24 часа из жизни переводчика (Часть 1)
В сентябре этого года в Нью-Йоркском литературном журнале «Времени голоса» напечатали мой рассказ «24 часа из жизни переводчика» (Ура!). На радостях я решила опубликовать его здесь. Но, поскольку он занимает в журнале 15 страниц, я решила вас не утомлять и опубликовать его здесь частями (всего будет 5 частей). Сегодня - Часть 1.
Рассказ публикуется впервые.
ЧАСТЬ 1
Яна Андерс
24 часа из жизни переводчика
Посвящается Павлу Грушко
И дольше века длится день...
Борис Пастернак
«This is Boston, Cape Cod and the Islands»*, - сказало радио, и я открыла глаза. На часах было половина седьмого утра. В комнату заглянул муж:
- Вставай, я уже кофе сварил!
Я сползла с кровати и вышла на кухню, где аппетитно пахло кофе и жареным хлебом. Мой сын сидел за столом, доедая овсяные хлопья с молоком.
- Доброе утро! - поцеловала я его в тёплую макушку.
- А кто меня сегодня в школу отвезёт? - поднял он голову от тарелки.
- Мне сегодня на работе нужно быть в восемь, - сказала я мужу. - Отвезёшь его в школу?
Муж кивнул.
- А я тогда вечером заберу его с продлёнки.
В пятнадцать минут восьмого, в тёмно-синем костюме и лёгком пальто, я вышла из дома и села в машину. Через сорок минут езды по перегруженному утреннему шоссе, я припарковала её в центре Бостона, у многоэтажного серого здания из стекла и бетона, с огромными, во всю стену, окнами. На нем большими металлическими буквами было написано по-английски: «Медицинский Центр». Я вышла из машины. Солнечные блики сверкали на мокром асфальте, пахло талой водой. Снег в этом году сошёл неожиданно рано, и город стоял растерянный, мокрый и гулкий, словно ещё не успел опомниться от своего внезапного освобождения из-под сугробов.
На ступеньках, перед вращающейся стеклянной дверью, я достала из сумки ламинированный пропуск на шёлковой ленточке и повесила себе на шею. На пропуске была моя фотография, полное имя и должность: «переводчик». Я вошла в здание, прошла по коридору, повернула налево и открыла дверь с табличкой: «Переводческий отдел».
- Привет!
Нина, стоявшая у стойки секретаря, обернулась.
- Аня, меня срочно вызывают в хирургию, - услышала я вместо приветствия. - Вот твоё расписание на сегодня.
- Спасибо, - я взяла у нее из рук компьютерную распечатку.
Нина была старшим переводчиком и ежедневно составляла расписание для всех остальных сотрудников нашего отдела - медицинских переводчиков с самых разных языков: испанского, португальского, арабского, русского, китайского и гаитянского.
- Ну, я побежала, - сказала Нина. - Я тебе скину на пейджер, если будут еще вызовы.
- Окей. Удачи!
Я развернула распечатку, которую дала мне Нина, и бегло просмотрела. Первым в списке значился ожоговый центр. Напротив него стояло имя пациента: Елена Петровна Прянникова. Это имя было мне незнакомо. Очевидно, Прянникову привезли туда совсем недавно.
Я шла по длинному стеклянному коридору, соединявшему главное отделение больницы с ожоговым центром. Утреннее солнце пробивалось сквозь толстые стёкла, разлиновывая пол на квадраты и прямоугольники.
Навстречу мне шли люди: врачи, пациенты, медсёстры. Всех их объединяло одно и то же целеустремлённо-озабоченное выражение лица, характерное для людей, занятых своими мыслями и слегка отстраненных от внешнего мира. Розовые солнечные лучи скользили по лицам, расправляя их, как скомканную бумагу, разглаживая морщинки на лбу, распрямляя складки между бровями, расслабляя плотно сжатые губы. И они щурились от света и улыбались едва заметно, уголками губ, словно вспомнив о том, что на улице весна, что тепло уже окончательно победило холод, что уже начал прибавляться день и всё вокруг просыпается и оживает.
Я вошла в отделение интенсивной терапии и быстро нашла палату, в которой лежала Елена Петровна Прянникова.
- Можно войти? - спросила я по-английски. Мне никто не ответил.
Постучать в дверь я не могла. В отделении интенсивной терапии в палатах вместо дверей шторы, чтобы облегчить медперсоналу доступ к больным. Когда пациент в критическом состоянии - каждая минута может стоить жизни. Я отодвинула штору и вошла.
В комнате едко пахло какими-то медикаментами. Она лежала на специальной кровати, приподнимавшей верхнюю часть её тела до положения «полулёжа». Бледное, в обрамлении коротких белоснежно-седых волос, лицо почти сливалось с подушкой. Глаза были закрыты, из полуоткрытого рта доносилось сиплое дыхание. К телу были подключены датчики, передающие показания на мониторы; рядом висела капельница. Пациентка показалась мне очень маленькой среди всех этих медицинских трубок и аппаратов. На вид ей было лет девяносто.
- Вы русский переводчик? - спросила по-английски подошедшая медсестра.
