Штабс-капитан, Катаев, ЧК
Кто был штабс-капитан из «Травы Забвения», каков был «заговор маяка» в «Вертере» + Катаев в 1920 once more. Часть вторая. (Начало см.: http://wyradhe.livejournal.com/37367.html ).
Антибольшевистские заговоры в Одессе в 1920 году. Организации Серафадиса и Балаева.
Антибольшевистские группы в Одессе создавались тремя путями. Главным источником их существования было то, что при отступлении из Одессы белые оставили там свои специально сформированные для будущей подпольной деятельности организации, а также отдельных агентов и ячейки. К числу этих агентов относились, в частности, некоторые представители знаменитой шульгинской разведывательной организации «Азбука». Некоторые из подготовленных белыми организаций (например, группа Серафадиса - Голяски, см. ниже) после захвата Одессы красными действовали в том самом составе и согласно тем самым планам, с которыми они были оставлены при эвакуации Одессы. В других случаях агенты белых служб, действовавших на неподконтрольных красным территориях, по поручению этих служб проникали в Одессу извне морем (обычно - из Крыма), вступали в контакт с известными им агентами и иными готовыми к сотрудничеству лицами, оставщимися в Одессе при ее эвакуации и начинали формировать новые организации. Наконец, какие-то группы появились под красной властью самостоятельно, без каких бы то ни было «корней», специально оставленных в городе до белой эвакуции.
Так, некий Серафадис, секретарь греческого консула в Одессе, - очевидно сам одессит и человек отчаянный - принял от эвакуирующихся белых ответственное задание на будущее - создать группу для мятежа в городе и завербовать в нее кого-либо из красных военнослужащих. Вместо с поручиком Голяской (его ближайшим сотрудником, приданным ему, очевидно, от белых) он уже под красными сколотил организацию почти в 300 человек, которая, согласно отчету ЧК, «успела связаться с милицией, выделить группы преданных ей милиционеров, на обязанности которых возлагалось занять соответствующие пункты во время переворота». При такой численности и связях, конечно, было почти невозможно сохранить конспирацию, и организация Серафадиса, просуществовав несколько месяцев, была разгромлена уже в пору главнокомандования Врангеля в Крыму.
Другая группа, возглавлявшаяся бывшим командиром Волчанского отряда Балаевым, была организована уже врангелевскими агентами, прибывавшими в Одессу из Крыма. К моменту разоблачения (18 мая, в результате случайного пленения связника - французского разведчика Леляна) организация насчитывала 30 человек; задачи у нее были чисто разведывательные. Она сумела проникнуть даже в органы ЧК и создать там свою ячейку; сам Балаев скрывался прямиком на квартире одного из сотрудников ЧК! К концу мая организация была разгромлена.Большевистский агент-офицер «Николай». Организация штабс-капитана Ярошенко в реальности и текстах Катаева.
Неоценимую помощь чекистам в разоблачении белых подпольных групп в Одессе оказал некий
«Николай». Это был строевой офицер царской и деникинской армий, кавалер двух Георгиевских крестов; весной 1920 он сам явился в Одесскую ЧК и предложил ей свои услуги по выявлению и разоблачению офицерских подпольных групп. Пользуясь своими старыми связями, он внедрялся в эти группы или входил с ними в контакт, после чего осведомлял обо всем ЧК. Очевидно, он возненавидел белое движение и хотел ему отомстить. «Николай» был его псевдоним в документах ЧК; Никита Брыгин, от которого о нем и известно, видел в тех же документах и его истинное имя, отчество и фамилию, но не пошел на то, чтобы называть их, ограничившись сообщением того, что фамилия эта была «звучной на всю старую Россию», то есть, очевидно, аристократической (см. в целом Брыгин. Азбука: 170 сл.). Именно этот «Николай» сыграл решающую роль в разоблачении и разгроме организации штабс-капитана Ярошенко (в отчете ЧК 5-му Всеукр. съезду Советов его фамилия названа с искажением: Ермощенко). Это и была та самая организация, что отразилась в катаевской «Траве Забвения» как организация штабс-капитана Соловьева, а в «Вертере» - как заговор «на маяке», в который входил Дима; именно по делу организации штабс-капитана Ярошенко проходил прототип Димы - Виктор Федоров.
Сама организация была создана не позднее середины весны. В мае, когда «Николай» донес о ее существовании в ЧК, она насчитывала почти около 200 человек. На самого штабс-капитана Ярошенко - руководителя органищации - ЧК выйти было трудно, хотя о существовании его «Николай» сообщил сразу (это отразилось в разговорах о трудности выйти на штабс-капитана - главу заговорщиков в «Траве Забвения»). Организация Ярошенко готовилась поднять в городе восстание при подходе врангелевского десанта (то есть повторить опыт операции по освобождению Одессы в прошлом, 1919 году, когда большевики были изгнаны из Одессы комбинированным ударом деникинского десанта и восставшего в городе бело-офицерского подполья). Она поддерживала связи с представителями Шульгинской «Азбуки» в Одессе (в свою очередь, связывающимися с Врангелем) и пыталась наладить собственные связи с Врангелем.
ЧК разрабатывала эту организацию несколько недель, и в конце концов встревожилась (благодаря слухам об имеющем вот-вот состояться десанте) настолько, что в начале июня в Одессу прибыл на бронепоезде самолично Дзержинский с титулом «особоуполномоченного» - для возглавления и координации всех усилий по разгрому белого подполья в преддверии возможного десанта (именно этим приездом навеян в в «Вертере» приезд особоуполномоченного ЧК Наума Бесстрашного - Блюмкина в Одессу на бронепоезде, но в «Вертере» он перенесен на август по соображениям циклизации и сгущения сюжета). Ночью на 12 июня был нанесен удар - стали брать всех членов организации, почти всех в течение 12-го числа и взяли, а 13-го в Одессе было введено военное положение. Никакой десант на Одессу так и не выходил.
Сам штабс-капитан Ярошенко, однако, ушел от ареста: когда 12-го июня за ним явились чекисты, его на этой квартире уже не оказалось - он успел узнать, что происходит, и уйти в бега (это отразилось в «Траве забвения» рассказом о том, как штабс-капитан Соловьев, уже арестованный чекистами, смог бежать от конвлиров и в итоге спасся за границу). Однако через три месяца (то есть в сентябре) штабс-капитана Ярошенко все-таки взяли (в тот момент он жил под фамилией Бернатского; до разгрома своей организации он пользовался еще псевдонимами Горзин и Орлов). Об этом Катаев, вероятно, так никогда и не узнал. Многих арестованных по этому делу держали очень долго; ряд участников организации Ярошенко расстреляли только в октябре. Стоит отметить, что непосредственно разработкой и разгромом этой организации занимался в мае-июне Дейч, - до августа заместитель председателя Одесского ЧК Реденса, а в августе сменивший Реденса в роли председателя. (Обо всей организации Ярошенко и ее разгроме, а такде о «Николае» см.: Брыгин. Азбука: 148-184, 270, 294-6, 305).
