Киселева и Д. Т. Лященко; бывшего младшего лейтенанта В. С. Урусова; бывшего военфельдшера Ф. Е. Ивахно и других, - безусловно, не дают оснований утверждать, что была провокация с советской стороны, но они показывают ту напряженность обстановки, которая была в районе майнильской заставы, а также то, что подавляющее большинство красноармейцев и младших офицеров были уверены в том, что была провокация" (7).Этот же фрагмент почти слово в слово присутствует и в тексте С. Исотало (12). Кто из них с кого сдирал, я не знаю, но главное тут то, что непосредственные участники событий были уверены, что провокационный обстрел проводился с финской стороны. Никаких даже слухов о том, что обстрел мог бы быть проведен с советской стороны, среди советских военнослужащих не было.
А слухов не могло не быть, если бы стреляла пушка с нашей территории, там же множество людей должны были чего-то видеть и слышать. Советских войск у финской границы к тому времени было собрано изрядное количество, а стрельба из пушки - довольно громкое дело, и, если бы такая стрельба на самом деле была, то сотни, если не тысячи, людей с удивлением обернулись бы на звук, тем более, что все готовились к войне, и звук артиллерийской канонады обязательно вызвал бы актуальную мысль "уже началось?" И услышав несколько позднее сообщение московского радио про провокационный финский обстрел, эти же сотни или тысячи людей, хитро усмехнувшись, сказали бы себе "гм, ну я-то слышал, кто тут стрелял", и соответственно слухи про то, что провокация была не финской, а советской неизбежно разбежались бы по широким армейским массам. Ничего подобного В. Степаков не нашел, слухов таких в советских войсках на Карельском перешейке не было. Тем более, в РККА существовало как минимум две службы, в задачи которых (помимо прочего) входило отслеживание слухов - политорганы и особый отдел. Поскольку никто из рукопожатных историков, геев и демократических журналистов до сих пор не привел донесений политработников или особистов о наличии таких слухов, то, скорее всего, их действительно не было.
Из числа финских авторов любопытную и парадоксальную версию предлагает С. Исотало. Он приходит к выводу, что никакого обстрела в Майниле не было вообще. Для этого у него есть два источника знания - российские и финские архивы. Согласно данным российских архивов (со ссылкой на В. Н. Барышникова), С. Исотало пишет, что "даже в штабе 19-го стрелкового корпуса, части которого дислоцировались в районе Майнила, о случившемся узнали в этот день лишь в 21.00 из сообщения московского радио" (12).
Финские пограничники узнали об этом из того же источника. "…Обнаружен рапорт финских пограничников, переданный еще до сообщения московского радио. Он был получен из местечка Сомерикко, находившегося всего в нескольких сотнях метров от места, откуда якобы велась стрельба. 26 ноября в 23.50 из Сомерикко сообщили, что в тот же день в 11.50 русские производили учебную стрельбу из миномета, однако ничего о семи выстрелах в 16.00 не говорилось. Штаб финской армии на Карельском перешейке передал это сообщение дальше в центр в 00.27 уже 27 ноября.
Почти одновременно из Хельсинки поступила телефонограмма о том. что московское радио передало ложную информацию о семи выстрелах, которые произошли в 16 часов.
И только после этого от пограничников была направлена новая информация, которая полностью подтверждала то, что было сказано по московскому радио. Тогда уже ночью были опрошены до десяти пограничников, которые слово в слово повторили переданную из Москвы информацию. Такие "свидетельства" вряд ли могут считаться достоверными, поскольку "очевидцы" лишь сказали то, что было им, очевидно, приказано финским командованием. Таким образом, можно констатировать, что первые спонтанные сообщения как с советской, так и с финской стороны дают однозначный ответ на поставленный вопрос: выстрелов не было" (12).
