юбилейное № 4
Шестидневная война, 1967-2017
Часть IV. Советский сюрприз
Дов Конторер
Продолжение. Начало в номерах "Вестей" от 6, 13 и 20 апреля с.г.
Импульс дальнейшему развитию событий на Ближнем Востоке и их перерастанию в формат острого регионального кризиса, был дан вмешательством СССР, причины и цели которого до сих пор остаются предметом споров.
12 мая 1967 года Анвар Садат, председатель Народного собрания Египта, сделал плановую остановку в Москве по пути из Пхеньяна в Каир. Ни израильской, ни американской разведкой не связывалось сколько-нибудь серьезных ожиданий с двухнедельной поездкой Садата в Монголию и Северную Корею. Тому, что спикер египетского парламента посетит по дороге Москву, также не придавалось большого значения. Михаэль Орен, опубликовавший в 2004 году фундаментальный труд по истории Шестидневной войны, полагает, что отсутствие интереса к Садату было обусловлено его "серой, маловыразительной внешностью и тем, что он никогда не занимал высоких военных постов".
Сложившееся у израильтян впечатление о личности Садата Орен называет ошибочным: "За плечами у этого политика были два тюремных срока за прогерманскую деятельность в годы Второй мировой войны и за участие в заговоре с целью убийства лояльного англичанам египетского чиновника. Будучи одним из организаторов июльской революции 1952 года, он поддерживал впоследствии связи с "Братьями-мусульманами" и был противником тайных контактов египетского руководства с Израилем. Возможно, именно идеологическая твердость Садата, сочетавшаяся в его случае с абсолютной преданностью режиму, побудила президента Насера сделать его своим доверенным лицом".
В Москве председателя египетского парламента оценили раньше и лучше, чем в Иерусалиме и Вашингтоне. Во всяком случае, именно он был выбран для передачи президенту Египта советского предупреждения о сосредоточении крупных израильских сил у границы с Сирией и о планируемом Израилем нападении на эту страну. Важным в данной ситуации было не только фактическое содержание информации, с которой Садата ознакомили в Москве (ее передача была продублирована также и по обычнам каналам связи между разведывательными службами СССР, Египта и Сирии). Не меньшее значение имели формат московских встреч председателя египетского парламента и сопутствовавший им драматизм.
С Садатом встречались председатель совмина Алексей Косыгин, председатель Верховного совета Николай Подгорный, министр иностранных дел Андрей Громыко и его заместитель Владимир Семенов, не так давно передавший израильскому послу грозное предостережение Кремля в связи с уничтожением шести сирийских самолетов 7 апреля. Наши предупреждения не возымели действия на Израиль, сказали Садату в Москве. Империалисты разжигают пожар войны на Ближнем Востоке. Сирия оказалась в тяжелом положении, и мы ей поможем. Нельзя, чтобы враг застал вас врасплох. Наконец, уже прямо перед отлетом Садата в Каир провожавшие его лица, среди которых был Владимир Семенов, сообщили египетскому гостю, что Израиль сосредоточил у сирийской границы от десяти до двенадцати армейских бригад, которые будут готовы начать крупномасштабные военные действия против Сирии в любой момент с 16 по 22 мая.
Садат вернулся в Каир в ночь на 14 мая и сразу же направился к Насеру. Дома у президента он застал фельдмаршала Амера; оба изучали доклад советской разведки, уже полученный ими от советского посла в Каире Дмитрия Пожидаева и от руководителя местной резидентуры КГБ, имевшего встречу с Салахом Насром, начальником Службы общей разведки Египта. Вскоре присутствующими был получен тревожный сигнал из Дамаска: "Нам стало известно из достоверного источника, что а) Израиль произвел мобилизацию основной части своих резервистских сил; б) большинство израильских сил, порядка пятнадцати бригад, уже сосредоточено у сирийской границы; в) Израиль планирует осуществить крупномасштабное нападение на Сирию, включающее выброску десантов, в период с 15 по 22 мая".
Пятнадцать бригад? Кашу маслом не испортишь, решили в Дамаске. Да к тому же и Амер, давно желавший повысить египетские ставки в ближневосточной игре, теперь говорил, что имеющиеся у него аэрофотоснимки подтвержают факт сосредоточения крупных израильских сил у сирийской границы.
Предупреждения Дамаска о близящемся вторжении Израиля в Сирию не были в то время редкостью, как и аналогичные сигналы Москвы. Советская разведка предупреждала Египет об агрессивных намерениях Израиля в мае 1966 года (Израилем действительно планировалась тогда ограниченная операция по уничтожению сирийских артиллерийских позиций, но она была отменена по международным причинам еще до того, как советская разведка заметила израильские приготовления), в октябре 1966 года (параллельно с публикацией в "Правде" и заявлением советского посла в Тель-Авиве), в ноябре 1966 года (одновременно с израильской операцией в Самуа) и в январе 1967 года. Египетский лидер, достаточно хорошо понимавший суть ближневосточной игры, игнорировал предупреждения Дамаска и часто дополнявшие их сигналы советской разведки. Инцидент "Рóтем" послужил ему уроком: в феврале 1960 года Насер прочно усвоил, что излишнее доверие к подобным сигналам может привести его страну к военному столкновению с Израилем без каких-либо объективных причин.
Тем не менее, в мае 1967 года Насер повел себя иначе. К тому времени он уже ощущал, что внешние и внутренние обстоятельства - политическая атмосфера в арабском мире, интриги фельдмаршала Амера и обусловленное ими настроение египетского генералитета - требуют от него решительной демонстрации силы. Отклонив в ноябре 1966 года предложение Амера об удалении миротворцев ООН с Синая и из сектора Газы, он, тем не менее, создал комиссию, которой было поручено оценить политические последствия данного шага. По поручению Насера производился зондаж возможной реакции на решение Каира в международных кругах и, в частности, со стороны генсека ООН У Тана.
