Реховот. 2. Дом наш и Дундикова
0. Предисловие
1. Колокол
ДОМ НАШ И ДУНДИКОВА
В функции жизни каждого здания есть точка перегиба, когда из старой развалюхи он превращается в исторический объект. У нашего дома и у его соседей она пришлась на конец девяностых. Опа! - сказал наш муниципалитет, - мы еще приличное количество памятников не успели разрушить. Давайте теперь их восстановим, но только как-нибудь задаром. А как-нибудь задаром делается так: строительному подрядчику разрешают строить большой дом за маленьким историческим-уже-не-старьем, за то что он его - уже-не-старье - отреставрирует. Так появился дом, в котором мы живем.
А когда-то это место выглядело так:
Дом этот был третьим по счету в новом поселении, будущем городе Реховот. Принадлежал он Аврааму Йеошуа Дундикову, купившему около десятой части всей земли Хирбат Дуран и получившему за это право выбирать место для дома. Место, как мы помним, он выбрал на центральном холме, который потом будет называться холм Колокола.
Авраам Дундиков родился в Киеве, учил тору, играл на скрипке, женился... и однажды встретил Ашера Гинзбурга, которого потом будут знать как Эхад Аам.
Столько лет ходила по улице Эхад Аам, не подозревая, что это человек а Слава Кпсс, наоборот, не человек
Короче, с подачи Эхад Аама - в возрасте 23 лет в 1887 году Дундиков с молодой женой репатриировались в Израиль. Сначала он вложил деньги в землю Неве-Цедека, но потом, после шабаша Ханкина на Холме Дуран, перевез семью в Реховот и построил дом по стандартам, к которым привык в Киеве: в правой части жила семья, слева от жилой части - в центре - располагалась конюшня и помещение для сена, а в самой левой пристройке потом жил тесть, реб Яков Дов Кипнис. Его называли дедушкой Реховота. Участок земли был огромный, доходил до теперешней улицы Беньямин. Дундиков планировал выращивать разную сельскохозяйственную продукцию, мечтал о винограднике с иключительно еврейскими работниками, но успел посадить только эвкалипты, зато много. Они доходили до конца участка (до сегодняшней улицы Беньямина) Авраам Йеошуа Дундиков умер через три года, не дожив до тридцати лет, оставив двух дочек. Кстати о дочках.. Нет, сначала о конюшне.
Сельскохозяйственные работы требовали много рабочей силы. Реховотская община, управляемая советом из пяти человек (Дундиков в их числе) нанимала рабочих в основном из евреев (что не само сабой разумеющееся в то время. да и сейчас...). По уставу общины членом управляющего совета мог быть только постоянный житель Реховота, вложивший деньги в покупку земель (что тоже по тем временам не очевидно: большинство поселений управлялись Бароном Ротшильдом из-за границы). Оплата рабочим была не почасовая, а сдельная. Забавно, что и это никому до них не пришло в голову. Зарплаты не имели верхнего предела и могли намного превышать зарплаты соседних поселений. Так жители Нес-ционы, например, потянулись стройными рядами на заработки в Реховот. Барон Ротшильд, рассерженный что от него уходит рабочая сила, прислал своего секретаря в Реховот, но там ему объяснили, что у нас не рабовладельческий строй, каждый волен работать где ему лучше. Так о чем бишь я? О конюшне! В Реховоте в эти годы работало 500 еврейских рабочих, что составляло больше трети всех израильских. Реховотская община не только платила высокие зарплаты, она еще была первым работодателем, предоставлявшим социальные блага: жилье, питание и медицинскую помощь. Так вот жилье: кроме построенных для этого домов, рабочие жили и в домах поселенцев. В нашем доме они жили в средней части, которая исторически называлась конюшней.
Еще пару слов о зарплате. В то время в ходу были серебрянные и золотые монеты - турецкие, французские, австрийские, английские и даже русские. Но! В Реховоте была своя собственная валюта - бумажные деньги - пиастры. Они печатались в Польше, на каждой ставил свою подпись в момент выдачи Левин-Эпштейн как финансист поселения.
Обменный пункт, менявший реховотские пиастры на турецкие лиры находился в Яффо.
