«Моисеи» иных времён: Великий поход китайских коммунистов-4.
Начало здесь, здесь и здесь.
Зимой 1927/28 годов у китайских коммунистов сложилось катастрофическое положение дел. Разрыв с Гоминьданом означал не только крах Национального фронта, но и шагом в политическое, а часто и физическое небытие, ибо крайне действенные меры белого террора вкупе с общей депрессией сократили количество членов партии с 58 000 (летом 1927) до примерно 10 000 (зимой 27/28) человек.
Не оправдались, поддержанные Москвой, призывы к народным восстаниям. Рабочие крупных городов крайне неохотно участвовали в забастовках, на что наложился кризис с «красными профсоюзами», вырезанными почти под корень, а волнения в сельской местности носили характер стихийных бунтов местных люмпен-пролетариев, большинству из которых не нужна была земля, а революционную свободу они понимали, как возможность безнаказанно бесчинствовать.
Перед китайскими коммунистами во всей своей красе стал вопрос: что делать дальше? И кто поведёт обновлённую коммунистическую партию в бой? Так как её бессменный лидер Чэнь Дусю был обвинён Москвой во всех провалах и снят с поста Генерального секретаря. Впрочем, сами русские большевики так же погрязли в межфракционной борьбе, где их установки к действию варьировались в широких пределах в зависимости от внутриполитического момента, подчас, противореча самим себе. Был «на коне» «любимец партии» Бухарин - от китайских коммунистов требовали уважительного отношения к кулаку и осторожного подхода к аграрному вопросу. Началась Коллективизация, и в массы двигался лозунг о радикальном наступлении на патриархальную деревню. Локальные победы принимались за начало, давно ожидаемого, революционного взрыва, что приводило к беспочвенному оптимизму и последующему нерациональному расходу средств, а закономерные поражения к панике, поискам козла отпущения и перетасовке партийной верхушки, которая ко всему прочему развалилась на три группировки, схлестнувшиеся в борьбе друг с другом. Это были старые партийцы: Чжан Готао, Сян Ин, Чжоу Эньлай, считавшими себя основателями партии и имевших особое право на принятие решений. Вторая - молодых партийных функционеров, учившихся в СССР (в Институте трудящихся Китая им. Сунь Ятсена, в последствии КУТК) и свято веривших в апологетику опыта российских большевиков: Бо Гу, Ван Мин, Ло Фу, которых к тому же поддерживали ряд кураторов из СССР. И полевые командиры: Мао, Пэн Бэй, Джу Дэ, сумевшие закрепиться в сельских районах и имевших за душой хоть какие-то ресурсы помимо всесильного учения и московской зарплаты.
При этом борьба за власть была не столько неким родимым пятном, присущим исключительно коммунистическому движению - сколько данью той неопределённости, которая сложилась вокруг партии. Какого-то явного пути, приводящего к гарантированному положительному результату, не просматривалось, а весь движняк напоминал хаотическое блуждание отдельных функционеров в поисках чёрной кошки в тёмной комнате. Оставалось ждать, что кто-то найдёт правильный алгоритм, способный решать текущие задачи, после чего возглавит всё движение. Ну, а пока каждый из вождей китайских коммунистов считал, что именно его линия является правильной и склонял по мере возможности остальных к ней.
И именно этот период стал для Мао очередной ступенькой во власть. За несколько лет до кризиса он, в поисках революционного класса, обратил внимание на противоречия, сложившиеся в китайской деревне. Не смотря на ряд отличий от российской действительности - в своей сути это было всё тоже аграрное перенаселение, так как с 1870 года до середины 20-х годов количество ртов в стране увеличилось где-то на 120 миллионов человек при незначительном росте обрабатываемой земли. Особенно сильно это ударило по малоимущим крестьянам, значительная часть из которых была выброшена в деревенский люмпен-пролетариат и пополнила ряды многочисленных банд и армий местных милитаристов. И если среднестатистический крестьянин мечтал, по большому счёту, о стабильности и был против «чёрного передела» земли, в котором не видел надобности, то совсем иначе были настроены бедные кланы и нищие пауперы. Ну, а люмпен-пролетариат был «за любой кипешь, кроме голодовки». Именно эти люди, составляющие костяк местных пассионариев, привлекли своей решимостью Мао. Он постепенно осознаёт, что это и есть тот хворост, который станет топливом для революционного пожара в Китае. Теперь крестьянский вопрос волнует его особо:
Только тот, кто поддерживает движение за освобождение китайских крестьян, - преданный революции член партии; все остальные - контрреволюционеры.
Эти умозаключения привели его к идее создания опорной базы, привязанной к сельской местности. Впрочем, остальные партийные товарищи тогда посчитали его план, мягко говоря, убогим. Они жаждали революционного взрыва и мести предателям из Гоминьдана, запланировав ради этого целую череду восстаний, которые, однако, закончились неудачно. Идея о том, что мало разбудить революционную энергию масс - ей ещё надо уметь управлять (для чего неплохо бы иметь соответствующий структуры) - пока доходила не до всех.
Ну, а Мао вызывается работать «в поле», возглавив «Восстание осеннего урожая» под лозунгом: «Ни одного зерна помещику из нового урожая»!
Дичжу давят людей что есть силы,
И крестьяне их всех ненавидят.
Но когда урожай мы сбираем, то сгущаются осенью тучи.
Грома звук возвещает восстание!
Не смотря на громкое четверостишье, написанное Мао, получилось всё менее эпично. Начавшееся 9 сентября восстание вскоре выдохлось. Дивизия Мао состояла из полка коммуниста Лу Дэминя, бывших гоминьдановских солдат, бандитских шаек и ещё одного полка из шахтёров Аньюаня. Однако вместо штурма Чанши полк, состоявший из гоминьдановцев взбунтовался и разгромил другой полк дивизии. Ещё один полк попал в засаду и понёс тяжёлые потери. Более того сам Мао попался в лапы местной крестьянской милиции - миньтуаням и только чудом ему удалось сбежать. Белый террор, косивший всех направо и налево, был в разгаре, поэтому судьба его висела на волоске. Однако обошлось, что ещё раз показывает: Большая История любит, прежде всего, удачливых.
Понимая, что восстание заглохло, Мао на свой страх и риск отказался от партийной установки - штурмовать столицу провинции. И это непослушание ему припомнят ещё не раз во время внутрипартийных склок. Впрочем, сил на штурм банально не было, поэтому он вернулся к своей старой идее - создать опорную базу под советский район. Тем более, что выбор он давно сделал. 19 сентября в небольшом посёлке Вэньцзяши он объявил о решении идти на юг вдоль провинции Хунань и Цзянси к высокогорному району Цзинган (дословно «Колодцы и хребты»). Местность, сочетавшая в себе заросшие буйной тропической зеленью горы и обрывающихся вниз отвесных ущелий, была удобна для обороны. При этом здесь хватало посёлков и рисовых чеков, чтобы прокормить небольшую армию. Лучшего места найти было сложно.
Глава цзинганских бандитов Юань Вэньцай на фоне штаб-квартиры Мао в горах Цзинган.
21 сентября полторы тысячи измученных бойцов (остатки 1-й дивизии) выступили в путь, который проходил очень тяжело. Неизвестность, отсутствие снабжения, слабая дисциплина, тяжёлые погодные условия привели к тому, что поредевший на треть отряд, достиг небольшого городка Цыпин только 27 октября. Трудное путешествие было закончено, но не сами трудности, так как вымотанные бойцы оказался в глухом уголке с враждебным населением, говорящем на непонятном для большинства бойцов, включая и Мао, диалекте. Власть здесь принадлежала бандитам под руководством Юань Вэньцая и Ван Цзо, состоящим в тайном обществе «мадоуй» (общество сабель), чьи головорезы, вооружённые старыми ружьями и мечами, держали в страхе всю округу.