В марте командующий египетскими ВВС Сидки Махмуд доложил президенту, что "наша система раннего оповещения и ПВО способна своевременно обнаружить воздушную атаку противника и уничтожить атакующие самолеты, каким бы ни было их число". Фельдмаршал Амер дополнил оценку Махмуда собственным заявлением: "Наши вооруженные силы смогут не только отразить израильский удар [в случае появления египетских войск на Синае,] но также и развить наступление на восток, [вглубь израильской территории.] Египет способен занять позицию, которая позволит ему выдвигать собственные политические условия. Заняв эту позицию, мы заставим Израиль уважать права арабов и палестинцев".
Даже если Насер не верил этим оценкам, он все больше склонялся к мысли о том, что главный для него вопрос состоит не в том, сможет ли Египет победить Израиль в вероятной войне, а в том, удержится ли сам он у власти, если Египет не найдет способ продемонстрировать силу и солидарность с Сирией. По этой причине главный редактор важнейшей египетской газеты "Аль-Ахрам" Мухаммед Хасанейн Хейкаль, имевший прямую защищенную линию связи с Насером и чуткий к его указаниям, еще за несколько месяцев до майского кризиса начал публиковать редакционные статьи, в которых доказывалось, что Египет способен добиться победы в войне с Израилем даже и без того, что бы египетский экспедиционный корпус был отозван из Йемена. Хейкаль также доказывал, что минимальной задачей Египта в вероятной войне с Израилем должно стать завоевание Южного Негева и Эйлата, посредством которого будет восстановлено территориальное единство обеих частей арабского мира: Передней Азии и Северной Африки, именуемых по-арабски Машрик (Восток) и Магриб (Запад).
Иначе говоря, Насер оказался внутренне готов к резкому обострению ближневосточной игры в мае 1967 года. Кроме того, особенность сложившейся тогда ситуации определялась тем, что предостережение Египту было передано не только по каналам спецслужб, но также и принимавшими Садата в Москве советскими руководителями чрезвычайно высокого ранга. На ровном месте этого могло не хватить, но место не было ровным: только что прозвучавшие заявления Эшколя, Эвена и Рабина наделяли советское предупреждение о замыслах Израиля в отношении Сирии дополнительной убедительностью. Наконец, сыграло свою роль и то, что советская разведка нашла убедительное, как казалось тогда, объяснение отсутствию тяжелой техники на иерусалимском военном параде.
Место проведения праздничного парада в День Независимости ежегодно менялось в то время Израилем. В 1967 году парад было решено провести в Иерусалиме. С этим решением не было связано каких-либо нарушений международных обязательств Израиля, но оно, тем не менее, вызвало резкую критику в адрес израильского правительства - не только со стороны арабов, ООН и стран советского блока, но также и со стороны западных государств, отказывавшихся признать Иерусалим столицей Израиля. Не желая дополнительно раздражать международное сообщество, Израиль решил провести парад в минимальном формате: 1600 военнослужащих, небольшое число легких военных машин, общая продолжительность меропрятия - 26 минут. Насмешникам, в числе которых оказался и Бен-Гурион, выразивший крайнее недовольство "трусливой уступкой" Леви Эшколя, иерусалимский парад дал повод отзываться о нем как о скаутском шествии. Но советская разведка истолковала решение Израиля не привлекать к участию в параде тяжелую военную технику как подтверждение того, что вся качественная бронетехника ЦАХАЛа сосредоточена у сирийской границы.
Участники ночного совещания в Каире решили собрать наутро египетский Генеральный штаб с целью принятия конкретного решения о мероприятиях Египта в связи с предполагаемой подготовкой крупной израильской операции против Сирии. Так советское предупреждение, о котором достаточно скоро стало известно всем заинтересованным лицам, включая самого Насера, что оно не соответствует истине, запустило механизм эскалации ближневосточного кризиса.
* * *
"Оставшиеся невыясненными причины советского предупреждения дали простор для целого спектра теорий, силящихся объяснить, почему предупреждение было сделано именно тогда и на какую выгоду от него рассчитывали в Москве, - пишет по этому поводу Михаэль Орен. - Одни полагали, что Москва спровоцировала ближневосточный кризис в надежде повысить политический статус Насера и укрепить советско-сирийское партнерство. Другими авторами высказывалось предположение о том, что Москва подтолкнула Насера к войне, исходя из того, что в ней победит Израиль и что с поражением Египта Насер лишится власти, благодаря чему будет обеспечено доминантное положение Сирии [в ряду прогрессивных арабских режимов,] которое, в свою очередь, приведет к активному проникновению коммунистических кадров на Ближний Восток. Третьими ставился акцент на том, что США уже втянулись тогда в войну во Вьетнаме, в связи с чем Москвой ставилась задача умерить растущее влияние Китая на Ближнем Востоке или, воспользовавшись все той же вовлеченностью США в войну во Вьетнаме, нанести сокрушительный удар сионизму. Четвертыми допускалось, что "слив" информации об израильских планах в отношении Сирии был произведен Соединенными Штатами для того, чтобы вынудить Насера сосредоточиться на конфликте с Израилем и тем самым ослабить египетское давление на арабские монархии и, в частности, на государства Персидского залива. Другая конспирологическая версия строилась на том, что Израиль сам запустил дезинформацию о своих военных приготовлениях в районе сирийской границы, желая спровоцировать Египет на шаги, которые дадут Израилю легитимный повод начать войну и расширить свои границы. Нечто подобное утверждалось впоследствии отставными сотрудниками советских спецслужб, упоминавшими о том, что информация, полученная израильской резидентурой КГБ, была пущена Семеновым в ход без необходимой в подобных случаях дополнительной проверки".
Еще одна теория относительно советских намерений, не упоминаемая Михаэлем Ореном, но хорошо известная читателям русскоязычных израильских СМИ и, кажется, популярная у них, была представлена Изабеллой Гинор и Гидеоном Ремезом, супружеской парой журналистов-исследователей. Cуть этой теории, изложенной в книге "Фоксбаты над Димоной" (2007), в многочисленных интервью ее авторов и в созданном Ремезом фильме с таким же названием, состоит следующем.
