В перерыве на лестнице я остановил прокуроров Ковалихину и Шохина вопросом: «Прокуроры интервью дают?» Шохин от неожиданности остановился. Ковалихина, продолжая движение, ответила: «Дают. После приговора».
Ну, что ж, хоть так. До приговора, им, видимо, сказать нечего. Настолько нечего, что, кроме откровенного хамства прокурора Лахтина, от них в судебном процессе уже никто и ничего, похоже, не ждет.
7 апреля судебный день начался, как обычно. Правда, посетителей было больше, чем обычно, но меньше, чем 6-го - в первый день оглашения показаний Михаилом Ходорковским.
О том, что на процесс в качестве наблюдателей ходит сплоченная публика, неоднократно свидетельствовало поведение одного из приставов: он всячески хмурил брови, делал замечания, угрожал… Не нравилось ему то, что публика живо реагировал на хамство прокурора Лахтина.
В целом же на заседании царила привычная обстановка: Ходорковский выступал: судья Данилкин явно его не слушал и был занят чем-то своим; прокуроры Шохин, Лахтин, Ковалихина и Ибрагимова не слушали Ходорковского демонстративно, изредка пересмеиваясь друг с другом.
Между тем Ходорковский говорил о недобросовестности следствия. В качестве доказательства привел в пример тот факт, что следственная группа отказалась приобщить к делу ряд документов, в том числе акты инвентаризации и инвентаризационные описи.
Перепалка началась, когда Михаил Борисович начал цитировать постановление об отказе в удовлетворении жалобы Лебедева на действия следователя Алышева, которую вынес заместитель руководителя управления по расследованию особо важных дел - руководитель первого отдела Следственного управления при прокуратуре РФ С. Ковраев.
Вдруг Лахтин встрепенулся, вскочил и начал кричать: «Ходорковский берет том дела и показывает нам этот документ. Содержится или не содержится он там?…В том ли виде воспроизводится через аппаратуру этот документ? Я считаю, что он там не содержится!»
Адвокат Шмидт отреагировал словами: «Демонстрируется подлинная выписка из материалов дела… - найдите в своем компьютере, встаньте, сделайте заявление, что вы просите суд проверить! И не перебивайте, пожалуйста! Вы не имеете никакого права мешать подсудимому давать свободные показания! Соблюдайте закон!».
«Подсудимый защищается всеми способами, не запрещенными законом!» - сообщил судья Лахтину. «Ну он дезориентирован! - прокомментировал растерянность прокурора Лебедев и добавил: - Данный документ во время предварительного слушания я предъявлял вам лично и зачитывал эту идиотскую фразу генерала Ковраева!»
«Я прошу сделать замечание Лебедеву! А Ковраеву я лично по телефону позвоню и сообщу, что его оскорбили в этом процессе! Со всеми вытекающими обстоятельствами!» - начал угрожать подсудимым прокурор Лахтин. Зал хохотал. «Не застрелитесь только, Лахтин!» - откликнулся из аквариума Платон Лебедев.
Судья Данилкин пригрозил Лебедеву удалением из зала и объявил пятиминутный перерыв.
Боже! Как все это было похоже на то, что видел и переживал я в «своих» процессах! Точно так же прокуроры игнорировали уголовно-процессуальный кодекс; точно так же судья делал вид, что не замечает этого; точно так же мне и моим адвокатам приходилось призывать и судью, и прокуроров соблюдать закон. Иногда прокуроры переходили на крик. Помню, как один из них, визжа, то ли заявил ходатайство, то ли просто озвучил свои мысли. «Я прошу, - сказал он, - занести в протокол улыбки Пасько!»
А уж сколько раз меня обещали удалить из клетки!
Я словно побывал в прошлом.
Беда только в том, что это - настоящее. В этот раз - для Михаила Ходорковского, Платона Лебедева и их адвокатов. Беда - потому что исход процесса очевиден. В противном случае судья вел бы себя иначе: делал замечания прокурорам, давал время высказаться подсудимому; что-то уточнял бы, в конце концов смотрел на экран, где демонстрировались доказательства невиновности подсудимых… Увы, увы…
И все же тысячу раз прав Михаил Ходорковский, что подробно, четко и ясно излагает свои доводы, разбивая «недобросовестное» обвинение. Прав и в том, что всякий раз вынужден проводить экономический ликбез для прокуроров и судьи; что не срывается на крик (хотя я удивляюсь, как это ему удается: я бы не смог; я бы, как Платон, сорвался бы и посоветовал Лахтину пойти и застрелиться)… В конце концов, он это делает не только для суда. Он это делает и для нас, желающих ему быстрее выйти на свободу; и для тех, кто все еще по каким-то причинам находится в плену ложных представлений о порядочности обвинения.
На рисунках: в зале суда; прокурор Лахтин.
Рисунки с выставки «Рисуем суд"