Чтобы спокойно жить - нужно было установить с ними контакт. Мао оказалось не сложно найти с ними общий язык. Они были из бедных кланов хакка и не питали особой любви к жителям долин. К тому же Мао повёл себя как хороший дипломат, очаровав деревенских мафиози своей учёностью и щедростью. Конечно, не всё так было гладко и стычки между бандитами и красноармейцами носили перманентных характер. Тем не менее, взаимоотношения установились. Здесь произошёл ещё один любопытный момент, который довольно хорошо показывает неоднозначность китайских тайных обществ. Недоверчивый Ван Цзо с хитрым Юанем решили привязать Мао к себе, подогнав ему молодую девушку Хэ Цзычжэнь. Это была сестра старого друга Юаня, которую они порекомендовали Мао в качестве переводчика с местного диалекта. К тому же она была молода, красива, задорна и, что немаловажно, по местным меркам хорошо образована. Но интересным было другое: с 16 лет она состояла в компартии, а в отряд к Вану и Юаню попала относительно недавно по направлению юньсинской парторганизации после установления в уезде белого террора, где те, по старой дружбе, отечески приглядывали за ней. Так что в качестве переводчика Мао досталась не бандитская подстилка, а вполне себе уважаемый член партии. Что показывает - роль «тайных обществ» в то время была более универсальная, чем банальная оргпреступность. По большому счёту, это был способ утилизировать излишки пассионарного элемента в перенаселённой аграрной стране, которые по итогу составляли некий резерв для контрэлит. Неудивительно, что сотрудничество с «тайными обществами» было обыденностью для всех конфликтующих сторон. В самой же компартии шли ожесточённые споры - как относиться к таким «союзникам», пока не пришли к решению, что простых бандитов можно принимать в красноармейцы, а идейных вожаков - надо отстреливать. Такова оказалась в последующем судьба Вана и Юаня. Впрочем, поднявшись на вершины власти, Мао более доброжелательно отнёсся к своим старым подельникам, превратив их пусть и в незрелых, но борцов за народную власть.
Отступление в деревню было запрограммировано самим ходом событий, поставивших китайских коммунистов на грань физического уничтожения в городе. В последующем это решение было утверждено и Москвой. Но Мао был первым, что, включая его административные способности, позволило ему создать наиболее крупный Советский район. Впрочем, до лавров «Великого кормчего» ему было далеко. 16 сентября за отказ штурмовать Чанши его пропесочил советский консул и представитель Коминтрена в провинции Кучумов, назвав действия хунаньского парткома «исключительно постыдным предательством и трусостью», а поведение Мао - «чудовищным примером филистерства китайского типа». После чего потребовал: срочно ускорить работы по восстанию в городе. КПК вынуждена была прислать в Чанши своего полномочного представителя Жэнь Биши, который перетряс верхушку партийной организации, однако, изучив обстановку, признал идею о восстании несколько оптимистической и уже потерявшей актуальность.
Тем не менее, Москве были нужны козлы отпущения, поэтому после ноябрьского расширенного временного совещания Политбюро - Мао исключили из его состава. Впрочем, в ситуации хаоса и бардака он узнал об этом только спустя четыре (!) месяца, когда в начале марта 1928 года к нему прибыл особоуполномоченный от вновь созданного парткома южной Хунани молодой и самоуверенный Чжоу Лу, который пошёл ещё дальше, заявив, что Мао, вообще, исключили из партии, после чего забрал все бразды правления себе. Впрочем, упиваться властью ему пришлось не долго. Во-первых, Мао уважали в армии как авторитетного лидера; во-вторых, вскоре его группа соединилась с группой войск Джу Дэ, с которым Мао быстро нашёл общий язык, да к тому же узнал, что из партии его никто не исключал. Ну, а сам Чжоу Лу в одной из стычек очень своевременно попал в плен к чанкайшистам и был казнён. Власть снова перешла к Мао.
Джу Дэ - один из легендарных полководцев китайских коммунистов и верный сподвижник Мао, которого последний ценил за отсутствие политических амбиций. Наглядный пример того, как «вредно» чтение книг.
Впрочем, проблемы на этом не закончились. К маю 1928 года «под ружьём» у него оказалось порядка 18 000 человек, объединённые в 4-й корпус Красной армии. А кавычки я поставил потому, что на эту массу приходилось всего две тысячи винтовок и несколько пулемётов. К тому же не хватало патронов и медицинских препаратов. Однако самой сложной задачей было - прокормить такую ораву. И если раньше Мао действовал по апробированному ещё бандитами Ваном и Юанем методу: обкладывал крестьян налогом, предварительно разграбив дома богатых тухао (кулаков) и лешэнь (крестьян-середняков), то сейчас этих мер было явно недостаточно. Войска Джу Дэ, вообще, ради снабжения перешли на выращивание и продажу опиума. Конечно, коммунисты понимали, что это плохо, но идею на хлеб вместо масла не намажешь. В общем, как посчитал Мао, пришло время для коренной аграрной реформы.
Теперь ему представилась возможность реализовать свои резко эгалитаристские взгляды. Вся земля в районе конфисковывалась в пользу «советского правительства» (во главе которого чисто формально стоял бандит Юань Вэнцай), после чего делилась между лояльными жителями по числу едоков. Понятное дело, что такое положение не понравилось, в первую очередь, местным зажиточным кланам - бэньди, которые, не без основания, считали, что таким образом пришлые хотят захватить их землю. Поэтому реформу пришлось проводить силой оружия. Крестьяне в панике бежали с насиженных мест, замерла торговля и работа мастерских. Китайским коммунистам пришлось прибегнуть в продразвёрстке. Проблема была в том, что, как пишет сам Мао, повторно что-либо найти в одном и том же месте после неё - уже не получалось. Однако питание бойцов всё равно находилось на очень плохом уровне. Мао рассказывал дочери, что от пресной пищи (он как южанин очень любил перец) у него участились запоры, от которых его спасала Хэ Цзычжэнь с помощью мыльных клизм.
Утешало только одно: политика военизации района повысило боеспособность армии, которая даже разгромила один из полков 8-го корпус НРА на перевале Хуанъян. Тем не менее, трудности со снабжением привели к тому, что к началу зимы войска Мао и Джу Дэ сократились до 6 000 человек. Тяжёлое решение об оставлении удобной базы в горах - было насущей необходимостью. Войска китайских коммунистов были вынуждены словно акула двигаться, чтобы банально выживать.
14 января 1929 года войска Мао и Дэ в количестве 3 600 человек выступили в поход, который был направлен в Цзянси на границе с Фуцзянью, где исторически селилось много пришлых кланов. Эту область даже называли «страной Хакка», где они подразумевали найти более тёплый приём. Впрочем, очередная проблема выяснилась на места. Да, бедная деревня, состоящая на 70% из нищих пауперов, принимала Красную армию хорошо. Только прокормить тоже не могла. Войскам Мао и Дэ снова пришлось кружиться по региону, грабя проходящие города и деревни. Кризисность ситуации показывал тот факт, что именно здесь в западной Фудзяни Хэ Цзычжэнь была вынуждена оставить на попечение неизвестных людей, только родившуюся от Мао дочь. Обещание «забрать после победы революции», как правило, означало полное забвение для вновь родившихся партизанских детей. Никого из них, после победы, Мао с женой - так и не нашли.
Однако именно здесь, в ужасающих условиях бесконечных переходов, сформировалась новая партизанская тактика:
«Рассредоточивать войска, чтобы поднимать массы, и сосредоточивать войска, чтобы расправляться с противником»; «враг наступает - мы отступаем; враг остановился - мы тревожим; враг утомился - мы бьем; враг отступает - мы преследуем»; «при создании стабильных отторгнутых районов применять тактику волнообразного продвижения; в случае преследования сильным противником кружить, не уходя далеко от базы»; «при наименьшей затрате времени, применяя наилучшие методы, поднять наиболее широкие массы»
Которая в последующем не только позволяла партизанам громить превосходящего по силам противника, а со временем была принята на вооружение Коминтерном и успешно функционировала в «богом забытых уголках» всего Третьего мира.