Подталкивая Насера к возвращению египетских войск на Синай и к другим шагам, которые должны были убедить израильское руководство в том, что арабы готовятся начать большую войну, СССР намеренно провоцировал Израиль на нанесение превентивного удара по Египту. В Москве полагали, что Египет будет способен выдержать этот удар, сохранив достаточную боеспособность своей армии. Результатом первого израильского удара должна была стать ситуация, при которой Израиль будет признан агрессором, а СССР получит легитимную возможность осуществить прямое вмешательство в ближневосточную войну на стороне арабских стран. Такое вмешательство подразумевало высадку советских десантных групп на побережье Израиля и нанесение ударов с воздуха по его стратегическим объектам, первым в числе которых должен был стать атомный реактор в Димоне.
Естественное предположение о том, что такое вмешательство ставило СССР перед угрозой прямой конфронтацией с США, Ремез и Гинор отвергают, ссылаясь на позицию Белого дома, согласно которой Соединенные Штаты не придут на помощь Израилю, если израильтяне ударят первыми. Кроме того, полагают авторы, негативное отношение Вашингтона к ядерной программе Израиля позволяло советским руководителям считать, что американцы не вступят в войну, целью которой является уничтожение израильского ядерного потенциала.
Далее, Ремез и Гинор утверждают, что египтяне боялись вступать в войну по предложенному Советским Союзом сценарию. Они планировали сами начать военные действия 26 мая, однако советские лидеры заставили их подчиниться своему замыслу. Желая убедить египетское руководство в серьезности своего намерения вмешаться в войну на стороне арабов, Москва санкционировала разведывательный полет над Димоной двух своих высотных истребителей-перехватчиков МиГ-25 (в классификации НАТО Foxbat, или "летучая мышь"), находившихся тогда на стадии испытания опытных образцов. Эти новейшие самолеты были приняты израильтянами за египетские МиГ-21, и факт непосредственной вовлеченности СССР в военно-политический кризис на Ближнем Востоке остался тогда невыявленным.
Египтяне не отказались полностью от своего намерения первыми атаковать Израиль, но согласились отложить начало своей операции до 7 июня. Этот замысел Насера был сорван упреждающим израильским ударом, который, вопреки ожиданиям СССР, оказался поистине сокрушительным. Его главным, с точки зрения Кремля, результатом явилось разрушение арабских аэродромов, лишившее советские истребители возможности базироваться в Египте и Сирии. Без прикрытия истребителей советские бомбардировщики, способные долететь до Израиля со своих баз в Советском Союзе, были бы обречены в израильском небе, и поэтому, утверждают авторы, план прямого вмешательства СССР в войну на Ближнем Востоке не был реализован.
Некоторые из фактов, на которые Гинор и Ремез опираются в своих рассуждениях, могут оказаться достоверными, но их едва ли достаточно для обоснования столь масштабной теории. В то же время противоречащие данной теории факты игнорируются ее авторами. Так, ими дается альтернативное объяснение попыткам Москвы удержать Египет от нанесения первого удара (хотя этот факт и раньше объяснялся вполне удовлетворительным образом), но не дается убедительного ответа на вопрос о том, почему СССР столь же активно пытался предотвратить первый удар Израиля. При этом действия Кремля в указанном направлении, включая экстренный ночной визит советского посла в Тель-Авиве к премьер-министру Леви Эшколю 27 мая и передававшиеся израильскому правительству через США предостережения Косыгина, вовсе не выглядят показными маневрами.
Гинор и Ремез также не объясняют своей убежденности в том, что советское руководство и мысли не допускало о возможности нанесения Израилем упреждающего удара по арабским аэродромам. В следующей части данного очерка будет показано, что именно такой вариант вступления в большую войну был интегральным элементом израильского оперативного планирования. Допустим, в Москве не знали израильских планов, но много ли требовалось для того, чтобы предположить такую возможность? Если Египет и Сирия замышляли начать войну ударом по израильским аэродромам, почему Израиль должен был мыслить иначе? На каком основании советским генералам следовало верить в то, что Израиль начнет военные действия наступлением своих танков и лишь затем озаботится противоборством с авиацией противника?
Такое же недоумение вызывает уверенность авторов в том, что Советский Союз мог считать пренебрежимо малой вероятность американского вмешательства в ближневосточную войну в ответ на прямую военную интервенцию СССР. Позиция США, согласно которой "Израиль не останется один, если не станет действовать в одиночку", была сформулирована уже после того, как Египет ввел свои войска на Синай и перекрыл Тиранский пролив для израильского судоходства. На чем основывалась априорная уверенность советских руководителей в том, что США поведут себя именно так?
Кроме того, данная позиция оглашалась в связи с возможным неблагоприятным для Израиля исходом войны с арабами, но означала ли она, что США останутся в стороне также и в случае прямого вмешательства Москвы в ближневосточный конфликт? В последний день войны, когда СССР, встревоженный израильским наступлением в Сирии, уже изъявившей согласие на немедленное прекращение огня, потребовал от Израиля прекратить военные действия и совершил некоторые телодвижения в поддержку своего требования, американцы ответили на них параллельными телодвижениями Шестого флота. Из этого, кажется, следует, что США не имели намерения уступать ближневосточную арену эксклюзивному военному вмешательству Кремля.
За четыре с половиной года до Шестидневной войны Соединенные Штаты и Советский Союз едва избежали прямого военного столкновения в ситуации Карибского кризиса, и кажется малоубедительным предположение о том, что Москва добровольно пошла бы на риск войны с США в Средиземноморском бассейне. В заданной неподконтрольными обстоятельствами - или, что почти то же самое, собственными ошибками - ситуации логика холодной войны не раз диктовала ее участникам необходимость жесткого поведения, но сознательно взвинтить вероятность немедленной конфронтации с ядерной сверхдержавой?
Гинор и Ремез считают, что причиной рискованной советской игры было желание уничтожить атомный реактор в Димоне прежде, чем он позволит Израилю создать ядерное оружие. Для обоснования этого тезиса ими используются значительно более поздние и не всегда надежные публикации о стратегических возможностях израильской ядерной программы. То, что Димона Москву беспокоила, не вызывает сомнений, но, кажется, все-таки не настолько, чтобы ввязываться из-за нее в опасную игру с исключительно высокими ставками.