Уважаемый рукопожатный историк С. Исотало не слишком хорошо представляет себе место действия, что свойственно вообще всем рукопожатным историкам, геям и демократическим журналистам, поскольку факты их мало интересуют. Холм Сомерикко находится вовсе не "в нескольких сотнях метров от места, откуда якобы велась стрельба", а на расстоянии около километра от того места, где были замечены разрывы (не выстрелы, а разрывы - почувствуйте разницу). Но дело в другом. Мне кажется, что С. Исотало излишне здесь радикален. Он представляет всю майнильскую историю мифом, дружно разыгранным как по нотам совместно советской и финской сторонами. Какой-то здравый смысл в этой идее, возможно, и есть, но для того, чтобы рассматривать ее всерьез, хотелось бы видеть более существенные обоснования. И особенно интересно было бы узнать про причины, заставившие финскую сторону подыгрывать советской стороне в этом инциденте, согласно версии С. Исотало.
Пока же факт неведения 19 стрелкового корпуса об обстреле можно объяснить просто тупо тем, что взрывы в пограничной полосе были замечены не командирами этого корпуса, а пограничниками, которые и доложили о них по своей линии. Кажется, никто из рукопожатных историков, геев и демократических журналистов даже не подозревает, что пограничные войска не подчинялись РККА и ничего армейскому начальству докладывать не были обязаны. Сообщение пограничников об обстреле, пройдя через несколько инстанций и несколько телефонных аппаратов, возможно, испытав при этом некоторые искажения по принципу "испорченного телефона", добралось своевременно или несколько позже до Народного Комиссариата внутренних дел в Москве, оттуда пошло сообщение в Кремль, и только позднее армейцы из Генштаба стали бомбить запросами части РККА, расположенные в районе места действия. Были в СССР и другие каналы информирования руководства.
Равнодушие финских пограничников к этим взрывам объясняется еще проще тем, что взрывов и выстрелов в тот день и ранее они слышали немало, все эти взрывы и выстрелы воспринимались уже как привычное дело, и, самое главное - эти взрывы и выстрелы наблюдались на советской территории, и никакого нарушения финской границы или покушения на неприкосновенность священных финских рубежей финские пограничники в этот день не заметили. Конечно, про эти взрывы следовало написать в рапортах в обычном порядке, так они и сделали, но никакого повода для того, чтобы незамедлительно рассылать телеграммы-молнии у финских пограничников пока не было.
В целом в отношении финских авторов все понятно, все они (за исключением С. Исотало) дружно дудят в одну и ту же дудку. Все они с неподражаемой детской наивностью принимают на веру результаты финского расследования инцидента. Об этом расследовании чуть позже скажем несколько подробнее.
Но сперва рассмотрим второй (и последний) немудреный финской аргумент, который состоит в том, что все финские пушки якобы были размещены так далеко от границы, что выстрелить так, чтобы их снаряды падали в Майниле, финские пушки вообще не могли.
Впервые такая идиотская мысль появилась еще 27 ноября в сверхоперативном ответе финского правительства на советскую ноту:
"В непосредственной близости к границе с финляндской стороны расположены главным образом пограничные войска; орудий такой дальнобойности, чтобы их снаряды ложились по ту сторону границы, в этой зоне не было вовсе" (из ноты финляндского правительства 27 ноября 1939) (23).
Затем это же самое идиотское утверждение повторяли и беспросветный идиот Карл наш любимый Маннергейм: "Когда я лично побывал 26 октября (именно так - Z.) на Карельском перешейке, генерал Ненонен заверил меня, что артиллерия полностью отведена за линию укреплений, откуда ни одна батарея не в силах произвести выстрел за пределы границы" (13), и неисчислимое количество всяких разных рукопожатных историков, геев и демократических журналистов.
Идиотам, всерьез делающим и всерьез принимающим подобные утверждения, я просто обязан рассказать про два неизвестных этим идиотам изобретения, сделанных человечеством. Первое из этих изобретений называется колеса, на которые научились ставить пушки, кажется, еще гуситы в 15 веке. Второе изобретение называется автомобиль. При использовании этих двух изобретений совершенно неважно, где дислоцируется артиллерия, поскольку любую пушку не очень больших размеров можно в течение дня доставить на расстояние двадцать, пятьдесят, да хоть и сто пятьдесят километров, пострелять, а затем вернуться к месту постоянного расположения.