Ну, а пока жизнь Мао проходила в круговороте боев и политических стычек. Коллективизация в России и падение «любителя кулаков» Бухарина привела к резкому полевению политики Коминтерна. Теперь Мао даже ставили в пример. Правда, его связь с Шанхаем, где обитал ЦК КПК, была столь ненадёжная, что мало кто имел представлении о том, что творить на подвластных ему территориях. Впрочем, сам ЦК не оставлял надежды установить контроль над строптивым хунаньцем - выслав к нему представителя военной секции Лю Аньгуня по прозвищу «Добрый». Впрочем, к Мао доброты он не питал, а пользуясь тем, что прошёл обучение в СССР - принялся третировать будущего вождя. Мао принял в данном случае устоявшуюся тактику - сославшись на болезнь, отошёл от дел, а буйного Лю Аньгуня вскоре настигла пуля в одной из многочисленных схваток с войсками Гоминьдана.
Ну, а пока шла эта вяло текущая политическая грызня в октябре 1929 года рухнула Нью-Йоркская биржа. Начался очередной кризис, вошедший в историю под названием Великая депрессия. Казалось бы, то, о чём так настойчиво твердили коммунисты - свершилось: кризис всего капиталистического общества настал, и мировая революция была не за горами. На волне этого оптимизма ЦК КПК ваяет резолюцию за №70, в которой прописывает идти вслед за революционными порывами масс, что для войск 4 корпуса Красной армии было конкретизировано в задачах захвата провинций Цзянзи, Хубэй и Хунань. Мао не возражал, объединив под своим руководством все ближайшие отряды в первую армейскую группу, которую и нацелил на крупнейшие города провинции Цзянси - Цзюцзян и Наньчань.
Ли Лисань - идейный вождь КПК в конце 20-х. Именно ему принадлежала идея втянуть СССР во новую мировую войну, которая, по его замыслам, закончилась бы победой Мировой революции. Надо думать, как офигевали советские партфункционеры от таких масштабных замыслов. Впрочем, большинство его ранних идей закончилось пшиком и бесцельной растратой ресурсов. Был вызван в СССР, пережил арест в 1937 году, но не выдержал травли хунвэйбинов во время Культурной революции.
Внимательному читателю не трудно догадаться, что опять всё закончилось провалом. Лишь третья, самая скудная, армейская группировка под командованием Пэн Дэхуая неожиданно взяла Чаншу - столицу провинции Хунань. Впрочем, через десять дней была выбита обратно. Это имело ряд последствий. Так из городской тюрьмы были освобождены жёны младшего и среднего брата Мао, а за разграбление города в неё, наоборот, угодила его бывшая жена - Кайхуэй, которую в последствии расстреляли по приговору суда. Вместе с ней в тюрьму попал и старший сын Мао Аньин (ему было восемь), а средний Аньцин получил от солдат тяжёлый удар по голове, от которого он так и не оправится до конца своей жизни. Их дальнейшая судьба будет состоять из череды трагических приключений, пока найденные на помойке, они не будут вывезены в Советский Союз. Судьба старшего сына Мао весьма примечательна: добровольцем ушёл на фронт (лично писал письмо Сталину), в составе 2-го Белорусского фронта прошёл Польшу и Чехословакию, закончив войну в Берлине. В 1946 году вернулся в Китай, участвовал в Корейской войне, где был переводчиком у командующего войсками китайских народных добровольцев Пэн Дэхуая (не приносил он членам семьи Мао удачи). Погиб при воздушном налёте. Круг замкнулся.
Не менее любопытны были и другие совпадения. Так как крестьянская война являлась в Китае типовым способом разрешения кризисных ситуаций, то подобные конфликты очень часто имели общий не только идеологический, но и ситуационный базис. Так тайпины, на начальной стадии своего восстания, тоже пытались штурмовать Чанши - однако потерпели неудачу. Коммунисты были более успешными, что не отменяет малое значение данной победы, а, в целом, стратегию штурмов городов слабыми партизанскими отрядами - надо признать глубоко авантюристской, приведшим к множеству бессмысленных жертв. Мао в очередной раз убедился, что одной революционной ситуации в стране недостаточно - нужна серьёзная опорная база, которая поспособствует созданию работающих оргструктур.
Наученный горьким опытом, новый опорный район Мао решил создать в богатых областях юго-западной Цзянси. Эта местность сочетала в себе хорошую ресурсную базу, при этом изобиловала поросшими густым лесом горами, где было удобно обороняться. При этом отсюда было можно угрожать и столице провинции - Наньчаню, от штурма которого Мао не отказался, и было недалеко до гор Цзинган, где по-прежнему действовали партизанские отряды под командованием Пэн Дэхуая. Захватив богатый город Цзиань и взяв взял хорошую добычу, Мао объявил о создании советского правительства провинции Цзанси. Казалось, ситуация для первой армейской группы стала налаживаться.
Российский революционер Михаил Миф (сокращённо от Михаила Фортуса), участник гражданской войны на Украине. По разнарядке стал китаеведом в качестве проректора по хозяйственной части в Институте трудящихся им. Сунь Ятсена, а успешной борьбой с троцкистом-ректором Карлом Радеком показал свои неоспоримые достижения на данном поприще, что позволило ему самому занять этот пост.
Однако, в стане КПК снова разразился кризис. Мало того, что Сталин не любил неудачников (к концу лета 1930 года стало понятно, что восстание выдохлось), так до Коминтерна стали доходить радикальная левизна китайских коммунистов. Так Ли Лисань заявлял, что настало время начать новую мировую войну, втянуть в неё СССР, который в обязательном порядке её выиграет и на основании этого восторжествует мировая революция! Это уже попахивало троцкизмом. В Китай срочно был отряжён новый эмиссар Москвы Павел Миф, который считался непревзойдённым знатоком не только Востока, но и борьбы с троцкистами. Будучи с 1925 года проректором, а потом и ректором в Институте трудящихся Китая им. Сунь Ятсена он лично знал многих студентов, проходивших в это время учёбу в Москве. Не удивительно, что он сделал ставку на хорошо знакомую ему молодёжь, которая к тому же получила урок межфракционной борьбы, когда был снят с поста ректора - троцкист Карл Радек. Теперь «28 большевиков» - активная группа студентов, помогавшая в борьбе с опальным Радеком, готова была применить полученные знания в Китае. Началась очередная перетряска партийного руководства.
Впрочем, в своей деревенской глухомани Мао пока решал другие вопросы. В это время, консолидировав в своих руках власть, Чан Кайши перешёл к решительным действиям по отношению к коммунистам. Мао пришлось одновременно отбивать Первый антикоммунистический поход войск Гоминьдана и одновременно давить всплески оппозиции среди коммунистов юго-западной Цзянси, недовольных его аграрной политикой. И если первый антикоммунистический поход, а в последующем второй и третий закончились эпическими разгромами войск Гоминьдана, то первая межфракционная борьба привела к резне, выбившей до 90% процентов коммунистов юго-западной Цзянси. Мао окончательно понял, что строить Советский район можно только в расово классово верном окружении. Нужно было возвращаться в «страну Хакка».
В это время у китайских коммунистов «не мытьём, так катаньем» пришло понимание, что стратегия Мао - единственно верная. В 1931 году ЦК КПК столкнулось с новыми трудностями. В связи с валом белых репрессий в конце апреля был арестован Гу Шуньчжан, который заведовал секретным (специальным) отделом ЦК, с весьма широкими полномочиями и функциями: от организации охраны первых лиц, разведдеятельности до ликвидации предателей и врагов партии. Проблема усугубилась тем, что по факту ареста - он сам выбрал путь предательства, сразу же сдавший адреса и явки Политбюро ЦК, цзинсинской и хубэйской парторганизации. Было арестовано около трёх тысяч коммунистов - большинство из которых казнено. Попался даже Генеральный секретарь ЦК Сян Чжунфа, который не смотря на то, что предпочёл «потерять лицо» (стать предателем) - был расстрелян, так как добычи у гоминьдановцев, итак, хватало. Месть коммунистов была оперативной и безжалостной - была вырезана вся семья предателя (от 17 до 30 человек) за исключением двенадцатилетнего сына изменника (на него рука убийц не поднялась). Ну, а сам предатель был казнён гоминьдановцами несколько лет спустя, когда они заподозрили этого разложившегося человека в двойной игре.
