ГОРОД ТУТАЕВ И ЯРОСЛАВСКИЙ МЯТЕЖ часть 2
Часть1
На собрании в Главных железнодорожных мастерских агитировал отличавшийся ораторскими способностями эсер Мамырин. Он призывал рабочих пойти к перхуровскому штабу, взять там оружие и заступить на охрану мастерских и продовольственных помещений от погромов и расхищений. Поверив агитатору, рабочие избрали и направили за оружием 105 человек (по другим данным, 90). В штабе им вручили винтовки, построили и под командованием офицеров приказали идти на боевые участки. Железнодорожники отказались.
Позднее рабочий Ф. Д. Власов рассказал на следствии историю «призыва» в ряды перхуровцев: «В первый день мятежа я и другие выборные из цеха - всего около 90 человек - пошли к дому Пастухова (там размещался штаб мятежников), чтобы получить оружие для охраны продовольственного барака. Нам выдали винтовки, и мы направились обратно, но нас остановили какие-то военные, которые объявили, что они из белой гвардии и что мы должны сражаться на их стороне. Но я и многие, смекнув в чем дело, категорически отказались. Воспользовавшись уходом белых, мы положили у Спасского монастыря оружие и отправились искать пристанище где-нибудь в городе. Идти за реку Которосль к своим мастерским нечего было и думать - туда белые никого не пропускали».
Другой рабочий С. К. Быков дополнил картину новыми фактами: «В доме Пастухова нам выдали винтовки и всех построили. Рабочие стали просить хлеба. Нам дали по коробке консервов на двоих и по куску хлеба. Потом мы пошли к полковнику и спросили, когда нас отпустят к своим продовольственным лавкам. Нам ответили, что мы пойдем с ротой офицеров и с бронированными автомобилями в наступление брать кадетский корпус. Мы категорически отказались. Тогда один из офицеров закричал: «Их надо расстрелять!» Но полковник сказал, что от их крови мало пользы, не дадим им пропуска из города. Когда мы рассказали об этом товарищам, в наших рядах началось колебание, стали бросать винтовки».
Аналогичные показания об отказе выступить на стороне мятежников в ходе следствия дали и другие рабочие железнодорожных мастерских.
Не получили поддержки призывы Мамырина и Дюшена записаться добровольцами и на табачной фабрике. Рабочий Андреев писал в воспоминаниях: «В своем выступлении на собрании я призывал рабочих воздержаться от выступления и оставаться нейтральными. Рабочие согласились и от записи в добровольцы отказались. Прервав мое выступление, Мамырин, потрясая в воздухе наганом, угрожал расстрелом».
Не пошли с заговорщиками и рабочие других предприятий, об этом свидетельствуют документы.- Один из лидеров местных меньшевиков Богданов-Хорошев на суде показал: «Настроение большинства рабочих было за то, чтобы не принимать участия в перевороте, а держать нейтралитет».
Не оправдались надежды перхуровцев и на крестьян. Об этом, в частности, говорят материалы расследования событий в селе Диево-Городище Ярославского уезда.
На устроенном Мамыриным и белогвардейскими офицерами собрании мужиков призывали пойти в Ярославль на помощь мятежникам. В село завезли пулеметы, винтовки. Под страхом расстрела, лишения земли и имущества несколько десятков человек направились в город. Но по дороге рассеялись, и на следующий день большинство вернулось в село.
Лишь девять человек добрались до Твериц, где в филиале белогвардейского штаба им выдали винтовки и под командованием офицера доставили на полустанок Коченятино для участия в бою с приближавшимися с севера красноармейскими частями. Как показали крестьяне на следствии, они под разными предлогами уклонились от боя, а затем вернулись в Тверицы, оставили винтовки у белогвардейского штаба и направились обратно в Диево-Городище.
