Сейчас даже трудно поверить, что это было, Ч. 4
Воспоминания о жизни в конце ХIХ - начале XX веков (Рыбинск, Молога, Гейдельберг, Берлин, Париж, Швейцария, Хабаровск и предчувствие революции)
Ранее: Ч.1 (начало), Ч.2, Ч.3
Анна Борисовна Матвеева (Ревякина), автор..Встреча двух подруг - Александры и Марии - для обеих оказалась подарком судьбы (прошу прощения за некоторую выспренность). В небольшой очень уютной комнатке они сидели и говорили, говорили, вспоминали годы учебы, рассказывали друг дружке о своей жизни и не могли остановиться.
Маша жила одна, работала в интернате для детей-сирот, отдавая им и свое время, и тепло души, и знания, а иногда помогала материально по мере возможности.
Следующие три-четыре дня они гуляли по Москве, зашли в Третьяковскую галерею, в Румянцевскую библиотеку, где в годы учебы им приходилось часами сидеть над книгами, конспектируя труды историков, философов, читая фолианты по истории искусств, истории религии... Они прошлись по московским бульварам, поклонились Пушкину и Гоголю. Для них Пушкин был любимым поэтом, а Гоголь - любимым писателем.
Они вспоминали, как в летние каникулы совершили паломничество, иначе не скажешь, в Ясную Поляну. До Тулы ехали поездом, а уж из Тулы шли пешком до Ясной Поляны. По пути им встречались те, кто уже побывал в имении великого писателя, другие путешествовавшие обгоняли их. Ходоков было много, и только один экипаж встретился им на дороге.
Отношение к Толстому у бабушки было благоговейным. Она безоговорочно принимала его философию, и, не будучи сама истовой христианкой, одобряла его критику официальной церкви, и, конечно, переживала из-за того, что почитаемый ею Лев Николаевич должен был ежегодно в день Православия в первую неделю Великого поста выслушивать «анафему» Стеньке Разину, Емельке Пугачеву и Левке Толстому...
Прошло много лет. Я подросла, прочитала и «Войну и мир», и «Анну Каренину» (оба романа мне очень нравились, и читала я их запоем, забывая об уроках, и даже не ходила гулять). И вот однажды я осмелилась высказать свое мнение о великом писателе: я осудила Льва Николаевича за то, что он, как мне казалось, в карикатурном виде представил Наполеона. Как полководец, он был сопоставим с Кутузовым, затем я высказалась, что не все женские образы ему удались в этих романах.
Милая бабушка! Мне хорошо досталось за критику, и она долго, дня два или три не разговаривала со мной.
...Срок Сашиной командировки закончился. Расставаясь с Машей на вокзале, она взяла с нее слово, что подруга непременно приедет к ним летом. Маша сдержала слово, о чем свидетельствует старая фотография, где среди многих Ревякиных сидит и Маша Виноградова.
Саша вернулась домой. Она была довольна поездкой. В конце концов, очень приятно отвлечься от поднадоевших домашних дел, вспомнить юность и убедиться, что дружба осталась.
И снова будни; идут недели, месяцы; на пороге 1910 год. Дмитрий Иванович пытается найти работу в Рыбинске. Ему хочется получить более престижную должность. Конечно, Рыбинск и больше и богаче Бежецка, и его культурная жизнь интереснее, есть театр. Но и там достойной должности нет... пока.
А время идет. Прошел и 1910 год, его сменил 1911-й.
Летом Ревякины вновь собрались - уже в дальнее плавание. На этот раз им очень захотелось посмотреть волжские города, повидать Жигули, полечиться кумысом (это все-таки основная цель), заодно побаловать себя рыбкой: стерлядь и осетрина, белуга - какая превосходная и полезная пища, правда, не для души. А для души - Плес и левитановские места, Нижний Новгород с его ярмарками, Самара, Саратов и Царицын; заволжские степи. Там кумыс и арбузы (впрочем, это хотя не для души, но для здоровья).
Во всех крупных городах пароход останавливается на один-два дня; гостиница, знакомство с городами. Запомнилась остановка в Самаре: отличный номер, просторный, чистый. Смутила наших путешественников странная деталь - ножки обеих кроватей стояли в тазах с водой, но еще большее удивление постигло их, когда вечером служитель внес им в номер симпатичного фокстерьера.
- Зачем нам этот пес? - спросил Дмитрий Иванович.
- Папа, я же с ним сейчас буду играть! - радостно закричал Павел, соскочил с кровати и кинулся, было, к песику, но мама успела его ухватить за ночную сорочку.
Служитель же в это время объяснял отцу, что в Самаре объявились полчища крыс, что в гостинице с ними по ночам сражаются фокстерьеры, и только они умеют их прогнать или поймать и задавить, славные собаки, а вода в тазах крыс пугает и потому в кроватях ночующие в безопасности.
- Так что располагайтесь, господа хорошие, и доброй вам ночи, - коридорный ушел.
- Что-то плохо мне вериться в добрую ночь, - сказала мама, - придется спать по очереди.
Павлуша был уложен в постель, мама осталась «на дежурстве», фокстерьер спокойно улегся в углу, а папа, немного почитав газету, уснул.
Бедная мама; она долго сидела в кресле у кровати, где спал сын, прислушивалась к шорохам, наконец, тоже задремала; в полусне будто бы слышала собачье ворчанье, но возни, которой можно было ожидать, не последовало. Ну, а когда рассвело, она решила, что и ей пора спать.
Самара была последним городом их волжского путешествия. Далее им нужно было ехать в Оренбург; в его окрестностях находились пансионаты, в которых легочников лечили кумысом.
Оренбург
Дорога предстояла долгая по заволжским степям. Лето подходило к концу, но жара не спадала. Наши, можно сказать, «северяне» чувствовали себя «не в своей тарелке»: вентиляторы в поезде почти не охлаждали воздух, постоянно хотелось пить.
Единственную отраду приносили арбузы, их можно было купить на любой самой маленькой станции. Продавали их местные жители прямо с возов, достаточно было только указать пальцем, какой арбузик хотелось купить.
Однажды выбор Дмитрия Ивановича пал на плод, который мужик с трудом дотащил до покупателя; арбузный кафтан был почти черным с темно-зелеными полосами. Сняв пробу и заплатив двугривенный, Митя заявил, что этот арбуз он съест сам.
Остановка предстояла длительная, около часа. Соседи-мужчины засомневались, жена пыталась отговорить, однако муж оказался настойчив, и вокруг его начали собираться зрители. Само собой велись разговоры: «не, не съесть столько», «арбуз не меньше, как полпуда», «а, может, все-таки съест?», «не, никак не съесть» и т.п.