Резиденция Временного центрального правительства Китайской Советской Республики в Жуйцзине (Центральный советский район). Здесь Мао понял, что нет власти более надёжной, чем власть над партией.
Руководство КПК было дезорганизовано: либо томилось в тюрьмах, либо бежало в Москву или скрывалось в подполье. Не удивительно, что Мао разобравшись с «кулацкими недобитками» из особого комитета в Цзянси и отбив три карательных похода чанкайшистов, находился в очень сильной позиции. Его опорная база, как самая крупная в стране, получила название Центрального советского района и должна была принять I Всекитайский съезд советов, который начался 7 ноября 1931 года в Епине. Съезд объявил о создании Китайской народной республики, уравнительный принцип деления земли и другие документы. Мао, как и планировалось, получил должность председателя Всекитайского центрально исполнительно комитета и, казалось бы, взошёл к давно ожидаемым вершинам власти. Однако, из разгромленного Шанхая в Центральный район слетелись железные мальчики из команды уже убывшего Павла Мифа, которые завидовали карьере удачливого полевого командира и готовились дать бой на его территории.
Первые тревожные нотки появились ещё до съезда. В письме из Шанхая Мао пропесочили за «кулацкую линию» и за «партизанщину». Дело в том, что крайне эгалитаристский лозунг Мао: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало; взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная» - не устраивал новых вождей. Те предлагали оставлять кулакам худшую землю, а самые радикальные - вообще, ничего не оставлять. В общем, левизна Мао была относительной по сравнению с другими коммунистическими лидерами. И не с этого ли письма идёт традиция считать китайский вариант социализма «кулацким»? Впрочем, ничего не помешало одновременно периодически вешать явному леваку Ли Лисаню, бредившего мировой революцией, ярлык «правого уклона».
Бо Гу один из железных птенцов Павла Мифа, возглавивший КПК в начале 30-х. Поверхностно знавший китайские реалии, но твёрдо веровавший в опыт российских большевиков он был поклонником Сталина, и, косплея его, даже курил трубку. Считалось, что это достаточно, чтобы управлять партией. Не правда ли, ситуация за последние сто лет особо не изменилась?
Не менее абсурдно звучало обвинение в «партизанщине», позволившей коммунистам разбить три, направленных против них, похода чанкайшистов. Казалось бы, не успели ещё заглохнуть упрёки в адрес авантюрной политики Ли Лисаня, в пустую потратившего огромное количество ресурсов на штурм укреплённых городов, как новые вожди потребовали реанимировать данную стратегию.
А получив поддержку от своего куратора - Павла Мифа - молодёжь усилила давление на Мао. Критикуя его «узкий эмпиризм», «правый оппортунизм», «кулацкую линию» и «партизанщину», они начали медленно и верно смещать его со всех мало-мальски значимых постов.
Мао попытался дать бой на арене «международной политики». В это время японская военщина молниеносным броском оккупировала маньчжурский город Мукден и столицу провинции Цзилинь город Чанчунь. К осени под властью Японии оказалась вся Маньчжурия с населением в 30 миллионов человек. Войска Чан Кайши, занятые в очередном антикоммунистическом походе, против японцев бездействовали. Всё это вызвало небывалый антипатриотический подъём населения, а против «соглашательской» политики Чан Кайши взбунтовались солдаты 26-й гоминьдановской армии (17 тысяч человек) в городе Ниццу, который в одночасье стал красным. Мао требовал использовать момент, чтобы перевести антияпонские настроения в классовые. При всей логичности момента, члены Политбюро хотели убрать Мао со всех постов, поэтому это предложение поставило их на дыбы:
«Япония захватила северо-восток в первую очередь для того, чтобы напасть на Советский Союз. Не понимать этого - значит, быть правым оппортунистом!» И еще: «Мы должны выдвинуть лозунг вооруженной защиты СССР, тот же, кто не согласен с этим, - классический правый оппортунист!»
Мао понял, что с этим составом Политбюро «каши не сваришь» и снова заболел. А новые вожди КПК принялись готовить штурм хорошо укреплённого города Ганьчжоу. Впрочем, удача опять была на стороне Мао - город взять штурмом не удалось. Более того, члены Политбюро унижено просили его вернуться и разобраться с вопросом. Мао с восторгом согласился. Он мчится на юг и выправляется ситуацию. Более того, оставив идею штурма укреплённых городов, он в провинции Фуцзянь совершает трудный рейд по горным дорогам, за более чем 500 ли от столицы Советского района Жуйцзиня, к богатому, но слабозащищённому торговому Чжанчжоу. Добыча была впечатляющая, что несколько компенсировало трудности двухмесячного сидения под укреплённым Ганьчжоу. Авторитет Мао в армии вновь был на недосягаемой высоте.
Тем не менее, Мао опять обвиняется в «партизанщине» и «слабом понимании марксизма», а после совещания в уезде Нинду - его снова сняли со всех мало-мальски значимых постов. Внутрипартийный конфликт разгорался и «полетели головы» сторонников опального вождя. Кстати, именно в это время внимание Мао привлёк коротышка Дэн Сяопин, который не склонил головы перед его врагами. Даже престарелых тестя с тещей, живших на севере Советского района в местечке Дунгу, выгнали с работы в местной парторганизации. Мао не осталось ничего иного, как снова «заболеть».
И снова ему везло, а Центральному району, соответственно, наоборот. Осень 1933 года Чан Кайши начал новое, пятое, наступление на него. В этот раз его организацией занялись немецкие советники, которые изучив особенности маневренной борьбы китайских коммунистов - предложили тактику блокгаузов. Теперь армия продвигалась в течение дня ровно настолько, чтобы оставаться в пределах видимости от предыдущего блокгауза, после чего останавливалась и строила новый. Такая цепочка, поддерживающих друг друга огнём укреплений, создавала непрерывный оборонительный эшелон, за который, случись чего, всегда могла отойти армия и дождаться подкреплений. Ну, а для лёгкой пехоты партизан, не имеющих тяжёлого вооружения - блокгаузы представляли серьёзное препятствие. Эта была медленная тактика выдавливания противника, но она приносила свои результаты - постепенно сужая территорию, контролируемую партизанами.
Под лозунгом «ни пяди своей земли» новые вожди китайских коммунистов бросили армию в позиционную мясорубку, где все преимущества были на стороне противника. Жившие за счёт трофеев партизаны скоро стали испытывать трудности с боеприпасами, что делало эвакуацию Центрального советского района лишь вопросом времени.
Впрочем, надо думать, что Мао со своей партизанской тактикой вряд ли сумел что-либо противопоставить блокгаузному орднунгу. За счёт гигантского превосходства в ресурсах, чуть раньше или позже, чанкайшисты всё равно задавили бы район, и коммунистам пришлось бы бежать. Однако военные неудачи крайне негативно повлияли на репутацию недругов Мао, чем он в последующем и воспользуется.