Нумизмат Коби Лидерман в своем блоге пишет, что курс был не постоянным, к тому же Яффский отличался от иерусалимского, но примерно составлял 13 пиастров - лира. Купюры были четырех цветов, в зависимости от достоинства, которое, вероятно, всегда было кратно 13. По его подсчетам, их не осталось в музеях и у коллекционеров есть мизерное количество, так что проверить гипотезу нельзя.
Что-то я разошлась, а я хотела еще успеть про дочек... После смерти папы Дундикова, мама Гуся осталась одна с двумя дочками и ей в помощь срочно был вызван дедушка - реб Кипнис.
Cтаршая, Эстер, родилась еще в Киеве в 1886 году, через год родители привезли ее в Израиль, а в 1912 она уехала учиться в Германию и пробыла там до конца Первой мировой войны. Позднее на ней женился писатель и общественный деятель Моше Смилянский, и переехал к ней в дом Дундиковых. Здесь стали проходить собрания фермерского управления, президентом которого был Смилянский, и дом превратился в один из главных по значимости в поселении. Эстер прожила почти сто очень активных лет, все эти годы ухаживая за огромным участком перед домом. Это был настоящий луг, на нем росли полевые цветы и для Эстер было очень важно сохранить этот кусочек дикой природы.
Младшая, Нехама, родилась в 1892 году в Неве-Цедеке. Очень серьезно занималась музыкой, играла на фортепиано, вместе с Эстер уехала учиться в Германию и там подрабатывала уроками музыки. Среди многочисленных гостей дома Дундиковых был и капитан английской армии, уроженец Манчестера Юлиус Джейкобс, который стал мужем Нехамы. Он занимал различные должности в мандатном правительстве, включая пост заместителя секретаря правительства и заместителя губернатора Иерусалима и погиб 22 июня 1946 года во время взрыва в гостинице Кинг Девид. У них было двое детей: сын Александр - адвокат и летчик - погиб в авиокатастрофе, и дочь Рут (жена Пола Кейдара)
Сейчас в доме Дундикова музей, но не Дундикова и не Смилянского, а просто выставочный зал.
3. Дом Иосефзона
1. Колокол
ДОМ НАШ И ДУНДИКОВА
В функции жизни каждого здания есть точка перегиба, когда из старой развалюхи он превращается в исторический объект. У нашего дома и у его соседей она пришлась на конец девяностых. Опа! - сказал наш муниципалитет, - мы еще приличное количество памятников не успели разрушить. Давайте теперь их восстановим, но только как-нибудь задаром. А как-нибудь задаром делается так: строительному подрядчику разрешают строить большой дом за маленьким историческим-уже-не-старьем, за то что он его - уже-не-старье - отреставрирует. Так появился дом, в котором мы живем.
А когда-то это место выглядело так:
Дом этот был третьим по счету в новом поселении, будущем городе Реховот. Принадлежал он Аврааму Йеошуа Дундикову, купившему около десятой части всей земли Хирбат Дуран и получившему за это право выбирать место для дома. Место, как мы помним, он выбрал на центральном холме, который потом будет называться холм Колокола.
Авраам Дундиков родился в Киеве, учил тору, играл на скрипке, женился... и однажды встретил Ашера Гинзбурга, которого потом будут знать как Эхад Аам.
Столько лет ходила по улице Эхад Аам, не подозревая, что это человек а Слава Кпсс, наоборот, не человек
Короче, с подачи Эхад Аама - в возрасте 23 лет в 1887 году Дундиков с молодой женой репатриировались в Израиль. Сначала он вложил деньги в землю Неве-Цедека, но потом, после шабаша Ханкина на Холме Дуран, перевез семью в Реховот и построил дом по стандартам, к которым привык в Киеве: в правой части жила семья, слева от жилой части - в центре - располагалась конюшня и помещение для сена, а в самой левой пристройке потом жил тесть, реб Яков Дов Кипнис. Его называли дедушкой Реховота. Участок земли был огромный, доходил до теперешней улицы Беньямин. Дундиков планировал выращивать разную сельскохозяйственную продукцию, мечтал о винограднике с иключительно еврейскими работниками, но успел посадить только эвкалипты, зато много. Они доходили до конца участка (до сегодняшней улицы Беньямина) Авраам Йеошуа Дундиков умер через три года, не дожив до тридцати лет, оставив двух дочек. Кстати о дочках.. Нет, сначала о конюшне.