Тут уже даже не стоит обращать особого внимание и на то, что и по поводу дислокации финской артиллерии и финское правительство, и светлейший маршал Маннергейм, как обычно, тупо и нагло врали. Даже уважаемый рукопожатный историк В. Н. Барышников не смог не отметить того факта, что "одна из финских батарей находилась в непосредственной близости от Майнила - в районе Яппиля (Симагино), т. е. в пяти километрах от этой деревни. Кстати, именно оттуда велся артиллерийский огонь, когда через три дня началось наступление частей Красной Армии" (со ссылкой на РГАВМФ. Ф. р-92. Оп. 521. Л. 1. Оперативная сводка штаба 7-й армии, 30. 11. 1939.) (3).
Перейдем теперь к тому самому былинному финскому расследованию, поскольку, если не считать убогого вранья по поводу отсутствия финских пушек на месте действия и совершенно неожиданных выводов С. Исотало, это расследование остается единственной опорой мистификаторов, альфой и омегой антисоветской версии.
Самое невероятное и неподражаемое в блистательном финском расследовании - это его молниеносность. Выстрелы прогремели около четырех часов дня, до полуночи примерно (как установил И. Исотало), финские пограничники пребывали в своем традиционном финском неторопливом равнодушии и бездействии, у них еще и конь не валялся, затем уже 27 ноября по пинку из финской столицы дело берет в свои руки начальник погранотряда Карельского перешейка подполковник К. Инкала (23), он начинает расследование, проводит его, делает выводы, пишет заключение, отправляет в Хельсинки, там живо состряпали ноту, и в тот же самый день, 27 ноября, финский посланник в Москве Ирьё-Коскинен уже вручил Молотову ответ финского правительства.
Можно грубо предположить, что если политико-дипломатическая часть процесса этой дезинформации заняла примерно полдня (получить доклад подполковника Инкала с границы, изучить его, осмыслить, посовещаться, принять решение, составить текст ноты, перепечатать его начисто, согласовать, подписать, еще раз перепечатать, зашифровать, переслать в финское посольство в Москве, расшифровать, напечатеть, доставить в Кремль - вряд ли все эти действия могли занять меньше времени, чем полдня), то на расследование подполковника Инкала собственно остается тоже только полдня - первая половина дня 27 ноября. Этот временной промежуток представляется невероятно малым сроком для проведения доброкачественного расследования подобного рода. Такая сверхстремительность наводит на подозрение, что черновики, а может, и чистовики как заключения по расследованию, так и ноты, были заготовлены заранее.
Как могло бы вообще в этой ситуации выглядеть настоящее расследование?
Прежде всего требовалось бы создать комиссию по расследованию, или следственную группу, или назовите ее как хотите. Эта группа не должна состоять из местных финских начальников на Карельском перешейке. Судя по стремительности того липового расследования, которое финны имитировали в реальной истории, подполковник Инкала расследование провел откровенно халатно. Подход финских властей к выбору руководителя расследования был совершенно неосторожный, ибо этот подполковник сам и отвечал за порядок на границе, и справедливое признание финской вины для этого подполковника означало как минимум пятно в биографии, как максимум - обвинительный приговор. В таких случаях все начальники стремятся свалить вину на кого-то другого, и объективности от таких расследований в принципе ждать не следует.
Для более-менее объективного расследования надо было бы создать следственную группу в Хельсинки, из людей, не подконтрольных местному начальству на Карельском перешейке и не связанных с ним. Затем эту следственную группу надо было доставить на место действия, и только это - формирование следственной группы и ее переезд на Карельский перешеек заняло бы минимум день (27 ноября), так что к практической работе эта группа могла бы приступить не ранее, чем 28 ноября. Напомним, в реальной истории 27 ноября финны уже объявили свое липовое расследование вполне законченным.
Первым шагом объективного расследования должен был бы быть запрос советской стороне с целью выяснения калибра и типа разорвавшихся в Майниле боеприпасов. По осколкам снарядов это вполне можно установить.
Далее по финской территории на карте рисуется окружность радиусом в дальнобойность пушки, которая могла бы стрелять такими снарядами, и внутри этой окружности проводится плотный опрос финских военнослужащих из расквартированных там частей, а также избежавших депортации местных жителей. Опрос проводится, естественно, с целью выяснения, кто что видел или слышал 26 ноября, кто слышал артиллерийские выстрелы, кто видел буксируемую пушку, и т.д.
