Сейчас даже трудно поверить, что это было, Ч. 3
Воспоминания о жизни в конце ХIХ - начале XX веков (Рыбинск, Молога, Гейдельберг, Берлин, Париж, Швейцария, Хабаровск и предчувствие революции)
Ранее: Ч. 1 (начало), Ч. 2
Анна Борисовна Матвеева (Ревякина), автор... Возвращаюсь в далекие 1906-1907 годы.
Снова Иван Иваныч писал прошения в консисторию, обращался к высоким церковным иерархам, с надеждой домашние ожидали ответа, получали отказы.
Но однажды к старшему брату Ивану Ивановичу пришел какой-то церковный служащий - то ли староста, то ли дьякон - и посоветовал ему отыскать какую-нибудь бедную церквушку, доходы которой были так незначительны, что святейший синод позволял служителям этих «захудалых» храмов совершать три «неположенных» обряда в год (венчание, отпевание, крещение).
Совет был принят с благодарностью, и братья Ревякины немедля отправились на поиски в Московскую губернию, где вскоре была найдена подходящая церковь на окраине Подольска.
Из Москвы была вызвана Саша.
В Подольск Митю и Сашу сопровождала почти вся родня. Две пары Ревякиных, Петр и Надежда Коровкины; из Устюжны приехал старший брат Саши Николай с женой.
Венчанье состоялось по всем полагающимся канонам. Маленький хор старательно возглашал «Многия лета». Батюшка был очень хорошо «подготовлен» мужчинами - братьями жениха и невесты, а потому в процессе церемонии сверх положенных «жена да убоится мужа своего» и «да будут два во плоть едину» неоднократно пытался поздравить «брачующуюся» персональным поцелуем.
«Поздравления» были приняты шаферами. Когда все было закончено, и вознесли все положенные молитвы, Митю и Сашу торжественно объявили мужем и женой, пропели «многия лета», вся (да простится мне это слово) компания - муж с женой, родня, немногочисленные служители храма отметили событие отменным обедом и обильным возлиянием во славу молодых. Батюшке пожаловали на новое облачение; церкви - пятьсот рублей на различные нужды. Отдохнув после всего пережитого, вся компания вернулась в Бежецк, где была встречена отцом Иваном Ивановичем и домочадцами: детьми, племянниками, а также приказчиками и прислугой.
Молодых отец благословил иконой; сестра Лиза и золовка Надежда отвели их в отведенные и приготовленные для них комнаты.
После нескольких дней отдыха Митя уехал в Петербург заканчивать учебу в Политехническом институте, а Саша вернулась в Москву. Ей нужно было сдавать госэкзамены. Семья долго отговаривала ее от этого шага, несовместимого по их понятиям с ее новым положением. Но Александра все-таки уехала.
Александра Ивановна и Дмитрий Иванович, 1906 годЗаканчивался 1906 год, бабьим летом уходил сентябрь.
Большой ревякинский дом снова зажил своей обычной неторопливой жизнью.
А студентка Ревякина Александра усердно училась на 4-м курсе историко-филологического факультета Высших женских курсов. Год предстоял напряженный; нужно было готовиться к сдаче государственных экзаменов.
Снова она жила вместе с Машей Виноградовой. Подруга знала, что Саша беременна, старалась ей помочь, обязательно ходила с ней гулять.
Частенько наведывалась Лиза, привозила домашние лакомства, говорила, что ее ждут домой. Но Саша была бодра, здорова и упряма. Госэкзамены она обязательно сдаст и диплом получит; расписание экзаменов уже составлено и беспокоиться не следует.
Действительно, в феврале 1907 года Саша окончила Высшие женские курсы, диплом получила и сопровождаемая верной Машей приехала в Бежецк, где ее уже ждал Митя.
У него учебный год еще не закончился, но он приехал за женой, чтобы взять ее в Петербург. Рожать она должна в Петербургской клинике. Так решил Митя.
Родня протестовала, но слабо. Молодой муж был за прогресс.
- Хватит рожать с повитухами! - заявил он.
Сборы не затянулись. Сестра и две золовки приготовили все необходимое и для Шуры, и для ребенка. Был проведен подробный инструктаж будущей мамы: что можно и чего нельзя есть, сколько гулять, что носить, чтобы было комфортно самой, и много-много еще всего, что нужно женщине в ее положении. Дмитрию было приказано беречь жену, и расписано, как это делать. Молодые уехали.
Не знаю, где они жили. Думаю, что снимали комнату, а может быть, даже квартирку. Бабушка не говорила об этом, а я не спрашивала. Я была еще не в том возрасте, когда это могло бы меня заинтересовать. Зато моя память четко сохранила бабушкин рассказ о том, как развивались дальнейшие события. Она очень кратко сообщила, что роды были трудными.
Мальчик, названный Павлом по желанию отца, родился 7 марта 1907 года. Молодая мать находилась в клинике, а в Петербург уже приехали родственники. Их было много: Ревякины и Коровкины (шесть человек) и Ендогуровы из Устюжны вдвоем.
Все они разместились в гостинице, где сняли четыре номера. Проведать и поздравить Сашу ходили по очереди; врачи запретили появляться толпой.
