Авторская педагогика
По узловой станции, по центральной улице, идет участковый. Он в гражданской одежде. В руке - сетка, набитая продуктами: консервы, огурцы, бутылка подсолнечного масла. Не бравый «мент», а пожилой мужчина - без пяти минут пенсионер.
У гаража стоят пацаны. Курят. Один из них о чем-то упоённо рассказывает, пересыпая речь матерками. Мат так сочен, что кажется, ради него и затеян рассказ.
Участковый устало морщится. Переходит дорогу, приближаясь к подросткам. Он уже замечен. Рассказчик на полуслове замолкает, и остальные напряженно топчутся на месте: милиция есть милиция - даже от самого бесхитростного вопроса можно ожидать подвоха.
Но никаких вопросов нет.
Участковый неторопливо достает из сетки длинный парниковый огурец. И… щелкает им по лбу юного матерщинника. Потом неторопливо удаляется, не проронив ни слова.
Мальчишки хохочут. Запоздало кричат вслед милиционеру: «Здрасьте!». И только один хватает ртом воздух, не зная, как себя вести.
Ревнители гуманной, «беспалочной» педагогики, в атаку! Я тоже смеюсь. Я наслаждаюсь педагогическим приемом. Я с благодарностью провожаю взглядом сутулую спину немолодого мужчины.
И еще об участковых.
Недавно возвращался из деревни. Шел с вереницей дачников на станцию, к поезду. Дорога в лужах, жмемся к обочинам.
Вдруг из переулка выныривает милицейский УАЗик. Летит на нас. Проносится мимо, обдавая грязью и брызгами. За рулем успеваю заметить молодого сержанта, который обнимает сидящую рядом девицу.
Минут через пять за спиной снова раздается рёв двигателя. Оборачиваюсь. Знакомый УАЗ.
Местные подростки вдруг вскакивают со скамейки у палисадника. Выбегают на дорогу. Резко взмахивают руками.
Сержант тормозит.
Пацаны, сгрудившись у ветрового стекла, о чем-то эмоционально докладывают участковому. Тот снова срывается с места. Обгоняет меня. Преграждает машиной путь. Выскакивает из кабины.
- Как вы меня обозвали? - обращается ко мне. От него разит перегаром. Видя мое недоумение, поясняет:
- Это вы заорали на всю улицу «ё… пид..с», когда я вас обрызгал?
- Как закричал? - машинально переспрашиваю я.
- «Ё… пид..с»! На всю улицу!
Пока я собираюсь с ответом, раздается свист. Кто-то из подростков, тех самых, у скамейки, кричит на весь дачный посёлок:
- Товарищ сержант! Не этот! Не этот вас «ё… пид..сом» назвал! Тот, кто обозвал вас «ё… пид..сом», за товарняк завернул!
Я вдруг начинаю понимать смысл происходящего.
Доблестный страж закона и собственного достоинства возвращается в кабину. Укатывает с глаз долой. То ли тоже начал соображать, кто на самом деле обозвал его. Несколько раз! На всю улицу! То ли лень продолжать погоню пешком - за товарняк-то не проедешь…
Слышно, как в конце улицы пацаны бурно обсуждают свой хитроумный щелчок по сержантскому носу, свой метод «авторской педагогики». Слышно:
- А пусть не форсачит перед всеми…
Действительно, пусть не «форсачит»! Пусть делом займется! Помидоры вон из теплиц прямо среди бела дня начали воровать.
1993, август
У гаража стоят пацаны. Курят. Один из них о чем-то упоённо рассказывает, пересыпая речь матерками. Мат так сочен, что кажется, ради него и затеян рассказ.
Участковый устало морщится. Переходит дорогу, приближаясь к подросткам. Он уже замечен. Рассказчик на полуслове замолкает, и остальные напряженно топчутся на месте: милиция есть милиция - даже от самого бесхитростного вопроса можно ожидать подвоха.
Но никаких вопросов нет.
Участковый неторопливо достает из сетки длинный парниковый огурец. И… щелкает им по лбу юного матерщинника. Потом неторопливо удаляется, не проронив ни слова.
Мальчишки хохочут. Запоздало кричат вслед милиционеру: «Здрасьте!». И только один хватает ртом воздух, не зная, как себя вести.
Ревнители гуманной, «беспалочной» педагогики, в атаку! Я тоже смеюсь. Я наслаждаюсь педагогическим приемом. Я с благодарностью провожаю взглядом сутулую спину немолодого мужчины.
И еще об участковых.
Недавно возвращался из деревни. Шел с вереницей дачников на станцию, к поезду. Дорога в лужах, жмемся к обочинам.
Вдруг из переулка выныривает милицейский УАЗик. Летит на нас. Проносится мимо, обдавая грязью и брызгами. За рулем успеваю заметить молодого сержанта, который обнимает сидящую рядом девицу.
Минут через пять за спиной снова раздается рёв двигателя. Оборачиваюсь. Знакомый УАЗ.
Местные подростки вдруг вскакивают со скамейки у палисадника. Выбегают на дорогу. Резко взмахивают руками.
Сержант тормозит.
Пацаны, сгрудившись у ветрового стекла, о чем-то эмоционально докладывают участковому. Тот снова срывается с места. Обгоняет меня. Преграждает машиной путь. Выскакивает из кабины.
- Как вы меня обозвали? - обращается ко мне. От него разит перегаром. Видя мое недоумение, поясняет:
- Это вы заорали на всю улицу «ё… пид..с», когда я вас обрызгал?
- Как закричал? - машинально переспрашиваю я.
- «Ё… пид..с»! На всю улицу!
Пока я собираюсь с ответом, раздается свист. Кто-то из подростков, тех самых, у скамейки, кричит на весь дачный посёлок:
- Товарищ сержант! Не этот! Не этот вас «ё… пид..сом» назвал! Тот, кто обозвал вас «ё… пид..сом», за товарняк завернул!
Я вдруг начинаю понимать смысл происходящего.
Доблестный страж закона и собственного достоинства возвращается в кабину. Укатывает с глаз долой. То ли тоже начал соображать, кто на самом деле обозвал его. Несколько раз! На всю улицу! То ли лень продолжать погоню пешком - за товарняк-то не проедешь…
Слышно, как в конце улицы пацаны бурно обсуждают свой хитроумный щелчок по сержантскому носу, свой метод «авторской педагогики». Слышно:
- А пусть не форсачит перед всеми…
Действительно, пусть не «форсачит»! Пусть делом займется! Помидоры вон из теплиц прямо среди бела дня начали воровать.
1993, август