Одновременно проводится возможно более тщательный осмотр территории в поисках позиции той пушки. Как говорят финские пограничники, 26 ноября с утра был сильный снегопад, но ко времени обстрела снегопад заметно ослаб, и потому эта пушка и ее автомобиль-буксировщик должны были заметно наследить по свежему снегу, и на позиции, и на путях подъезда-отъезда к позиции. Конечно, результативным такой поиск мог быль только по горячим следам, до нового снегопада. Шансы на успех такого поиска не очень высокие, но и не нулевые, так как артиллерийская позиция - это все же не иголка в стогу сена, и искать ее надо было не в лесных чащах, а только у дорог, по которым эту пушку можно было провезти, на каких-нибудь полянах или полях, к дорогам примыкающим.
Параллельно другие следователи разъезжаются по всем частям финской армии на Карельском перешейке, имеющим на вооружении подходящую артиллерию. Там проводится тщательный опрос личного состава на предмет выяснения, какие из орудий покидали расположение части 26 ноября, куда, зачем, кто приказал, кто был в расчете, кто был старшим и т.д., профессионалов не надо учить, какие вопросы в таких случаях следует задавать.
Все перечисленное выше - это совершенно несложные и вполне очевидные мероприятия для расследования, если бы расследование в самом деле желало бы установить, кто стрелял, или для того, чтобы уверенно исключить возможность стрельбы из пушки по Майниле с финской стороны. К сожалению, финская сторона ничего подобного даже не пыталось сделать. Конечно, настоящее расследования заняло бы не несколько часов, как в реальной истории, а несколько дней, и времени у них на проведение такого расследования все равно не хватило бы, так как война так или иначе началась бы 30 ноября. В такой ситуации показательно именно то, что финны даже не пытались провести объективное расследование. Даже не пытались.
Вместо расследования они предъявили советской стороне филькину грамоту, в которой заодно было предъявлено и явно заранее продуманное хамское требование отвести советские войска от границы. Финская вина в инциденте безоговорочно отвергалась.
Помимо прочего, в этой филькиной грамоте говорилось следующее:
"На основании расчета скорости распространения звука от семи выстрелов можно было заключить, что орудия, из которых произведены были эти выстрелы, находились на расстоянии около полутора-двух километров на юго-восток от места разрыва снарядов". (23).
Довольно комичным образом загадочное выражение из финской ноты "на основании расчета скорости распространения звука" в сочинениях некоторых рукопожатных историков, геев и демократических журналистов преобразуется в более убедительное выражение "по наблюдениям финских звукометрических постов". Такую версию перевода несложного текста с финского языка, предлагает, в частности, Википедия:
"В ответной ноте финское правительство заявило, что ПО НАБЛЮДЕНИЯМ ФИНСКИХ ЗВУКОМЕТРИЧЕСКИХ ПОСТОВ, семь выстрелов были произведены около 16:00 с советской стороны, с расстояния примерно полутора-двух километров на юго-восток от места разрыва снарядов". (6)
А куда деваться рукопожатным историкам, геям и демократическим журналистам? Надо же повышать накал разоблачений проклятого сталинизма? Конечно, надо. Несложным движением руки уши финских пограничников превращаются в "звукометрические посты", и текст сразу обретает научную основательность и повышенную убедительность. Не просто финский солдатик рукой махнул - "оттуда звук был, кажется", а уже целая система звукометрических постов направление звука зафиксировала, наука тут, панимашь, а с наукой не поспоришь.
Довольно загадочной в финской ноте выглядит и сама фраза "на основании расчета скорости распространения звука". Вроде скорость звука в воздухе есть величина известная, не? Неужели финские пограничники и политики были настолько дремучи, что об этом не знали, и стали ее вдруг тут рассчитывать?
Наиболее полное из существующих в интернете описаний показаний финских пограничников обнаружено в текстах (21) и (25).