Пока роженица находилась в клинике, дамы заходили к ней, соблюдая очередность, восхищались малышом, рассказывали бежецкие новости, а затем ездили по магазинам. Обычно их сопровождали мужья, но иногда жены оставляли мужей и экскурсии по «Пассажу» и «Гостиному двору» совершали без них.
Причина была веской: пока женщины выхаживали километры по магазинам, их мужья просиживали в ресторанах и не уставали поздравлять себя с двенадцатым отпрыском родного семейства.
Позволю себе короткую справку: у Ивана Ивановича и Елизаветы Антоновны - семеро детей, у Надежды Ивановны и Петра Николаевича - трое; у Елизаветы, сестры Саши, и Петра Ивановича - всего один сын. А теперь и у младшего Ревякина - сын Павел.
Возвращаться в гостиницу с покупками и очень «теплыми» мужьями было нелегко, поэтому терпению жен пришел конец, когда однажды усталые женщины, выйдя из магазина, искать мужей не стали и вернулись к себе в номера.
Пока они приводили себя в порядок, рассматривали покупки, к ним в номер постучался коридорный и сообщил, что господа-постояльцы привезены и что хорошо бы их положить «отдохнуть».
Когда дамы увидели своих мужей, они поняли, что их можно только уложить, не разбирая по номерам. Пятеро мужиков, в их числе и счастливый отец, были аккуратно разложены по двое. Одному досталось место на диване. Они мирно спали. Жены постояли над ними, освободили их от штиблет, решили, что до следующего утра они не проснуться, и ушли в свои номера.
Наутро войдя в номер, они увидели, что мужчины безмятежно спят и что проснутся не скоро. Заботливые жены поставили им завтрак, попросили коридорного принести самоварчик, пока они соберутся погулять по Питеру. Подождали, когда самовар был принесен, сами выпили чайку, затем взяли их картузы, заперли их у себя, заперли и мужей, ключ коридорному отдали, строго наказав номер не открывать. Женщины были уверены, что без головных уборов мужчины на улицу не выйдут.
И счастливые, с чувством исполненного долга отправились гулять.
Однако по возвращении, усталые, но довольные, они были готовы простить своих мужей.
Но к великому изумлению, когда коридорный открыл дверь номера, тот оказался пуст. Мужей не было. Спрятанные картузы находились там же, где их положила Надежда Ивановна.
Куда же они делись?
Кликнули коридорного.
- Как ушли господа? - спросила Лиза.
Перепуганный служитель рассказал:
- Кто-то из господ позвал меня и попросил открыть дверь. Но я отказался, сказал: «Барыня не велела открывать».
- Так почему же ты открыл?
- Боялся, что господа будут ругаться.
- А что было дальше?
И служитель рассказал, что самый молодой барин дал ему денег и попросил сходить в ближайший магазин, где торгуют головными уборами и купить пять картузов.
- Ну, я побежал и исполнил все в лучшем виде. Господа поблагодарили меня, оделись и ушли.
Да, действительно в те далекие годы так и было. Мужчины не могли выйти на улицу с непокрытой головой. Это считалось неприличным.
А Сашу с малышом Павлом в положенный срок выписали. Родные уехали. Саша и Павлик остались в Петербурге. Молодой отец готовился к государственным экзаменам. В мае успешно их сдал, получил диплом экономиста, а в июне молодая семья возвратилась в Бежецк.
Они поселились в большом родительском доме; им отвели третий этаж, где раньше жил Митя; он занимал две комнаты, в одной из которых устроил химическую лабораторию, проводил опыты, чем очень пугал родных.
Павел, Александра Ивановна и Дмитрий Иванович
После Петербурга жизнь в тихом Бежецке казалась им скучной. Дмитрий Иванович работал в городском банке. Павел рос, часто болел. Саша занималась сыном.
Со временем у них сложилась компания: подросли племянники, сыновья от первого брака Ивана Ивановича, сослуживцы по банку, братья.
Однако Мите, учившемуся в столице, поездившему по Европе, занимавшемуся в университете Гейдельберга, было тесно в таком спокойном, но маленьком городке.
К тому же появились признаки туберкулеза. Снова нужно было думать о лечении.
Так через два года на семейном совете было решено отправить семью в Швейцарию с ее горным воздухом, чудными лесами и, конечно с прекрасными клиниками и отличными врачами. Смена климата была полезна и Павлику...
...На семейном совете было решено отправить Митю, Павлушу, а при них и Сашу в Давос-плац. Павел еще мал; ему нет и 3 лет. Дорога предстоит длинная, значит нужно обеспечить сына и одежкой, и игрушками, да и лекарствами тоже, и горшок необходим. Родительские чемоданы уложить проще и скорее. В конце концов сборы закончены.
И вот прощальный семейный обед, а может быть ужин; советы, пожелания счастливой и легкой дороги.
А женщины отводят Сашу в сторонку, и каждая просит купить что-нибудь интересное и совершенно необходимое, и Шура записывает: Наде - страусовое перо, сестре Лизе - изящный букетик на новое платье, еще одной Лизе, жене деверя, - какую-то необыкновенную муаровую ленту для отделки капора дочке. В общем, булавочки, заколочки, безделушечки... но из-за границы - в Бежецке таких не найдешь.