Именно по делу этой организации проходил Витя Федоров - «Дима» из катаевского «Вертера». Еще в 1980 Никита Брыгин сообщил С. Лущику, что он видел в архивах КГБ документы о заговоре, в котором участвовал Федоров, о том, что проходил он по этому заговору как связной заговорщиков, и про то, что соответствующие события и документы относились к июню (Лущик: 188). Это соответствует именно истории об организации Ярошенко (ср. также ниже).Виктор Федоров в 1920 году. Дело прожекторной станции (у Катаева - «маяка») и организация Ярошенко. Катаевский Следователь с лошадиными глазами - следователь Марк Штаркман. Катаевский Ангел Смерти - комендант Михаил Вихман.
История же Виктора Федорова в 1920 году может быть чрезвычайно подробно восстановлена по материалам, найденным Лущиком и Беллой Езерской (собравшей воспоминания жены, сына и невестки Виктора Федорова). Федоров, офицер Первой Мировой войны, в Гражданской войне не участвовал ни на одной из сторон. С 1916 он был женат на Надежде Ковалевской (именно ее воспоминания были использованы Езерской), от которой у него к 1920 было двое детей (отразившиеся в «Вертере» как Кирилл и Мефодий, сыновья Димы); один из них, Вадим, посылал потом свои воспоминания и С. Лущику, и Белле Езерской. Не позднее середины декабря 1919 года (по ст. ст.) отец Димы, писатель А. М. Фёдоров, уехал в Болгарию, оставив жену (Лидию Карловну) и сына с семьей в Одессе. Трудно сказать, что им руководило, но, во всяком случае, он не бросал родных на произвол красных (как его коррелят к «Вертере» - адвокат, отец Димы, сбежавший в Одесскую эвакуацию, бросая жену и холостого сына, лежавшего в тифу), так как в середине декабря Одессе и отдаленно ничего не угрожало. (См. Лущик: 181-183 и др.).
Через месяц, однако, к Одессе подошли красные. Виктор Федоров не служил в белой армии, но опасался большевиков и решил уходить за границу (один, без семьи). Он попытался сначала попасть в эвакуацию (как офицер времени Первой мировой) на тот же пароход, на котором уезжал Бунин, однако его туда не пустили: мест не хватало и так. Тогда он, не заходя домой, присоединился к какому-то отряду из формирований Стесселя и Васильева, уходивших в Румынию, и двинулся туда вместе с ними. С ним оказался и его деверь, Сергей Хрусталев. Румыны, как известно, приняли беглецов в пулеметы, те вынуждены были отойти обратно на восточный берег Днестра и там в конце концов попали в плен к красноармейцам и котовцам. В конце концов Виктору Федорову и Сергею Хрусталеву помог сам Котовский (за которого в 1916-17 активно заступался отец Виктора Федорова): он избавил их от плена, позволил вернуться в Одессу и жить там, никем не тревожимыми (февраль 1920).
Вскоре для охраны и контроля над побережьем Одессы, дабы пресечь высадки контрабандистов, агентов и т.п., на Большом Фонтане красные устроили прожекторную станцию. Котовский устроил туда и Хрусталева, и Федорова с женой: Хрусталева с подачи Котовского назначили начальником всей прожекторной станции, Федоров стал там младшим офицером - начальником прожекторной команды, а его жена Надежда - машинисткой. (См. обо всем изложенном в целом: БЕ; Лущик: 188 слл.).
Вскоре, однако, примерно одновременно завязались две линии событий. С одной стороны, с Виктором Федоровым вступили в контакт некие «сомнительные личности», предложившие ему заплатить «большую сумму денег за то, что он выведет из строя прожектор, когда в гавань войдет белый десант» (воспоминания его жены Надежды в: БЕ). Иными словами, на контакт с ним вышел кто-то из организации Ярошенко - именно она строилась «под десант» и готовила взаимодействие с ним. Виктор Федоров вступил в заговор и согласился выполнить задание бесплатно (воспоминание Надежды: БЕ), кроме того, как видно из сообщения Брыгина Лущику (Лущик:188, см. выше), он выступил в функции связного. Жена Федорова, Надежда, считала постфактум предложение вывести из строя прожектор провокацией; учитывая, что трудами георгиевского кавалера «Николая» с громкой фамилией заговор Ярошенко был под колпаком у ЧК и в него были внедрены агенты ЧК, вполне возможно, что на Федорова по линии организации Ярошенко действительно вышел именно такой агент-провокатор. У Катаева в «Вертере» отразились обе «заговорщицкие» ипостаси Федорова: и то, что он был связным (Дима в «Вертере» и выступил один раз связным, передав по заданию заговора на маяке конспиративное письмо), и то, что он был связан с прожекторной станцией и что-то собирался там делать по линии заговора (Дима в «Вертере» присутствует при собрании заговорщиков на маяке; похоже, что этот маяк и вырос в воображении Катаева из Большефонтанной прожекторной станции Хрусталева, а не из какого-либо реального одесского маяка, хотя в «Вертере» это именно маяк, и даже вполне конкретный заброшенный одесский маяк близ Люстдорфа).
Параллельно всей этой истории (а может, и в переплетении с ней) разворачивалась другая, известная по одному из советских чекистских мемуаров. Согласно ему, до ЧК дошли сведения, что Сергей Хрусталев с помощником (не Федоров - Федоров в этом мемуаре даже не упоминается) используют свое служебное положение, покрывая за соответствующую мзду высадки контрабандистов (а может, и разведчиков и связных; впрочем, и с контрабандистами можно было передавать информацию) из Болгарии. Чекисты, недолго думая, заслали на прожекторную станцию молодого следователя Марка Штаркмана, который устроился туда под видом моториста и вскоре разоблачил Хрусталева (см. Лущик: 188-190). Не был ли Штаркман тем самым лицом, которое предложило Федорову вывести из строя прожектор от имени организации Ярошенко?
Как бы то ни было, в результате внимания ЧК к прожекторной станции и засылки на нее Штаркмана «сгорели» и Хрусталев с помощником, и Федоров. И они, и жена Федорова, и целая группа прожектористов были арестованы. (Аналогично знаменитая белая агентурная деятельность Иконникова во главе «Главсахара» сгорела на попытке одного из ее участников - Деконского, близкого свойственника Иконникова - параллельно использовать ее для личной коррупционной наживы).