Справедливости ради отметим, что рассматриваемая гипотеза вполне сопоставима с другими спекулятивными теориями и даже выигрывает в сравнении с некоторыми из них, поскольку она, игнорируя многие неудобные факты и оставляя без ответов существенные вопросы, все же выстраивает не лишенную правдоподобия логику поведения СССР, тогда как, допустим, объяснение действий Кремля в мае 1967 года через необходимость противостоять китайскому влиянию на Ближнем Востоке просто оставляет читателя в недоумении. И все же до реальной убедительности этой теории далеко.
Многие авторы, включая Михаэля Орена, объясняют противоречивость советского поведения в рассматриваемый период как результат столкновения разных подходов к ближневосточным проблемам, которых придерживались различные группы в политическом руководстве СССР. Военной группе во главе с маршалом Гречко при этом приписывается самый воинственный настрой в отношении Израиля. Автор данного очерка не обладает достаточными познаниями для того, чтобы судить о закулисной стороне процесса принятия решений в Москве в мае-июне 1967 года, но при этом находит, что СССР имел в лице Сирии своего главного союзника на Ближнем Востоке и был реально озабочен ее судьбой. Причины для такой озабоченности у Москвы были, поскольку о возможности крупной израильской операции против Сирии, целью которой станет свержение ее режима, в тот период, на фоне поощряемых Дамаском диверсий ФАТХа и постоянных инцидентов в районе израильско-сирийской границы, уже совершенно открыто говорили ведущие политические и военные руководители Израиля. Самым разумным способом уберечь Сирию от израильского удара было бы твердое понуждение ее руководства к сдержанному поведению в пограничном районе и к обузданию ФАТХа, но СССР, очевидно, считал, что перманентная напряженность на Ближнем Востоке служит его интересам. При таком подходе средством защитить Сирию становилось недопущение ситуации, при которой Египет останется в стороне в случае возникновения прямой угрозы этой стране.
* * *
Была ли в середине мая 1967 года причина считать, что такая угроза возникла? Конкретно тогда операция против Сирии Израилем не готовилась, и ни экстраординарной мобилизации, ни сосредоточения войск вблизи сирийской границы им не производилось. Напротив, Израиль старался "охладить" ситуацию в пограничном районе после интенсивных боев 7 апреля. По следам этих событий к сирийской границе были направлены две дополнительные танковые роты, но две роты (порядка двадцати танков) - это не десять-двенадцать бригад, о которых Садату сообщили в Москве и которые насчитывали по штатам военного времени 40 тысяч военнослужащих и порядка 3000 армейских машин, включая бронетехнику и артиллерию.
С приближением Дня Независимости в израильских частях, находившихся на оперативном дежурстве в районе сирийской границы, была объявлена повышенная боеготовность, но это было стандартной мерой в период праздников. Таким образом, в фактическом отношении советское предупреждение было ложным.
Было ли оно лживым? В рассматриваемый период у Израиля имелось три плана военных действий на случай крайнего обострения конфликта с Сирией. Самый радикальный из них, "Гарзéн" ("Топор"), предусматривал уничтожение сирийской армии и захват Дамаска. Второй план, "Мелькахáим" ("Клещи"), предусматривал уничтожение основной части сирийской армии и захват Голанского плато без дальнейшего продвижения к Дамаску. Третий план, "Меркáхат" ("Аптека"), носил самый умеренный характер: им предусматривался захват зоны сирийских работ по отводу истоков Иордана.
Переданные Египту и Сирии данные советской разведки достаточно точно отражали состав и численность сил, предназначавшихся для осуществления операции против Сирии планом "Мелькахáим": три танковые, две механизированные, две воздушно-десантные, три пехотные бригады и отдельный танковый батальон Северного военного округа. Но ни этот оперативный план, требовавший мобилизации очень большого числа резервистов, ни какой-либо другой не был задействован Израилем в мае 1967 года. Допустив, что советской разведке были в общих чертах известны принципы израильского оперативного планирования, можно предположить, что она произвела опрометчивое сложение этих принципов с непроверенными сообщениями ближневосточной агентуры КГБ и с прозвучавшими в мае резкими заявлениями израильских руководителей. Такое сложение могло убедить ее в том, что крупная израильская операция против Сирии начнется в самое ближайшее время. В этом случае речь идет об ошибке.
Но нельзя исключить и того, что считая израильскую операцию неизбежной в более или менее отдаленном будущем, в Москве сознательно пренебрегли проверкой фактов и решили форсировать развитие событий, т.е. навязать Египту роль гаранта неприкосновенности Сирии, несмотря на связанную с этим угрозу войны. Такая трактовка подразумевает, что советское предупреждение было лживым.
Однако даже из этого предположения не следует автоматически, что СССР был заинтересован в большой региональной войне. Судя по последующим шагам советского руководства, в мае-июне 1967 года Москва войны не хотела, но это вовсе не делает ее образцом политической добродетели. Совокупность релевантных фактов подводит к выводу о том, что интересам Кремля в наибольшей степени отвечал вариант, при котором возможность израильской операции против Сирии будет блокирована постоянным присутствием египетских войск на Синае, а Дамаск продолжит политику поощрения палестинского террора и конфронтации с Израилем в пограничном районе. Обусловленная таким положением вещей перманентная напряженность на Ближнем Востоке ослабляла Израиль, закрепляла зависимость арабских стран от СССР и обеспечивала сирийскому режиму Джадида и Асада наилучшие условия для мобилизации внутренней поддержки.
Рано или поздно это привело бы к войне, тем более вероятной из-за того, что с возвращением египетских войск на Синай и удалением оттуда наблюдателей ООН Насер лишался "фартука", позволявшего ему блокировать действия диверсантов ФАТХа из сектора Газы. Отложенная война могла разразиться в менее благоприятных для Израиля условиях и привести к иным результатам, поэтому с израильской точки зрения безусловным благом является то, что майский кризис 1967 года завершился именно так, как он завершился. Но напрасным был бы и поиск тонкого израильского умысла, который через нагнетание конфликта с Сирией и сознательное дезинформирование советской разведки неуклонно вел Ближний Восток к большой региональной войне. Шестидневная война явилась следствием множества ошибок, допущенных многими игроками в оценке намерений и возможностей своих противников и партнеров. На наше счастье сумма этих ошибок дала положительный результат.
