Шувалов, Александр, недочеты работы с кадрами - 1.
Шувалов, Александр, недочеты работы с кадрами - 1.
Генерал Петр Шувалов был храбрый военный, человек резкий и с принципами, как чиновник - честный и добросовестный исполнитель, думал о деле больше, чем о карьере, по убеждениям - нечто совершенно малопечатное, крайний сторонник крепостного права и тотального административного «порядка» образца 1850 года, - а заодно, что на самом деле вполне последовательно, сторонник олигархического представительного конституционного правления, полного разрушения общины и ставки на сильного мужика с предоставлением ему всех возможностей пролетаризировать слабых; крайний противник реформ Александра II и самого императора, коего поименовал «слабоумным Алекандром Николаевичем». Кредо в самой мягкой формулировке: «В Остзейском крае крестьянин точно так же свободен, как и в империи (и освобожден без земли, ага. - А.Н.), но помещик сохранил попечительство над церковью, над школой, над волостью. Порядки эти к дурному не ведут, и я не вижу причины, почему бы нам их оттуда не призанять». Короче, свобода для знати и полное покорение ей под нози всего остального.
Император, по своей обычной тактике нейтрализации и использования таких людей, назначил его на пост шефа жандармов, где его качества были предположительно в самый раз - и в самом деле, в 6 лет деятельности Шувалова на посту шефа жандармов Шувалов подавил революционную активность и не допускал новой, в то же время действовал достаточно добросовестно и без охоты на ведьм с тяжкими для них последствиями; политический процесс при нем был проведен всего один - и более чем за дело: то был процесс над нечаевцами. Подсудимых было 84, членов “главной пятерки” приговорили к каторге, 27 человек - к тюрьме на разные сроки, остальные были оправданы. Была проявлена немалая мягкость, пожалуй - большая, чем следовало. В то же время активно применявшаяся идея для большей оперативности реакций и опять же той же мягкости широко использовать административные ссылки вместо привлечения к суду, была не особенно удачной по исполнению, так как возлагала большую ответственность и самостоятельность на совершенно гнилой и недостаточно сильный низовой аппарат; с другой стороны, лучшей альтернативы в распоряжении правительства не было вообще, а о степени суровости административных ссылок хорошо свидетельствует то, что когда Засулич, уже уличенная и в участии в революционных кружках, и в предоставлении услуг тайного «почтового ящика» нечаевцам (зная о том, что они составили антиправительственную подпольную нелегальную организацию), - получила за все за это АДМИНИСТРАТИВНУЮ ССЫЛКУ в город Крестцы в Новгородской губернии - то ужасы царизма по отношению к ней состояли в том, что в ссылку ее выдернули срочно, не дав времени приобрести теплую верхнюю одежду, и сопровождавший ее жандарм по доброте душевной отдал ей свою шинель; а в самой ссылке полиция не предложила ей ни жилья в городе, ни работы, а предоставила все это на ее усмотрение, сказав «живите в городе и работайте кем хотите», и подъемных или пайка ей тоже в полиции не дали.
Однако при том же Шувалове впервые проявилось одно из темных пятен правления Александра, - пятно, которого в основной его части избежать было бы и нельзя, но которое и не пытались особенно выводить в той части, в которой это было бы посильно. Речь идет о сроках следствия по политическим делам. Те же привлеченные по делу о Нечаеве сидели арестованными под следствием по два года. После Шувалова волокита дошла до 4-х лет содержания в тюрьме под следствием. Между тем среди подследственных были и невиновные (их потом оправдали, как и менее виновных), и менее виновные, которые на 4 года тюрьмы и по меркам самой империи не наработали. Очень долгие сроки содержания в тюрьме под следствием и при демократии 1991-2010 являются проклятием РФ. В США в Гуантанамо подследственные находятся с полного ведома нации годами. Поэтому никаким государственным преступлением и вопиющей жестокостью такие сроки следствия в Российской Империи 1870-х не были. Однако никак нельзя похвалить ту низкую разрешающую способность монархии и Шувалова, при которой никто и не считал необходимым особенно стараться о сокращении сроков следствия, хотя вполне посильно было вести дело намного скорее. В этом смысле, конечно, сказывалось совершенно гиблое наследство дореформенной России, где в заключении под следствием иной раз люди оказывались вообще ЗАБЫТЫ на десяток и более лет, и очень долго могли томиться и незабытыми, и по сравнению с этим империя в 1860-х сделала огромный шаг вперед, - однако стоило бы ей сделать его и побольше. Баланс между чрезвычайностью дела и необходимостью его тщательного и широкого расследования до конца, с одной стороны, и ограждением людей от напрасного тюремного заключения, с другой, был тут подведен с несомненной и предосудительной ошибкой; понятно, по каким разумным причинам империя боялась выпускать подследственных в ожидании суда на свободу (хоть бы и ограниченную), но она тут явно переоценила эти причины. Учитывая, однако, недавние порядки страны, чрезвычайность ситуации и слабость полицейского аппарата империи, все сказанное не могло составлять повода для того, чтобы вести с империей из-за этого вражду и тем более переходить к нелегальным действиям против нее. Надо отдать должное социалистам того времени, из-за ЭТОГО они вражды с империей и не вели. Они ее вели по причинам куда более безумным, но граздо более масштабным.