Марк Рафаилович Штаркман - фигура вообще для Одесского ЧК и для катаевских текстов важная. В «Вертере» фигурирует молодой следователь ЧК с «лошадиными глазами», который добивается от Димы полного признания; он также пытался в свое время стать художником и может по-дилетантски писать. С. Лущик показал, что это и есть Марк Штаркман, в самом деле занимавшийся по-дилетантски живописью (Лущик: 101 слл.; от себя добавим, что в «Вертере» Катаев лишил его имени и заострил параллели с Гитлером). Тот факт, что в «Вертере» именно Штаркман «раскалывает» Диму, имеет прямую параллель в том, что именно Штаркман в реальности провел дело на прожекторной станции и посадил Хрусталева и прочих. Однако в раннем рассказе Катаева «Отец» некий следователь ЧК с «рогатыми глазами» вызывает на допрос самого Катаева, точнее, его автобиографического героя Петра Синайского. Лошадь, конечно, не рогата, но если эти "звериные" метафоры все же относятся к одному и тому же лицу, то и самому Катаеву довелось столкнуться со Штаркманом. Марк Штаркман (как и его брат Григорий, также служивший в органах), смогли пережить 37-й и умерли уже в глубокой старости, в конце XX в., пенсионерами МВД, причем Марк так и продолжал для души баловаться живописью.
Верный Котовский не сплоховал и тут: пока Хрусталев, Федоров и пр. сидели в ЧК, он оказался в Одессе в отпуске по ранению (в Одессе он был с примерно 20 июля по 20-е числа августа 1920, см. Лущик: 193). К нему обратилась за спасением сына мать Виктора Федорова, Лидия Карловна. Котовский немедленно и решительно вмешался, потребовал жизни Федорова и пр. у Дейча и получил искомое: и Хрусталева, и Федорова сотоварищи освободили (Лущик: 189-191; в «Вертере» освобождение происходит в середине августа, что отвечает времени пребывания Котовского в Одессе). По легенде, ушедшей в эмиграцию и переданной Романом Гулем в его биографическом очерке о Котовском (Котовский. Анархист-маршал. Нью-Йорк. Мост, 1975 и др.), тот вел себя особенно картинно. Гуль (ошибочно помещающий всю эту историю на весну 1919 года) пишет:
«В Одессе зверствовал глава большевистской чеки садист Вихман, впоследствии расстрелянный самими же большевиками…. Котовский бросился вырывать сына Федорова из вихмановских рук. Это было рискованно даже для Котовского: хлопотать об активном члене контрреволюционной организации. Но Котовский не просил у Вихмана, а потребовал. - Я достаточно сделал для большевистского правительства и требую подарить мне жизнь этого молодого офицера, отец которого в свое время сделал мне не менее ценный подарок. Вихман с чекистами уперлись. Мастера кровавого цеха возражали. - Если «подарить» вам этого белогвардейца, то придется освобождать всех, арестованных по одному с ним делу, так как вина этого офицера - наибольшая. - Подарите их всех мне! Чека не выдавала. Но какой-то такой ультиматум поставил Котовский, что Вихману пришлось «подарить» Котовскому и сына Федорова и его товарищей. Широко, по-человечески отплатил Котовский писателю Федорову».
Подаренные «товарищи» - это Хрусталев и другие прожектористы (под «одним с Фелоровым делом» имеется в виду дело о прожекторной станции, а не обо всей организации Ярошенко, с которой дело прожекторной станции было на нитку связано через Федорова). Что освободили не только Федорова, но и, в частности, Хрусталева, вспоминали и члены семьи Федорова (Лущик: 189; БЕ).
Вихман - не глава одесской ЧК (таковым в момент освобождения Димы был Дейч, а ранее - Реденс и Юзефович), а комендант Одесской ЧК, тот самый катаевский Ангел Смерти (как установил Лущик); как видим, тот катаевский сюжетный ход в «Вертере» что Ангела Смерти сами же большевики расстреливают, также почерпнут из слухов о реальном Вихмане, докатившихся и до Гуля. Этот же слух - что Вихмана расстреляли свои же за садизм - повторяет, не сомневаясь в его истинности, Ф. Зинько в своей работе «Кое-что из истории Одесской ЧК» (Одесса. Друк, 1998). Действительность не такова: «Вихман Михаил Моисеевич (1888-?). Член партии с 1918 г. Родился в семье рыбопромышленника. С мая по август 1919 г. - начальник оперчасти Одесской ЧК. В 1920 г. в Одесской ЧК. В 1921 г. - председатель Крымской обл.ЧК, вскоре снят с должности. Решение об отстранении Вихмана было принято на объединенном заседании Обкома и Крымревкома 25 апреля 1921 г. В вину ему вменялись «аресты ответственных парттоварищей, абсолютное нежелание считаться с партийными и советскими органами, сознательное лганье перед ответственными руководящими учреждениями: Областкомом и Крымревкомом». Затем исключен из партии и уволен из органов ГПУ. Впоследствии восстановлен, в 1930-1931 гг. - начальник Черниговского райотдела ГПУ, затем - заместитель начальника милиции, начальник отдела пожарной охраны УНКВД Днепропетровской области» (http://www.hrono.info/biograf/bio_we/vihman.html, со ссылкой на: В.Абрамов. Евреи в КГБ. Палачи и жертвы. М., Яуза - Эксмо, 2005). В 37-м, может, и расстреляли.
Вихман фигурирует во многих исторических анекдотах, например в таком: «При закрытии гробов, в которых хоронили казненных, крышка одного из них поднялась, и раздался крик: "Товарищи! Я жив". Похоронщики телефонировали в ЧК, оттуда "шутя" ответили: "Прикончите кирпичом". Могильщики шутки не поняли и позвонили в высшую инстанцию - "самому Вихману". Ответ был такой же насмешливый: "Будет реквизирован и прислан лучший хирург в Одессе". Лучшим хирургом оказался чекист с револьвером». (.П. Лаврин. 1001 Смерть. Москва, Ретекс. 1991).Некоторые другие антибольшевистские организации в Одессе. «Польский заговор». Странное постановление по братьям Катаевым в связи с «польским заговором».
Отчет 5-му Всеукр. Съезду Советов упоминает и некоторые другие подпольные организации Одессы 1920 года. В мае была разгромлена небольшая группа бывшего командира Дроздовского конного полка полковника Гусаченко, поддерживавшшая связь с Тютюнником и собиравшаяся поднять волнения в уездах и одновременно нанести удар по самой ЧК в Одессе. В начале июля была раскрыта насчитывавшая несколько десятков человек организация, состоявшая из «врангельцев» и украинцев (в отчете, условно, «петлюровцев»), прежде всего галичан (это, скорее всего, не амальгама, сочиненная следователями, а реальный союз, отражавший курс Врангеля на союз с украинскими атаманами и Польшей); 54 человека по этому делу было расстреляно.