Продолжение следует
"Вести", 27 апреля 2017
Часть IV. Советский сюрприз
Дов Конторер
Продолжение. Начало в номерах "Вестей" от 6, 13 и 20 апреля с.г.
Импульс дальнейшему развитию событий на Ближнем Востоке и их перерастанию в формат острого регионального кризиса, был дан вмешательством СССР, причины и цели которого до сих пор остаются предметом споров.
12 мая 1967 года Анвар Садат, председатель Народного собрания Египта, сделал плановую остановку в Москве по пути из Пхеньяна в Каир. Ни израильской, ни американской разведкой не связывалось сколько-нибудь серьезных ожиданий с двухнедельной поездкой Садата в Монголию и Северную Корею. Тому, что спикер египетского парламента посетит по дороге Москву, также не придавалось большого значения. Михаэль Орен, опубликовавший в 2004 году фундаментальный труд по истории Шестидневной войны, полагает, что отсутствие интереса к Садату было обусловлено его "серой, маловыразительной внешностью и тем, что он никогда не занимал высоких военных постов".
Сложившееся у израильтян впечатление о личности Садата Орен называет ошибочным: "За плечами у этого политика были два тюремных срока за прогерманскую деятельность в годы Второй мировой войны и за участие в заговоре с целью убийства лояльного англичанам египетского чиновника. Будучи одним из организаторов июльской революции 1952 года, он поддерживал впоследствии связи с "Братьями-мусульманами" и был противником тайных контактов египетского руководства с Израилем. Возможно, именно идеологическая твердость Садата, сочетавшаяся в его случае с абсолютной преданностью режиму, побудила президента Насера сделать его своим доверенным лицом".
В Москве председателя египетского парламента оценили раньше и лучше, чем в Иерусалиме и Вашингтоне. Во всяком случае, именно он был выбран для передачи президенту Египта советского предупреждения о сосредоточении крупных израильских сил у границы с Сирией и о планируемом Израилем нападении на эту страну. Важным в данной ситуации было не только фактическое содержание информации, с которой Садата ознакомили в Москве (ее передача была продублирована также и по обычнам каналам связи между разведывательными службами СССР, Египта и Сирии). Не меньшее значение имели формат московских встреч председателя египетского парламента и сопутствовавший им драматизм.
С Садатом встречались председатель совмина Алексей Косыгин, председатель Верховного совета Николай Подгорный, министр иностранных дел Андрей Громыко и его заместитель Владимир Семенов, не так давно передавший израильскому послу грозное предостережение Кремля в связи с уничтожением шести сирийских самолетов 7 апреля. Наши предупреждения не возымели действия на Израиль, сказали Садату в Москве. Империалисты разжигают пожар войны на Ближнем Востоке. Сирия оказалась в тяжелом положении, и мы ей поможем. Нельзя, чтобы враг застал вас врасплох. Наконец, уже прямо перед отлетом Садата в Каир провожавшие его лица, среди которых был Владимир Семенов, сообщили египетскому гостю, что Израиль сосредоточил у сирийской границы от десяти до двенадцати армейских бригад, которые будут готовы начать крупномасштабные военные действия против Сирии в любой момент с 16 по 22 мая.
Садат вернулся в Каир в ночь на 14 мая и сразу же направился к Насеру. Дома у президента он застал фельдмаршала Амера; оба изучали доклад советской разведки, уже полученный ими от советского посла в Каире Дмитрия Пожидаева и от руководителя местной резидентуры КГБ, имевшего встречу с Салахом Насром, начальником Службы общей разведки Египта. Вскоре присутствующими был получен тревожный сигнал из Дамаска: "Нам стало известно из достоверного источника, что а) Израиль произвел мобилизацию основной части своих резервистских сил; б) большинство израильских сил, порядка пятнадцати бригад, уже сосредоточено у сирийской границы; в) Израиль планирует осуществить крупномасштабное нападение на Сирию, включающее выброску десантов, в период с 15 по 22 мая".
Пятнадцать бригад? Кашу маслом не испортишь, решили в Дамаске. Да к тому же и Амер, давно желавший повысить египетские ставки в ближневосточной игре, теперь говорил, что имеющиеся у него аэрофотоснимки подтвержают факт сосредоточения крупных израильских сил у сирийской границы.
Предупреждения Дамаска о близящемся вторжении Израиля в Сирию не были в то время редкостью, как и аналогичные сигналы Москвы. Советская разведка предупреждала Египет об агрессивных намерениях Израиля в мае 1966 года (Израилем действительно планировалась тогда ограниченная операция по уничтожению сирийских артиллерийских позиций, но она была отменена по международным причинам еще до того, как советская разведка заметила израильские приготовления), в октябре 1966 года (параллельно с публикацией в "Правде" и заявлением советского посла в Тель-Авиве), в ноябре 1966 года (одновременно с израильской операцией в Самуа) и в январе 1967 года. Египетский лидер, достаточно хорошо понимавший суть ближневосточной игры, игнорировал предупреждения Дамаска и часто дополнявшие их сигналы советской разведки. Инцидент "Рóтем" послужил ему уроком: в феврале 1960 года Насер прочно усвоил, что излишнее доверие к подобным сигналам может привести его страну к военному столкновению с Израилем без каких-либо объективных причин.
Тем не менее, в мае 1967 года Насер повел себя иначе. К тому времени он уже ощущал, что внешние и внутренние обстоятельства - политическая атмосфера в арабском мире, интриги фельдмаршала Амера и обусловленное ими настроение египетского генералитета - требуют от него решительной демонстрации силы. Отклонив в ноябре 1966 года предложение Амера об удалении миротворцев ООН с Синая и из сектора Газы, он, тем не менее, создал комиссию, которой было поручено оценить политические последствия данного шага. По поручению Насера производился зондаж возможной реакции на решение Каира в международных кругах и, в частности, со стороны генсека ООН У Тана.