Эти два текста в интересующей нас части, со слов "зная существовавшую в то время иерархию…", совпадают чуть менее, чем полностью. Несколько странно то, что в первом случае автором текста обозначен И. И. Сейдин, во втором случае этот же самый текст назван "Версия Семенова А. Э. образца 2003 года". Чем объяснить такое расхождение в авторах, я не знаю. Поскольку текст с обозначенным авторством И. И. Сейдина датирован тремя годами ранее, чем текст А. Э. Семенова, то И. И. Сейдина пока и будем считать создателем этих оригинальных построений.
Для любого рукопожатного историка, гея и демократического журналиста текст И. И. Сейдина выглядит крайне убедительным, так как там есть множество подробностей, цифр и схем, что само по себе обладает удивительной доказательной силой для любого гуманитарного ума, не способного в цифирьках и схемах разбираться, и оттого невольно подпадающего под их обаяние.
Но при более внимательном ознакомлении с текстом И. И. Сейдина в нем все же можно обнаружить как минимум три принципиальных недостатка:
- этот текст построен на недостоверных данных,
- этот текст противоречит открытиям П. Аптекаря,
- ну и в добавок ко всему сам автор считает свои выводы ничего не стоящими.
Выводы, сделанные на основе недостоверных данных, не могут быть верными. И. И. Сейдин вообще ничего нового не предлагает, он честно говорит, что использует результаты расследования подполковника Инкала, только с некоторыми незначительными собственными авторскими дополнениями.
И. И. Сейдин с удивительной наивностью всерьез анализирует показания пятерых финских пограничников (капрал резерва Т. Хяннинен на холме Сомерикко, егерь резерва У. Сундвалль там же, рядовой В. Пекканен на шоссе у моста, рядовой М. М. Мякиля восточнее моста, рядовой щюцкора О. Э. Саволайнен южнее моста; показания трех последних из них использованы для составления прилагаемой к тексту И. И. Сейдина схемы).
Про этих финских наблюдателей-пограничников один из очевидцев с нашей стороны написал так: "21 ноября, за пятидневку до провокации у Майнилы, я был на границе у моста через реку Сестру, на Выборгском шоссе. Журчала под бугром студеная зимняя вода. Там, за мостом, виднелись столбы и колья проволочных заграждений. Хмуро чернели на той стороне высокие ели, раскачивались под ветром кроны двух гигантских сосен. Словно мрачное воронье, торчали на сучьях сосен финские наблюдатели" (31).
На схеме, предложенной И. И. Сейдиным, все блистательно и замечательно сходится, только уважаемый рукопожатный историк И. И. Сейдин, к великому сожалению, забывает, что он имеет дело не с показаниями самих солдат, а с результатами того самого молниеносного эпохального расследования подполковника Инкала, который уже стопудово доказал, что стреляли с советской стороны. А на схеме подполковника Инкала просто по определению все должно было сойтись, не полный же дурак наш подполковник. Как отмечает С. Исотало, пограничники только после допросов подполковника Инкала дали нужные сведения, и соответственно "такие "свидетельства" вряд ли могут считаться достоверными, поскольку "очевидцы" лишь сказали то, что было им, очевидно, приказано финским командованием. (12).
Как проводилось расследование подполковника К. Инкала, замечательно описал С. Грачев. Непонятно, откуда он узнал подробности, но С. Грачев весьма убедительно, как самый настоящий очевидец, живописует эти события следующим образом:
"В часть прибывает военная комиссия. … Оперативно прибывшие начинают опрашивать солдат об обстреле. Те спроста, как на духу, говорят, что снаряды летели с запада, то есть со своей территории, из тыла. … Но по поводу таких ответов комиссия недоумевает, переспрашивает солдат, и наводяще-подсказывающими вопросами уточняет и даже поясняет, и охотно вслушивается в ответы, что обстрел велся с советской территории. Командный состав части быстренько соображает, чего добивается комиссия, и потому показывает и настаивает на том, что стреляли из-за границы. Комиссия очень довольна, комиссия с этим всецело согласна, а солдаты, говорившие о западе, примолкают: в самом деле, очень странно - кто ж это в мирное время со своей территории будет лупить по рюсся из пушки? " (8, по мотивам).