Однако самым большим разгромленным заговором за всю вторую половину 1920 являлся так называемый (в том числе в городских исторических воспоминаниях) «польский заговор» (у Катаева в «Вертере» - польско-английский, поскольку участвовало в нем несколько англичан). Сложился он в пору весеннего наступления Пилсудского и в связи с ним. Возглавлял его некто Новосельский, присланный в Одессу Польским Генеральным Штабом. Организация ставила себе целью поднять мятеж в Одессе в поддержку польским войскам, если и когда они подступят к городу. Поскольку поляки так и не приблизились к Одессе ближе, чем на сотни километров, заговорщики так и не осуществили никаких действий вообще: в приговорах им инкриминировалось только то, что они знали о заговоре и что-то намеревались делать, когда наступит время. Один из казненных по этому делу был обвинен лишь в том, что он поддерживал какую-то связь с заговорщиками и при этом был офицером, уклонившимся от регистрации (что, впрочем, само по себе тянуло на смертную казнь). В пике этот заговор насчитывал около 100 членов, услуги ему оказывали и некоторые лица, не входившие в саму организацию. Организация «имела связь с деникинскими офицерами, немцами-колонистами. При помощи рыбаков поддерживала непосредственные сношения с Крымом и Румынией» (отчет 5-му съезду). Нет сомнения, что связи с деникинскими офицерами (то есть с белыми офицерами, оставшимися в Одессе при ее эвакуации; терминология ЧК отличала их от врангелевских офицеров).
Согласно позднейшему чекистскому мемуару, ЧК вышла на заговор случайно, в июне 1920, задержав на Днестре курьера, отправлявшегося в Одессу к заговорщикам, а аресты почти всех членов организации были проведены в августе. Если руководиться «Вертером», то в августе многие участники заговора были заодно и расстреляны (в частности, Венгржановские - в «Вертере» описан расстрел двоих Венгржановских, брата и сестры, как августовское событие; в реальности по этому делу были расстреляны были пять человек из шести членов семьи Венгржановских, включая ту самую сестру и ее мать; младшая дочь Венгржановских не участвовала в деле и не оказывала услуг заговорщикам, ее не тронули).
28 октября 1920 года на заседании Одесской ЧК это дело было рассмотрено полностью и утверждены приговоры по нему (многие - задним числом). Всего при этом было вынесено решений по 194 людям. Из них для 100 человек утвердили приговоры к расстрелу, для кого-то - к концлагерю, 79 человек были выпущены на свободу «как непричастные к делу». Только с месячным опозданием, - якобы, необходимом «по соображениям оперативного характера» - извещение об этом заседании и списки приговоров были опубликованы в Одесскиз Известиях (от 26 ноября). В списке выпущенных «как непричастные к делу» среди прочих значатся вразбивку Валентин Катаев и его брат Евгений Катаев (будущий «Петров»). (См. обо всем в целом: Лущик: 78-79, 83 сл.). Из числа расстрелянных по этому делу Катаев вспоминает и описывает в «Вертере» двух Венгржановских, Викланла (у Катаева - Вигланд, в газетном списке - Викланд) и Николаева; остается считать, справедливо заключает Лущик, что во время своего ареста и заключения он их видел и запомнил.Что за комиссия, Создатель?
Удивительно во всем этом то, что 1) Катаев был выпущен из ЧК, официально поступил на работу и появлялся открыто в городе еще в первой половине - середине сентября (см. ниже), то есть задолго до того заседания Одесской ЧК, которое вынесло постановление выпустить его (в числе 79 «непричастных»). Получается, что его освобождение было официально оформлено задним числом, только 28 октября - почему? (всё то же, включая те же вопросы, относится к Евгению Катаеву);
2) Катаев был взят на рубеже марта/апреля (см. ниже), то есть задолго до того, как ЧК узнала о польском заговоре, и месяцев за пять до ареста почти всех его членов. В таком случае почему его судьбу решают (или оформляют) в рамках решения дела именно о «польском заговоре» и в связи с ним (точнее, в связи с его непричастностью к нему)?! (Всё то же относится к Евгению Катаеву). При взгляде на эти вопросы в первую очередь приходит в голову, что к «польскому заговору» в порядке дутой амальгамы чохом приписали многих (в том числе Катаевых), арестованных на деле гораздо раньше. И вот теперь их освободили как непричастных к этому заговору. Эту мысль как сугубо гипотетическое объяснение изложенных странностей и выдвигает С. Лущик (Лущик: 80).
На деле, однако, объяснение это не годится по следующим причинам:
а) дело о «польском заговоре» НЕ было амальгамой. Одесская ЧК 1920 года вообще не фабриковала дутых дел. Подробно это будет рассмотрено ниже, а пока отметим, что: а 1) если бы в «польский заговор» пихали чохом всех. кто скопился в руках летом, то в нем значилось бы не около 100 человек (115 осужденных выходит по опубликованным спискам, около 100 - по отчету 5-му Всеукр. съезду), а в разы больше; а2) дутые амальгамы не производят для того, чтобы потом из 194 притянутых к делу 79 освободить как непричастных к нему. Дутые амальгамы производят в прямо противоположных целях.
б) версия амальгамы требует принять следующий ход событий: Катаева берут и он несколько месяцев сидит по какому-то обвинению; затем его «переприписывают» к «польскому заговору»; затем его, как известно, по приказу сверху выпускают, но оформляют это полутора месяцами позже с официальной мотивировкой - как непричастного к «польскому заговору». Но: б1) Зачем же переприписали, если имелось уже и без того какое-то обвинение?! Если уж можно было на пустом месте подводить человека под расстрел, включая его дутым образом в заговор, к которому он физически не мог иметь отношения, то зачем вообще было огород городить, почему его не подвели с такой же легкостью под расстрел по предыдущему, исходному обвинению - если уж в Одесской ЧК 1920-го так лихо кому угодно шили что угодно, как это предполагает теория амальгамы? б2) а задержали-то резолюцию зачем? Почему освобождение Катаевых оформили задним числом? Теория амальгамы этого никак не объясняет.
Факт, конечно, остается фактом: Катаева освободили как «непричастного к делу о польском заговоре». Но значит ли это непременно, что ему когда бы то ни было по этому делу выносилось обвинение, что его к этому делу вообще притягивали? Казалось бы, значит: какой смысл освобождать человека по непричастности к такому-то делу, если его и не считали к нему причастным? Но тут мы должны вспомнить, как работала Одесская ЧК в 1920 году вообще, как относилась Одесская ЧК к Катаеву, и кто и как его освобождал.to be cont.