Однако были и противоположные примеры: около 200 железнодорожников за Волгой, поверив перхуровским агитаторам, присоединились к мятежникам. Несколько десятков рабочих урочских железнодорожных мастерских участвовали в постройке броневика и разборке рельсов, чтобы помешать движению красноармейских частей с севера. Об этом показал на следствии дорожный мастер Г.Ф.Музоверов: «8 июля ко мне пришли белогвардейцы и потребовали, чтобы я поехал с ними на 23-ю версту железной дороги. Там мы разобрали рельсы и вернулись обратно. Когда они ушли, я узнал, что ими готовится бронированный поезд с целью направить его навстречу красноармейцам. Тогда я развинтил у стрелки гайку и убежал домой.
В том месте, где было разобрано полотно дороги, провалился один из вагонов. За мной прислали поднимать его, мы сделали эту работу под угрозой расстрела».
В центре Ярославля события развивались стремительно. В первый же день у перхуровцев оказались списки служащих всех советских учреждений с домашними адресами. Начались облавы, обыски, массовые аресты. Их проводил созданный при штабе Перхурова отряд особого назначения. Приведем показания одного из его бойцов Н. Н. Работнова: «Когда в Ярославле был мятеж, я по протекции полковника Некрасова записался в отряд особого назначения, или, как его еще называли, «летучий отряд». В этом подразделении я работал до последнего дня мятежа. Получил один раз жалованье 300 рублей. На обыски мне приходилось ездить на Романовскую, Любимскую и Власьевскую улицы... Откуда появились пять винтовок в доме просвещения, где я работал помощником заведующего клубом, я не знаю».
Отряд особого назначения занял здание, где располагалась губернская ЧК, ее сотрудников арестовали. По показаниям сотрудника уголовного розыска И. Е. Ковалева, в уголовной милиции был автомобиль, на котором разъезжали и задерживали советских служащих вооруженные винтовками Дылев, Евлампиев, Великанов, Воскресенский и другие. Арестованными были забиты особняк Лопатина, помещения в доме Пастухова, в губернской типографии, в отделениях милиции. Широкий размах необоснованных репрессий признал и сам Перхуров. В изданном им объявлении от 12 июля говорилось: «Многие аресты производятся неосмотрительно, без достаточных улик по одним непроверенным подозрениям и часто людьми, на то не уполномоченными». Произвол и насилие творить запрещалось, но с большим запозданием - первая кровь уже была пролита.
В первый же день мятежа убили руководителей губисполкома С. М. Нахимсона и горисполкома Д. С. Закгейма. С ними расправились не рядовые безымянные горожане, как утверждают некоторые историки, а ближайшие сподвижники Перхурова. Одного из них он назвал сам в своих показаниях: «Поступило донесение, что убиты Нахимсон и Закгейм. Мы видели труп Закгейма, когда шли в город. Я назначил дознание. Дознанием установлено, что Закгейм был убит Перлиным (начальником контрразведки в штабе мятежников)».
В архиве об этом эпизоде сохранились воспоминания ярославцев И. Орлова, Д. Пестова, И. Хрусталева: «По дороге в центр города мы увидели собравшуюся толпу людей и, заинтересовавшись, подошли и увидели страшное зрелище: валяется труп с размозженным черепом, лицо обагрено кровью до неузнаваемости. Пробившись вперед, мы узнали, что это труп председателя исполкома».
Документально установлено, что одним из участников убийства Нахимсона был офицер К. К. Никитин. В 1998 году прокуратура Ярославской области рассмотрела материалы его уголовного дела и в реабилитации Никитину отказала за соучастие в убийстве Нахимсона. В сборнике «Шестнадцать дней», изданном в Ярославле в 1924 году, современники свидетельствовали: «Над телом убитого председателя губисполкома Нахимсона долго глумились: труп расстрелянного положили на телегу и возили по Советской площади и прилегающим улицам в целях устрашения».