А Митя ел, ел... Но, проглотив примерно две трети, сошел с дистанции.
Удовольствие получили все окружающие, кроме Саши. Она боялась нежелательных последствий, но, слава богу, для Дмитрия Ивановича все кончилось благополучно; плохо было одно: после этого он больше не мог ни видеть, ни есть арбузов. А ведь жаль!
Их путешествие по железной дороге закончилось на третьи сутки. Они сошли на небольшой станции. Маленький, белый-белый вокзальчик оказался единственным строением на большой площади, по периметру которой чинно стояли конные упряжки. Ямщики в ожидании пассажиров вели разговоры.
Станционный поселок располагался вдалеке, а вокруг, куда ни бросишь взгляд, расстилалась степь. Высокая, порыжевшая под солнцем трава волнами перекатывалась под малейшим легким порывом ветра, и казалось, что это морская гладь колышется, убегая до самого горизонта, и там соединяется с другой стихией - небом.
Павлушка, уставший за дорогу сидеть или лежать, тотчас же бросился бежать к этой шевелящейся траве и тут же исчез, и только по панамке мать смогла его отловить. А отец тем временем успел договориться с извозчиком, и они поехали в пансионат - конечную цель их путешествия. В пансионате им отвели чистенький домик; каждое утро к ним приходила женщина, которая разносила свежий кумыс всем больным, а также всем желающим.
Дмитрий Иванович пил его охотно; Саша - иногда и без энтузиазма, а Павлу не предлагали.
Время тянулось медленно; после завтрака шли гулять. Конечно же, в степь. Она была беспредельной, и если не лениться и уйти подальше-подальше от жилья, то казалось, что Митя, Саша, Павел одни-одинешеньки на земле. Впрочем, нет. В небе парят орлы, в траве суетятся какие-то существа: то ли сурки, то ли землеройки.
Однажды увидели табун лошадей. Лошади промелькнули и исчезли, а Дмитрия Ивановича это навело на мысль: а почему бы и мне не погарцевать самому. Вспомнить юность.
Оказалось, что это возможно. Саша была против, и только после того, как был найден самый спокойный конь, а также сопровождающий, естественно на другом коне, Митя получил разрешение на конные прогулки. К величайшему удовольствию Павла даже ему было дозволено раза два-три посидеть на коне, ведомом проводником.
Надо сказать, что пример показался интересным еще трем-четырем отдыхающим. Получилась кавалькада; жизнь стала интереснее, и время потекло быстрее.
В начале сентября они вернулись домой.
Здесь их ожидало известие, круто изменившее дальнейшую жизнь. Иван Иванович, старший брат и директор бежецкого банка, как-то вскользь сообщил Мите, что на строительстве Восточно-Амурской железной дороги требуется контролер - счетный работник, хорошо знающий бухгалтерию. Для Мити это был отличный шанс, и он, не раздумывая, заявил, что поедет на Восток, что Саша и Павел поедут с ним, а пока он немедленно отправится в Москву обговорить все условия.
Саше же надлежало собрать необходимые вещи и приготовиться к отъезду на Дальний Восток.
Бежецкие родичи были почти в ужасе: Хабаровск отыскали на карте, «господи, да это же край нашей России»; а «Сибирь, через которую предстояло ехать, - это же ссыльное место», «как бы чего худого не случилось». И последнее: «небось, разбойники в той стороне гуляют».
- Подумай, Шура, пусть едет один, устроится на новом месте, а вы уж потом, попозже поедете.
- Нет, - сказала Шура и стала собираться.
Родня сдалась, и только Лиза и Надя уговорили ее взять для Павлуши няню. Саша согласилась, на самом деле в такой дальней и долгой дороге помощница ей не помешает.
И ей нашли няню Катю; она была старше Саши, из крестьянской семьи, еле сводившей концы с концами. С небольшим узелком пришла она в дом, встретили Катю приветливо, познакомили с Павлом; он сразу потащил ее в детскую и начал показывать свои сокровища. Няня за всю свою жизнь не видела таких игрушек, кубиков, книжек с картинками, удивлялась. Контакт был установлен.
К концу сентября сборы были закончены. Все самое необходимое Саша и Катя упаковали в баулы и чемоданы, а громоздкие вещи были отправлены багажом.
Дмитрий Иванович приехал за семьей, и для всех Ревякиных наступили грустные, очень грустные дни. Женщины тихо плакали: так далеко едут, край неведомый, как они там устроятся? Мужчины были молчаливы, но решение Мити одобряли, понимая, что новая служба более престижна (как-никак счетный чиновник в службе контроля по постройке Восточно-Амурской железной дороги), да и заработок значительно больше, чем здесь в Бежецке; к тому же и мир поглядеть тоже интересно.
Прощание на вокзале не обошлось без слез, плакали все женщины; поцелуи, просьбы чаще писать. Наконец, все, кто едет, усажены в вагон; провожающие машут платочками (женщины, разумеется), мужчины - картузами.
Прощай, родной дом!
На несколько дней Ревякины задержались в Москве. Возможно, Дмитрию Ивановичу нужно было уладить какие-то вопросы с руководством о предстоящей работе, может быть, что-то нужно было купить в дорогу; наконец, Саше очень хотелось повидать Машу: расставались-то надолго.
Перед самым отъездом Митя написал коротенькое прощальное письмо в Бежецк. Я не знаю, о чем писал Митя домой, зато у меня в доме сохранилась открыточка, посланная братом Иваном уже в Хабаровск.
Открытке 95 лет; свидетельством тому дата отправления: 3/октября 1911 года; город Бъжецкъ (сохранила старую орфографию).
Дорогой Митя!
Получили твое письмо из Москвы перед отъездом в далекую Сибирь.
Лучшие пожелания мои тебе и Шурочке на новом месте.
Любящий Вас Ив. Ревякин.
Дмитрий ИвановичНа хабаровском штампе значится дата получения: 13.11.1911 г.
Любопытен адрес получателя:
Куда: Хабаровскъ
Контроль по постройке Восточно-Амурской железной дороги.
Кому: Счетному чиновнику Дм. Ив. Ревякину...
Однако вернусь в Москву. Все дела в кампании по строительству Восточно-Амурской железной дороги у Дмитрия Ивановича улажены.
Наступил день отъезда. Из Бежецка приехали братья Иван Иванович и Петр Иванович; проводить подругу пришла Маша. Митя с братьями разговаривают. О чем? Иван вдруг вспоминает, как они с Митей ездили на Цейлон.
- Помнишь, так ведь Цейлон-то дальше Хабаровска.
- И поезда теперь быстрее ходят, - добавляет Петя.
- Только сразу же напишите, как устроитесь на новом месте, - напоминает Иван.