Вернусь, впрочем, к Шувалову. Как-то раз, проходя по Эмсу, Шувалов увидел в окне фотографа большую групповую фотографию: группа состояла из императора Александра, его любовницы княжны Долгорукой и приятельниц Долгорукой - Гендриковой и Вавы Шебеко (каковая Вава княжну Долгорукую императору старательно и приводила и всячески уговаривала ее склониться к желаниям императора. Ходят слухи, что у нее и самой с императором был когда-то роман, но во всяком случае Вава Шебеко к императору относилась очень хорошо, рада была оказать ему дружбу и потому неоднократно выступала относительно него в роли сводницы). Император Долгорукую и выписал к себе в Эмс вместе с ее приятельницами. Между тем императрица была еще более чем жива.
Император демонстративно снялся у этого фотографа в такой компании и предоставил фотографу право этими фотогорафиями торговать - опять же, несомненно, в демонстративных целях. Жест этот показывает, кстати, что император был много сложнее, селф-мэйд-мэннее, глубже, последовательнее и сильнее, чем обычно казался, и, так сказать, твердо писал и читал собственную Библию, жил своим -вполне самостоятельным, решительным и сильным - умом и шел своим путем, как выразилась Роулинг о Дамблдоре . К сожалению, показывать это элите - особенно такой скверной элите, какая была у него - он и не умел, и не особенно хотел, чувствуя к ней заслуженное отчуждение и не понимая, что по должности его надо уметь скрывать и не давать себе им руководиться в поведении. Он хорошо знал цену тем, кто его окружал - он помнил и их неисполнительность и подслуживание в правление его отца, и слова отца «В России, кажется, только я да ты не воруем», и практику, эти слова очень подтверждавшую, и попытки сановников погубить его в глазах отца, выставив его покровителем заговора на мятеж в 1849 году, и оголтелое сопротивление элиты освобождению мужиков, да еще с землей - которое оказалось возможным продавить отнбдь не благодаря доброй воле элиты, а благодаря ее разобщенности, бездарности, несмелости и отвычке от самостоятельных и корпоративных действий (в этом отношении спасибо императору Николаю - именно он все это из элиты выбил; если бы император попробовал освободить мужиков с землей в 1801 или 1825 году, когда гвардия была посильнее - то его бы убили немедленно ). Он все это очень хорошо намотал на ус и знал им цену. Он только не знал, как правильно распорядиться этим знанием. Он их почти всех тяжело переносил, был к ним подозрителен и недоверчив, они ему были в неловкость и тягость - все это ими было вполне заслужено, таких калек политического ума и социальной совести, как элита 1855 года, земля рождала мало, - но он не знал или не желал знать, что на публику - даже если тебе выпала такая публика - играть надо, если не для себя, то для дела. Зато, правда, он был крайне доверителен и привязан к тем, в ком видел настоящее исключение - Ростовцеву, например, и Лорису.
Все это отразилось в истории с Шуваловым и фотографией. Увидев фотографию, Петр Шувалов пришел в негодование. Он «зашел в магазин, спросил все имевшиеся там экземпляры этой группы, купил как их, так и клише (указанной фотографии), которое и разбил тут же». Гнева императора он нисколько не побоялся.
Между тем император хотел заказать себе еще три экземпляра той самой группы и послал за ними к тому фотографу; - и тот ему передал, что сие невозможно, ибо клише куплено и уничтожено Шуваловым.
Император пришел в понятные чувства. Как он их, однако, выразил? Когда Шувалов прибыл в Югенгейм, где находился государь, тот, как потом говорил Шувалов, «к нему постоянно как бы придирался, чтобы сказать что-нибудь неприятное». Что Шувалов совершенно игнорировал.
