Надпись и башня
А пусть будет и здесь, - а то найдёшь чего, пожалуй, на этом фейсбуке. Да здесь и поговорить подробнее можно.
Фотография 2016 г. - Дениса Ромодина
У Дениса Ромодина на Фейсбуке увидела и с жадной благодарностью, благодарной жадностью уволокла совмещение изображений нынешнего угла Ленинского и Крупской и того, каким он был в 1969-м, когда мне было 4 года. Это изображение пражской башни и надпись "Vlasta" были всё моё детство и долго ещё после него, - собственно, настолько всегда, что кажется, будто они и теперь там есть, а всё остальное - ненастоящее.
Эта "Власта" и "Лейпциг" через дорогу от неё страшно волновали самим своим существованием, указанием на иные страны и мнились чуть ли не порталами в них, в иномирье. Там, конечно же, Всё Другое! Там самый воздух другой. - Слово "Власта" было похоже на лайковую гладкую перчатку, нежно-рыжевато-коричневую, ускользающую от попыток ухватить; слово "Лейпциг" - блестяще-зелёным, колючим и липким, и оба эти слова были холодными, задающими дистанцию (чужое - холодное, - не то что думалось, но чувствовалось какой-то задней стенкой души).
А потом, пятнадцати лет, я сама отправилась в эту, обещанную "Властой", Чехию, и да, это был первый трудный опыт чужого. И да, чужое - холодное. И колючее. И пасмурное. Но ключик от этого чужого зажат у меня в руке уже давно был, даже два: надпись и башня.
А за углом был "Детский мир", что не менее волнующая и таинственная, но совсем другая история.
Фотография 2016 г. - Дениса Ромодина
У Дениса Ромодина на Фейсбуке увидела и с жадной благодарностью, благодарной жадностью уволокла совмещение изображений нынешнего угла Ленинского и Крупской и того, каким он был в 1969-м, когда мне было 4 года. Это изображение пражской башни и надпись "Vlasta" были всё моё детство и долго ещё после него, - собственно, настолько всегда, что кажется, будто они и теперь там есть, а всё остальное - ненастоящее.
Эта "Власта" и "Лейпциг" через дорогу от неё страшно волновали самим своим существованием, указанием на иные страны и мнились чуть ли не порталами в них, в иномирье. Там, конечно же, Всё Другое! Там самый воздух другой. - Слово "Власта" было похоже на лайковую гладкую перчатку, нежно-рыжевато-коричневую, ускользающую от попыток ухватить; слово "Лейпциг" - блестяще-зелёным, колючим и липким, и оба эти слова были холодными, задающими дистанцию (чужое - холодное, - не то что думалось, но чувствовалось какой-то задней стенкой души).
А потом, пятнадцати лет, я сама отправилась в эту, обещанную "Властой", Чехию, и да, это был первый трудный опыт чужого. И да, чужое - холодное. И колючее. И пасмурное. Но ключик от этого чужого зажат у меня в руке уже давно был, даже два: надпись и башня.
А за углом был "Детский мир", что не менее волнующая и таинственная, но совсем другая история.