В марте командующий египетскими ВВС Сидки Махмуд доложил президенту, что "наша система раннего оповещения и ПВО способна своевременно обнаружить воздушную атаку противника и уничтожить атакующие самолеты, каким бы ни было их число". Фельдмаршал Амер дополнил оценку Махмуда собственным заявлением: "Наши вооруженные силы смогут не только отразить израильский удар [в случае появления египетских войск на Синае,] но также и развить наступление на восток, [вглубь израильской территории.] Египет способен занять позицию, которая позволит ему выдвигать собственные политические условия. Заняв эту позицию, мы заставим Израиль уважать права арабов и палестинцев".
Даже если Насер не верил этим оценкам, он все больше склонялся к мысли о том, что главный для него вопрос состоит не в том, сможет ли Египет победить Израиль в вероятной войне, а в том, удержится ли сам он у власти, если Египет не найдет способ продемонстрировать силу и солидарность с Сирией. По этой причине главный редактор важнейшей египетской газеты "Аль-Ахрам" Мухаммед Хасанейн Хейкаль, имевший прямую защищенную линию связи с Насером и чуткий к его указаниям, еще за несколько месяцев до майского кризиса начал публиковать редакционные статьи, в которых доказывалось, что Египет способен добиться победы в войне с Израилем даже и без того, что бы египетский экспедиционный корпус был отозван из Йемена. Хейкаль также доказывал, что минимальной задачей Египта в вероятной войне с Израилем должно стать завоевание Южного Негева и Эйлата, посредством которого будет восстановлено территориальное единство обеих частей арабского мира: Передней Азии и Северной Африки, именуемых по-арабски Машрик (Восток) и Магриб (Запад).
Иначе говоря, Насер оказался внутренне готов к резкому обострению ближневосточной игры в мае 1967 года. Кроме того, особенность сложившейся тогда ситуации определялась тем, что предостережение Египту было передано не только по каналам спецслужб, но также и принимавшими Садата в Москве советскими руководителями чрезвычайно высокого ранга. На ровном месте этого могло не хватить, но место не было ровным: только что прозвучавшие заявления Эшколя, Эвена и Рабина наделяли советское предупреждение о замыслах Израиля в отношении Сирии дополнительной убедительностью. Наконец, сыграло свою роль и то, что советская разведка нашла убедительное, как казалось тогда, объяснение отсутствию тяжелой техники на иерусалимском военном параде.
Место проведения праздничного парада в День Независимости ежегодно менялось в то время Израилем. В 1967 году парад было решено провести в Иерусалиме. С этим решением не было связано каких-либо нарушений международных обязательств Израиля, но оно, тем не менее, вызвало резкую критику в адрес израильского правительства - не только со стороны арабов, ООН и стран советского блока, но также и со стороны западных государств, отказывавшихся признать Иерусалим столицей Израиля. Не желая дополнительно раздражать международное сообщество, Израиль решил провести парад в минимальном формате: 1600 военнослужащих, небольшое число легких военных машин, общая продолжительность меропрятия - 26 минут. Насмешникам, в числе которых оказался и Бен-Гурион, выразивший крайнее недовольство "трусливой уступкой" Леви Эшколя, иерусалимский парад дал повод отзываться о нем как о скаутском шествии. Но советская разведка истолковала решение Израиля не привлекать к участию в параде тяжелую военную технику как подтверждение того, что вся качественная бронетехника ЦАХАЛа сосредоточена у сирийской границы.
Участники ночного совещания в Каире решили собрать наутро египетский Генеральный штаб с целью принятия конкретного решения о мероприятиях Египта в связи с предполагаемой подготовкой крупной израильской операции против Сирии. Так советское предупреждение, о котором достаточно скоро стало известно всем заинтересованным лицам, включая самого Насера, что оно не соответствует истине, запустило механизм эскалации ближневосточного кризиса.
* * *
"Оставшиеся невыясненными причины советского предупреждения дали простор для целого спектра теорий, силящихся объяснить, почему предупреждение было сделано именно тогда и на какую выгоду от него рассчитывали в Москве, - пишет по этому поводу Михаэль Орен. - Одни полагали, что Москва спровоцировала ближневосточный кризис в надежде повысить политический статус Насера и укрепить советско-сирийское партнерство. Другими авторами высказывалось предположение о том, что Москва подтолкнула Насера к войне, исходя из того, что в ней победит Израиль и что с поражением Египта Насер лишится власти, благодаря чему будет обеспечено доминантное положение Сирии [в ряду прогрессивных арабских режимов,] которое, в свою очередь, приведет к активному проникновению коммунистических кадров на Ближний Восток. Третьими ставился акцент на том, что США уже втянулись тогда в войну во Вьетнаме, в связи с чем Москвой ставилась задача умерить растущее влияние Китая на Ближнем Востоке или, воспользовавшись все той же вовлеченностью США в войну во Вьетнаме, нанести сокрушительный удар сионизму. Четвертыми допускалось, что "слив" информации об израильских планах в отношении Сирии был произведен Соединенными Штатами для того, чтобы вынудить Насера сосредоточиться на конфликте с Израилем и тем самым ослабить египетское давление на арабские монархии и, в частности, на государства Персидского залива. Другая конспирологическая версия строилась на том, что Израиль сам запустил дезинформацию о своих военных приготовлениях в районе сирийской границы, желая спровоцировать Египет на шаги, которые дадут Израилю легитимный повод начать войну и расширить свои границы. Нечто подобное утверждалось впоследствии отставными сотрудниками советских спецслужб, упоминавшими о том, что информация, полученная израильской резидентурой КГБ, была пущена Семеновым в ход без необходимой в подобных случаях дополнительной проверки".
Еще одна теория относительно советских намерений, не упоминаемая Михаэлем Ореном, но хорошо известная читателям русскоязычных израильских СМИ и, кажется, популярная у них, была представлена Изабеллой Гинор и Гидеоном Ремезом, супружеской парой журналистов-исследователей. Cуть этой теории, изложенной в книге "Фоксбаты над Димоной" (2007), в многочисленных интервью ее авторов и в созданном Ремезом фильме с таким же названием, состоит следующем.