Антибольшевистские заговоры в Одессе в 1920 году. Организации Серафадиса и Балаева.
Антибольшевистские группы в Одессе создавались тремя путями. Главным источником их существования было то, что при отступлении из Одессы белые оставили там свои специально сформированные для будущей подпольной деятельности организации, а также отдельных агентов и ячейки. К числу этих агентов относились, в частности, некоторые представители знаменитой шульгинской разведывательной организации «Азбука». Некоторые из подготовленных белыми организаций (например, группа Серафадиса - Голяски, см. ниже) после захвата Одессы красными действовали в том самом составе и согласно тем самым планам, с которыми они были оставлены при эвакуации Одессы. В других случаях агенты белых служб, действовавших на неподконтрольных красным территориях, по поручению этих служб проникали в Одессу извне морем (обычно - из Крыма), вступали в контакт с известными им агентами и иными готовыми к сотрудничеству лицами, оставщимися в Одессе при ее эвакуации и начинали формировать новые организации. Наконец, какие-то группы появились под красной властью самостоятельно, без каких бы то ни было «корней», специально оставленных в городе до белой эвакуции.
Так, некий Серафадис, секретарь греческого консула в Одессе, - очевидно сам одессит и человек отчаянный - принял от эвакуирующихся белых ответственное задание на будущее - создать группу для мятежа в городе и завербовать в нее кого-либо из красных военнослужащих. Вместо с поручиком Голяской (его ближайшим сотрудником, приданным ему, очевидно, от белых) он уже под красными сколотил организацию почти в 300 человек, которая, согласно отчету ЧК, «успела связаться с милицией, выделить группы преданных ей милиционеров, на обязанности которых возлагалось занять соответствующие пункты во время переворота». При такой численности и связях, конечно, было почти невозможно сохранить конспирацию, и организация Серафадиса, просуществовав несколько месяцев, была разгромлена уже в пору главнокомандования Врангеля в Крыму.
Другая группа, возглавлявшаяся бывшим командиром Волчанского отряда Балаевым, была организована уже врангелевскими агентами, прибывавшими в Одессу из Крыма. К моменту разоблачения (18 мая, в результате случайного пленения связника - французского разведчика Леляна) организация насчитывала 30 человек; задачи у нее были чисто разведывательные. Она сумела проникнуть даже в органы ЧК и создать там свою ячейку; сам Балаев скрывался прямиком на квартире одного из сотрудников ЧК! К концу мая организация была разгромлена.Большевистский агент-офицер «Николай». Организация штабс-капитана Ярошенко в реальности и текстах Катаева.
Неоценимую помощь чекистам в разоблачении белых подпольных групп в Одессе оказал некий
«Николай». Это был строевой офицер царской и деникинской армий, кавалер двух Георгиевских крестов; весной 1920 он сам явился в Одесскую ЧК и предложил ей свои услуги по выявлению и разоблачению офицерских подпольных групп. Пользуясь своими старыми связями, он внедрялся в эти группы или входил с ними в контакт, после чего осведомлял обо всем ЧК. Очевидно, он возненавидел белое движение и хотел ему отомстить. «Николай» был его псевдоним в документах ЧК; Никита Брыгин, от которого о нем и известно, видел в тех же документах и его истинное имя, отчество и фамилию, но не пошел на то, чтобы называть их, ограничившись сообщением того, что фамилия эта была «звучной на всю старую Россию», то есть, очевидно, аристократической (см. в целом Брыгин. Азбука: 170 сл.). Именно этот «Николай» сыграл решающую роль в разоблачении и разгроме организации штабс-капитана Ярошенко (в отчете ЧК 5-му Всеукр. съезду Советов его фамилия названа с искажением: Ермощенко). Это и была та самая организация, что отразилась в катаевской «Траве Забвения» как организация штабс-капитана Соловьева, а в «Вертере» - как заговор «на маяке», в который входил Дима; именно по делу организации штабс-капитана Ярошенко проходил прототип Димы - Виктор Федоров.
Сама организация была создана не позднее середины весны. В мае, когда «Николай» донес о ее существовании в ЧК, она насчитывала почти около 200 человек. На самого штабс-капитана Ярошенко - руководителя органищации - ЧК выйти было трудно, хотя о существовании его «Николай» сообщил сразу (это отразилось в разговорах о трудности выйти на штабс-капитана - главу заговорщиков в «Траве Забвения»). Организация Ярошенко готовилась поднять в городе восстание при подходе врангелевского десанта (то есть повторить опыт операции по освобождению Одессы в прошлом, 1919 году, когда большевики были изгнаны из Одессы комбинированным ударом деникинского десанта и восставшего в городе бело-офицерского подполья). Она поддерживала связи с представителями Шульгинской «Азбуки» в Одессе (в свою очередь, связывающимися с Врангелем) и пыталась наладить собственные связи с Врангелем.
ЧК разрабатывала эту организацию несколько недель, и в конце концов встревожилась (благодаря слухам об имеющем вот-вот состояться десанте) настолько, что в начале июня в Одессу прибыл на бронепоезде самолично Дзержинский с титулом «особоуполномоченного» - для возглавления и координации всех усилий по разгрому белого подполья в преддверии возможного десанта (именно этим приездом навеян в в «Вертере» приезд особоуполномоченного ЧК Наума Бесстрашного - Блюмкина в Одессу на бронепоезде, но в «Вертере» он перенесен на август по соображениям циклизации и сгущения сюжета). Ночью на 12 июня был нанесен удар - стали брать всех членов организации, почти всех в течение 12-го числа и взяли, а 13-го в Одессе было введено военное положение. Никакой десант на Одессу так и не выходил.
Сам штабс-капитан Ярошенко, однако, ушел от ареста: когда 12-го июня за ним явились чекисты, его на этой квартире уже не оказалось - он успел узнать, что происходит, и уйти в бега (это отразилось в «Траве забвения» рассказом о том, как штабс-капитан Соловьев, уже арестованный чекистами, смог бежать от конвлиров и в итоге спасся за границу). Однако через три месяца (то есть в сентябре) штабс-капитана Ярошенко все-таки взяли (в тот момент он жил под фамилией Бернатского; до разгрома своей организации он пользовался еще псевдонимами Горзин и Орлов). Об этом Катаев, вероятно, так никогда и не узнал. Многих арестованных по этому делу держали очень долго; ряд участников организации Ярошенко расстреляли только в октябре. Стоит отметить, что непосредственно разработкой и разгромом этой организации занимался в мае-июне Дейч, - до августа заместитель председателя Одесского ЧК Реденса, а в августе сменивший Реденса в роли председателя. (Обо всей организации Ярошенко и ее разгроме, а такде о «Николае» см.: Брыгин. Азбука: 148-184, 270, 294-6, 305).