Сельскохозяйственные работы требовали много рабочей силы. Реховотская община, управляемая советом из пяти человек (Дундиков в их числе) нанимала рабочих в основном из евреев (что не само сабой разумеющееся в то время. да и сейчас...). По уставу общины членом управляющего совета мог быть только постоянный житель Реховота, вложивший деньги в покупку земель (что тоже по тем временам не очевидно: большинство поселений управлялись Бароном Ротшильдом из-за границы). Оплата рабочим была не почасовая, а сдельная. Забавно, что и это никому до них не пришло в голову. Зарплаты не имели верхнего предела и могли намного превышать зарплаты соседних поселений. Так жители Нес-ционы, например, потянулись стройными рядами на заработки в Реховот. Барон Ротшильд, рассерженный что от него уходит рабочая сила, прислал своего секретаря в Реховот, но там ему объяснили, что у нас не рабовладельческий строй, каждый волен работать где ему лучше. Так о чем бишь я? О конюшне! В Реховоте в эти годы работало 500 еврейских рабочих, что составляло больше трети всех израильских. Реховотская община не только платила высокие зарплаты, она еще была первым работодателем, предоставлявшим социальные блага: жилье, питание и медицинскую помощь. Так вот жилье: кроме построенных для этого домов, рабочие жили и в домах поселенцев. В нашем доме они жили в средней части, которая исторически называлась конюшней.
Еще пару слов о зарплате. В то время в ходу были серебрянные и золотые монеты - турецкие, французские, австрийские, английские и даже русские. Но! В Реховоте была своя собственная валюта - бумажные деньги - пиастры. Они печатались в Польше, на каждой ставил свою подпись в момент выдачи Левин-Эпштейн как финансист поселения.
Обменный пункт, менявший реховотские пиастры на турецкие лиры находился в Яффо.
Нумизмат Коби Лидерман в своем блоге пишет, что курс был не постоянным, к тому же Яффский отличался от иерусалимского, но примерно составлял 13 пиастров - лира. Купюры были четырех цветов, в зависимости от достоинства, которое, вероятно, всегда было кратно 13. По его подсчетам, их не осталось в музеях и у коллекционеров есть мизерное количество, так что проверить гипотезу нельзя.
Что-то я разошлась, а я хотела еще успеть про дочек... После смерти папы Дундикова, мама Гуся осталась одна с двумя дочками и ей в помощь срочно был вызван дедушка - реб Кипнис.
Cтаршая, Эстер, родилась еще в Киеве в 1886 году, через год родители привезли ее в Израиль, а в 1912 она уехала учиться в Германию и пробыла там до конца Первой мировой войны. Позднее на ней женился писатель и общественный деятель Моше Смилянский, и переехал к ней в дом Дундиковых. Здесь стали проходить собрания фермерского управления, президентом которого был Смилянский, и дом превратился в один из главных по значимости в поселении. Эстер прожила почти сто очень активных лет, все эти годы ухаживая за огромным участком перед домом. Это был настоящий луг, на нем росли полевые цветы и для Эстер было очень важно сохранить этот кусочек дикой природы.
Младшая, Нехама, родилась в 1892 году в Неве-Цедеке. Очень серьезно занималась музыкой, играла на фортепиано, вместе с Эстер уехала учиться в Германию и там подрабатывала уроками музыки. Среди многочисленных гостей дома Дундиковых был и капитан английской армии, уроженец Манчестера Юлиус Джейкобс, который стал мужем Нехамы. Он занимал различные должности в мандатном правительстве, включая пост заместителя секретаря правительства и заместителя губернатора Иерусалима и погиб 22 июня 1946 года во время взрыва в гостинице Кинг Девид. У них было двое детей: сын Александр - адвокат и летчик - погиб в авиокатастрофе, и дочь Рут (жена Пола Кейдара)
Сейчас в доме Дундикова музей, но не Дундикова и не Смилянского, а просто выставочный зал.
3. Дом Иосефзона