А пока он с Хэ Цзычжэнь получили приказ на выступление в поход, который позже был закреплён в историографии как Великий поход китайских коммунистов. И вновь им пришлось прощаться с ребёнком. Маленький Аньхунь плакал и не отпускал маму, а она обещала разгромить врага и вернуться. И снова пустые обещания. Судьбой племянника обеспокоили сестру Хэ Цзычжэнь - Хэ И и её мужа - младшего брата Мао - Цзетаня, который со временем переправил племянника надёжному человеку. Однако вскоре он попал в засаду и был убит. Тайна нахождения Аньхуня ушла вместе с ним. Чувствуя за собой вину Хэ И особенно активно искала племянника после войны. По какой-то мистической случайности её джип перевернулся недалеко от того места, где погиб Цзетань, и она, не приходя в сознание, скончалась. Тайна нахождения Аньхуня так и осталась покрыта мраком. Если и был у Мао Дзэдуна небесный покровитель, то удачи отсыпанной лично ему щедрой пригоршней, на детей уже не оставалось.
Продолжение следует.
Зимой 1927/28 годов у китайских коммунистов сложилось катастрофическое положение дел. Разрыв с Гоминьданом означал не только крах Национального фронта, но и шагом в политическое, а часто и физическое небытие, ибо крайне действенные меры белого террора вкупе с общей депрессией сократили количество членов партии с 58 000 (летом 1927) до примерно 10 000 (зимой 27/28) человек.
Не оправдались, поддержанные Москвой, призывы к народным восстаниям. Рабочие крупных городов крайне неохотно участвовали в забастовках, на что наложился кризис с «красными профсоюзами», вырезанными почти под корень, а волнения в сельской местности носили характер стихийных бунтов местных люмпен-пролетариев, большинству из которых не нужна была земля, а революционную свободу они понимали, как возможность безнаказанно бесчинствовать.
Перед китайскими коммунистами во всей своей красе стал вопрос: что делать дальше? И кто поведёт обновлённую коммунистическую партию в бой? Так как её бессменный лидер Чэнь Дусю был обвинён Москвой во всех провалах и снят с поста Генерального секретаря. Впрочем, сами русские большевики так же погрязли в межфракционной борьбе, где их установки к действию варьировались в широких пределах в зависимости от внутриполитического момента, подчас, противореча самим себе. Был «на коне» «любимец партии» Бухарин - от китайских коммунистов требовали уважительного отношения к кулаку и осторожного подхода к аграрному вопросу. Началась Коллективизация, и в массы двигался лозунг о радикальном наступлении на патриархальную деревню. Локальные победы принимались за начало, давно ожидаемого, революционного взрыва, что приводило к беспочвенному оптимизму и последующему нерациональному расходу средств, а закономерные поражения к панике, поискам козла отпущения и перетасовке партийной верхушки, которая ко всему прочему развалилась на три группировки, схлестнувшиеся в борьбе друг с другом. Это были старые партийцы: Чжан Готао, Сян Ин, Чжоу Эньлай, считавшими себя основателями партии и имевших особое право на принятие решений. Вторая - молодых партийных функционеров, учившихся в СССР (в Институте трудящихся Китая им. Сунь Ятсена, в последствии КУТК) и свято веривших в апологетику опыта российских большевиков: Бо Гу, Ван Мин, Ло Фу, которых к тому же поддерживали ряд кураторов из СССР. И полевые командиры: Мао, Пэн Бэй, Джу Дэ, сумевшие закрепиться в сельских районах и имевших за душой хоть какие-то ресурсы помимо всесильного учения и московской зарплаты.
При этом борьба за власть была не столько неким родимым пятном, присущим исключительно коммунистическому движению - сколько данью той неопределённости, которая сложилась вокруг партии. Какого-то явного пути, приводящего к гарантированному положительному результату, не просматривалось, а весь движняк напоминал хаотическое блуждание отдельных функционеров в поисках чёрной кошки в тёмной комнате. Оставалось ждать, что кто-то найдёт правильный алгоритм, способный решать текущие задачи, после чего возглавит всё движение. Ну, а пока каждый из вождей китайских коммунистов считал, что именно его линия является правильной и склонял по мере возможности остальных к ней.
И именно этот период стал для Мао очередной ступенькой во власть. За несколько лет до кризиса он, в поисках революционного класса, обратил внимание на противоречия, сложившиеся в китайской деревне. Не смотря на ряд отличий от российской действительности - в своей сути это было всё тоже аграрное перенаселение, так как с 1870 года до середины 20-х годов количество ртов в стране увеличилось где-то на 120 миллионов человек при незначительном росте обрабатываемой земли. Особенно сильно это ударило по малоимущим крестьянам, значительная часть из которых была выброшена в деревенский люмпен-пролетариат и пополнила ряды многочисленных банд и армий местных милитаристов. И если среднестатистический крестьянин мечтал, по большому счёту, о стабильности и был против «чёрного передела» земли, в котором не видел надобности, то совсем иначе были настроены бедные кланы и нищие пауперы. Ну, а люмпен-пролетариат был «за любой кипешь, кроме голодовки». Именно эти люди, составляющие костяк местных пассионариев, привлекли своей решимостью Мао. Он постепенно осознаёт, что это и есть тот хворост, который станет топливом для революционного пожара в Китае. Теперь крестьянский вопрос волнует его особо:
Только тот, кто поддерживает движение за освобождение китайских крестьян, - преданный революции член партии; все остальные - контрреволюционеры.
Эти умозаключения привели его к идее создания опорной базы, привязанной к сельской местности. Впрочем, остальные партийные товарищи тогда посчитали его план, мягко говоря, убогим. Они жаждали революционного взрыва и мести предателям из Гоминьдана, запланировав ради этого целую череду восстаний, которые, однако, закончились неудачно. Идея о том, что мало разбудить революционную энергию масс - ей ещё надо уметь управлять (для чего неплохо бы иметь соответствующий структуры) - пока доходила не до всех.
Ну, а Мао вызывается работать «в поле», возглавив «Восстание осеннего урожая» под лозунгом: «Ни одного зерна помещику из нового урожая»!
Дичжу давят людей что есть силы,
И крестьяне их всех ненавидят.
Но когда урожай мы сбираем, то сгущаются осенью тучи.
Грома звук возвещает восстание!
Не смотря на громкое четверостишье, написанное Мао, получилось всё менее эпично. Начавшееся 9 сентября восстание вскоре выдохлось. Дивизия Мао состояла из полка коммуниста Лу Дэминя, бывших гоминьдановских солдат, бандитских шаек и ещё одного полка из шахтёров Аньюаня. Однако вместо штурма Чанши полк, состоявший из гоминьдановцев взбунтовался и разгромил другой полк дивизии. Ещё один полк попал в засаду и понёс тяжёлые потери. Более того сам Мао попался в лапы местной крестьянской милиции - миньтуаням и только чудом ему удалось сбежать. Белый террор, косивший всех направо и налево, был в разгаре, поэтому судьба его висела на волоске. Однако обошлось, что ещё раз показывает: Большая История любит, прежде всего, удачливых.
Понимая, что восстание заглохло, Мао на свой страх и риск отказался от партийной установки - штурмовать столицу провинции. И это непослушание ему припомнят ещё не раз во время внутрипартийных склок. Впрочем, сил на штурм банально не было, поэтому он вернулся к своей старой идее - создать опорную базу под советский район. Тем более, что выбор он давно сделал. 19 сентября в небольшом посёлке Вэньцзяши он объявил о решении идти на юг вдоль провинции Хунань и Цзянси к высокогорному району Цзинган (дословно «Колодцы и хребты»). Местность, сочетавшая в себе заросшие буйной тропической зеленью горы и обрывающихся вниз отвесных ущелий, была удобна для обороны. При этом здесь хватало посёлков и рисовых чеков, чтобы прокормить небольшую армию. Лучшего места найти было сложно.
Глава цзинганских бандитов Юань Вэньцай на фоне штаб-квартиры Мао в горах Цзинган.