Именно по делу этой организации проходил Витя Федоров - «Дима» из катаевского «Вертера». Еще в 1980 Никита Брыгин сообщил С. Лущику, что он видел в архивах КГБ документы о заговоре, в котором участвовал Федоров, о том, что проходил он по этому заговору как связной заговорщиков, и про то, что соответствующие события и документы относились к июню (Лущик: 188). Это соответствует именно истории об организации Ярошенко (ср. также ниже).Виктор Федоров в 1920 году. Дело прожекторной станции (у Катаева - «маяка») и организация Ярошенко. Катаевский Следователь с лошадиными глазами - следователь Марк Штаркман. Катаевский Ангел Смерти - комендант Михаил Вихман.
История же Виктора Федорова в 1920 году может быть чрезвычайно подробно восстановлена по материалам, найденным Лущиком и Беллой Езерской (собравшей воспоминания жены, сына и невестки Виктора Федорова). Федоров, офицер Первой Мировой войны, в Гражданской войне не участвовал ни на одной из сторон. С 1916 он был женат на Надежде Ковалевской (именно ее воспоминания были использованы Езерской), от которой у него к 1920 было двое детей (отразившиеся в «Вертере» как Кирилл и Мефодий, сыновья Димы); один из них, Вадим, посылал потом свои воспоминания и С. Лущику, и Белле Езерской. Не позднее середины декабря 1919 года (по ст. ст.) отец Димы, писатель А. М. Фёдоров, уехал в Болгарию, оставив жену (Лидию Карловну) и сына с семьей в Одессе. Трудно сказать, что им руководило, но, во всяком случае, он не бросал родных на произвол красных (как его коррелят к «Вертере» - адвокат, отец Димы, сбежавший в Одесскую эвакуацию, бросая жену и холостого сына, лежавшего в тифу), так как в середине декабря Одессе и отдаленно ничего не угрожало. (См. Лущик: 181-183 и др.).
Через месяц, однако, к Одессе подошли красные. Виктор Федоров не служил в белой армии, но опасался большевиков и решил уходить за границу (один, без семьи). Он попытался сначала попасть в эвакуацию (как офицер времени Первой мировой) на тот же пароход, на котором уезжал Бунин, однако его туда не пустили: мест не хватало и так. Тогда он, не заходя домой, присоединился к какому-то отряду из формирований Стесселя и Васильева, уходивших в Румынию, и двинулся туда вместе с ними. С ним оказался и его деверь, Сергей Хрусталев. Румыны, как известно, приняли беглецов в пулеметы, те вынуждены были отойти обратно на восточный берег Днестра и там в конце концов попали в плен к красноармейцам и котовцам. В конце концов Виктору Федорову и Сергею Хрусталеву помог сам Котовский (за которого в 1916-17 активно заступался отец Виктора Федорова): он избавил их от плена, позволил вернуться в Одессу и жить там, никем не тревожимыми (февраль 1920).
Вскоре для охраны и контроля над побережьем Одессы, дабы пресечь высадки контрабандистов, агентов и т.п., на Большом Фонтане красные устроили прожекторную станцию. Котовский устроил туда и Хрусталева, и Федорова с женой: Хрусталева с подачи Котовского назначили начальником всей прожекторной станции, Федоров стал там младшим офицером - начальником прожекторной команды, а его жена Надежда - машинисткой. (См. обо всем изложенном в целом: БЕ; Лущик: 188 слл.).
Вскоре, однако, примерно одновременно завязались две линии событий. С одной стороны, с Виктором Федоровым вступили в контакт некие «сомнительные личности», предложившие ему заплатить «большую сумму денег за то, что он выведет из строя прожектор, когда в гавань войдет белый десант» (воспоминания его жены Надежды в: БЕ). Иными словами, на контакт с ним вышел кто-то из организации Ярошенко - именно она строилась «под десант» и готовила взаимодействие с ним. Виктор Федоров вступил в заговор и согласился выполнить задание бесплатно (воспоминание Надежды: БЕ), кроме того, как видно из сообщения Брыгина Лущику (Лущик:188, см. выше), он выступил в функции связного. Жена Федорова, Надежда, считала постфактум предложение вывести из строя прожектор провокацией; учитывая, что трудами георгиевского кавалера «Николая» с громкой фамилией заговор Ярошенко был под колпаком у ЧК и в него были внедрены агенты ЧК, вполне возможно, что на Федорова по линии организации Ярошенко действительно вышел именно такой агент-провокатор. У Катаева в «Вертере» отразились обе «заговорщицкие» ипостаси Федорова: и то, что он был связным (Дима в «Вертере» и выступил один раз связным, передав по заданию заговора на маяке конспиративное письмо), и то, что он был связан с прожекторной станцией и что-то собирался там делать по линии заговора (Дима в «Вертере» присутствует при собрании заговорщиков на маяке; похоже, что этот маяк и вырос в воображении Катаева из Большефонтанной прожекторной станции Хрусталева, а не из какого-либо реального одесского маяка, хотя в «Вертере» это именно маяк, и даже вполне конкретный заброшенный одесский маяк близ Люстдорфа).
Параллельно всей этой истории (а может, и в переплетении с ней) разворачивалась другая, известная по одному из советских чекистских мемуаров. Согласно ему, до ЧК дошли сведения, что Сергей Хрусталев с помощником (не Федоров - Федоров в этом мемуаре даже не упоминается) используют свое служебное положение, покрывая за соответствующую мзду высадки контрабандистов (а может, и разведчиков и связных; впрочем, и с контрабандистами можно было передавать информацию) из Болгарии. Чекисты, недолго думая, заслали на прожекторную станцию молодого следователя Марка Штаркмана, который устроился туда под видом моториста и вскоре разоблачил Хрусталева (см. Лущик: 188-190). Не был ли Штаркман тем самым лицом, которое предложило Федорову вывести из строя прожектор от имени организации Ярошенко?
Как бы то ни было, в результате внимания ЧК к прожекторной станции и засылки на нее Штаркмана «сгорели» и Хрусталев с помощником, и Федоров. И они, и жена Федорова, и целая группа прожектористов были арестованы. (Аналогично знаменитая белая агентурная деятельность Иконникова во главе «Главсахара» сгорела на попытке одного из ее участников - Деконского, близкого свойственника Иконникова - параллельно использовать ее для личной коррупционной наживы).