Генерал Рылеев, еще один человек, которому император верил по-настоящему (и который к императору относился так, что после его убийства отрекся от веры и Бога, ибо окончательно разуверился в возможности существования благого Господа, коли убийство ЭТОГО императора оказалось на земле возможным), подошел в некоторый момент к Шувалову, отозвал его в сторону и сказал ему: «Государь очень недоволен тем, что Вы купили известную группу и уничтожили клише; об этом узнали по тому случаю, что государь хотел заказать еще три экземпляра этой группы».
- Я думаю, - ответил Шувалов, - что я поступил очень хорошо!
- А государь приказал мне передать Вам, - сказал Рылеев, - что Вы не имели права этого сделать.
- А я Вас прошу ему передать, - отрезал Шувалов, - что он как русский Государь не имел права делать подобный портрет.
«С тех пор, конечно, отношения Шувалова к государю почти прекратились».
Однако император больше ничего Шувалову тогда не сделал.
Когда же Шувалов продолжил эту линию, через некоторое время обхявил, что он «покончит с этой девчонкой» (отзыв этот дошел до императора), а также сделал императору доклад о всеобщих критических толках об императорской связи с Долгорукой (на это император очень резко ему ответил, что сбор и передача этих толков - не дело Шувалова и не дело государства вообще, и обществу нечего лезть в его частную жизнь, и министрам нечего об этом докладывать - чем Шувалова и оборвал), и, наконец, обнаружил вместен с Валуевым хитрый план ппо протаскиванию олигархической конституции, -
то император еще несколько месяцев молчал, а потом к полному изумлению и ярости Шувалова внезапно объявил ему, что тот назначается послом в Лондон. Шувалов и впрямь был известным поклонником английского устройства в его олигархческой части и в части безвластия верховного правитиля.
В отставку Шувалов при этом афронте почему-то не подал, назначение принял, хотя очень возмущался тем, в какой форме его выкинули, и сидел дипломатом до 1879, когда его, наконец, выкинули в отставку за плохую работу в 1877-1878.
Это очень характерная история, разбор которой будет произведен отдельно; однако спрошу читателей: почему император не выкинул Шувалова сразу - а) по мысли самих читателей; б) по вероятному представлению самого Шувалова?
Генерал Петр Шувалов был храбрый военный, человек резкий и с принципами, как чиновник - честный и добросовестный исполнитель, думал о деле больше, чем о карьере, по убеждениям - нечто совершенно малопечатное, крайний сторонник крепостного права и тотального административного «порядка» образца 1850 года, - а заодно, что на самом деле вполне последовательно, сторонник олигархического представительного конституционного правления, полного разрушения общины и ставки на сильного мужика с предоставлением ему всех возможностей пролетаризировать слабых; крайний противник реформ Александра II и самого императора, коего поименовал «слабоумным Алекандром Николаевичем». Кредо в самой мягкой формулировке: «В Остзейском крае крестьянин точно так же свободен, как и в империи (и освобожден без земли, ага. - А.Н.), но помещик сохранил попечительство над церковью, над школой, над волостью. Порядки эти к дурному не ведут, и я не вижу причины, почему бы нам их оттуда не призанять». Короче, свобода для знати и полное покорение ей под нози всего остального.
Император, по своей обычной тактике нейтрализации и использования таких людей, назначил его на пост шефа жандармов, где его качества были предположительно в самый раз - и в самом деле, в 6 лет деятельности Шувалова на посту шефа жандармов Шувалов подавил революционную активность и не допускал новой, в то же время действовал достаточно добросовестно и без охоты на ведьм с тяжкими для них последствиями; политический процесс при нем был проведен всего один - и более чем за дело: то был процесс над нечаевцами. Подсудимых было 84, членов “главной пятерки” приговорили к каторге, 27 человек - к тюрьме на разные сроки, остальные были оправданы. Была проявлена немалая мягкость, пожалуй - большая, чем следовало. В то же время активно применявшаяся идея для большей оперативности реакций и опять же той же мягкости широко использовать административные ссылки вместо привлечения к суду, была не особенно удачной по исполнению, так как возлагала большую ответственность и самостоятельность на совершенно гнилой и недостаточно сильный низовой аппарат; с другой стороны, лучшей альтернативы в распоряжении правительства не было вообще, а о степени суровости административных ссылок хорошо свидетельствует то, что когда Засулич, уже уличенная и в участии в революционных кружках, и в предоставлении услуг тайного «почтового ящика» нечаевцам (зная о том, что они составили антиправительственную подпольную нелегальную организацию), - получила за все за это АДМИНИСТРАТИВНУЮ ССЫЛКУ в город Крестцы в Новгородской губернии - то ужасы царизма по отношению к ней состояли в том, что в ссылку ее выдернули срочно, не дав времени приобрести теплую верхнюю одежду, и сопровождавший ее жандарм по доброте душевной отдал ей свою шинель; а в самой ссылке полиция не предложила ей ни жилья в городе, ни работы, а предоставила все это на ее усмотрение, сказав «живите в городе и работайте кем хотите», и подъемных или пайка ей тоже в полиции не дали.