Да разве можно передать, о чем говорят люди на вокзальных перронах.
Маша и Саша грустные и с зажатыми в руках платочками тоже что-то говорят друг дружке, обещают писать и, кажется, плачут.
А няня Катя занята Павлом, которому интересно все: он бегает по перрону; Катя - за ним; он пытается заглянуть под вагон.
Павел Ревякин- Поберегись. - кричит носильщик, толкающий перед собой тачку с грузом, и Павел, вмиг присмиревший, устремляется к матери.
Но пора садиться в вагон. Последние объятия и поцелуи, опять пожелания счастливой дороги.
И вот наши переселенцы у окна в своем купе. На столе Павлуша, рядом мама и папа, а поезд уже двигается, оставляя провожающих на перроне. Остался позади перрон. Поезд, набирая скорость, уже мчится мимо домов. Мимо бульваров и площадей, мимо храмов, и Саша осеняет себя крестным знамением. Впереди долгая дорога.
Они устраиваются в своем купе; теперь это их дом на целый месяц, в может, и дольше, поэтому следует обустроить его. Чтобы путешествие было неутомительным, приятным и даже познавательным.
Женщины берутся за дело. В первую очередь устроить Павла. Постель, разумеется, вместе с мамой, приготовлены необходимые вещи: теплая рубашечка (на дворе осень), пижамки, носочки, под подушку положена теплая вязаная шапочка (вдруг надует в окна). Окно ту т же проверяется, и личная подушка Павла сдвигается подальше от окошка.
На стол выставляется бутылочка с питьем, кружка, ложка, и все накрывается салфеткой.
Башмачки и коробка с игрушками занимают место под столом.
Для взрослых эта процедура проходит быстрее: разобрать постели, достать газеты и книжку Мите, себе - дамский журнал и томик любимого Пушкина.
Катя устроилась на своей полке и уже что-то вяжет.
Кажется, все устроены и все довольны.
Павлуша занялся книжкой-раскладушкой. Он расставляет ее на столе, вытаскивает клоуна, показывает ему картинки.
В игру включается Катя. Она оставила вязание. С интересом рассматривает рисунки, сопровождая их своими комментариями. Им обоим уже хорошо.
Саша и Митя еще раз переживают последние минуты перед разлукой, но печали уже нет. Мысли их заняты будущим.
Однако мыслям нужен выход, и между ними завязывается разговор.
- Митя, я ведь буду работать? - начинает Шура.
- А зачем тебе спешить? Надо оглядеться на новом месте, найти квартиру. Впрочем, это дело мое.
- Да, да, - соглашается жена, - надо еще обустроить ее. Мебель купить.
- Вот поэтому тебе придется повременить с работой.
- Нет, нет, если только найдется место в какой-нибудь школе, гимназии, прогимназии, я все равно пойду на работу. Мне так этого хочется.
Муж понимает, что так и будет, а разговор перетекает в другое русло: а какой Хабаровск? Велик? Разумеется, больше Бежецка.
Сложатся ли отношения с новым коллективом? Митя знает, что его работа будет связана с частыми командировками, с поездками в Харбин. Но это же так интересно.
- Да, Сашенька, мы начнем собирать библиотеку: мы же оба любим книги, а поэтому в первую очередь мы купим книжный шкаф...
- И обязательно письменный стол, - мечтательно добавляет Саша, - и чтоб ящиков было много.
Они увлечены и долго еще обсуждают возможные варианты интерьера.
- Есть хочу, - кричит Павел, и мама, вспомнив о насущном, достает плетеную корзинку с припасами, расстилает салфетку, на которую выставляется дорожная еда: кусочки курицы, котлеты, есть печеная картошка. Что ж, для первого ужина хватит.
Проводник приносит чай; Павлу полагается молоко. И все. Павлуша укладывается спать.
Дмитрий Иванович, надев сюртучок, собирается пройтись по составу в поисках вагона-ресторана.
Катя и Саша удобно устроились у окна.
Каждая думает о чем-то своем. Саша видит, что у Кати в руке зажат платок. Ей грустно. Она рассказывает Саше о своей жизни в родной деревне, вспоминает свой дом, родных. Дальняя дорога удивляет ее. Бежецк был для нее почти столицей; дальше мир представлялся ей сказочным тридевятым царством.
Саша говорит ей о Москве и Петербурге, о знаменитых величественных храмах, о дворцах и театрах.
Катя потрясена величием земного мира. А путешествие через всю Россию в далекий Хабаровск убеждает ее в этом.
Разговор между ними стал началом обоюдной симпатии, которая в дальнейшем перейдет в дружбу.
Возвращается Дмитрий Иванович, ресторан он нашел и приглашает Сашу наведаться туда и посидеть, продолжив ужин в цивильных условиях.
Саша готова, она переодевается, поправляет прическу, и они уходят. Им приятно посидеть за легкой закуской и бокалом вина, приглядеться к обществу.
Саша видит, что их тоже заметили. Еще бы, Дмитрий Иванович высок, строен, красив, и вместе они смотрятся очень хорошо, и они это знают. За долгую дорогу они познакомятся со многими, сидящими здесь.
Они давным-давно не бывали в ресторане вдвоем, и потому сейчас им вспомнилось первое путешествие по Европе в 1905 - 06 годах. Париж, маленький ресторанчик, куда они, голодные, зашли поесть.
К ним тут же подошел гарсон с картой-меню. Сначала выбирала Саша, ее выбор не был долгим: она нашла что-то мясное и какой-то суп.
Митя оказался взыскательнее: ему захотелось отведать устриц, сыр камамбер и, конечно, к этому бутылку вина. Ждать долго не пришлось. Расторопный официант принес требуемое, красиво расставил все на столе и удалился.
Не могу сказать, в какой последовательности они поглощали принесенные яства; наверное, все-таки в том порядке, как это принято в России, начали с супа. Сразу же было отмечено, что суп жидковат, а мясо с гарниром понравилось. Зато вид устриц (как вспоминала бабушка) почти лишил ее аппетита.
- Митя, а как ты их будешь есть?
- Сейчас узнаем, - молвил Митя и поманил пальцем официанта и попросил его показать, как следует обращаться с этим блюдом.
Красивым жестом официант показал, как это делается. Последовавшая затем процедура поедания устриц, «пищавших», когда открывалась раковинка, Александру, скажем так, немного ужаснула. Она отвернулась и стала наблюдать за посетителями; однако те делали то же самое.
- Митя, заканчивай поскорее, - попросила она и положила на ломтик хлеба пластиночку камамбера, подернутого пенициллиновой пленкой. К ее удивлению сыр оказался очень вкусным.