21 сентября полторы тысячи измученных бойцов (остатки 1-й дивизии) выступили в путь, который проходил очень тяжело. Неизвестность, отсутствие снабжения, слабая дисциплина, тяжёлые погодные условия привели к тому, что поредевший на треть отряд, достиг небольшого городка Цыпин только 27 октября. Трудное путешествие было закончено, но не сами трудности, так как вымотанные бойцы оказался в глухом уголке с враждебным населением, говорящем на непонятном для большинства бойцов, включая и Мао, диалекте. Власть здесь принадлежала бандитам под руководством Юань Вэньцая и Ван Цзо, состоящим в тайном обществе «мадоуй» (общество сабель), чьи головорезы, вооружённые старыми ружьями и мечами, держали в страхе всю округу.
Чтобы спокойно жить - нужно было установить с ними контакт. Мао оказалось не сложно найти с ними общий язык. Они были из бедных кланов хакка и не питали особой любви к жителям долин. К тому же Мао повёл себя как хороший дипломат, очаровав деревенских мафиози своей учёностью и щедростью. Конечно, не всё так было гладко и стычки между бандитами и красноармейцами носили перманентных характер. Тем не менее, взаимоотношения установились. Здесь произошёл ещё один любопытный момент, который довольно хорошо показывает неоднозначность китайских тайных обществ. Недоверчивый Ван Цзо с хитрым Юанем решили привязать Мао к себе, подогнав ему молодую девушку Хэ Цзычжэнь. Это была сестра старого друга Юаня, которую они порекомендовали Мао в качестве переводчика с местного диалекта. К тому же она была молода, красива, задорна и, что немаловажно, по местным меркам хорошо образована. Но интересным было другое: с 16 лет она состояла в компартии, а в отряд к Вану и Юаню попала относительно недавно по направлению юньсинской парторганизации после установления в уезде белого террора, где те, по старой дружбе, отечески приглядывали за ней. Так что в качестве переводчика Мао досталась не бандитская подстилка, а вполне себе уважаемый член партии. Что показывает - роль «тайных обществ» в то время была более универсальная, чем банальная оргпреступность. По большому счёту, это был способ утилизировать излишки пассионарного элемента в перенаселённой аграрной стране, которые по итогу составляли некий резерв для контрэлит. Неудивительно, что сотрудничество с «тайными обществами» было обыденностью для всех конфликтующих сторон. В самой же компартии шли ожесточённые споры - как относиться к таким «союзникам», пока не пришли к решению, что простых бандитов можно принимать в красноармейцы, а идейных вожаков - надо отстреливать. Такова оказалась в последующем судьба Вана и Юаня. Впрочем, поднявшись на вершины власти, Мао более доброжелательно отнёсся к своим старым подельникам, превратив их пусть и в незрелых, но борцов за народную власть.
Отступление в деревню было запрограммировано самим ходом событий, поставивших китайских коммунистов на грань физического уничтожения в городе. В последующем это решение было утверждено и Москвой. Но Мао был первым, что, включая его административные способности, позволило ему создать наиболее крупный Советский район. Впрочем, до лавров «Великого кормчего» ему было далеко. 16 сентября за отказ штурмовать Чанши его пропесочил советский консул и представитель Коминтрена в провинции Кучумов, назвав действия хунаньского парткома «исключительно постыдным предательством и трусостью», а поведение Мао - «чудовищным примером филистерства китайского типа». После чего потребовал: срочно ускорить работы по восстанию в городе. КПК вынуждена была прислать в Чанши своего полномочного представителя Жэнь Биши, который перетряс верхушку партийной организации, однако, изучив обстановку, признал идею о восстании несколько оптимистической и уже потерявшей актуальность.
Тем не менее, Москве были нужны козлы отпущения, поэтому после ноябрьского расширенного временного совещания Политбюро - Мао исключили из его состава. Впрочем, в ситуации хаоса и бардака он узнал об этом только спустя четыре (!) месяца, когда в начале марта 1928 года к нему прибыл особоуполномоченный от вновь созданного парткома южной Хунани молодой и самоуверенный Чжоу Лу, который пошёл ещё дальше, заявив, что Мао, вообще, исключили из партии, после чего забрал все бразды правления себе. Впрочем, упиваться властью ему пришлось не долго. Во-первых, Мао уважали в армии как авторитетного лидера; во-вторых, вскоре его группа соединилась с группой войск Джу Дэ, с которым Мао быстро нашёл общий язык, да к тому же узнал, что из партии его никто не исключал. Ну, а сам Чжоу Лу в одной из стычек очень своевременно попал в плен к чанкайшистам и был казнён. Власть снова перешла к Мао.
Джу Дэ - один из легендарных полководцев китайских коммунистов и верный сподвижник Мао, которого последний ценил за отсутствие политических амбиций. Наглядный пример того, как «вредно» чтение книг.
Впрочем, проблемы на этом не закончились. К маю 1928 года «под ружьём» у него оказалось порядка 18 000 человек, объединённые в 4-й корпус Красной армии. А кавычки я поставил потому, что на эту массу приходилось всего две тысячи винтовок и несколько пулемётов. К тому же не хватало патронов и медицинских препаратов. Однако самой сложной задачей было - прокормить такую ораву. И если раньше Мао действовал по апробированному ещё бандитами Ваном и Юанем методу: обкладывал крестьян налогом, предварительно разграбив дома богатых тухао (кулаков) и лешэнь (крестьян-середняков), то сейчас этих мер было явно недостаточно. Войска Джу Дэ, вообще, ради снабжения перешли на выращивание и продажу опиума. Конечно, коммунисты понимали, что это плохо, но идею на хлеб вместо масла не намажешь. В общем, как посчитал Мао, пришло время для коренной аграрной реформы.
Теперь ему представилась возможность реализовать свои резко эгалитаристские взгляды. Вся земля в районе конфисковывалась в пользу «советского правительства» (во главе которого чисто формально стоял бандит Юань Вэнцай), после чего делилась между лояльными жителями по числу едоков. Понятное дело, что такое положение не понравилось, в первую очередь, местным зажиточным кланам - бэньди, которые, не без основания, считали, что таким образом пришлые хотят захватить их землю. Поэтому реформу пришлось проводить силой оружия. Крестьяне в панике бежали с насиженных мест, замерла торговля и работа мастерских. Китайским коммунистам пришлось прибегнуть в продразвёрстке. Проблема была в том, что, как пишет сам Мао, повторно что-либо найти в одном и том же месте после неё - уже не получалось. Однако питание бойцов всё равно находилось на очень плохом уровне. Мао рассказывал дочери, что от пресной пищи (он как южанин очень любил перец) у него участились запоры, от которых его спасала Хэ Цзычжэнь с помощью мыльных клизм.
Утешало только одно: политика военизации района повысило боеспособность армии, которая даже разгромила один из полков 8-го корпус НРА на перевале Хуанъян. Тем не менее, трудности со снабжением привели к тому, что к началу зимы войска Мао и Джу Дэ сократились до 6 000 человек. Тяжёлое решение об оставлении удобной базы в горах - было насущей необходимостью. Войска китайских коммунистов были вынуждены словно акула двигаться, чтобы банально выживать.
14 января 1929 года войска Мао и Дэ в количестве 3 600 человек выступили в поход, который был направлен в Цзянси на границе с Фуцзянью, где исторически селилось много пришлых кланов. Эту область даже называли «страной Хакка», где они подразумевали найти более тёплый приём. Впрочем, очередная проблема выяснилась на места. Да, бедная деревня, состоящая на 70% из нищих пауперов, принимала Красную армию хорошо. Только прокормить тоже не могла. Войскам Мао и Дэ снова пришлось кружиться по региону, грабя проходящие города и деревни. Кризисность ситуации показывал тот факт, что именно здесь в западной Фудзяни Хэ Цзычжэнь была вынуждена оставить на попечение неизвестных людей, только родившуюся от Мао дочь. Обещание «забрать после победы революции», как правило, означало полное забвение для вновь родившихся партизанских детей. Никого из них, после победы, Мао с женой - так и не нашли.