Однако при том же Шувалове впервые проявилось одно из темных пятен правления Александра, - пятно, которого в основной его части избежать было бы и нельзя, но которое и не пытались особенно выводить в той части, в которой это было бы посильно. Речь идет о сроках следствия по политическим делам. Те же привлеченные по делу о Нечаеве сидели арестованными под следствием по два года. После Шувалова волокита дошла до 4-х лет содержания в тюрьме под следствием. Между тем среди подследственных были и невиновные (их потом оправдали, как и менее виновных), и менее виновные, которые на 4 года тюрьмы и по меркам самой империи не наработали. Очень долгие сроки содержания в тюрьме под следствием и при демократии 1991-2010 являются проклятием РФ. В США в Гуантанамо подследственные находятся с полного ведома нации годами. Поэтому никаким государственным преступлением и вопиющей жестокостью такие сроки следствия в Российской Империи 1870-х не были. Однако никак нельзя похвалить ту низкую разрешающую способность монархии и Шувалова, при которой никто и не считал необходимым особенно стараться о сокращении сроков следствия, хотя вполне посильно было вести дело намного скорее. В этом смысле, конечно, сказывалось совершенно гиблое наследство дореформенной России, где в заключении под следствием иной раз люди оказывались вообще ЗАБЫТЫ на десяток и более лет, и очень долго могли томиться и незабытыми, и по сравнению с этим империя в 1860-х сделала огромный шаг вперед, - однако стоило бы ей сделать его и побольше. Баланс между чрезвычайностью дела и необходимостью его тщательного и широкого расследования до конца, с одной стороны, и ограждением людей от напрасного тюремного заключения, с другой, был тут подведен с несомненной и предосудительной ошибкой; понятно, по каким разумным причинам империя боялась выпускать подследственных в ожидании суда на свободу (хоть бы и ограниченную), но она тут явно переоценила эти причины. Учитывая, однако, недавние порядки страны, чрезвычайность ситуации и слабость полицейского аппарата империи, все сказанное не могло составлять повода для того, чтобы вести с империей из-за этого вражду и тем более переходить к нелегальным действиям против нее. Надо отдать должное социалистам того времени, из-за ЭТОГО они вражды с империей и не вели. Они ее вели по причинам куда более безумным, но граздо более масштабным.
Вернусь, впрочем, к Шувалову. Как-то раз, проходя по Эмсу, Шувалов увидел в окне фотографа большую групповую фотографию: группа состояла из императора Александра, его любовницы княжны Долгорукой и приятельниц Долгорукой - Гендриковой и Вавы Шебеко (каковая Вава княжну Долгорукую императору старательно и приводила и всячески уговаривала ее склониться к желаниям императора. Ходят слухи, что у нее и самой с императором был когда-то роман, но во всяком случае Вава Шебеко к императору относилась очень хорошо, рада была оказать ему дружбу и потому неоднократно выступала относительно него в роли сводницы). Император Долгорукую и выписал к себе в Эмс вместе с ее приятельницами. Между тем императрица была еще более чем жива.