Обед подходил к концу. Официант поставил на стол какую-то плоскую емкость из зеленого стекла с непонятной для них жидкостью, у которой был приятный запах. Зачем это? они не знали, и пока осторожная Саша смотрела по сторонам, Митя успел отхлебнуть из этого сосуда и очень удивился, когда увидел, как Саша погружает туда пальцы, а затем вытирает их салфеткой.
- Что ты делаешь?
- То же, что и все по окончании трапезы. Оглянись.
Выйдя из ресторана, они долго смеялись над собой.
Им и сейчас хотелось бы посмеяться, но, пожалуй, здесь это было бы неудобно.
- Саша, а давай спросим, есть ли у них устрицы?
- Нет, только не устрицы, выбери что-нибудь попроще и повкуснее.
- Тебя устроит судак, запеченный с картофелем? - спрашивает Дмитрий Иванович.
- Разумеется, - соглашается Саша.
- Что изволите, господа? - спрашивает официант, возникший вдруг перед ними.
- Судачка нам, любезный, и что-нибудь сопутствующее ему на твое усмотрение.
- Все будет в лучшем виде, - уверяет шустрый малый и действительно через несколько минут уже несет им полный ужин.
Первый день пути миновал.
Все следующие стали для них открытием России.
Утром долго стояли в Ярославле, вышли прогуляться по перрону, купили газету.
На третьи сутки была Вятка. После Вятки уже не считали, сколько верст убежало назад.
Впереди Пермь. За окном вагона вместо нескончаемых лесов, бескрайних унылых осенних полей, бедных деревушек возникли горы, среди которых устроились елочки, сосенки, пихты, кое-где виднелись пещеры.
После Перми все пассажиры с нетерпением ожидали пограничный столб Европа - Азия.
Поезд приветствует его длительным гудком и коротенькой остановкой, затем медленно проходит мимо него.
Среди пассажиров оживление:
- Господа, мы уже в Азии. Прощай, старушка Европа!
А дни бегут за днями; пассажиры перезнакомились, мужчины вечером играют в преферанс; дамы заняты разговорами о детях и их воспитании, о модах, о секретах кулинарного искусства, наконец, о столичных театрах.
- А случалось ли вам бывать в частной опере?
- Не правда ли, Шаляпин просто великолепен!
- Конечно, но и Собинов тоже; его Ленский незабываем.
В общем, скуке места нет.
Проехали Екатеринбург и Омск, скоро Новосибирск - столица Сибири. За окном тайга беспредельная, суровая, холодная.
Мост через Обь
Красноярск. Большая улица.Идет третья неделя пути. Наши путешественники освоились с жизнью «на колесах». Остановки в больших городах не меньше часа; можно выйти погулять, заглянуть в привокзальные киоски, где торгуют всякой всячиной, купить что очень приглянется. Интересы у каждого свои: Павлу - игрушки, Дмитрий Иванович ищет книги, открытки или альбомы о каждом городе, где они останавливались, Саша купила шкатулочку из малахита, а Катя была в восторге от всего, что видела, но больше всего ей понравился полушалок; она долго смотрела на него, погладила, прикинула на себя и, робея, обратилась к Саше: мне не надо платы за два месяца, может Вы купите мне его?
- Конечно, - сказала хозяйка и накинула его на Катины плечи.
После каждой такой остановки их багаж пополнялся; с удовольствием рассмотрев приобретенное, они убирают все, кроме книг и альбомов, и садятся у окна.
А за окном уже поздняя осень.
Впереди Красноярск, могучий Енисей и знаменитые Столбы.
Уверена, что все, впервые увидевшие их огромными, уходящими в самое небо, не смогут забыть их. Они действительно похожи на столбы и стоят, тесно прижавшись друг к другу. Уж как старались увидеть хоть полосочку неба; не удалось. Однако вернемся к прозе жизни. Саша заметила, что Павлуша то и дело почесывается. А ведь ребенка не мыли уже больше трех недель, да и ей самой вдруг очень захотелось в баню.
- Господи, да скоро ли Хабаровск! Мы же все зачичеревеем пока до него доберемся.
- Мы уже половину пути одолели. Осталось совсем немного. Иркутск, Байкал, Чита - край декабристов, - напоминает Митя.
- Ну и что? Декабристы в этих краях тоже мылись в банях.
- Потерпите, осталось совсем немного, - уговаривал Дмитрий Иванович.
И судьба улыбнулась им. На следующее утро они проснулись от того, что не было слышно стука колес, а когда глянули в окно, увидели небольшой вокзальчик, на перроне небольшой кучкой стояли проводники и слушали господина в железнодорожной форме.
- Сходи, Митя, узнай, почему стоим, как долго будем стоять и что за станция такая?
Митя пошел; вернулся он скоро и сообщил, что поезд будет стоять десять-одиннадцать часов, потому что сгорела какая-то букса, которую следует заменить. А станция называется Зима.
- Вот и прекрасно, - сказала Саша, пойду узнаю, где у них баня, а ты, Катя, собери всем нам бельишко.
Баню Саша нашла, узнала, что она работает, и велела собираться.
Дмитрий Иванович отказался.
- Ну, и оставайся, а мы пойдем.
Изд. Д. П. Ефимова, 1904
В зале ожидания пришлось немного посидеть, а затем их пригласили в предбанник, где было тепло, вкусно пахло вениками, стояли деревянные шаечки.
- Возьмите мочалочки, хотите - венички, - предложила им служительница.
И мочалки, и веник были куплены, и, вооруженные всем необходимым для помыва, они открыли дверь в баню, вдохнули густой ароматный пар и... в ужасе остолбенели. Им навстречу шел голый мужик с шаечкой и с веником, изрядно походившим по его телу.
Саша и Катя, ухватившая Павла за руку, выскочили в предбанник.
- Мы не туда попали, - волнуясь, сказала Саша банщице, - там же они мужчины.
- Так ведь и им нужно помыться. А вы, милые, идите и не бойтесь. Там дядя Михей и спинку вам потрет.
- У вас что - и мужчины, и женщины моются вместе?
- Да у нас сроду так.
И наши дамы, прикрывшись сорочками, снова вошли в баню, нашли местечко и с усердием хлестали себя веником, терли друг другу спины, купали Павлушу и чистые, свежие, розовые вернулись в свой вагон, где их ждал Митя.
- С легким паром, - приветствовал он их. - Как помылись?
- А сходили бы и Вы, Дмитрий Иванович, - посоветовала Катя.
- Да, мы отлично помылись, - добавила Саша.
- Папа, а там дяденьки и тетеньки вместе моются, - сообщил Павел, чем привел отца в явное замешательство.