Но вернемся к началу мятежа. В первые дни шла активная расправа над сторонниками советской власти и всеми, кто не желал вставать на сторону перхуровцев. Часть этих людей перевели на полузатопленную баржу с дровами, стоявшую на середине Волги. По разным данным на ней было от 109 до 200 человек. Согласно составленному в перхуровском штабе и сохранившемуся в архиве пофамильному списку от 14 июля на барже находилось 82 человека. Однако до этого мятежники снимали с баржи часть людей для допроса. Об этом сообщил на следствии участник мятежа В. И. Благовещенский. Он был в составе команды, которая по приказу белогвардейцев сняла с баржи 27 совслужащих и доставила их в перхуровский штаб. Их дальнейшая судьба не известна.
Сохранилось много воспоминаний о судьбе узников плавучей тюрьмы. Милиционер Н. П. Позднеев показал на следствии: «6 июля наш милицейский отряд, стоявший в Екатерининской гимназии, был обезоружен белогвардейцами и препровожден в баржу на Волге». Служащий Дребезгин, доставленный в кабинет к Перхурову, писал в воспоминаниях: «За столом сидел Перхуров. Подняв на меня глаза, он спросил фамилию, имя и где служил. После чего сказал рядом стоявшему офицеру: «Отправить его туда». Нас повели по Семеновскому спуску к Волге на пристань. Через несколько минут подошел пароход, на котором нас переправили на
баржу. Когда я одной ногой стал на борт, меня ударил прикладом в спину стоявший сзади офицер, я полетел в трюм. Поднявшись на ноги, увидел своих товарищей Подьячева, Уварова, Гришмана, Гарновского, Барыкина, Попкова, Петрова и других. Они поведали, что здесь уже около ста человек, из которых было несколько военнопленных немцев-интернационалистов. Не успели мы поделиться впечатлениями о своих переживаниях, как начался артобстрел арсенала, напротив которого стояла на якоре наша «тюрьма». Снаряды падали в воду около баржи, которую кидало из стороны в сторону. Несколько человек взрывом снаряда разорвало на куски.
Вечером обстрел арсенала прекратился. Мы собрались группами и стали обсуждать свое положение. О побеге не могло быть и речи - на набережной было несколько белогвардейских постов с пулеметами, которые наблюдали за нами. Голод давал себя знать. Но в барже кроме березовых дров ничего не было. Некоторые стали отламывать кору и грызть вместо сухарей. Десятого числа к барже подъехала лодка с тремя вооруженными белогвардейцами и одной особой в форме сестры милосердия. Они принесли нам три хлеба фунтов по 12 каждый. Хлеб разломали на куски, которые стали бросать нам на дрова. Двенадцатого числа нам привезли хлеба около пуда, который мы разделили между собой. Четырнадцатого числа возобновился ураганный обстрел, но снаряды ложились у тверицкого берега, не даваявозможности белым подвезти подкрепления к местам, где наступали красные. Если кто-то из арестованных показывался наверху баржи, начинали стрелять из пулемета. Наше положение ухудшалось, мы оказались между двух огней. Хлеба нам не стали привозить, от истощения некоторые еле держались на ногах. Каждый чувствовал, что от голода придется умирать».
Дребезгин пишет, что двое арестантов решили доплыть до мятежников и сказать, чтобы людей переправили на берег и посадили в городскую тюрьму. Однако смельчаки утонули. После этого узники отвязали цепь якоря. Баржа медленно пошла по течению. Белые открыли огонь из пулемета. Красные с тверицкого берега сделали тоже самое: баржу осыпало пулями точно градом. Раздались крики: «Ранило, помогите!» Когда баржа стала приближаться к берегу у Коровников, по ней открыла огонь красноармейская батарея. На крики узников: «Свои, не стреляйте!» - обстрел прекратился. Изможденные люди вышли на берег, радуясь, что удалось спастись. Командир батареи объяснил, что его ввели в заблуждение. Ему якобы сообщили по телефону, что белые посадили в баржу своих людей для высадки, вероятно, в тыл красным. Поэтому он и дал по барже два орудийных выстрела.