Впрочем, пора прощаться. Последние объятия, поцелуи, наставления (как же без них!) - и поезд уносит наших путешественников.
Повторюсь: дорога долгая. Сначала Россия, затем Польша, Германия, Австрия. На несколько дней останавливаются в Германии. Хочется отдохнуть, погулять, показать Павлику детский городок.
Пока отец с сыном гуляют, мама ходит по магазинам; потом все вместе заходят в столовую.
И снова поезд. В купе они одни, но на какой-то станции приятному одиночеству приходит конец. Проводник приводит немецкую молодую чету с девочкой чуть старше Павла. Следует традиционный обмен приветствиями, затем вновь прибывшие устраиваются на своих местах. Мать достает из чемодана небольшую куколку, дает ее дочке, себе же вынимает какое-то немудрое рукоделие. Отец, пристроившись к окну, читает газету.
А вот нашим родителям покоя не видать.
Их замечательный сын, оказывается, хочет есть, затем, естественно, требуется попить; нетрудно угадать, какое желание последует дальше.
После удовлетворения всех естественных потребностей следуют духовные: дай книжку, почитай, не хочу больше книжку, где мой мячик и т.д.
Терпение русской матери иссякает, сын получает отказ и заливается плачем.
Бедная мама! Она вытаскивает его в коридор, легонько «встряхивает», сама же краснеет от стыда за невоспитанное чадо.
Русский отец безмятежно смотрит в окно. Со стороны немецкой четы никаких эмоций не последовало. Все занимались своим делом, а часа через два они вышли.
Странно, почему бабушка так подробно описала именно это событие. Видимо, помимо пережитого ею стыда она пыталась решить вопрос, каким образом немцы сумели воспитать ребенка так, что его и не видно, и не слышно. Ответа на свой вопрос она не нашла. Митя же поцеловал жену и посоветовал «не брать в голову», как сказали бы сейчас.
О лечении же она говорила вскользь, упомянула о лечении воздухом. Больной, одетый по погоде, накрытый одеялом, часа два-три лежит на открытой веранде и дышит. Конечно, воздух чистейший, пахнет хвоей. Можно вздремнуть, а можно заняться сыном, поговорить с женой.
Она всегда рядом. И она всегда будет рядом.
Александра Ивановна, Дмитрий Иванович и Павел. Лечение воздухомЯ смотрю на старую фотографию: дед лежит, на нем восседает Павлуша. Рядом сидит бабушка в большой шляпе. Видимо, прохладно, т.к. поверх шляпы надет платок.
А вот другая фотография: на ней мама и сын. На маме белая шляпа внушительных размеров, но хороша! Павлуша смотрится скромно, под шапочку надет платочек, чтобы, упаси бог, не застудить уши.
Они молоды, сын мал, и даже не вериться, что впереди у них всего четырнадцать лет и счастья, и тревог, и дальних дорог.
Не потому ли в глазах бабушки какая-то легкая грусть чудится мне.
Впрочем, нет - все хорошо, лечение протекает успешно. Дмитрий Иванович чувствует себя лучше, Павлик здоров и не капризничает. Пора домой.
Снова сборы, дороги, пересадки. Остановка в Дрездене, поочередное посещение знаменитой галереи. И наконец, Саше необходимо купить подарки, заказанные ей сестрой и золовками. Да и себе тоже хочется что-нибудь иноземного на память. Значит, поход по магазинам. В галантерейных отделах столько всяких замечательных, ярких, соблазнительных пустяков, что голова «идет кругом».
Нет, так нельзя. Нужно сосредоточиться: необходима муаровая лента, но много брать нельзя, можно только аршин, не более, затем требуется букетик для украшения Лизиного платья и страусовое перо для Надиной шляпы. Но это уже в другом магазине. Магазин дорогой, и страусовых перьев такое изобилие, что Саша чувствует себя попавшей в центр страусятника. Она выбирает перо для Нади, попутно и для себя. А какой веер с перламутровыми косточками, скрепляющими страусиные перышки! Покупается и такой экзотический предмет.
К сведению, в Европе эти предметы роскоши дешевле, чем в России. Видимо, Африка ближе к Европе, нежели к нашему отечеству.
Нагруженная покупками, изящно упакованными продавцами, Саша выходит из магазина и видит своих мужчин, которые тоже время не теряли. У Павла в руках большой разноцветный мяч, а у папы - тоже большая коробка с кубиками, из которых можно собирать разные картинки.
Довольные, они возвращаются в гостиницу отдохнуть, поесть, разобраться с покупками, неспеша собрать вещи. И тут-то наши путешественники вспоминают о таможне. С этой службой они знакомы по своему первому путешествию в 1905-06 гг. Им довелось увидеть, как вежливо и сноровисто работают бельгийские таможенники, осматривая вещи пассажиров, пересекающих границу Бельгии. Саша и Митя были свидетелями, как один из проверяющих вызвал женщину, служащую таможни, и как она предложила одной из пассажирок последовать за собой.
Дамы вышли. Как оказалось, пассажирка обмотала себя брюссельскими кружевами, чтобы не платить таможенный сбор. Полный конфуз, и не только, т.к. пришлось платить немалую сумму.