- Да, здравствуйте.
- Это я вас вызывала. Спасибо, что пришли.
- Она спит? - спросила я шёпотом, кивая в сторону кровати.
- Нет, она без сознания. Уже почти неделю.
- А что с ней случилось? - спросила я.
- Как рассказал её муж, он был наверху, а она внизу, на кухне. Что-то готовила на плите. Задела рукавом конфорку, и халат на ней загорелся. Он был синтетический, поэтому вспыхнул сразу. Она получила сильные ожоги. Муж услышал шум, спустился вниз и сразу вызвал скорую. Ей сделали несколько операций по пересадке кожи, но после она так ни разу и не пришла в себя.
- Чем я могу вам помочь? - спросила я, не совсем понимая, что может сделать переводчик, если пациент без сознания.
- Понимаете, эта пациентка русская, в её карте написано, что она не говорит по-английски. Вот я и подумала… Может, если вы с ней попробуете поговорить по-русски, она вас услышит? У неё нормальное давление и сердцебиение, она дышит сама. Но мы никак не можем до неё достучаться. Вдруг родной язык сможет вернуть её к жизни. Ей семьдесят четыре года, она ещё могла бы пожить...
Медсестра вдруг запнулась, подбородок её задрожал, глаза увлажнились.
Я с удивлением на нее посмотрела. Я всегда думала, что врачи и медсёстры, ежедневно имеющие дело со смертью, давно ко всему привыкли и уже не способны испытывать такие сильные эмоции по отношению к пациентам.
- Хорошо, попробую, - согласилась я.
Я приблизилась к кровати и позвала:
- Елена Петровна! Вы меня слышите? Елена Петровна, очнитесь!
Ответа не последовало.
- Елена Петровна, пожалуйста, пошевелите пальцем, если вы меня слышите! Елена!
Я немного подождала, наблюдая за её узловатыми руками, но они неподвижно лежали поверх простыни.
- Вы слышите меня? Елена Петровна! Лена!
И снова в ответ тишина. У меня возникло ощущение, что эта женщина отгорожена от меня стеклянной стеной, сквозь которую не проникают никакие звуки. Интересно, что видит она по ту сторону черты, разделяющей нас?
- Она меня не слышит, - сказала я медсестре.
- Жаль, - вздохнула та.
Неожиданно Прянникова застонала.
- Ей больно? - спросила я.
- Не думаю. Ей колют обезболивающее.
На всякий случай я подошла к кровати и ещё раз несколько раз позвала её по имени, но снова - никакой реакции.
- Я вас снова вызову, если замечу какие-то изменения в её состоянии, - сказала медсестра, когда я уходила.
- Да, конечно.
* - Это Бостон, Кейп-Код и острова.
(Продолжение следует завтра)
Рассказ публикуется впервые.
ЧАСТЬ 1
Яна Андерс
24 часа из жизни переводчика
Посвящается Павлу Грушко
И дольше века длится день...
Борис Пастернак
«This is Boston, Cape Cod and the Islands»*, - сказало радио, и я открыла глаза. На часах было половина седьмого утра. В комнату заглянул муж:
- Вставай, я уже кофе сварил!
Я сползла с кровати и вышла на кухню, где аппетитно пахло кофе и жареным хлебом. Мой сын сидел за столом, доедая овсяные хлопья с молоком.
- Доброе утро! - поцеловала я его в тёплую макушку.
- А кто меня сегодня в школу отвезёт? - поднял он голову от тарелки.
- Мне сегодня на работе нужно быть в восемь, - сказала я мужу. - Отвезёшь его в школу?
Муж кивнул.
- А я тогда вечером заберу его с продлёнки.
В пятнадцать минут восьмого, в тёмно-синем костюме и лёгком пальто, я вышла из дома и села в машину. Через сорок минут езды по перегруженному утреннему шоссе, я припарковала её в центре Бостона, у многоэтажного серого здания из стекла и бетона, с огромными, во всю стену, окнами. На нем большими металлическими буквами было написано по-английски: «Медицинский Центр». Я вышла из машины. Солнечные блики сверкали на мокром асфальте, пахло талой водой. Снег в этом году сошёл неожиданно рано, и город стоял растерянный, мокрый и гулкий, словно ещё не успел опомниться от своего внезапного освобождения из-под сугробов.
На ступеньках, перед вращающейся стеклянной дверью, я достала из сумки ламинированный пропуск на шёлковой ленточке и повесила себе на шею. На пропуске была моя фотография, полное имя и должность: «переводчик». Я вошла в здание, прошла по коридору, повернула налево и открыла дверь с табличкой: «Переводческий отдел».
- Привет!
Нина, стоявшая у стойки секретаря, обернулась.
- Аня, меня срочно вызывают в хирургию, - услышала я вместо приветствия. - Вот твоё расписание на сегодня.
- Спасибо, - я взяла у нее из рук компьютерную распечатку.
Нина была старшим переводчиком и ежедневно составляла расписание для всех остальных сотрудников нашего отдела - медицинских переводчиков с самых разных языков: испанского, португальского, арабского, русского, китайского и гаитянского.