Продолжение следует ...
фотографии из личного архива Анны Борисовны Матвеевой
публикация подготовлена при помощи Михаила Матвеева
Ранее: Ч.1 (начало), Ч.2, Ч.3
Анна Борисовна Матвеева (Ревякина), автор..Встреча двух подруг - Александры и Марии - для обеих оказалась подарком судьбы (прошу прощения за некоторую выспренность). В небольшой очень уютной комнатке они сидели и говорили, говорили, вспоминали годы учебы, рассказывали друг дружке о своей жизни и не могли остановиться.
Маша жила одна, работала в интернате для детей-сирот, отдавая им и свое время, и тепло души, и знания, а иногда помогала материально по мере возможности.
Следующие три-четыре дня они гуляли по Москве, зашли в Третьяковскую галерею, в Румянцевскую библиотеку, где в годы учебы им приходилось часами сидеть над книгами, конспектируя труды историков, философов, читая фолианты по истории искусств, истории религии... Они прошлись по московским бульварам, поклонились Пушкину и Гоголю. Для них Пушкин был любимым поэтом, а Гоголь - любимым писателем.
Они вспоминали, как в летние каникулы совершили паломничество, иначе не скажешь, в Ясную Поляну. До Тулы ехали поездом, а уж из Тулы шли пешком до Ясной Поляны. По пути им встречались те, кто уже побывал в имении великого писателя, другие путешествовавшие обгоняли их. Ходоков было много, и только один экипаж встретился им на дороге.
Отношение к Толстому у бабушки было благоговейным. Она безоговорочно принимала его философию, и, не будучи сама истовой христианкой, одобряла его критику официальной церкви, и, конечно, переживала из-за того, что почитаемый ею Лев Николаевич должен был ежегодно в день Православия в первую неделю Великого поста выслушивать «анафему» Стеньке Разину, Емельке Пугачеву и Левке Толстому...
Прошло много лет. Я подросла, прочитала и «Войну и мир», и «Анну Каренину» (оба романа мне очень нравились, и читала я их запоем, забывая об уроках, и даже не ходила гулять). И вот однажды я осмелилась высказать свое мнение о великом писателе: я осудила Льва Николаевича за то, что он, как мне казалось, в карикатурном виде представил Наполеона. Как полководец, он был сопоставим с Кутузовым, затем я высказалась, что не все женские образы ему удались в этих романах.
Милая бабушка! Мне хорошо досталось за критику, и она долго, дня два или три не разговаривала со мной.
...Срок Сашиной командировки закончился. Расставаясь с Машей на вокзале, она взяла с нее слово, что подруга непременно приедет к ним летом. Маша сдержала слово, о чем свидетельствует старая фотография, где среди многих Ревякиных сидит и Маша Виноградова.
Саша вернулась домой. Она была довольна поездкой. В конце концов, очень приятно отвлечься от поднадоевших домашних дел, вспомнить юность и убедиться, что дружба осталась.
И снова будни; идут недели, месяцы; на пороге 1910 год. Дмитрий Иванович пытается найти работу в Рыбинске. Ему хочется получить более престижную должность. Конечно, Рыбинск и больше и богаче Бежецка, и его культурная жизнь интереснее, есть театр. Но и там достойной должности нет... пока.
А время идет. Прошел и 1910 год, его сменил 1911-й.
Летом Ревякины вновь собрались - уже в дальнее плавание. На этот раз им очень захотелось посмотреть волжские города, повидать Жигули, полечиться кумысом (это все-таки основная цель), заодно побаловать себя рыбкой: стерлядь и осетрина, белуга - какая превосходная и полезная пища, правда, не для души. А для души - Плес и левитановские места, Нижний Новгород с его ярмарками, Самара, Саратов и Царицын; заволжские степи. Там кумыс и арбузы (впрочем, это хотя не для души, но для здоровья).
Во всех крупных городах пароход останавливается на один-два дня; гостиница, знакомство с городами. Запомнилась остановка в Самаре: отличный номер, просторный, чистый. Смутила наших путешественников странная деталь - ножки обеих кроватей стояли в тазах с водой, но еще большее удивление постигло их, когда вечером служитель внес им в номер симпатичного фокстерьера.
- Зачем нам этот пес? - спросил Дмитрий Иванович.
- Папа, я же с ним сейчас буду играть! - радостно закричал Павел, соскочил с кровати и кинулся, было, к песику, но мама успела его ухватить за ночную сорочку.
Служитель же в это время объяснял отцу, что в Самаре объявились полчища крыс, что в гостинице с ними по ночам сражаются фокстерьеры, и только они умеют их прогнать или поймать и задавить, славные собаки, а вода в тазах крыс пугает и потому в кроватях ночующие в безопасности.
- Так что располагайтесь, господа хорошие, и доброй вам ночи, - коридорный ушел.
- Что-то плохо мне вериться в добрую ночь, - сказала мама, - придется спать по очереди.
Павлуша был уложен в постель, мама осталась «на дежурстве», фокстерьер спокойно улегся в углу, а папа, немного почитав газету, уснул.
Бедная мама; она долго сидела в кресле у кровати, где спал сын, прислушивалась к шорохам, наконец, тоже задремала; в полусне будто бы слышала собачье ворчанье, но возни, которой можно было ожидать, не последовало. Ну, а когда рассвело, она решила, что и ей пора спать.
Самара была последним городом их волжского путешествия. Далее им нужно было ехать в Оренбург; в его окрестностях находились пансионаты, в которых легочников лечили кумысом.
Оренбург
Дорога предстояла долгая по заволжским степям. Лето подходило к концу, но жара не спадала. Наши, можно сказать, «северяне» чувствовали себя «не в своей тарелке»: вентиляторы в поезде почти не охлаждали воздух, постоянно хотелось пить.
Единственную отраду приносили арбузы, их можно было купить на любой самой маленькой станции. Продавали их местные жители прямо с возов, достаточно было только указать пальцем, какой арбузик хотелось купить.
Однажды выбор Дмитрия Ивановича пал на плод, который мужик с трудом дотащил до покупателя; арбузный кафтан был почти черным с темно-зелеными полосами. Сняв пробу и заплатив двугривенный, Митя заявил, что этот арбуз он съест сам.
Остановка предстояла длительная, около часа. Соседи-мужчины засомневались, жена пыталась отговорить, однако муж оказался настойчив, и вокруг его начали собираться зрители. Само собой велись разговоры: «не, не съесть столько», «арбуз не меньше, как полпуда», «а, может, все-таки съест?», «не, никак не съесть» и т.п.
А Митя ел, ел... Но, проглотив примерно две трети, сошел с дистанции.