Однако именно здесь, в ужасающих условиях бесконечных переходов, сформировалась новая партизанская тактика:
«Рассредоточивать войска, чтобы поднимать массы, и сосредоточивать войска, чтобы расправляться с противником»; «враг наступает - мы отступаем; враг остановился - мы тревожим; враг утомился - мы бьем; враг отступает - мы преследуем»; «при создании стабильных отторгнутых районов применять тактику волнообразного продвижения; в случае преследования сильным противником кружить, не уходя далеко от базы»; «при наименьшей затрате времени, применяя наилучшие методы, поднять наиболее широкие массы»
Которая в последующем не только позволяла партизанам громить превосходящего по силам противника, а со временем была принята на вооружение Коминтерном и успешно функционировала в «богом забытых уголках» всего Третьего мира.
Ну, а пока жизнь Мао проходила в круговороте боев и политических стычек. Коллективизация в России и падение «любителя кулаков» Бухарина привела к резкому полевению политики Коминтерна. Теперь Мао даже ставили в пример. Правда, его связь с Шанхаем, где обитал ЦК КПК, была столь ненадёжная, что мало кто имел представлении о том, что творить на подвластных ему территориях. Впрочем, сам ЦК не оставлял надежды установить контроль над строптивым хунаньцем - выслав к нему представителя военной секции Лю Аньгуня по прозвищу «Добрый». Впрочем, к Мао доброты он не питал, а пользуясь тем, что прошёл обучение в СССР - принялся третировать будущего вождя. Мао принял в данном случае устоявшуюся тактику - сославшись на болезнь, отошёл от дел, а буйного Лю Аньгуня вскоре настигла пуля в одной из многочисленных схваток с войсками Гоминьдана.
Ну, а пока шла эта вяло текущая политическая грызня в октябре 1929 года рухнула Нью-Йоркская биржа. Начался очередной кризис, вошедший в историю под названием Великая депрессия. Казалось бы, то, о чём так настойчиво твердили коммунисты - свершилось: кризис всего капиталистического общества настал, и мировая революция была не за горами. На волне этого оптимизма ЦК КПК ваяет резолюцию за №70, в которой прописывает идти вслед за революционными порывами масс, что для войск 4 корпуса Красной армии было конкретизировано в задачах захвата провинций Цзянзи, Хубэй и Хунань. Мао не возражал, объединив под своим руководством все ближайшие отряды в первую армейскую группу, которую и нацелил на крупнейшие города провинции Цзянси - Цзюцзян и Наньчань.
Ли Лисань - идейный вождь КПК в конце 20-х. Именно ему принадлежала идея втянуть СССР во новую мировую войну, которая, по его замыслам, закончилась бы победой Мировой революции. Надо думать, как офигевали советские партфункционеры от таких масштабных замыслов. Впрочем, большинство его ранних идей закончилось пшиком и бесцельной растратой ресурсов. Был вызван в СССР, пережил арест в 1937 году, но не выдержал травли хунвэйбинов во время Культурной революции.
Внимательному читателю не трудно догадаться, что опять всё закончилось провалом. Лишь третья, самая скудная, армейская группировка под командованием Пэн Дэхуая неожиданно взяла Чаншу - столицу провинции Хунань. Впрочем, через десять дней была выбита обратно. Это имело ряд последствий. Так из городской тюрьмы были освобождены жёны младшего и среднего брата Мао, а за разграбление города в неё, наоборот, угодила его бывшая жена - Кайхуэй, которую в последствии расстреляли по приговору суда. Вместе с ней в тюрьму попал и старший сын Мао Аньин (ему было восемь), а средний Аньцин получил от солдат тяжёлый удар по голове, от которого он так и не оправится до конца своей жизни. Их дальнейшая судьба будет состоять из череды трагических приключений, пока найденные на помойке, они не будут вывезены в Советский Союз. Судьба старшего сына Мао весьма примечательна: добровольцем ушёл на фронт (лично писал письмо Сталину), в составе 2-го Белорусского фронта прошёл Польшу и Чехословакию, закончив войну в Берлине. В 1946 году вернулся в Китай, участвовал в Корейской войне, где был переводчиком у командующего войсками китайских народных добровольцев Пэн Дэхуая (не приносил он членам семьи Мао удачи). Погиб при воздушном налёте. Круг замкнулся.
Не менее любопытны были и другие совпадения. Так как крестьянская война являлась в Китае типовым способом разрешения кризисных ситуаций, то подобные конфликты очень часто имели общий не только идеологический, но и ситуационный базис. Так тайпины, на начальной стадии своего восстания, тоже пытались штурмовать Чанши - однако потерпели неудачу. Коммунисты были более успешными, что не отменяет малое значение данной победы, а, в целом, стратегию штурмов городов слабыми партизанскими отрядами - надо признать глубоко авантюристской, приведшим к множеству бессмысленных жертв. Мао в очередной раз убедился, что одной революционной ситуации в стране недостаточно - нужна серьёзная опорная база, которая поспособствует созданию работающих оргструктур.
Наученный горьким опытом, новый опорный район Мао решил создать в богатых областях юго-западной Цзянси. Эта местность сочетала в себе хорошую ресурсную базу, при этом изобиловала поросшими густым лесом горами, где было удобно обороняться. При этом отсюда было можно угрожать и столице провинции - Наньчаню, от штурма которого Мао не отказался, и было недалеко до гор Цзинган, где по-прежнему действовали партизанские отряды под командованием Пэн Дэхуая. Захватив богатый город Цзиань и взяв взял хорошую добычу, Мао объявил о создании советского правительства провинции Цзанси. Казалось, ситуация для первой армейской группы стала налаживаться.
Российский революционер Михаил Миф (сокращённо от Михаила Фортуса), участник гражданской войны на Украине. По разнарядке стал китаеведом в качестве проректора по хозяйственной части в Институте трудящихся им. Сунь Ятсена, а успешной борьбой с троцкистом-ректором Карлом Радеком показал свои неоспоримые достижения на данном поприще, что позволило ему самому занять этот пост.
Однако, в стане КПК снова разразился кризис. Мало того, что Сталин не любил неудачников (к концу лета 1930 года стало понятно, что восстание выдохлось), так до Коминтерна стали доходить радикальная левизна китайских коммунистов. Так Ли Лисань заявлял, что настало время начать новую мировую войну, втянуть в неё СССР, который в обязательном порядке её выиграет и на основании этого восторжествует мировая революция! Это уже попахивало троцкизмом. В Китай срочно был отряжён новый эмиссар Москвы Павел Миф, который считался непревзойдённым знатоком не только Востока, но и борьбы с троцкистами. Будучи с 1925 года проректором, а потом и ректором в Институте трудящихся Китая им. Сунь Ятсена он лично знал многих студентов, проходивших в это время учёбу в Москве. Не удивительно, что он сделал ставку на хорошо знакомую ему молодёжь, которая к тому же получила урок межфракционной борьбы, когда был снят с поста ректора - троцкист Карл Радек. Теперь «28 большевиков» - активная группа студентов, помогавшая в борьбе с опальным Радеком, готова была применить полученные знания в Китае. Началась очередная перетряска партийного руководства.
Впрочем, в своей деревенской глухомани Мао пока решал другие вопросы. В это время, консолидировав в своих руках власть, Чан Кайши перешёл к решительным действиям по отношению к коммунистам. Мао пришлось одновременно отбивать Первый антикоммунистический поход войск Гоминьдана и одновременно давить всплески оппозиции среди коммунистов юго-западной Цзянси, недовольных его аграрной политикой. И если первый антикоммунистический поход, а в последующем второй и третий закончились эпическими разгромами войск Гоминьдана, то первая межфракционная борьба привела к резне, выбившей до 90% процентов коммунистов юго-западной Цзянси. Мао окончательно понял, что строить Советский район можно только в расово классово верном окружении. Нужно было возвращаться в «страну Хакка».