- Ну, я побежала, - сказала Нина. - Я тебе скину на пейджер, если будут еще вызовы.
- Окей. Удачи!
Я развернула распечатку, которую дала мне Нина, и бегло просмотрела. Первым в списке значился ожоговый центр. Напротив него стояло имя пациента: Елена Петровна Прянникова. Это имя было мне незнакомо. Очевидно, Прянникову привезли туда совсем недавно.
Я шла по длинному стеклянному коридору, соединявшему главное отделение больницы с ожоговым центром. Утреннее солнце пробивалось сквозь толстые стёкла, разлиновывая пол на квадраты и прямоугольники.
Навстречу мне шли люди: врачи, пациенты, медсёстры. Всех их объединяло одно и то же целеустремлённо-озабоченное выражение лица, характерное для людей, занятых своими мыслями и слегка отстраненных от внешнего мира. Розовые солнечные лучи скользили по лицам, расправляя их, как скомканную бумагу, разглаживая морщинки на лбу, распрямляя складки между бровями, расслабляя плотно сжатые губы. И они щурились от света и улыбались едва заметно, уголками губ, словно вспомнив о том, что на улице весна, что тепло уже окончательно победило холод, что уже начал прибавляться день и всё вокруг просыпается и оживает.
Я вошла в отделение интенсивной терапии и быстро нашла палату, в которой лежала Елена Петровна Прянникова.
- Можно войти? - спросила я по-английски. Мне никто не ответил.
Постучать в дверь я не могла. В отделении интенсивной терапии в палатах вместо дверей шторы, чтобы облегчить медперсоналу доступ к больным. Когда пациент в критическом состоянии - каждая минута может стоить жизни. Я отодвинула штору и вошла.
В комнате едко пахло какими-то медикаментами. Она лежала на специальной кровати, приподнимавшей верхнюю часть её тела до положения «полулёжа». Бледное, в обрамлении коротких белоснежно-седых волос, лицо почти сливалось с подушкой. Глаза были закрыты, из полуоткрытого рта доносилось сиплое дыхание. К телу были подключены датчики, передающие показания на мониторы; рядом висела капельница. Пациентка показалась мне очень маленькой среди всех этих медицинских трубок и аппаратов. На вид ей было лет девяносто.
- Вы русский переводчик? - спросила по-английски подошедшая медсестра.
- Да, здравствуйте.
- Это я вас вызывала. Спасибо, что пришли.
- Она спит? - спросила я шёпотом, кивая в сторону кровати.
- Нет, она без сознания. Уже почти неделю.
- А что с ней случилось? - спросила я.
- Как рассказал её муж, он был наверху, а она внизу, на кухне. Что-то готовила на плите. Задела рукавом конфорку, и халат на ней загорелся. Он был синтетический, поэтому вспыхнул сразу. Она получила сильные ожоги. Муж услышал шум, спустился вниз и сразу вызвал скорую. Ей сделали несколько операций по пересадке кожи, но после она так ни разу и не пришла в себя.
- Чем я могу вам помочь? - спросила я, не совсем понимая, что может сделать переводчик, если пациент без сознания.
- Понимаете, эта пациентка русская, в её карте написано, что она не говорит по-английски. Вот я и подумала… Может, если вы с ней попробуете поговорить по-русски, она вас услышит? У неё нормальное давление и сердцебиение, она дышит сама. Но мы никак не можем до неё достучаться. Вдруг родной язык сможет вернуть её к жизни. Ей семьдесят четыре года, она ещё могла бы пожить...
Медсестра вдруг запнулась, подбородок её задрожал, глаза увлажнились.
Я с удивлением на нее посмотрела. Я всегда думала, что врачи и медсёстры, ежедневно имеющие дело со смертью, давно ко всему привыкли и уже не способны испытывать такие сильные эмоции по отношению к пациентам.
- Хорошо, попробую, - согласилась я.
Я приблизилась к кровати и позвала:
- Елена Петровна! Вы меня слышите? Елена Петровна, очнитесь!
Ответа не последовало.
- Елена Петровна, пожалуйста, пошевелите пальцем, если вы меня слышите! Елена!
Я немного подождала, наблюдая за её узловатыми руками, но они неподвижно лежали поверх простыни.
- Вы слышите меня? Елена Петровна! Лена!
И снова в ответ тишина. У меня возникло ощущение, что эта женщина отгорожена от меня стеклянной стеной, сквозь которую не проникают никакие звуки. Интересно, что видит она по ту сторону черты, разделяющей нас?
- Она меня не слышит, - сказала я медсестре.
- Жаль, - вздохнула та.
Неожиданно Прянникова застонала.
- Ей больно? - спросила я.
- Не думаю. Ей колют обезболивающее.
На всякий случай я подошла к кровати и ещё раз несколько раз позвала её по имени, но снова - никакой реакции.
- Я вас снова вызову, если замечу какие-то изменения в её состоянии, - сказала медсестра, когда я уходила.
- Да, конечно.
* - Это Бостон, Кейп-Код и острова.
(Продолжение следует завтра)