Марк Рафаилович Штаркман - фигура вообще для Одесского ЧК и для катаевских текстов важная. В «Вертере» фигурирует молодой следователь ЧК с «лошадиными глазами», который добивается от Димы полного признания; он также пытался в свое время стать художником и может по-дилетантски писать. С. Лущик показал, что это и есть Марк Штаркман, в самом деле занимавшийся по-дилетантски живописью (Лущик: 101 слл.; от себя добавим, что в «Вертере» Катаев лишил его имени и заострил параллели с Гитлером). Тот факт, что в «Вертере» именно Штаркман «раскалывает» Диму, имеет прямую параллель в том, что именно Штаркман в реальности провел дело на прожекторной станции и посадил Хрусталева и прочих. Однако в раннем рассказе Катаева «Отец» некий следователь ЧК с «рогатыми глазами» вызывает на допрос самого Катаева, точнее, его автобиографического героя Петра Синайского. Лошадь, конечно, не рогата, но если эти "звериные" метафоры все же относятся к одному и тому же лицу, то и самому Катаеву довелось столкнуться со Штаркманом. Марк Штаркман (как и его брат Григорий, также служивший в органах), смогли пережить 37-й и умерли уже в глубокой старости, в конце XX в., пенсионерами МВД, причем Марк так и продолжал для души баловаться живописью.
Верный Котовский не сплоховал и тут: пока Хрусталев, Федоров и пр. сидели в ЧК, он оказался в Одессе в отпуске по ранению (в Одессе он был с примерно 20 июля по 20-е числа августа 1920, см. Лущик: 193). К нему обратилась за спасением сына мать Виктора Федорова, Лидия Карловна. Котовский немедленно и решительно вмешался, потребовал жизни Федорова и пр. у Дейча и получил искомое: и Хрусталева, и Федорова сотоварищи освободили (Лущик: 189-191; в «Вертере» освобождение происходит в середине августа, что отвечает времени пребывания Котовского в Одессе). По легенде, ушедшей в эмиграцию и переданной Романом Гулем в его биографическом очерке о Котовском (Котовский. Анархист-маршал. Нью-Йорк. Мост, 1975 и др.), тот вел себя особенно картинно. Гуль (ошибочно помещающий всю эту историю на весну 1919 года) пишет:
«В Одессе зверствовал глава большевистской чеки садист Вихман, впоследствии расстрелянный самими же большевиками…. Котовский бросился вырывать сына Федорова из вихмановских рук. Это было рискованно даже для Котовского: хлопотать об активном члене контрреволюционной организации. Но Котовский не просил у Вихмана, а потребовал. - Я достаточно сделал для большевистского правительства и требую подарить мне жизнь этого молодого офицера, отец которого в свое время сделал мне не менее ценный подарок. Вихман с чекистами уперлись. Мастера кровавого цеха возражали. - Если «подарить» вам этого белогвардейца, то придется освобождать всех, арестованных по одному с ним делу, так как вина этого офицера - наибольшая. - Подарите их всех мне! Чека не выдавала. Но какой-то такой ультиматум поставил Котовский, что Вихману пришлось «подарить» Котовскому и сына Федорова и его товарищей. Широко, по-человечески отплатил Котовский писателю Федорову».
Подаренные «товарищи» - это Хрусталев и другие прожектористы (под «одним с Фелоровым делом» имеется в виду дело о прожекторной станции, а не обо всей организации Ярошенко, с которой дело прожекторной станции было на нитку связано через Федорова). Что освободили не только Федорова, но и, в частности, Хрусталева, вспоминали и члены семьи Федорова (Лущик: 189; БЕ).
Вихман - не глава одесской ЧК (таковым в момент освобождения Димы был Дейч, а ранее - Реденс и Юзефович), а комендант Одесской ЧК, тот самый катаевский Ангел Смерти (как установил Лущик); как видим, тот катаевский сюжетный ход в «Вертере» что Ангела Смерти сами же большевики расстреливают, также почерпнут из слухов о реальном Вихмане, докатившихся и до Гуля. Этот же слух - что Вихмана расстреляли свои же за садизм - повторяет, не сомневаясь в его истинности, Ф. Зинько в своей работе «Кое-что из истории Одесской ЧК» (Одесса. Друк, 1998). Действительность не такова: «Вихман Михаил Моисеевич (1888-?). Член партии с 1918 г. Родился в семье рыбопромышленника. С мая по август 1919 г. - начальник оперчасти Одесской ЧК. В 1920 г. в Одесской ЧК. В 1921 г. - председатель Крымской обл.ЧК, вскоре снят с должности. Решение об отстранении Вихмана было принято на объединенном заседании Обкома и Крымревкома 25 апреля 1921 г. В вину ему вменялись «аресты ответственных парттоварищей, абсолютное нежелание считаться с партийными и советскими органами, сознательное лганье перед ответственными руководящими учреждениями: Областкомом и Крымревкомом». Затем исключен из партии и уволен из органов ГПУ. Впоследствии восстановлен, в 1930-1931 гг. - начальник Черниговского райотдела ГПУ, затем - заместитель начальника милиции, начальник отдела пожарной охраны УНКВД Днепропетровской области» (http://www.hrono.info/biograf/bio_we/vihman.html, со ссылкой на: В.Абрамов. Евреи в КГБ. Палачи и жертвы. М., Яуза - Эксмо, 2005). В 37-м, может, и расстреляли.
Вихман фигурирует во многих исторических анекдотах, например в таком: «При закрытии гробов, в которых хоронили казненных, крышка одного из них поднялась, и раздался крик: "Товарищи! Я жив". Похоронщики телефонировали в ЧК, оттуда "шутя" ответили: "Прикончите кирпичом". Могильщики шутки не поняли и позвонили в высшую инстанцию - "самому Вихману". Ответ был такой же насмешливый: "Будет реквизирован и прислан лучший хирург в Одессе". Лучшим хирургом оказался чекист с револьвером». (.П. Лаврин. 1001 Смерть. Москва, Ретекс. 1991).Некоторые другие антибольшевистские организации в Одессе. «Польский заговор». Странное постановление по братьям Катаевым в связи с «польским заговором».
Отчет 5-му Всеукр. Съезду Советов упоминает и некоторые другие подпольные организации Одессы 1920 года. В мае была разгромлена небольшая группа бывшего командира Дроздовского конного полка полковника Гусаченко, поддерживавшшая связь с Тютюнником и собиравшаяся поднять волнения в уездах и одновременно нанести удар по самой ЧК в Одессе. В начале июля была раскрыта насчитывавшая несколько десятков человек организация, состоявшая из «врангельцев» и украинцев (в отчете, условно, «петлюровцев»), прежде всего галичан (это, скорее всего, не амальгама, сочиненная следователями, а реальный союз, отражавший курс Врангеля на союз с украинскими атаманами и Польшей); 54 человека по этому делу было расстреляно.