Нашим тоже приходилось думать, как быть с двумя страусовыми перьями и таким же веером, а лента и букетик? Что делать? Решение нашлось до смешного простое.
На следующий день Александра пошла выбирать себе шляпу. Среди великого разнообразия дамских головных уборов ее внимание привлекла темно-синяя шляпа из итальянской соломки; соломка была узенькая, но очень плотная, а основным достоинством шляпы были поля: они были широки и упруги. Именно такие и были нужны. На всякий случай был куплен аграф.
С огромной коробкой Саша вернулась домой. Дмитрий Иванович, увидев на голове жены новую шляпу, был немало удивлен ее размером. Не зонтик ли это?
- Ты, Митя, позанимайся с Павлушей, а я займусь шляпкой.
Часа через два перед изумленным мужем предстало совершенно новое изделие: маленькая изящная тулья едва проглядывалась сквозь заросли страусовых перышек; оба пера, скрепленные у основания аграфом, устроились на обширных полях, как будто так и было задумано.
Я увлеклась, вспомнив этот, в общем-то, незначительный эпизод из жизни моих деда и бабушки. Вспомнила же этот эпизод потому, что в моем далеком довоенном детстве я вытаскивала эту шляпу из огромного сундука, перьев на ней уже давно не было, а тулья совсем потеряла форму.
С моей подружкой мы примеряли ее на себя и смеялись, т.к. поля лежали на наших плечах - и мы обрезали их. Удовольствия получили много, главное - варварский акт бабушкой замечен не был, и нам не попало.
Возвращусь к путешествующим. Остается сообщить, что проблем с таможней они не имели и только при посадке на поезд, встречавший пассажиров, таможенник удивленно спросил: «О, мадам всегда носит такие экстравагантные шляпы?».
Мадам в этот момент придерживала свое сооружение рукой, чтобы не застрять в дверном проеме.
- Да, - не смутившись, ответила она, - большие шляпы мне очень нравятся.
Осмотр багажа никаких нарушений не выявил; на перламутровой ручке веера оказалась выбоинка, которая свидетельствовала, что вещь не новая, следовательно, обложению налогом не подлежит.
Еще два-три дня в пути, может, и меньше, и они в Петербурге. На Варшавском вокзале их встречают братья Иван Иваныч и Петр Иваныч, а женщины с нетерпением ожидают их в Бежецке. И наконец они дома.
Как хорошо оказаться на своем этаже, среди своих вещей и книг; как весело и без удержу бегает Павел, таскает свои игрушки, наконец, убегает вниз к двоюродным братьям и сестрам.
Вскоре и Митя с Сашей спускаются вниз, где Лиза и Надя уже хлопочут вокруг стола, слушают Сашины рассказы.
Ей очень нравится Швейцария, небольшая, но очень интересная страна: леса и горы, узенькие тропинки, по которым Павел лихо спускается вниз, а, оказавшись на площадке, он уговаривает мать действовать так же.
Ревякины, Швейцария, 1909 годЗдесь тихо и спокойно. Жители трудолюбивы, не очень разговорчивы, но с хозяйкой пансиона она иногда беседует вечерами. Та после ужина обычно садится отдохнуть и обязательно что-то вяжет или вышивает. Саша с интересом разглядывает ее поделки, восхищается ими. Да и как не восхититься, видя, как женщина плетет корзиночку из конских волос. Хозяйке лестно, и она тут же показывает коробочку из каких-то очень тонких прутиков, которую и дарит симпатичной русской даме.
Конечно, речь заходит о лечении Мити. Однако подробностей, к сожалению, я не знаю. Знаю одно - лечение пошло на пользу. Доктора советуют ему через год-полтора съездить «на кумыс».
Германия Саше показалась чопорной, но магазины великолепны. Сразу же после разговора о магазинах начинается раздача подарков.
Женщины радуются, ахают, примеряя то одно, то другое.
Наконец, все садятся за стол, и наступает пора чревоугодия. Что там немцы с их тушеной капустой и сосисками впридачу!
Разговоры продолжаются и за столом. Говорят все. Каждому хочется рассказать, как они жили и что интересное случилось, пока младшие Ревякины лечились и отдыхали за границей.
Вскоре Дмитрий Иваныч возвращается к работе в Бежецком банке. Перспектив для профессионального роста нет, однако работать надо. Саша тоже хотела бы работать учительницей русского языка и литературы или истории в женской гимназии, но вакантного места не оказалось, и ей приходится сидеть дома, домашние дела ее не тяготят, она чувствует себя уверенно и спокойно, занимается воспитанием сына, и все-таки чего-то ей недостает.
Наконец, она поняла, чего хочется. Ей так захотелось съездить в Москву, найти Машу Виноградову. Они ведь переписывались, Маша приезжала к ним в Бежецк. Саша знала, что она осталась в Москве после окончания курсов, знала, где она работает.
И она уехала в Москву. Муж не возражал, сестра и золовка вяло протестовали: как можно малого сына оставить?
- Но я же ненадолго, а Павлуша так любит и тетю Лизу, и тетю Надю, а братцы Саша (сын Лизы) и Федя (сын Нади) сумеют его занять.