Удовольствие получили все окружающие, кроме Саши. Она боялась нежелательных последствий, но, слава богу, для Дмитрия Ивановича все кончилось благополучно; плохо было одно: после этого он больше не мог ни видеть, ни есть арбузов. А ведь жаль!
Их путешествие по железной дороге закончилось на третьи сутки. Они сошли на небольшой станции. Маленький, белый-белый вокзальчик оказался единственным строением на большой площади, по периметру которой чинно стояли конные упряжки. Ямщики в ожидании пассажиров вели разговоры.
Станционный поселок располагался вдалеке, а вокруг, куда ни бросишь взгляд, расстилалась степь. Высокая, порыжевшая под солнцем трава волнами перекатывалась под малейшим легким порывом ветра, и казалось, что это морская гладь колышется, убегая до самого горизонта, и там соединяется с другой стихией - небом.
Павлушка, уставший за дорогу сидеть или лежать, тотчас же бросился бежать к этой шевелящейся траве и тут же исчез, и только по панамке мать смогла его отловить. А отец тем временем успел договориться с извозчиком, и они поехали в пансионат - конечную цель их путешествия. В пансионате им отвели чистенький домик; каждое утро к ним приходила женщина, которая разносила свежий кумыс всем больным, а также всем желающим.
Дмитрий Иванович пил его охотно; Саша - иногда и без энтузиазма, а Павлу не предлагали.
Время тянулось медленно; после завтрака шли гулять. Конечно же, в степь. Она была беспредельной, и если не лениться и уйти подальше-подальше от жилья, то казалось, что Митя, Саша, Павел одни-одинешеньки на земле. Впрочем, нет. В небе парят орлы, в траве суетятся какие-то существа: то ли сурки, то ли землеройки.
Однажды увидели табун лошадей. Лошади промелькнули и исчезли, а Дмитрия Ивановича это навело на мысль: а почему бы и мне не погарцевать самому. Вспомнить юность.
Оказалось, что это возможно. Саша была против, и только после того, как был найден самый спокойный конь, а также сопровождающий, естественно на другом коне, Митя получил разрешение на конные прогулки. К величайшему удовольствию Павла даже ему было дозволено раза два-три посидеть на коне, ведомом проводником.
Надо сказать, что пример показался интересным еще трем-четырем отдыхающим. Получилась кавалькада; жизнь стала интереснее, и время потекло быстрее.
В начале сентября они вернулись домой.
Здесь их ожидало известие, круто изменившее дальнейшую жизнь. Иван Иванович, старший брат и директор бежецкого банка, как-то вскользь сообщил Мите, что на строительстве Восточно-Амурской железной дороги требуется контролер - счетный работник, хорошо знающий бухгалтерию. Для Мити это был отличный шанс, и он, не раздумывая, заявил, что поедет на Восток, что Саша и Павел поедут с ним, а пока он немедленно отправится в Москву обговорить все условия.
Саше же надлежало собрать необходимые вещи и приготовиться к отъезду на Дальний Восток.
Бежецкие родичи были почти в ужасе: Хабаровск отыскали на карте, «господи, да это же край нашей России»; а «Сибирь, через которую предстояло ехать, - это же ссыльное место», «как бы чего худого не случилось». И последнее: «небось, разбойники в той стороне гуляют».
- Подумай, Шура, пусть едет один, устроится на новом месте, а вы уж потом, попозже поедете.
- Нет, - сказала Шура и стала собираться.
Родня сдалась, и только Лиза и Надя уговорили ее взять для Павлуши няню. Саша согласилась, на самом деле в такой дальней и долгой дороге помощница ей не помешает.
И ей нашли няню Катю; она была старше Саши, из крестьянской семьи, еле сводившей концы с концами. С небольшим узелком пришла она в дом, встретили Катю приветливо, познакомили с Павлом; он сразу потащил ее в детскую и начал показывать свои сокровища. Няня за всю свою жизнь не видела таких игрушек, кубиков, книжек с картинками, удивлялась. Контакт был установлен.
К концу сентября сборы были закончены. Все самое необходимое Саша и Катя упаковали в баулы и чемоданы, а громоздкие вещи были отправлены багажом.
Дмитрий Иванович приехал за семьей, и для всех Ревякиных наступили грустные, очень грустные дни. Женщины тихо плакали: так далеко едут, край неведомый, как они там устроятся? Мужчины были молчаливы, но решение Мити одобряли, понимая, что новая служба более престижна (как-никак счетный чиновник в службе контроля по постройке Восточно-Амурской железной дороги), да и заработок значительно больше, чем здесь в Бежецке; к тому же и мир поглядеть тоже интересно.
Прощание на вокзале не обошлось без слез, плакали все женщины; поцелуи, просьбы чаще писать. Наконец, все, кто едет, усажены в вагон; провожающие машут платочками (женщины, разумеется), мужчины - картузами.
Прощай, родной дом!
На несколько дней Ревякины задержались в Москве. Возможно, Дмитрию Ивановичу нужно было уладить какие-то вопросы с руководством о предстоящей работе, может быть, что-то нужно было купить в дорогу; наконец, Саше очень хотелось повидать Машу: расставались-то надолго.
Перед самым отъездом Митя написал коротенькое прощальное письмо в Бежецк. Я не знаю, о чем писал Митя домой, зато у меня в доме сохранилась открыточка, посланная братом Иваном уже в Хабаровск.
Открытке 95 лет; свидетельством тому дата отправления: 3/октября 1911 года; город Бъжецкъ (сохранила старую орфографию).
Дорогой Митя!
Получили твое письмо из Москвы перед отъездом в далекую Сибирь.
Лучшие пожелания мои тебе и Шурочке на новом месте.
Любящий Вас Ив. Ревякин.
Дмитрий ИвановичНа хабаровском штампе значится дата получения: 13.11.1911 г.
Любопытен адрес получателя:
Куда: Хабаровскъ
Контроль по постройке Восточно-Амурской железной дороги.
Кому: Счетному чиновнику Дм. Ив. Ревякину...
Однако вернусь в Москву. Все дела в кампании по строительству Восточно-Амурской железной дороги у Дмитрия Ивановича улажены.
Наступил день отъезда. Из Бежецка приехали братья Иван Иванович и Петр Иванович; проводить подругу пришла Маша. Митя с братьями разговаривают. О чем? Иван вдруг вспоминает, как они с Митей ездили на Цейлон.
- Помнишь, так ведь Цейлон-то дальше Хабаровска.
- И поезда теперь быстрее ходят, - добавляет Петя.
- Только сразу же напишите, как устроитесь на новом месте, - напоминает Иван.
Да разве можно передать, о чем говорят люди на вокзальных перронах.