Противоречия в показаниях любых свидетелей выглядят всегда убедительно, поскольку свидетели часто описывают одно и то же событие по-разному. Подправить там требовалось лишь характеристики звуков выстрелов, с этим подполковник Инкала вполне справился. Местность в тех местах представляла собой лес, местами нарушаемый отрытыми пространствами неправильной формы (о чем говорит и схема из текста И. И. Сейдина, и показания солдат). На советской стороне было большое поле, на финской стороне - по большей части лес. В таких условиях звуки выстрелов могут распространяться довольно причудливым образом. Например, если финский пограничник стоит на краю леса лицом к полю, а пушка стреляет у него за спиной, то прямого звука от пушки сзади от себя он не услышит, поскольку прямой звук будет заглушен деревьями. Но тот же самый звук будет распространяться беспрепятственно над кронами деревьев, и до этого солдата звук выстрела может долететь с любой стороны, что будет вызвано сложным взаимодействием конфигурации лесной опушки, плотности и высоты лесных крон, эха, рефракции и даже направления ветра. В таких условиях было бы более убедительно, если солдаты показывали направление звука с разных сторон, они бы так действительно субъективно его слышали.
Показания солдат и противоречия в них довольно подробно анализирует К. Филиппов, тут нет смысла повторяться. Он же приходит к выводу о том, что стрельба из пушки в указанном финнами месте с советской стороны невозможна, так как стрельбе прямой наводкой мешает рельеф местности, а для навесного огня маловата дистанция. К тому же снаряд из пушки летит со сверхзвуковой скоростью, и тот факт, что финские пограничники слышали звук выстрела до разрыва, как бы намекает, что они были ближе к пушке, чем к месту падения снаряда.
И. И. Сейдин пытается элегантно выйти из такого затруднения, поместив вместо воображаемой пушки на советской территории столь же воображаемый миномет.
"Общим в показаниях финских пограничников В. Пекканена, М. М. Мякиля и О. Э. Саволайнена является указание на то, что после услышанных ими выстрелов до наблюдаемых ими разрывов интервал времени составлял около 20 секунд. Это неоспоримо свидетельствует о том, что обстрел велся из миномета". (19).
Насчет "неоспоримо" советую обратиться к И. Пыхалову. Он (со ссылкой на В. Гончарова) из тех же самых заданных условий не менее неоспоримо и не менее элегантно делает вывод, что обстрел проводился с финской стороны (20).
Меня же в этом месте больше умиляет то, что финские пограничники дружно назвали интервал "20 секунд" между выстрелом и взрывом. Мне представляется маловероятным, чтобы финские пограничники несли дозорную службу с секундомером в руке. Восприятие времени у людей довольно субъективно, и один и тот же интервал времени разные люди оценят по-разному, с погрешностью, от 10 до 30 секунд, например. Тем более что опрашивали их не сразу по горячим следам, а лишь на следующий день. Вспомни, любезный читатель, какой-нибудь не слишком важный для тебя сопоставимый по времени интервал из вчерашней своей жизни, и ответь, только точно - сколько времени, например, прошло вчера от момента, когда ты нажал кнопку лифта до того момента, когда дверь лифта открылась? Десять секунд, двадцать, тридцать? Не помнишь? Вот то-то. Реально и финские пограничники на подобный вопрос на следующий день могли ответить только что-то вроде "недолго". А появление в показаниях у них у всех одного и того же точного параметра "20 секунд" вряд ли можно объяснить чем-то другим, кроме желания господина подполковника.
Вызывает интерес и такой еще разрез. С. Исотало пишет, что при подполковничьем расследовании было опрошено "до десяти" пограничников. В опубликованных же текстах всегда цитируются показания только пяти человек. А где показания второй половины опрошенного личного состава? Власти скрывают? Можно ли из этого сделать предположение, что остальные пограничники отказались давать ложные показания даже под давлением господина подполковника? И в пока не опубликованных показаниях других пограничников можно будет найти несколько иную картину произошедших событий?
В общем, беда уважаемого рукопожатного историка господина И. И. Сейдина понятна. Он вообще ничего своего не придумал, он излишне доверчиво отнесся к построениям господина подполковника Инкала, и единственное, что он внес нового в его построения - это умозрительная замена пушки на миномет.