Однако самым большим разгромленным заговором за всю вторую половину 1920 являлся так называемый (в том числе в городских исторических воспоминаниях) «польский заговор» (у Катаева в «Вертере» - польско-английский, поскольку участвовало в нем несколько англичан). Сложился он в пору весеннего наступления Пилсудского и в связи с ним. Возглавлял его некто Новосельский, присланный в Одессу Польским Генеральным Штабом. Организация ставила себе целью поднять мятеж в Одессе в поддержку польским войскам, если и когда они подступят к городу. Поскольку поляки так и не приблизились к Одессе ближе, чем на сотни километров, заговорщики так и не осуществили никаких действий вообще: в приговорах им инкриминировалось только то, что они знали о заговоре и что-то намеревались делать, когда наступит время. Один из казненных по этому делу был обвинен лишь в том, что он поддерживал какую-то связь с заговорщиками и при этом был офицером, уклонившимся от регистрации (что, впрочем, само по себе тянуло на смертную казнь). В пике этот заговор насчитывал около 100 членов, услуги ему оказывали и некоторые лица, не входившие в саму организацию. Организация «имела связь с деникинскими офицерами, немцами-колонистами. При помощи рыбаков поддерживала непосредственные сношения с Крымом и Румынией» (отчет 5-му съезду). Нет сомнения, что связи с деникинскими офицерами (то есть с белыми офицерами, оставшимися в Одессе при ее эвакуации; терминология ЧК отличала их от врангелевских офицеров).
Согласно позднейшему чекистскому мемуару, ЧК вышла на заговор случайно, в июне 1920, задержав на Днестре курьера, отправлявшегося в Одессу к заговорщикам, а аресты почти всех членов организации были проведены в августе. Если руководиться «Вертером», то в августе многие участники заговора были заодно и расстреляны (в частности, Венгржановские - в «Вертере» описан расстрел двоих Венгржановских, брата и сестры, как августовское событие; в реальности по этому делу были расстреляны были пять человек из шести членов семьи Венгржановских, включая ту самую сестру и ее мать; младшая дочь Венгржановских не участвовала в деле и не оказывала услуг заговорщикам, ее не тронули).
28 октября 1920 года на заседании Одесской ЧК это дело было рассмотрено полностью и утверждены приговоры по нему (многие - задним числом). Всего при этом было вынесено решений по 194 людям. Из них для 100 человек утвердили приговоры к расстрелу, для кого-то - к концлагерю, 79 человек были выпущены на свободу «как непричастные к делу». Только с месячным опозданием, - якобы, необходимом «по соображениям оперативного характера» - извещение об этом заседании и списки приговоров были опубликованы в Одесскиз Известиях (от 26 ноября). В списке выпущенных «как непричастные к делу» среди прочих значатся вразбивку Валентин Катаев и его брат Евгений Катаев (будущий «Петров»). (См. обо всем в целом: Лущик: 78-79, 83 сл.). Из числа расстрелянных по этому делу Катаев вспоминает и описывает в «Вертере» двух Венгржановских, Викланла (у Катаева - Вигланд, в газетном списке - Викланд) и Николаева; остается считать, справедливо заключает Лущик, что во время своего ареста и заключения он их видел и запомнил.Что за комиссия, Создатель?
Удивительно во всем этом то, что 1) Катаев был выпущен из ЧК, официально поступил на работу и появлялся открыто в городе еще в первой половине - середине сентября (см. ниже), то есть задолго до того заседания Одесской ЧК, которое вынесло постановление выпустить его (в числе 79 «непричастных»). Получается, что его освобождение было официально оформлено задним числом, только 28 октября - почему? (всё то же, включая те же вопросы, относится к Евгению Катаеву);
2) Катаев был взят на рубеже марта/апреля (см. ниже), то есть задолго до того, как ЧК узнала о польском заговоре, и месяцев за пять до ареста почти всех его членов. В таком случае почему его судьбу решают (или оформляют) в рамках решения дела именно о «польском заговоре» и в связи с ним (точнее, в связи с его непричастностью к нему)?! (Всё то же относится к Евгению Катаеву). При взгляде на эти вопросы в первую очередь приходит в голову, что к «польскому заговору» в порядке дутой амальгамы чохом приписали многих (в том числе Катаевых), арестованных на деле гораздо раньше. И вот теперь их освободили как непричастных к этому заговору. Эту мысль как сугубо гипотетическое объяснение изложенных странностей и выдвигает С. Лущик (Лущик: 80).
На деле, однако, объяснение это не годится по следующим причинам:
а) дело о «польском заговоре» НЕ было амальгамой. Одесская ЧК 1920 года вообще не фабриковала дутых дел. Подробно это будет рассмотрено ниже, а пока отметим, что: а 1) если бы в «польский заговор» пихали чохом всех. кто скопился в руках летом, то в нем значилось бы не около 100 человек (115 осужденных выходит по опубликованным спискам, около 100 - по отчету 5-му Всеукр. съезду), а в разы больше; а2) дутые амальгамы не производят для того, чтобы потом из 194 притянутых к делу 79 освободить как непричастных к нему. Дутые амальгамы производят в прямо противоположных целях.
б) версия амальгамы требует принять следующий ход событий: Катаева берут и он несколько месяцев сидит по какому-то обвинению; затем его «переприписывают» к «польскому заговору»; затем его, как известно, по приказу сверху выпускают, но оформляют это полутора месяцами позже с официальной мотивировкой - как непричастного к «польскому заговору». Но: б1) Зачем же переприписали, если имелось уже и без того какое-то обвинение?! Если уж можно было на пустом месте подводить человека под расстрел, включая его дутым образом в заговор, к которому он физически не мог иметь отношения, то зачем вообще было огород городить, почему его не подвели с такой же легкостью под расстрел по предыдущему, исходному обвинению - если уж в Одесской ЧК 1920-го так лихо кому угодно шили что угодно, как это предполагает теория амальгамы? б2) а задержали-то резолюцию зачем? Почему освобождение Катаевых оформили задним числом? Теория амальгамы этого никак не объясняет.
Факт, конечно, остается фактом: Катаева освободили как «непричастного к делу о польском заговоре». Но значит ли это непременно, что ему когда бы то ни было по этому делу выносилось обвинение, что его к этому делу вообще притягивали? Казалось бы, значит: какой смысл освобождать человека по непричастности к такому-то делу, если его и не считали к нему причастным? Но тут мы должны вспомнить, как работала Одесская ЧК в 1920 году вообще, как относилась Одесская ЧК к Катаеву, и кто и как его освобождал.to be cont.