Маша и Саша грустные и с зажатыми в руках платочками тоже что-то говорят друг дружке, обещают писать и, кажется, плачут.
А няня Катя занята Павлом, которому интересно все: он бегает по перрону; Катя - за ним; он пытается заглянуть под вагон.
Павел Ревякин- Поберегись. - кричит носильщик, толкающий перед собой тачку с грузом, и Павел, вмиг присмиревший, устремляется к матери.
Но пора садиться в вагон. Последние объятия и поцелуи, опять пожелания счастливой дороги.
И вот наши переселенцы у окна в своем купе. На столе Павлуша, рядом мама и папа, а поезд уже двигается, оставляя провожающих на перроне. Остался позади перрон. Поезд, набирая скорость, уже мчится мимо домов. Мимо бульваров и площадей, мимо храмов, и Саша осеняет себя крестным знамением. Впереди долгая дорога.
Они устраиваются в своем купе; теперь это их дом на целый месяц, в может, и дольше, поэтому следует обустроить его. Чтобы путешествие было неутомительным, приятным и даже познавательным.
Женщины берутся за дело. В первую очередь устроить Павла. Постель, разумеется, вместе с мамой, приготовлены необходимые вещи: теплая рубашечка (на дворе осень), пижамки, носочки, под подушку положена теплая вязаная шапочка (вдруг надует в окна). Окно ту т же проверяется, и личная подушка Павла сдвигается подальше от окошка.
На стол выставляется бутылочка с питьем, кружка, ложка, и все накрывается салфеткой.
Башмачки и коробка с игрушками занимают место под столом.
Для взрослых эта процедура проходит быстрее: разобрать постели, достать газеты и книжку Мите, себе - дамский журнал и томик любимого Пушкина.
Катя устроилась на своей полке и уже что-то вяжет.
Кажется, все устроены и все довольны.
Павлуша занялся книжкой-раскладушкой. Он расставляет ее на столе, вытаскивает клоуна, показывает ему картинки.
В игру включается Катя. Она оставила вязание. С интересом рассматривает рисунки, сопровождая их своими комментариями. Им обоим уже хорошо.
Саша и Митя еще раз переживают последние минуты перед разлукой, но печали уже нет. Мысли их заняты будущим.
Однако мыслям нужен выход, и между ними завязывается разговор.
- Митя, я ведь буду работать? - начинает Шура.
- А зачем тебе спешить? Надо оглядеться на новом месте, найти квартиру. Впрочем, это дело мое.
- Да, да, - соглашается жена, - надо еще обустроить ее. Мебель купить.
- Вот поэтому тебе придется повременить с работой.
- Нет, нет, если только найдется место в какой-нибудь школе, гимназии, прогимназии, я все равно пойду на работу. Мне так этого хочется.
Муж понимает, что так и будет, а разговор перетекает в другое русло: а какой Хабаровск? Велик? Разумеется, больше Бежецка.
Сложатся ли отношения с новым коллективом? Митя знает, что его работа будет связана с частыми командировками, с поездками в Харбин. Но это же так интересно.
- Да, Сашенька, мы начнем собирать библиотеку: мы же оба любим книги, а поэтому в первую очередь мы купим книжный шкаф...
- И обязательно письменный стол, - мечтательно добавляет Саша, - и чтоб ящиков было много.
Они увлечены и долго еще обсуждают возможные варианты интерьера.
- Есть хочу, - кричит Павел, и мама, вспомнив о насущном, достает плетеную корзинку с припасами, расстилает салфетку, на которую выставляется дорожная еда: кусочки курицы, котлеты, есть печеная картошка. Что ж, для первого ужина хватит.
Проводник приносит чай; Павлу полагается молоко. И все. Павлуша укладывается спать.
Дмитрий Иванович, надев сюртучок, собирается пройтись по составу в поисках вагона-ресторана.
Катя и Саша удобно устроились у окна.
Каждая думает о чем-то своем. Саша видит, что у Кати в руке зажат платок. Ей грустно. Она рассказывает Саше о своей жизни в родной деревне, вспоминает свой дом, родных. Дальняя дорога удивляет ее. Бежецк был для нее почти столицей; дальше мир представлялся ей сказочным тридевятым царством.
Саша говорит ей о Москве и Петербурге, о знаменитых величественных храмах, о дворцах и театрах.
Катя потрясена величием земного мира. А путешествие через всю Россию в далекий Хабаровск убеждает ее в этом.
Разговор между ними стал началом обоюдной симпатии, которая в дальнейшем перейдет в дружбу.
Возвращается Дмитрий Иванович, ресторан он нашел и приглашает Сашу наведаться туда и посидеть, продолжив ужин в цивильных условиях.
Саша готова, она переодевается, поправляет прическу, и они уходят. Им приятно посидеть за легкой закуской и бокалом вина, приглядеться к обществу.
Саша видит, что их тоже заметили. Еще бы, Дмитрий Иванович высок, строен, красив, и вместе они смотрятся очень хорошо, и они это знают. За долгую дорогу они познакомятся со многими, сидящими здесь.
Они давным-давно не бывали в ресторане вдвоем, и потому сейчас им вспомнилось первое путешествие по Европе в 1905 - 06 годах. Париж, маленький ресторанчик, куда они, голодные, зашли поесть.
К ним тут же подошел гарсон с картой-меню. Сначала выбирала Саша, ее выбор не был долгим: она нашла что-то мясное и какой-то суп.
Митя оказался взыскательнее: ему захотелось отведать устриц, сыр камамбер и, конечно, к этому бутылку вина. Ждать долго не пришлось. Расторопный официант принес требуемое, красиво расставил все на столе и удалился.
Не могу сказать, в какой последовательности они поглощали принесенные яства; наверное, все-таки в том порядке, как это принято в России, начали с супа. Сразу же было отмечено, что суп жидковат, а мясо с гарниром понравилось. Зато вид устриц (как вспоминала бабушка) почти лишил ее аппетита.
- Митя, а как ты их будешь есть?
- Сейчас узнаем, - молвил Митя и поманил пальцем официанта и попросил его показать, как следует обращаться с этим блюдом.
Красивым жестом официант показал, как это делается. Последовавшая затем процедура поедания устриц, «пищавших», когда открывалась раковинка, Александру, скажем так, немного ужаснула. Она отвернулась и стала наблюдать за посетителями; однако те делали то же самое.
- Митя, заканчивай поскорее, - попросила она и положила на ломтик хлеба пластиночку камамбера, подернутого пенициллиновой пленкой. К ее удивлению сыр оказался очень вкусным.
