Пламенное сердце падает в ведро.
У Дм. Святополка-Мирского, того самого князя-марксиста и аглицкого коммуниста, "сложившего (по выражению Георгия Иванова) на Колыме сменовеховскую головушку" (кстати, не столько даже сменовеховскую, сколько "евразийскую"), в одной из статей о поэзии Луговского читаем:
"Эта грандиозность (...). (...) в его [Луговского] новых стихах есть немало мест, где она [грандиозность] воплощается в подлинно-поэтические образы:
Как стена ангара,
выгнулось ребро,-
пламенное сердце
падает в ведро.
Здесь даже общий эпитет 'яростное' получает конкретное наполнение. Он говорит о могучей энергии, о горячей страстной жизни революционера, противоестественно прерванной палачами".
В сочетании с приведенным грандиозным катреном слова Мироского о противоестественно прерванной палачами жизни революционера, натурально, наводят на мысль о том, что убили его не вообще буржуи, а конкретно белоацтеки, белотольтеки или беломайя, принеся горячего борца за рабочий класс в жертву своему буржуазному мезоамериканскому божеству посредством обсидианового ножа - катрен про ребро и ведро в наибольшей степени соответствует именно этой ситуации.
Однако в действительности у Луговского речь идет о совершенно другой ситуации, не менее своеобразной: революционер в Баку был расстрелян интервентами, тело его доставили в морг, там его вскрыли (ребро, ведро), а скелет передали высшему медицинскому образованию в виде препарата; циркулируя в советском медобразовании, скелет разрознился; в итоге череп революционера отъединенно стоит на столе у какой-то советской студентки дома; означенная девушка в присутствии черепа моет волосы в тазу; автор выражает пожелание, чтобы этот самый череп вновь воссоединился с остальными костями скелета, после чего в глазницах снова появились бы глаза, и революционер ожил бы в комнате девушки и увидел ее пред собою.
Любопытен способ мытья волос студенткой: волосы она моет в тазу, но при этом у нее "шелест пены снует над головой" - не то пена клоками отрывается от таза и парит вокруг ее головы наподобие нимба, не то шелест распространяется из таза весьма своеобразным образом: беззвучно проходит от таза вверх до головы, а уж там, над головой, разворачивается и звучит.
Девушка очень ловка: она моет волосы в тазу, не снимая рубашки (см. ниже о полотне), и, следственно, совершенно не боится рубашку намочить.
Вот это стихотворение:
Девушка моет волосы
По безлюдным улицам,
в час полночной мглы
Пролетают всадники,
как черные орлы.
Листья осыпаются,
норд течет рекой,-
Ты еще не видела
полночи такой.
Дымные составы
волокут мазут.
Дом. Ты моешь волосы
в голубом тазу.
Пар и шелест пены
снуют над головой,
Сбоку ухмыляется
череп восковой.
От хребта оторван он,
выварен в котле,
Здесь ему просторно
на девичьем столе.
Дырка у надбровья,-
тут входила смерть,
Тут хлестала кровью
смерти круговерть.
У сосков нетронутых
дышит полотно,
Черный ветер фронта
грохает в окно.
Трубы пароходов,
кони на скаку,-
Интервенты входят
в пасмурный Баку.
И лежит расстрелянный,
темен и суров.
Нефть ручьями тяжкими
наполняет ров.
И везет казненного
тюркская арба
В морг, где рассыхаются
желтые гроба.
Скальпель рассекает
ледяную грудь,
Кровь ведет из мрака
свой последний путь.
Как стена ангара,
выгнулось ребро,
Яростное сердце
падает в ведро.
Влажный запах тела,
свист тугих волос...
Я хочу, чтоб череп
к позвонкам прирос!
Вот они сверкнули,
светлые глаза,
И в мозгу рванулась
бытия гроза.
Поворот вселенной,-
возвращенье вновь.
Синим светом молний
прокатилась кровь,
Над лесами вышек
развернул норд-ост
Полночь, расцветающую,
как павлиний хвост.
И, перерастая
голосов прибой,
Выжимая волосы,
встает перед тобой
Женщина, как облако
приснившегося сна,
В ней будто лампа розовая
под кожей зажжена.
Но ты лежишь, товарищ,
на простом столе.
Море рассыпается,
двигаясь во мгле
В город, кровью купленный,
где пятнадцать лет
По рукам студентов
бродит твой скелет.
Ты лежишь, товарищ,
на простом столе,
Море дымной славы
движется во мгле.
***
Последние две строки Святополк-Мирский осудил за пустую риторичность ("звучно, но пусто"), в целом же стихотворение оценил как "прекрасное". Любимым поэтом его, впрочем, был Петровский.