Продолжение следует ...
фотографии из личного архива Анны Борисовны Матвеевой
публикация подготовлена при помощи Михаила Матвеева
Ранее: Ч. 1 (начало), Ч. 2
Анна Борисовна Матвеева (Ревякина), автор... Возвращаюсь в далекие 1906-1907 годы.
Снова Иван Иваныч писал прошения в консисторию, обращался к высоким церковным иерархам, с надеждой домашние ожидали ответа, получали отказы.
Но однажды к старшему брату Ивану Ивановичу пришел какой-то церковный служащий - то ли староста, то ли дьякон - и посоветовал ему отыскать какую-нибудь бедную церквушку, доходы которой были так незначительны, что святейший синод позволял служителям этих «захудалых» храмов совершать три «неположенных» обряда в год (венчание, отпевание, крещение).
Совет был принят с благодарностью, и братья Ревякины немедля отправились на поиски в Московскую губернию, где вскоре была найдена подходящая церковь на окраине Подольска.
Из Москвы была вызвана Саша.
В Подольск Митю и Сашу сопровождала почти вся родня. Две пары Ревякиных, Петр и Надежда Коровкины; из Устюжны приехал старший брат Саши Николай с женой.
Венчанье состоялось по всем полагающимся канонам. Маленький хор старательно возглашал «Многия лета». Батюшка был очень хорошо «подготовлен» мужчинами - братьями жениха и невесты, а потому в процессе церемонии сверх положенных «жена да убоится мужа своего» и «да будут два во плоть едину» неоднократно пытался поздравить «брачующуюся» персональным поцелуем.
«Поздравления» были приняты шаферами. Когда все было закончено, и вознесли все положенные молитвы, Митю и Сашу торжественно объявили мужем и женой, пропели «многия лета», вся (да простится мне это слово) компания - муж с женой, родня, немногочисленные служители храма отметили событие отменным обедом и обильным возлиянием во славу молодых. Батюшке пожаловали на новое облачение; церкви - пятьсот рублей на различные нужды. Отдохнув после всего пережитого, вся компания вернулась в Бежецк, где была встречена отцом Иваном Ивановичем и домочадцами: детьми, племянниками, а также приказчиками и прислугой.
Молодых отец благословил иконой; сестра Лиза и золовка Надежда отвели их в отведенные и приготовленные для них комнаты.
После нескольких дней отдыха Митя уехал в Петербург заканчивать учебу в Политехническом институте, а Саша вернулась в Москву. Ей нужно было сдавать госэкзамены. Семья долго отговаривала ее от этого шага, несовместимого по их понятиям с ее новым положением. Но Александра все-таки уехала.
Александра Ивановна и Дмитрий Иванович, 1906 годЗаканчивался 1906 год, бабьим летом уходил сентябрь.
Большой ревякинский дом снова зажил своей обычной неторопливой жизнью.
А студентка Ревякина Александра усердно училась на 4-м курсе историко-филологического факультета Высших женских курсов. Год предстоял напряженный; нужно было готовиться к сдаче государственных экзаменов.
Снова она жила вместе с Машей Виноградовой. Подруга знала, что Саша беременна, старалась ей помочь, обязательно ходила с ней гулять.
Частенько наведывалась Лиза, привозила домашние лакомства, говорила, что ее ждут домой. Но Саша была бодра, здорова и упряма. Госэкзамены она обязательно сдаст и диплом получит; расписание экзаменов уже составлено и беспокоиться не следует.
Действительно, в феврале 1907 года Саша окончила Высшие женские курсы, диплом получила и сопровождаемая верной Машей приехала в Бежецк, где ее уже ждал Митя.
У него учебный год еще не закончился, но он приехал за женой, чтобы взять ее в Петербург. Рожать она должна в Петербургской клинике. Так решил Митя.
Родня протестовала, но слабо. Молодой муж был за прогресс.
- Хватит рожать с повитухами! - заявил он.
Сборы не затянулись. Сестра и две золовки приготовили все необходимое и для Шуры, и для ребенка. Был проведен подробный инструктаж будущей мамы: что можно и чего нельзя есть, сколько гулять, что носить, чтобы было комфортно самой, и много-много еще всего, что нужно женщине в ее положении. Дмитрию было приказано беречь жену, и расписано, как это делать. Молодые уехали.
Не знаю, где они жили. Думаю, что снимали комнату, а может быть, даже квартирку. Бабушка не говорила об этом, а я не спрашивала. Я была еще не в том возрасте, когда это могло бы меня заинтересовать. Зато моя память четко сохранила бабушкин рассказ о том, как развивались дальнейшие события. Она очень кратко сообщила, что роды были трудными.
Мальчик, названный Павлом по желанию отца, родился 7 марта 1907 года. Молодая мать находилась в клинике, а в Петербург уже приехали родственники. Их было много: Ревякины и Коровкины (шесть человек) и Ендогуровы из Устюжны вдвоем.
Все они разместились в гостинице, где сняли четыре номера. Проведать и поздравить Сашу ходили по очереди; врачи запретили появляться толпой.