Обед подходил к концу. Официант поставил на стол какую-то плоскую емкость из зеленого стекла с непонятной для них жидкостью, у которой был приятный запах. Зачем это? они не знали, и пока осторожная Саша смотрела по сторонам, Митя успел отхлебнуть из этого сосуда и очень удивился, когда увидел, как Саша погружает туда пальцы, а затем вытирает их салфеткой.
- Что ты делаешь?
- То же, что и все по окончании трапезы. Оглянись.
Выйдя из ресторана, они долго смеялись над собой.
Им и сейчас хотелось бы посмеяться, но, пожалуй, здесь это было бы неудобно.
- Саша, а давай спросим, есть ли у них устрицы?
- Нет, только не устрицы, выбери что-нибудь попроще и повкуснее.
- Тебя устроит судак, запеченный с картофелем? - спрашивает Дмитрий Иванович.
- Разумеется, - соглашается Саша.
- Что изволите, господа? - спрашивает официант, возникший вдруг перед ними.
- Судачка нам, любезный, и что-нибудь сопутствующее ему на твое усмотрение.
- Все будет в лучшем виде, - уверяет шустрый малый и действительно через несколько минут уже несет им полный ужин.
Первый день пути миновал.
Все следующие стали для них открытием России.
Утром долго стояли в Ярославле, вышли прогуляться по перрону, купили газету.
На третьи сутки была Вятка. После Вятки уже не считали, сколько верст убежало назад.
Впереди Пермь. За окном вагона вместо нескончаемых лесов, бескрайних унылых осенних полей, бедных деревушек возникли горы, среди которых устроились елочки, сосенки, пихты, кое-где виднелись пещеры.
После Перми все пассажиры с нетерпением ожидали пограничный столб Европа - Азия.
Поезд приветствует его длительным гудком и коротенькой остановкой, затем медленно проходит мимо него.
Среди пассажиров оживление:
- Господа, мы уже в Азии. Прощай, старушка Европа!
А дни бегут за днями; пассажиры перезнакомились, мужчины вечером играют в преферанс; дамы заняты разговорами о детях и их воспитании, о модах, о секретах кулинарного искусства, наконец, о столичных театрах.
- А случалось ли вам бывать в частной опере?
- Не правда ли, Шаляпин просто великолепен!
- Конечно, но и Собинов тоже; его Ленский незабываем.
В общем, скуке места нет.
Проехали Екатеринбург и Омск, скоро Новосибирск - столица Сибири. За окном тайга беспредельная, суровая, холодная.
Мост через Обь
Красноярск. Большая улица.Идет третья неделя пути. Наши путешественники освоились с жизнью «на колесах». Остановки в больших городах не меньше часа; можно выйти погулять, заглянуть в привокзальные киоски, где торгуют всякой всячиной, купить что очень приглянется. Интересы у каждого свои: Павлу - игрушки, Дмитрий Иванович ищет книги, открытки или альбомы о каждом городе, где они останавливались, Саша купила шкатулочку из малахита, а Катя была в восторге от всего, что видела, но больше всего ей понравился полушалок; она долго смотрела на него, погладила, прикинула на себя и, робея, обратилась к Саше: мне не надо платы за два месяца, может Вы купите мне его?
- Конечно, - сказала хозяйка и накинула его на Катины плечи.
После каждой такой остановки их багаж пополнялся; с удовольствием рассмотрев приобретенное, они убирают все, кроме книг и альбомов, и садятся у окна.
А за окном уже поздняя осень.
Впереди Красноярск, могучий Енисей и знаменитые Столбы.
Уверена, что все, впервые увидевшие их огромными, уходящими в самое небо, не смогут забыть их. Они действительно похожи на столбы и стоят, тесно прижавшись друг к другу. Уж как старались увидеть хоть полосочку неба; не удалось. Однако вернемся к прозе жизни. Саша заметила, что Павлуша то и дело почесывается. А ведь ребенка не мыли уже больше трех недель, да и ей самой вдруг очень захотелось в баню.
- Господи, да скоро ли Хабаровск! Мы же все зачичеревеем пока до него доберемся.
- Мы уже половину пути одолели. Осталось совсем немного. Иркутск, Байкал, Чита - край декабристов, - напоминает Митя.
- Ну и что? Декабристы в этих краях тоже мылись в банях.
- Потерпите, осталось совсем немного, - уговаривал Дмитрий Иванович.
И судьба улыбнулась им. На следующее утро они проснулись от того, что не было слышно стука колес, а когда глянули в окно, увидели небольшой вокзальчик, на перроне небольшой кучкой стояли проводники и слушали господина в железнодорожной форме.
- Сходи, Митя, узнай, почему стоим, как долго будем стоять и что за станция такая?
Митя пошел; вернулся он скоро и сообщил, что поезд будет стоять десять-одиннадцать часов, потому что сгорела какая-то букса, которую следует заменить. А станция называется Зима.
- Вот и прекрасно, - сказала Саша, пойду узнаю, где у них баня, а ты, Катя, собери всем нам бельишко.
Баню Саша нашла, узнала, что она работает, и велела собираться.
Дмитрий Иванович отказался.
- Ну, и оставайся, а мы пойдем.
Изд. Д. П. Ефимова, 1904
В зале ожидания пришлось немного посидеть, а затем их пригласили в предбанник, где было тепло, вкусно пахло вениками, стояли деревянные шаечки.
- Возьмите мочалочки, хотите - венички, - предложила им служительница.
И мочалки, и веник были куплены, и, вооруженные всем необходимым для помыва, они открыли дверь в баню, вдохнули густой ароматный пар и... в ужасе остолбенели. Им навстречу шел голый мужик с шаечкой и с веником, изрядно походившим по его телу.
Саша и Катя, ухватившая Павла за руку, выскочили в предбанник.
- Мы не туда попали, - волнуясь, сказала Саша банщице, - там же они мужчины.
- Так ведь и им нужно помыться. А вы, милые, идите и не бойтесь. Там дядя Михей и спинку вам потрет.
- У вас что - и мужчины, и женщины моются вместе?
- Да у нас сроду так.
И наши дамы, прикрывшись сорочками, снова вошли в баню, нашли местечко и с усердием хлестали себя веником, терли друг другу спины, купали Павлушу и чистые, свежие, розовые вернулись в свой вагон, где их ждал Митя.
- С легким паром, - приветствовал он их. - Как помылись?
- А сходили бы и Вы, Дмитрий Иванович, - посоветовала Катя.
- Да, мы отлично помылись, - добавила Саша.
- Папа, а там дяденьки и тетеньки вместе моются, - сообщил Павел, чем привел отца в явное замешательство.
Продолжение следует ...
фотографии из личного архива Анны Борисовны Матвеевой
публикация подготовлена при помощи Михаила Матвеева