Часть 3
На собрании в Главных железнодорожных мастерских агитировал отличавшийся ораторскими способностями эсер Мамырин. Он призывал рабочих пойти к перхуровскому штабу, взять там оружие и заступить на охрану мастерских и продовольственных помещений от погромов и расхищений. Поверив агитатору, рабочие избрали и направили за оружием 105 человек (по другим данным, 90). В штабе им вручили винтовки, построили и под командованием офицеров приказали идти на боевые участки. Железнодорожники отказались.
Позднее рабочий Ф. Д. Власов рассказал на следствии историю «призыва» в ряды перхуровцев: «В первый день мятежа я и другие выборные из цеха - всего около 90 человек - пошли к дому Пастухова (там размещался штаб мятежников), чтобы получить оружие для охраны продовольственного барака. Нам выдали винтовки, и мы направились обратно, но нас остановили какие-то военные, которые объявили, что они из белой гвардии и что мы должны сражаться на их стороне. Но я и многие, смекнув в чем дело, категорически отказались. Воспользовавшись уходом белых, мы положили у Спасского монастыря оружие и отправились искать пристанище где-нибудь в городе. Идти за реку Которосль к своим мастерским нечего было и думать - туда белые никого не пропускали».
Другой рабочий С. К. Быков дополнил картину новыми фактами: «В доме Пастухова нам выдали винтовки и всех построили. Рабочие стали просить хлеба. Нам дали по коробке консервов на двоих и по куску хлеба. Потом мы пошли к полковнику и спросили, когда нас отпустят к своим продовольственным лавкам. Нам ответили, что мы пойдем с ротой офицеров и с бронированными автомобилями в наступление брать кадетский корпус. Мы категорически отказались. Тогда один из офицеров закричал: «Их надо расстрелять!» Но полковник сказал, что от их крови мало пользы, не дадим им пропуска из города. Когда мы рассказали об этом товарищам, в наших рядах началось колебание, стали бросать винтовки».
Аналогичные показания об отказе выступить на стороне мятежников в ходе следствия дали и другие рабочие железнодорожных мастерских.
Не получили поддержки призывы Мамырина и Дюшена записаться добровольцами и на табачной фабрике. Рабочий Андреев писал в воспоминаниях: «В своем выступлении на собрании я призывал рабочих воздержаться от выступления и оставаться нейтральными. Рабочие согласились и от записи в добровольцы отказались. Прервав мое выступление, Мамырин, потрясая в воздухе наганом, угрожал расстрелом».
Не пошли с заговорщиками и рабочие других предприятий, об этом свидетельствуют документы.- Один из лидеров местных меньшевиков Богданов-Хорошев на суде показал: «Настроение большинства рабочих было за то, чтобы не принимать участия в перевороте, а держать нейтралитет».
Не оправдались надежды перхуровцев и на крестьян. Об этом, в частности, говорят материалы расследования событий в селе Диево-Городище Ярославского уезда.
На устроенном Мамыриным и белогвардейскими офицерами собрании мужиков призывали пойти в Ярославль на помощь мятежникам. В село завезли пулеметы, винтовки. Под страхом расстрела, лишения земли и имущества несколько десятков человек направились в город. Но по дороге рассеялись, и на следующий день большинство вернулось в село.
Лишь девять человек добрались до Твериц, где в филиале белогвардейского штаба им выдали винтовки и под командованием офицера доставили на полустанок Коченятино для участия в бою с приближавшимися с севера красноармейскими частями. Как показали крестьяне на следствии, они под разными предлогами уклонились от боя, а затем вернулись в Тверицы, оставили винтовки у белогвардейского штаба и направились обратно в Диево-Городище.