Пока роженица находилась в клинике, дамы заходили к ней, соблюдая очередность, восхищались малышом, рассказывали бежецкие новости, а затем ездили по магазинам. Обычно их сопровождали мужья, но иногда жены оставляли мужей и экскурсии по «Пассажу» и «Гостиному двору» совершали без них.
Причина была веской: пока женщины выхаживали километры по магазинам, их мужья просиживали в ресторанах и не уставали поздравлять себя с двенадцатым отпрыском родного семейства.
Позволю себе короткую справку: у Ивана Ивановича и Елизаветы Антоновны - семеро детей, у Надежды Ивановны и Петра Николаевича - трое; у Елизаветы, сестры Саши, и Петра Ивановича - всего один сын. А теперь и у младшего Ревякина - сын Павел.
Возвращаться в гостиницу с покупками и очень «теплыми» мужьями было нелегко, поэтому терпению жен пришел конец, когда однажды усталые женщины, выйдя из магазина, искать мужей не стали и вернулись к себе в номера.
Пока они приводили себя в порядок, рассматривали покупки, к ним в номер постучался коридорный и сообщил, что господа-постояльцы привезены и что хорошо бы их положить «отдохнуть».
Когда дамы увидели своих мужей, они поняли, что их можно только уложить, не разбирая по номерам. Пятеро мужиков, в их числе и счастливый отец, были аккуратно разложены по двое. Одному досталось место на диване. Они мирно спали. Жены постояли над ними, освободили их от штиблет, решили, что до следующего утра они не проснуться, и ушли в свои номера.
Наутро войдя в номер, они увидели, что мужчины безмятежно спят и что проснутся не скоро. Заботливые жены поставили им завтрак, попросили коридорного принести самоварчик, пока они соберутся погулять по Питеру. Подождали, когда самовар был принесен, сами выпили чайку, затем взяли их картузы, заперли их у себя, заперли и мужей, ключ коридорному отдали, строго наказав номер не открывать. Женщины были уверены, что без головных уборов мужчины на улицу не выйдут.
И счастливые, с чувством исполненного долга отправились гулять.
Однако по возвращении, усталые, но довольные, они были готовы простить своих мужей.
Но к великому изумлению, когда коридорный открыл дверь номера, тот оказался пуст. Мужей не было. Спрятанные картузы находились там же, где их положила Надежда Ивановна.
Куда же они делись?
Кликнули коридорного.
- Как ушли господа? - спросила Лиза.
Перепуганный служитель рассказал:
- Кто-то из господ позвал меня и попросил открыть дверь. Но я отказался, сказал: «Барыня не велела открывать».
- Так почему же ты открыл?
- Боялся, что господа будут ругаться.
- А что было дальше?
И служитель рассказал, что самый молодой барин дал ему денег и попросил сходить в ближайший магазин, где торгуют головными уборами и купить пять картузов.
- Ну, я побежал и исполнил все в лучшем виде. Господа поблагодарили меня, оделись и ушли.
Да, действительно в те далекие годы так и было. Мужчины не могли выйти на улицу с непокрытой головой. Это считалось неприличным.
А Сашу с малышом Павлом в положенный срок выписали. Родные уехали. Саша и Павлик остались в Петербурге. Молодой отец готовился к государственным экзаменам. В мае успешно их сдал, получил диплом экономиста, а в июне молодая семья возвратилась в Бежецк.
Они поселились в большом родительском доме; им отвели третий этаж, где раньше жил Митя; он занимал две комнаты, в одной из которых устроил химическую лабораторию, проводил опыты, чем очень пугал родных.
Павел, Александра Ивановна и Дмитрий Иванович
После Петербурга жизнь в тихом Бежецке казалась им скучной. Дмитрий Иванович работал в городском банке. Павел рос, часто болел. Саша занималась сыном.
Со временем у них сложилась компания: подросли племянники, сыновья от первого брака Ивана Ивановича, сослуживцы по банку, братья.
Однако Мите, учившемуся в столице, поездившему по Европе, занимавшемуся в университете Гейдельберга, было тесно в таком спокойном, но маленьком городке.
К тому же появились признаки туберкулеза. Снова нужно было думать о лечении.
Так через два года на семейном совете было решено отправить семью в Швейцарию с ее горным воздухом, чудными лесами и, конечно с прекрасными клиниками и отличными врачами. Смена климата была полезна и Павлику...
...На семейном совете было решено отправить Митю, Павлушу, а при них и Сашу в Давос-плац. Павел еще мал; ему нет и 3 лет. Дорога предстоит длинная, значит нужно обеспечить сына и одежкой, и игрушками, да и лекарствами тоже, и горшок необходим. Родительские чемоданы уложить проще и скорее. В конце концов сборы закончены.
И вот прощальный семейный обед, а может быть ужин; советы, пожелания счастливой и легкой дороги.
А женщины отводят Сашу в сторонку, и каждая просит купить что-нибудь интересное и совершенно необходимое, и Шура записывает: Наде - страусовое перо, сестре Лизе - изящный букетик на новое платье, еще одной Лизе, жене деверя, - какую-то необыкновенную муаровую ленту для отделки капора дочке. В общем, булавочки, заколочки, безделушечки... но из-за границы - в Бежецке таких не найдешь.
Впрочем, пора прощаться. Последние объятия, поцелуи, наставления (как же без них!) - и поезд уносит наших путешественников.