Император демонстративно снялся у этого фотографа в такой компании и предоставил фотографу право этими фотогорафиями торговать - опять же, несомненно, в демонстративных целях. Жест этот показывает, кстати, что император был много сложнее, селф-мэйд-мэннее, глубже, последовательнее и сильнее, чем обычно казался, и, так сказать, твердо писал и читал собственную Библию, жил своим -вполне самостоятельным, решительным и сильным - умом и шел своим путем, как выразилась Роулинг о Дамблдоре . К сожалению, показывать это элите - особенно такой скверной элите, какая была у него - он и не умел, и не особенно хотел, чувствуя к ней заслуженное отчуждение и не понимая, что по должности его надо уметь скрывать и не давать себе им руководиться в поведении. Он хорошо знал цену тем, кто его окружал - он помнил и их неисполнительность и подслуживание в правление его отца, и слова отца «В России, кажется, только я да ты не воруем», и практику, эти слова очень подтверждавшую, и попытки сановников погубить его в глазах отца, выставив его покровителем заговора на мятеж в 1849 году, и оголтелое сопротивление элиты освобождению мужиков, да еще с землей - которое оказалось возможным продавить отнбдь не благодаря доброй воле элиты, а благодаря ее разобщенности, бездарности, несмелости и отвычке от самостоятельных и корпоративных действий (в этом отношении спасибо императору Николаю - именно он все это из элиты выбил; если бы император попробовал освободить мужиков с землей в 1801 или 1825 году, когда гвардия была посильнее - то его бы убили немедленно ). Он все это очень хорошо намотал на ус и знал им цену. Он только не знал, как правильно распорядиться этим знанием. Он их почти всех тяжело переносил, был к ним подозрителен и недоверчив, они ему были в неловкость и тягость - все это ими было вполне заслужено, таких калек политического ума и социальной совести, как элита 1855 года, земля рождала мало, - но он не знал или не желал знать, что на публику - даже если тебе выпала такая публика - играть надо, если не для себя, то для дела. Зато, правда, он был крайне доверителен и привязан к тем, в ком видел настоящее исключение - Ростовцеву, например, и Лорису.
Все это отразилось в истории с Шуваловым и фотографией. Увидев фотографию, Петр Шувалов пришел в негодование. Он «зашел в магазин, спросил все имевшиеся там экземпляры этой группы, купил как их, так и клише (указанной фотографии), которое и разбил тут же». Гнева императора он нисколько не побоялся.
Между тем император хотел заказать себе еще три экземпляра той самой группы и послал за ними к тому фотографу; - и тот ему передал, что сие невозможно, ибо клише куплено и уничтожено Шуваловым.
Император пришел в понятные чувства. Как он их, однако, выразил? Когда Шувалов прибыл в Югенгейм, где находился государь, тот, как потом говорил Шувалов, «к нему постоянно как бы придирался, чтобы сказать что-нибудь неприятное». Что Шувалов совершенно игнорировал.
Генерал Рылеев, еще один человек, которому император верил по-настоящему (и который к императору относился так, что после его убийства отрекся от веры и Бога, ибо окончательно разуверился в возможности существования благого Господа, коли убийство ЭТОГО императора оказалось на земле возможным), подошел в некоторый момент к Шувалову, отозвал его в сторону и сказал ему: «Государь очень недоволен тем, что Вы купили известную группу и уничтожили клише; об этом узнали по тому случаю, что государь хотел заказать еще три экземпляра этой группы».
- Я думаю, - ответил Шувалов, - что я поступил очень хорошо!
- А государь приказал мне передать Вам, - сказал Рылеев, - что Вы не имели права этого сделать.
- А я Вас прошу ему передать, - отрезал Шувалов, - что он как русский Государь не имел права делать подобный портрет.
«С тех пор, конечно, отношения Шувалова к государю почти прекратились».
Однако император больше ничего Шувалову тогда не сделал.
Когда же Шувалов продолжил эту линию, через некоторое время обхявил, что он «покончит с этой девчонкой» (отзыв этот дошел до императора), а также сделал императору доклад о всеобщих критических толках об императорской связи с Долгорукой (на это император очень резко ему ответил, что сбор и передача этих толков - не дело Шувалова и не дело государства вообще, и обществу нечего лезть в его частную жизнь, и министрам нечего об этом докладывать - чем Шувалова и оборвал), и, наконец, обнаружил вместен с Валуевым хитрый план ппо протаскиванию олигархической конституции, -
то император еще несколько месяцев молчал, а потом к полному изумлению и ярости Шувалова внезапно объявил ему, что тот назначается послом в Лондон. Шувалов и впрямь был известным поклонником английского устройства в его олигархческой части и в части безвластия верховного правитиля.
В отставку Шувалов при этом афронте почему-то не подал, назначение принял, хотя очень возмущался тем, в какой форме его выкинули, и сидел дипломатом до 1879, когда его, наконец, выкинули в отставку за плохую работу в 1877-1878.
Это очень характерная история, разбор которой будет произведен отдельно; однако спрошу читателей: почему император не выкинул Шувалова сразу - а) по мысли самих читателей; б) по вероятному представлению самого Шувалова?