Однако были и противоположные примеры: около 200 железнодорожников за Волгой, поверив перхуровским агитаторам, присоединились к мятежникам. Несколько десятков рабочих урочских железнодорожных мастерских участвовали в постройке броневика и разборке рельсов, чтобы помешать движению красноармейских частей с севера. Об этом показал на следствии дорожный мастер Г.Ф.Музоверов: «8 июля ко мне пришли белогвардейцы и потребовали, чтобы я поехал с ними на 23-ю версту железной дороги. Там мы разобрали рельсы и вернулись обратно. Когда они ушли, я узнал, что ими готовится бронированный поезд с целью направить его навстречу красноармейцам. Тогда я развинтил у стрелки гайку и убежал домой.
В том месте, где было разобрано полотно дороги, провалился один из вагонов. За мной прислали поднимать его, мы сделали эту работу под угрозой расстрела».
В центре Ярославля события развивались стремительно. В первый же день у перхуровцев оказались списки служащих всех советских учреждений с домашними адресами. Начались облавы, обыски, массовые аресты. Их проводил созданный при штабе Перхурова отряд особого назначения. Приведем показания одного из его бойцов Н. Н. Работнова: «Когда в Ярославле был мятеж, я по протекции полковника Некрасова записался в отряд особого назначения, или, как его еще называли, «летучий отряд». В этом подразделении я работал до последнего дня мятежа. Получил один раз жалованье 300 рублей. На обыски мне приходилось ездить на Романовскую, Любимскую и Власьевскую улицы... Откуда появились пять винтовок в доме просвещения, где я работал помощником заведующего клубом, я не знаю».
Отряд особого назначения занял здание, где располагалась губернская ЧК, ее сотрудников арестовали. По показаниям сотрудника уголовного розыска И. Е. Ковалева, в уголовной милиции был автомобиль, на котором разъезжали и задерживали советских служащих вооруженные винтовками Дылев, Евлампиев, Великанов, Воскресенский и другие. Арестованными были забиты особняк Лопатина, помещения в доме Пастухова, в губернской типографии, в отделениях милиции. Широкий размах необоснованных репрессий признал и сам Перхуров. В изданном им объявлении от 12 июля говорилось: «Многие аресты производятся неосмотрительно, без достаточных улик по одним непроверенным подозрениям и часто людьми, на то не уполномоченными». Произвол и насилие творить запрещалось, но с большим запозданием - первая кровь уже была пролита.
В первый же день мятежа убили руководителей губисполкома С. М. Нахимсона и горисполкома Д. С. Закгейма. С ними расправились не рядовые безымянные горожане, как утверждают некоторые историки, а ближайшие сподвижники Перхурова. Одного из них он назвал сам в своих показаниях: «Поступило донесение, что убиты Нахимсон и Закгейм. Мы видели труп Закгейма, когда шли в город. Я назначил дознание. Дознанием установлено, что Закгейм был убит Перлиным (начальником контрразведки в штабе мятежников)».
В архиве об этом эпизоде сохранились воспоминания ярославцев И. Орлова, Д. Пестова, И. Хрусталева: «По дороге в центр города мы увидели собравшуюся толпу людей и, заинтересовавшись, подошли и увидели страшное зрелище: валяется труп с размозженным черепом, лицо обагрено кровью до неузнаваемости. Пробившись вперед, мы узнали, что это труп председателя исполкома».
Документально установлено, что одним из участников убийства Нахимсона был офицер К. К. Никитин. В 1998 году прокуратура Ярославской области рассмотрела материалы его уголовного дела и в реабилитации Никитину отказала за соучастие в убийстве Нахимсона. В сборнике «Шестнадцать дней», изданном в Ярославле в 1924 году, современники свидетельствовали: «Над телом убитого председателя губисполкома Нахимсона долго глумились: труп расстрелянного положили на телегу и возили по Советской площади и прилегающим улицам в целях устрашения».