Повторюсь: дорога долгая. Сначала Россия, затем Польша, Германия, Австрия. На несколько дней останавливаются в Германии. Хочется отдохнуть, погулять, показать Павлику детский городок.
Пока отец с сыном гуляют, мама ходит по магазинам; потом все вместе заходят в столовую.
И снова поезд. В купе они одни, но на какой-то станции приятному одиночеству приходит конец. Проводник приводит немецкую молодую чету с девочкой чуть старше Павла. Следует традиционный обмен приветствиями, затем вновь прибывшие устраиваются на своих местах. Мать достает из чемодана небольшую куколку, дает ее дочке, себе же вынимает какое-то немудрое рукоделие. Отец, пристроившись к окну, читает газету.
А вот нашим родителям покоя не видать.
Их замечательный сын, оказывается, хочет есть, затем, естественно, требуется попить; нетрудно угадать, какое желание последует дальше.
После удовлетворения всех естественных потребностей следуют духовные: дай книжку, почитай, не хочу больше книжку, где мой мячик и т.д.
Терпение русской матери иссякает, сын получает отказ и заливается плачем.
Бедная мама! Она вытаскивает его в коридор, легонько «встряхивает», сама же краснеет от стыда за невоспитанное чадо.
Русский отец безмятежно смотрит в окно. Со стороны немецкой четы никаких эмоций не последовало. Все занимались своим делом, а часа через два они вышли.
Странно, почему бабушка так подробно описала именно это событие. Видимо, помимо пережитого ею стыда она пыталась решить вопрос, каким образом немцы сумели воспитать ребенка так, что его и не видно, и не слышно. Ответа на свой вопрос она не нашла. Митя же поцеловал жену и посоветовал «не брать в голову», как сказали бы сейчас.
О лечении же она говорила вскользь, упомянула о лечении воздухом. Больной, одетый по погоде, накрытый одеялом, часа два-три лежит на открытой веранде и дышит. Конечно, воздух чистейший, пахнет хвоей. Можно вздремнуть, а можно заняться сыном, поговорить с женой.
Она всегда рядом. И она всегда будет рядом.
Александра Ивановна, Дмитрий Иванович и Павел. Лечение воздухомЯ смотрю на старую фотографию: дед лежит, на нем восседает Павлуша. Рядом сидит бабушка в большой шляпе. Видимо, прохладно, т.к. поверх шляпы надет платок.
А вот другая фотография: на ней мама и сын. На маме белая шляпа внушительных размеров, но хороша! Павлуша смотрится скромно, под шапочку надет платочек, чтобы, упаси бог, не застудить уши.
Они молоды, сын мал, и даже не вериться, что впереди у них всего четырнадцать лет и счастья, и тревог, и дальних дорог.
Не потому ли в глазах бабушки какая-то легкая грусть чудится мне.
Впрочем, нет - все хорошо, лечение протекает успешно. Дмитрий Иванович чувствует себя лучше, Павлик здоров и не капризничает. Пора домой.
Снова сборы, дороги, пересадки. Остановка в Дрездене, поочередное посещение знаменитой галереи. И наконец, Саше необходимо купить подарки, заказанные ей сестрой и золовками. Да и себе тоже хочется что-нибудь иноземного на память. Значит, поход по магазинам. В галантерейных отделах столько всяких замечательных, ярких, соблазнительных пустяков, что голова «идет кругом».
Нет, так нельзя. Нужно сосредоточиться: необходима муаровая лента, но много брать нельзя, можно только аршин, не более, затем требуется букетик для украшения Лизиного платья и страусовое перо для Надиной шляпы. Но это уже в другом магазине. Магазин дорогой, и страусовых перьев такое изобилие, что Саша чувствует себя попавшей в центр страусятника. Она выбирает перо для Нади, попутно и для себя. А какой веер с перламутровыми косточками, скрепляющими страусиные перышки! Покупается и такой экзотический предмет.
К сведению, в Европе эти предметы роскоши дешевле, чем в России. Видимо, Африка ближе к Европе, нежели к нашему отечеству.
Нагруженная покупками, изящно упакованными продавцами, Саша выходит из магазина и видит своих мужчин, которые тоже время не теряли. У Павла в руках большой разноцветный мяч, а у папы - тоже большая коробка с кубиками, из которых можно собирать разные картинки.
Довольные, они возвращаются в гостиницу отдохнуть, поесть, разобраться с покупками, неспеша собрать вещи. И тут-то наши путешественники вспоминают о таможне. С этой службой они знакомы по своему первому путешествию в 1905-06 гг. Им довелось увидеть, как вежливо и сноровисто работают бельгийские таможенники, осматривая вещи пассажиров, пересекающих границу Бельгии. Саша и Митя были свидетелями, как один из проверяющих вызвал женщину, служащую таможни, и как она предложила одной из пассажирок последовать за собой.
Дамы вышли. Как оказалось, пассажирка обмотала себя брюссельскими кружевами, чтобы не платить таможенный сбор. Полный конфуз, и не только, т.к. пришлось платить немалую сумму.
Нашим тоже приходилось думать, как быть с двумя страусовыми перьями и таким же веером, а лента и букетик? Что делать? Решение нашлось до смешного простое.