Подталкивая Насера к возвращению египетских войск на Синай и к другим шагам, которые должны были убедить израильское руководство в том, что арабы готовятся начать большую войну, СССР намеренно провоцировал Израиль на нанесение превентивного удара по Египту. В Москве полагали, что Египет будет способен выдержать этот удар, сохранив достаточную боеспособность своей армии. Результатом первого израильского удара должна была стать ситуация, при которой Израиль будет признан агрессором, а СССР получит легитимную возможность осуществить прямое вмешательство в ближневосточную войну на стороне арабских стран. Такое вмешательство подразумевало высадку советских десантных групп на побережье Израиля и нанесение ударов с воздуха по его стратегическим объектам, первым в числе которых должен был стать атомный реактор в Димоне.
Естественное предположение о том, что такое вмешательство ставило СССР перед угрозой прямой конфронтацией с США, Ремез и Гинор отвергают, ссылаясь на позицию Белого дома, согласно которой Соединенные Штаты не придут на помощь Израилю, если израильтяне ударят первыми. Кроме того, полагают авторы, негативное отношение Вашингтона к ядерной программе Израиля позволяло советским руководителям считать, что американцы не вступят в войну, целью которой является уничтожение израильского ядерного потенциала.
Далее, Ремез и Гинор утверждают, что египтяне боялись вступать в войну по предложенному Советским Союзом сценарию. Они планировали сами начать военные действия 26 мая, однако советские лидеры заставили их подчиниться своему замыслу. Желая убедить египетское руководство в серьезности своего намерения вмешаться в войну на стороне арабов, Москва санкционировала разведывательный полет над Димоной двух своих высотных истребителей-перехватчиков МиГ-25 (в классификации НАТО Foxbat, или "летучая мышь"), находившихся тогда на стадии испытания опытных образцов. Эти новейшие самолеты были приняты израильтянами за египетские МиГ-21, и факт непосредственной вовлеченности СССР в военно-политический кризис на Ближнем Востоке остался тогда невыявленным.
Египтяне не отказались полностью от своего намерения первыми атаковать Израиль, но согласились отложить начало своей операции до 7 июня. Этот замысел Насера был сорван упреждающим израильским ударом, который, вопреки ожиданиям СССР, оказался поистине сокрушительным. Его главным, с точки зрения Кремля, результатом явилось разрушение арабских аэродромов, лишившее советские истребители возможности базироваться в Египте и Сирии. Без прикрытия истребителей советские бомбардировщики, способные долететь до Израиля со своих баз в Советском Союзе, были бы обречены в израильском небе, и поэтому, утверждают авторы, план прямого вмешательства СССР в войну на Ближнем Востоке не был реализован.
Некоторые из фактов, на которые Гинор и Ремез опираются в своих рассуждениях, могут оказаться достоверными, но их едва ли достаточно для обоснования столь масштабной теории. В то же время противоречащие данной теории факты игнорируются ее авторами. Так, ими дается альтернативное объяснение попыткам Москвы удержать Египет от нанесения первого удара (хотя этот факт и раньше объяснялся вполне удовлетворительным образом), но не дается убедительного ответа на вопрос о том, почему СССР столь же активно пытался предотвратить первый удар Израиля. При этом действия Кремля в указанном направлении, включая экстренный ночной визит советского посла в Тель-Авиве к премьер-министру Леви Эшколю 27 мая и передававшиеся израильскому правительству через США предостережения Косыгина, вовсе не выглядят показными маневрами.
Гинор и Ремез также не объясняют своей убежденности в том, что советское руководство и мысли не допускало о возможности нанесения Израилем упреждающего удара по арабским аэродромам. В следующей части данного очерка будет показано, что именно такой вариант вступления в большую войну был интегральным элементом израильского оперативного планирования. Допустим, в Москве не знали израильских планов, но много ли требовалось для того, чтобы предположить такую возможность? Если Египет и Сирия замышляли начать войну ударом по израильским аэродромам, почему Израиль должен был мыслить иначе? На каком основании советским генералам следовало верить в то, что Израиль начнет военные действия наступлением своих танков и лишь затем озаботится противоборством с авиацией противника?
Такое же недоумение вызывает уверенность авторов в том, что Советский Союз мог считать пренебрежимо малой вероятность американского вмешательства в ближневосточную войну в ответ на прямую военную интервенцию СССР. Позиция США, согласно которой "Израиль не останется один, если не станет действовать в одиночку", была сформулирована уже после того, как Египет ввел свои войска на Синай и перекрыл Тиранский пролив для израильского судоходства. На чем основывалась априорная уверенность советских руководителей в том, что США поведут себя именно так?
Кроме того, данная позиция оглашалась в связи с возможным неблагоприятным для Израиля исходом войны с арабами, но означала ли она, что США останутся в стороне также и в случае прямого вмешательства Москвы в ближневосточный конфликт? В последний день войны, когда СССР, встревоженный израильским наступлением в Сирии, уже изъявившей согласие на немедленное прекращение огня, потребовал от Израиля прекратить военные действия и совершил некоторые телодвижения в поддержку своего требования, американцы ответили на них параллельными телодвижениями Шестого флота. Из этого, кажется, следует, что США не имели намерения уступать ближневосточную арену эксклюзивному военному вмешательству Кремля.
За четыре с половиной года до Шестидневной войны Соединенные Штаты и Советский Союз едва избежали прямого военного столкновения в ситуации Карибского кризиса, и кажется малоубедительным предположение о том, что Москва добровольно пошла бы на риск войны с США в Средиземноморском бассейне. В заданной неподконтрольными обстоятельствами - или, что почти то же самое, собственными ошибками - ситуации логика холодной войны не раз диктовала ее участникам необходимость жесткого поведения, но сознательно взвинтить вероятность немедленной конфронтации с ядерной сверхдержавой?
Гинор и Ремез считают, что причиной рискованной советской игры было желание уничтожить атомный реактор в Димоне прежде, чем он позволит Израилю создать ядерное оружие. Для обоснования этого тезиса ими используются значительно более поздние и не всегда надежные публикации о стратегических возможностях израильской ядерной программы. То, что Димона Москву беспокоила, не вызывает сомнений, но, кажется, все-таки не настолько, чтобы ввязываться из-за нее в опасную игру с исключительно высокими ставками.