Но вернемся к началу мятежа. В первые дни шла активная расправа над сторонниками советской власти и всеми, кто не желал вставать на сторону перхуровцев. Часть этих людей перевели на полузатопленную баржу с дровами, стоявшую на середине Волги. По разным данным на ней было от 109 до 200 человек. Согласно составленному в перхуровском штабе и сохранившемуся в архиве пофамильному списку от 14 июля на барже находилось 82 человека. Однако до этого мятежники снимали с баржи часть людей для допроса. Об этом сообщил на следствии участник мятежа В. И. Благовещенский. Он был в составе команды, которая по приказу белогвардейцев сняла с баржи 27 совслужащих и доставила их в перхуровский штаб. Их дальнейшая судьба не известна.
Сохранилось много воспоминаний о судьбе узников плавучей тюрьмы. Милиционер Н. П. Позднеев показал на следствии: «6 июля наш милицейский отряд, стоявший в Екатерининской гимназии, был обезоружен белогвардейцами и препровожден в баржу на Волге». Служащий Дребезгин, доставленный в кабинет к Перхурову, писал в воспоминаниях: «За столом сидел Перхуров. Подняв на меня глаза, он спросил фамилию, имя и где служил. После чего сказал рядом стоявшему офицеру: «Отправить его туда». Нас повели по Семеновскому спуску к Волге на пристань. Через несколько минут подошел пароход, на котором нас переправили на
баржу. Когда я одной ногой стал на борт, меня ударил прикладом в спину стоявший сзади офицер, я полетел в трюм. Поднявшись на ноги, увидел своих товарищей Подьячева, Уварова, Гришмана, Гарновского, Барыкина, Попкова, Петрова и других. Они поведали, что здесь уже около ста человек, из которых было несколько военнопленных немцев-интернационалистов. Не успели мы поделиться впечатлениями о своих переживаниях, как начался артобстрел арсенала, напротив которого стояла на якоре наша «тюрьма». Снаряды падали в воду около баржи, которую кидало из стороны в сторону. Несколько человек взрывом снаряда разорвало на куски.
Вечером обстрел арсенала прекратился. Мы собрались группами и стали обсуждать свое положение. О побеге не могло быть и речи - на набережной было несколько белогвардейских постов с пулеметами, которые наблюдали за нами. Голод давал себя знать. Но в барже кроме березовых дров ничего не было. Некоторые стали отламывать кору и грызть вместо сухарей. Десятого числа к барже подъехала лодка с тремя вооруженными белогвардейцами и одной особой в форме сестры милосердия. Они принесли нам три хлеба фунтов по 12 каждый. Хлеб разломали на куски, которые стали бросать нам на дрова. Двенадцатого числа нам привезли хлеба около пуда, который мы разделили между собой. Четырнадцатого числа возобновился ураганный обстрел, но снаряды ложились у тверицкого берега, не даваявозможности белым подвезти подкрепления к местам, где наступали красные. Если кто-то из арестованных показывался наверху баржи, начинали стрелять из пулемета. Наше положение ухудшалось, мы оказались между двух огней. Хлеба нам не стали привозить, от истощения некоторые еле держались на ногах. Каждый чувствовал, что от голода придется умирать».
Дребезгин пишет, что двое арестантов решили доплыть до мятежников и сказать, чтобы людей переправили на берег и посадили в городскую тюрьму. Однако смельчаки утонули. После этого узники отвязали цепь якоря. Баржа медленно пошла по течению. Белые открыли огонь из пулемета. Красные с тверицкого берега сделали тоже самое: баржу осыпало пулями точно градом. Раздались крики: «Ранило, помогите!» Когда баржа стала приближаться к берегу у Коровников, по ней открыла огонь красноармейская батарея. На крики узников: «Свои, не стреляйте!» - обстрел прекратился. Изможденные люди вышли на берег, радуясь, что удалось спастись. Командир батареи объяснил, что его ввели в заблуждение. Ему якобы сообщили по телефону, что белые посадили в баржу своих людей для высадки, вероятно, в тыл красным. Поэтому он и дал по барже два орудийных выстрела.
Часть 3