Кстати, в конце текста у Луговского невольно появились элементы цунамического фильма-катастрофы: море _двигается в город_. Обычно городам приходится очень несладко, когда прямо в них двигается море.
"Эта грандиозность (...). (...) в его [Луговского] новых стихах есть немало мест, где она [грандиозность] воплощается в подлинно-поэтические образы:
Как стена ангара,
выгнулось ребро,-
пламенное сердце
падает в ведро.
Здесь даже общий эпитет 'яростное' получает конкретное наполнение. Он говорит о могучей энергии, о горячей страстной жизни революционера, противоестественно прерванной палачами".
В сочетании с приведенным грандиозным катреном слова Мироского о противоестественно прерванной палачами жизни революционера, натурально, наводят на мысль о том, что убили его не вообще буржуи, а конкретно белоацтеки, белотольтеки или беломайя, принеся горячего борца за рабочий класс в жертву своему буржуазному мезоамериканскому божеству посредством обсидианового ножа - катрен про ребро и ведро в наибольшей степени соответствует именно этой ситуации.
Однако в действительности у Луговского речь идет о совершенно другой ситуации, не менее своеобразной: революционер в Баку был расстрелян интервентами, тело его доставили в морг, там его вскрыли (ребро, ведро), а скелет передали высшему медицинскому образованию в виде препарата; циркулируя в советском медобразовании, скелет разрознился; в итоге череп революционера отъединенно стоит на столе у какой-то советской студентки дома; означенная девушка в присутствии черепа моет волосы в тазу; автор выражает пожелание, чтобы этот самый череп вновь воссоединился с остальными костями скелета, после чего в глазницах снова появились бы глаза, и революционер ожил бы в комнате девушки и увидел ее пред собою.
Любопытен способ мытья волос студенткой: волосы она моет в тазу, но при этом у нее "шелест пены снует над головой" - не то пена клоками отрывается от таза и парит вокруг ее головы наподобие нимба, не то шелест распространяется из таза весьма своеобразным образом: беззвучно проходит от таза вверх до головы, а уж там, над головой, разворачивается и звучит.
Девушка очень ловка: она моет волосы в тазу, не снимая рубашки (см. ниже о полотне), и, следственно, совершенно не боится рубашку намочить.
Вот это стихотворение:
Девушка моет волосы
По безлюдным улицам,
в час полночной мглы
Пролетают всадники,
как черные орлы.
Листья осыпаются,
норд течет рекой,-
Ты еще не видела
полночи такой.
Дымные составы
волокут мазут.
Дом. Ты моешь волосы
в голубом тазу.
Пар и шелест пены
снуют над головой,
Сбоку ухмыляется
череп восковой.
От хребта оторван он,
выварен в котле,
Здесь ему просторно
на девичьем столе.
Дырка у надбровья,-
тут входила смерть,
Тут хлестала кровью
смерти круговерть.
У сосков нетронутых
дышит полотно,
Черный ветер фронта
грохает в окно.
Трубы пароходов,
кони на скаку,-
Интервенты входят
в пасмурный Баку.
И лежит расстрелянный,
темен и суров.
Нефть ручьями тяжкими
наполняет ров.
И везет казненного
тюркская арба
В морг, где рассыхаются
желтые гроба.
Скальпель рассекает
ледяную грудь,
Кровь ведет из мрака
свой последний путь.
Как стена ангара,
выгнулось ребро,
Яростное сердце
падает в ведро.
Влажный запах тела,
свист тугих волос...
Я хочу, чтоб череп
к позвонкам прирос!
Вот они сверкнули,
светлые глаза,
И в мозгу рванулась
бытия гроза.
Поворот вселенной,-
возвращенье вновь.
Синим светом молний
прокатилась кровь,
Над лесами вышек
развернул норд-ост
Полночь, расцветающую,
как павлиний хвост.
И, перерастая
голосов прибой,
Выжимая волосы,
встает перед тобой
Женщина, как облако
приснившегося сна,
В ней будто лампа розовая
под кожей зажжена.
Но ты лежишь, товарищ,
на простом столе.
Море рассыпается,
двигаясь во мгле
В город, кровью купленный,
где пятнадцать лет
По рукам студентов
бродит твой скелет.
Ты лежишь, товарищ,
на простом столе,
Море дымной славы
движется во мгле.
***
Последние две строки Святополк-Мирский осудил за пустую риторичность ("звучно, но пусто"), в целом же стихотворение оценил как "прекрасное". Любимым поэтом его, впрочем, был Петровский.
Кстати, в конце текста у Луговского невольно появились элементы цунамического фильма-катастрофы: море _двигается в город_. Обычно городам приходится очень несладко, когда прямо в них двигается море.