На следующий день Александра пошла выбирать себе шляпу. Среди великого разнообразия дамских головных уборов ее внимание привлекла темно-синяя шляпа из итальянской соломки; соломка была узенькая, но очень плотная, а основным достоинством шляпы были поля: они были широки и упруги. Именно такие и были нужны. На всякий случай был куплен аграф.
С огромной коробкой Саша вернулась домой. Дмитрий Иванович, увидев на голове жены новую шляпу, был немало удивлен ее размером. Не зонтик ли это?
- Ты, Митя, позанимайся с Павлушей, а я займусь шляпкой.
Часа через два перед изумленным мужем предстало совершенно новое изделие: маленькая изящная тулья едва проглядывалась сквозь заросли страусовых перышек; оба пера, скрепленные у основания аграфом, устроились на обширных полях, как будто так и было задумано.
Я увлеклась, вспомнив этот, в общем-то, незначительный эпизод из жизни моих деда и бабушки. Вспомнила же этот эпизод потому, что в моем далеком довоенном детстве я вытаскивала эту шляпу из огромного сундука, перьев на ней уже давно не было, а тулья совсем потеряла форму.
С моей подружкой мы примеряли ее на себя и смеялись, т.к. поля лежали на наших плечах - и мы обрезали их. Удовольствия получили много, главное - варварский акт бабушкой замечен не был, и нам не попало.
Возвращусь к путешествующим. Остается сообщить, что проблем с таможней они не имели и только при посадке на поезд, встречавший пассажиров, таможенник удивленно спросил: «О, мадам всегда носит такие экстравагантные шляпы?».
Мадам в этот момент придерживала свое сооружение рукой, чтобы не застрять в дверном проеме.
- Да, - не смутившись, ответила она, - большие шляпы мне очень нравятся.
Осмотр багажа никаких нарушений не выявил; на перламутровой ручке веера оказалась выбоинка, которая свидетельствовала, что вещь не новая, следовательно, обложению налогом не подлежит.
Еще два-три дня в пути, может, и меньше, и они в Петербурге. На Варшавском вокзале их встречают братья Иван Иваныч и Петр Иваныч, а женщины с нетерпением ожидают их в Бежецке. И наконец они дома.
Как хорошо оказаться на своем этаже, среди своих вещей и книг; как весело и без удержу бегает Павел, таскает свои игрушки, наконец, убегает вниз к двоюродным братьям и сестрам.
Вскоре и Митя с Сашей спускаются вниз, где Лиза и Надя уже хлопочут вокруг стола, слушают Сашины рассказы.
Ей очень нравится Швейцария, небольшая, но очень интересная страна: леса и горы, узенькие тропинки, по которым Павел лихо спускается вниз, а, оказавшись на площадке, он уговаривает мать действовать так же.
Ревякины, Швейцария, 1909 годЗдесь тихо и спокойно. Жители трудолюбивы, не очень разговорчивы, но с хозяйкой пансиона она иногда беседует вечерами. Та после ужина обычно садится отдохнуть и обязательно что-то вяжет или вышивает. Саша с интересом разглядывает ее поделки, восхищается ими. Да и как не восхититься, видя, как женщина плетет корзиночку из конских волос. Хозяйке лестно, и она тут же показывает коробочку из каких-то очень тонких прутиков, которую и дарит симпатичной русской даме.
Конечно, речь заходит о лечении Мити. Однако подробностей, к сожалению, я не знаю. Знаю одно - лечение пошло на пользу. Доктора советуют ему через год-полтора съездить «на кумыс».
Германия Саше показалась чопорной, но магазины великолепны. Сразу же после разговора о магазинах начинается раздача подарков.
Женщины радуются, ахают, примеряя то одно, то другое.
Наконец, все садятся за стол, и наступает пора чревоугодия. Что там немцы с их тушеной капустой и сосисками впридачу!
Разговоры продолжаются и за столом. Говорят все. Каждому хочется рассказать, как они жили и что интересное случилось, пока младшие Ревякины лечились и отдыхали за границей.
Вскоре Дмитрий Иваныч возвращается к работе в Бежецком банке. Перспектив для профессионального роста нет, однако работать надо. Саша тоже хотела бы работать учительницей русского языка и литературы или истории в женской гимназии, но вакантного места не оказалось, и ей приходится сидеть дома, домашние дела ее не тяготят, она чувствует себя уверенно и спокойно, занимается воспитанием сына, и все-таки чего-то ей недостает.
Наконец, она поняла, чего хочется. Ей так захотелось съездить в Москву, найти Машу Виноградову. Они ведь переписывались, Маша приезжала к ним в Бежецк. Саша знала, что она осталась в Москве после окончания курсов, знала, где она работает.
И она уехала в Москву. Муж не возражал, сестра и золовка вяло протестовали: как можно малого сына оставить?
- Но я же ненадолго, а Павлуша так любит и тетю Лизу, и тетю Надю, а братцы Саша (сын Лизы) и Федя (сын Нади) сумеют его занять.
Продолжение следует ...
фотографии из личного архива Анны Борисовны Матвеевой
публикация подготовлена при помощи Михаила Матвеева