Справедливости ради отметим, что рассматриваемая гипотеза вполне сопоставима с другими спекулятивными теориями и даже выигрывает в сравнении с некоторыми из них, поскольку она, игнорируя многие неудобные факты и оставляя без ответов существенные вопросы, все же выстраивает не лишенную правдоподобия логику поведения СССР, тогда как, допустим, объяснение действий Кремля в мае 1967 года через необходимость противостоять китайскому влиянию на Ближнем Востоке просто оставляет читателя в недоумении. И все же до реальной убедительности этой теории далеко.
Многие авторы, включая Михаэля Орена, объясняют противоречивость советского поведения в рассматриваемый период как результат столкновения разных подходов к ближневосточным проблемам, которых придерживались различные группы в политическом руководстве СССР. Военной группе во главе с маршалом Гречко при этом приписывается самый воинственный настрой в отношении Израиля. Автор данного очерка не обладает достаточными познаниями для того, чтобы судить о закулисной стороне процесса принятия решений в Москве в мае-июне 1967 года, но при этом находит, что СССР имел в лице Сирии своего главного союзника на Ближнем Востоке и был реально озабочен ее судьбой. Причины для такой озабоченности у Москвы были, поскольку о возможности крупной израильской операции против Сирии, целью которой станет свержение ее режима, в тот период, на фоне поощряемых Дамаском диверсий ФАТХа и постоянных инцидентов в районе израильско-сирийской границы, уже совершенно открыто говорили ведущие политические и военные руководители Израиля. Самым разумным способом уберечь Сирию от израильского удара было бы твердое понуждение ее руководства к сдержанному поведению в пограничном районе и к обузданию ФАТХа, но СССР, очевидно, считал, что перманентная напряженность на Ближнем Востоке служит его интересам. При таком подходе средством защитить Сирию становилось недопущение ситуации, при которой Египет останется в стороне в случае возникновения прямой угрозы этой стране.
* * *
Была ли в середине мая 1967 года причина считать, что такая угроза возникла? Конкретно тогда операция против Сирии Израилем не готовилась, и ни экстраординарной мобилизации, ни сосредоточения войск вблизи сирийской границы им не производилось. Напротив, Израиль старался "охладить" ситуацию в пограничном районе после интенсивных боев 7 апреля. По следам этих событий к сирийской границе были направлены две дополнительные танковые роты, но две роты (порядка двадцати танков) - это не десять-двенадцать бригад, о которых Садату сообщили в Москве и которые насчитывали по штатам военного времени 40 тысяч военнослужащих и порядка 3000 армейских машин, включая бронетехнику и артиллерию.
С приближением Дня Независимости в израильских частях, находившихся на оперативном дежурстве в районе сирийской границы, была объявлена повышенная боеготовность, но это было стандартной мерой в период праздников. Таким образом, в фактическом отношении советское предупреждение было ложным.
Было ли оно лживым? В рассматриваемый период у Израиля имелось три плана военных действий на случай крайнего обострения конфликта с Сирией. Самый радикальный из них, "Гарзéн" ("Топор"), предусматривал уничтожение сирийской армии и захват Дамаска. Второй план, "Мелькахáим" ("Клещи"), предусматривал уничтожение основной части сирийской армии и захват Голанского плато без дальнейшего продвижения к Дамаску. Третий план, "Меркáхат" ("Аптека"), носил самый умеренный характер: им предусматривался захват зоны сирийских работ по отводу истоков Иордана.
Переданные Египту и Сирии данные советской разведки достаточно точно отражали состав и численность сил, предназначавшихся для осуществления операции против Сирии планом "Мелькахáим": три танковые, две механизированные, две воздушно-десантные, три пехотные бригады и отдельный танковый батальон Северного военного округа. Но ни этот оперативный план, требовавший мобилизации очень большого числа резервистов, ни какой-либо другой не был задействован Израилем в мае 1967 года. Допустив, что советской разведке были в общих чертах известны принципы израильского оперативного планирования, можно предположить, что она произвела опрометчивое сложение этих принципов с непроверенными сообщениями ближневосточной агентуры КГБ и с прозвучавшими в мае резкими заявлениями израильских руководителей. Такое сложение могло убедить ее в том, что крупная израильская операция против Сирии начнется в самое ближайшее время. В этом случае речь идет об ошибке.
Но нельзя исключить и того, что считая израильскую операцию неизбежной в более или менее отдаленном будущем, в Москве сознательно пренебрегли проверкой фактов и решили форсировать развитие событий, т.е. навязать Египту роль гаранта неприкосновенности Сирии, несмотря на связанную с этим угрозу войны. Такая трактовка подразумевает, что советское предупреждение было лживым.
Однако даже из этого предположения не следует автоматически, что СССР был заинтересован в большой региональной войне. Судя по последующим шагам советского руководства, в мае-июне 1967 года Москва войны не хотела, но это вовсе не делает ее образцом политической добродетели. Совокупность релевантных фактов подводит к выводу о том, что интересам Кремля в наибольшей степени отвечал вариант, при котором возможность израильской операции против Сирии будет блокирована постоянным присутствием египетских войск на Синае, а Дамаск продолжит политику поощрения палестинского террора и конфронтации с Израилем в пограничном районе. Обусловленная таким положением вещей перманентная напряженность на Ближнем Востоке ослабляла Израиль, закрепляла зависимость арабских стран от СССР и обеспечивала сирийскому режиму Джадида и Асада наилучшие условия для мобилизации внутренней поддержки.
Рано или поздно это привело бы к войне, тем более вероятной из-за того, что с возвращением египетских войск на Синай и удалением оттуда наблюдателей ООН Насер лишался "фартука", позволявшего ему блокировать действия диверсантов ФАТХа из сектора Газы. Отложенная война могла разразиться в менее благоприятных для Израиля условиях и привести к иным результатам, поэтому с израильской точки зрения безусловным благом является то, что майский кризис 1967 года завершился именно так, как он завершился. Но напрасным был бы и поиск тонкого израильского умысла, который через нагнетание конфликта с Сирией и сознательное дезинформирование советской разведки неуклонно вел Ближний Восток к большой региональной войне. Шестидневная война явилась следствием множества ошибок, допущенных многими игроками в оценке намерений и возможностей своих противников и партнеров. На наше счастье сумма этих ошибок дала положительный результат.
Продолжение следует
"Вести", 27 апреля 2017