В это время у китайских коммунистов «не мытьём, так катаньем» пришло понимание, что стратегия Мао - единственно верная. В 1931 году ЦК КПК столкнулось с новыми трудностями. В связи с валом белых репрессий в конце апреля был арестован Гу Шуньчжан, который заведовал секретным (специальным) отделом ЦК, с весьма широкими полномочиями и функциями: от организации охраны первых лиц, разведдеятельности до ликвидации предателей и врагов партии. Проблема усугубилась тем, что по факту ареста - он сам выбрал путь предательства, сразу же сдавший адреса и явки Политбюро ЦК, цзинсинской и хубэйской парторганизации. Было арестовано около трёх тысяч коммунистов - большинство из которых казнено. Попался даже Генеральный секретарь ЦК Сян Чжунфа, который не смотря на то, что предпочёл «потерять лицо» (стать предателем) - был расстрелян, так как добычи у гоминьдановцев, итак, хватало. Месть коммунистов была оперативной и безжалостной - была вырезана вся семья предателя (от 17 до 30 человек) за исключением двенадцатилетнего сына изменника (на него рука убийц не поднялась). Ну, а сам предатель был казнён гоминьдановцами несколько лет спустя, когда они заподозрили этого разложившегося человека в двойной игре.
Резиденция Временного центрального правительства Китайской Советской Республики в Жуйцзине (Центральный советский район). Здесь Мао понял, что нет власти более надёжной, чем власть над партией.
Руководство КПК было дезорганизовано: либо томилось в тюрьмах, либо бежало в Москву или скрывалось в подполье. Не удивительно, что Мао разобравшись с «кулацкими недобитками» из особого комитета в Цзянси и отбив три карательных похода чанкайшистов, находился в очень сильной позиции. Его опорная база, как самая крупная в стране, получила название Центрального советского района и должна была принять I Всекитайский съезд советов, который начался 7 ноября 1931 года в Епине. Съезд объявил о создании Китайской народной республики, уравнительный принцип деления земли и другие документы. Мао, как и планировалось, получил должность председателя Всекитайского центрально исполнительно комитета и, казалось бы, взошёл к давно ожидаемым вершинам власти. Однако, из разгромленного Шанхая в Центральный район слетелись железные мальчики из команды уже убывшего Павла Мифа, которые завидовали карьере удачливого полевого командира и готовились дать бой на его территории.
Первые тревожные нотки появились ещё до съезда. В письме из Шанхая Мао пропесочили за «кулацкую линию» и за «партизанщину». Дело в том, что крайне эгалитаристский лозунг Мао: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало; взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная» - не устраивал новых вождей. Те предлагали оставлять кулакам худшую землю, а самые радикальные - вообще, ничего не оставлять. В общем, левизна Мао была относительной по сравнению с другими коммунистическими лидерами. И не с этого ли письма идёт традиция считать китайский вариант социализма «кулацким»? Впрочем, ничего не помешало одновременно периодически вешать явному леваку Ли Лисаню, бредившего мировой революцией, ярлык «правого уклона».
Бо Гу один из железных птенцов Павла Мифа, возглавивший КПК в начале 30-х. Поверхностно знавший китайские реалии, но твёрдо веровавший в опыт российских большевиков он был поклонником Сталина, и, косплея его, даже курил трубку. Считалось, что это достаточно, чтобы управлять партией. Не правда ли, ситуация за последние сто лет особо не изменилась?
Не менее абсурдно звучало обвинение в «партизанщине», позволившей коммунистам разбить три, направленных против них, похода чанкайшистов. Казалось бы, не успели ещё заглохнуть упрёки в адрес авантюрной политики Ли Лисаня, в пустую потратившего огромное количество ресурсов на штурм укреплённых городов, как новые вожди потребовали реанимировать данную стратегию.
А получив поддержку от своего куратора - Павла Мифа - молодёжь усилила давление на Мао. Критикуя его «узкий эмпиризм», «правый оппортунизм», «кулацкую линию» и «партизанщину», они начали медленно и верно смещать его со всех мало-мальски значимых постов.
Мао попытался дать бой на арене «международной политики». В это время японская военщина молниеносным броском оккупировала маньчжурский город Мукден и столицу провинции Цзилинь город Чанчунь. К осени под властью Японии оказалась вся Маньчжурия с населением в 30 миллионов человек. Войска Чан Кайши, занятые в очередном антикоммунистическом походе, против японцев бездействовали. Всё это вызвало небывалый антипатриотический подъём населения, а против «соглашательской» политики Чан Кайши взбунтовались солдаты 26-й гоминьдановской армии (17 тысяч человек) в городе Ниццу, который в одночасье стал красным. Мао требовал использовать момент, чтобы перевести антияпонские настроения в классовые. При всей логичности момента, члены Политбюро хотели убрать Мао со всех постов, поэтому это предложение поставило их на дыбы:
«Япония захватила северо-восток в первую очередь для того, чтобы напасть на Советский Союз. Не понимать этого - значит, быть правым оппортунистом!» И еще: «Мы должны выдвинуть лозунг вооруженной защиты СССР, тот же, кто не согласен с этим, - классический правый оппортунист!»
Мао понял, что с этим составом Политбюро «каши не сваришь» и снова заболел. А новые вожди КПК принялись готовить штурм хорошо укреплённого города Ганьчжоу. Впрочем, удача опять была на стороне Мао - город взять штурмом не удалось. Более того, члены Политбюро унижено просили его вернуться и разобраться с вопросом. Мао с восторгом согласился. Он мчится на юг и выправляется ситуацию. Более того, оставив идею штурма укреплённых городов, он в провинции Фуцзянь совершает трудный рейд по горным дорогам, за более чем 500 ли от столицы Советского района Жуйцзиня, к богатому, но слабозащищённому торговому Чжанчжоу. Добыча была впечатляющая, что несколько компенсировало трудности двухмесячного сидения под укреплённым Ганьчжоу. Авторитет Мао в армии вновь был на недосягаемой высоте.
Тем не менее, Мао опять обвиняется в «партизанщине» и «слабом понимании марксизма», а после совещания в уезде Нинду - его снова сняли со всех мало-мальски значимых постов. Внутрипартийный конфликт разгорался и «полетели головы» сторонников опального вождя. Кстати, именно в это время внимание Мао привлёк коротышка Дэн Сяопин, который не склонил головы перед его врагами. Даже престарелых тестя с тещей, живших на севере Советского района в местечке Дунгу, выгнали с работы в местной парторганизации. Мао не осталось ничего иного, как снова «заболеть».
И снова ему везло, а Центральному району, соответственно, наоборот. Осень 1933 года Чан Кайши начал новое, пятое, наступление на него. В этот раз его организацией занялись немецкие советники, которые изучив особенности маневренной борьбы китайских коммунистов - предложили тактику блокгаузов. Теперь армия продвигалась в течение дня ровно настолько, чтобы оставаться в пределах видимости от предыдущего блокгауза, после чего останавливалась и строила новый. Такая цепочка, поддерживающих друг друга огнём укреплений, создавала непрерывный оборонительный эшелон, за который, случись чего, всегда могла отойти армия и дождаться подкреплений. Ну, а для лёгкой пехоты партизан, не имеющих тяжёлого вооружения - блокгаузы представляли серьёзное препятствие. Эта была медленная тактика выдавливания противника, но она приносила свои результаты - постепенно сужая территорию, контролируемую партизанами.
Под лозунгом «ни пяди своей земли» новые вожди китайских коммунистов бросили армию в позиционную мясорубку, где все преимущества были на стороне противника. Жившие за счёт трофеев партизаны скоро стали испытывать трудности с боеприпасами, что делало эвакуацию Центрального советского района лишь вопросом времени.
Впрочем, надо думать, что Мао со своей партизанской тактикой вряд ли сумел что-либо противопоставить блокгаузному орднунгу. За счёт гигантского превосходства в ресурсах, чуть раньше или позже, чанкайшисты всё равно задавили бы район, и коммунистам пришлось бы бежать. Однако военные неудачи крайне негативно повлияли на репутацию недругов Мао, чем он в последующем и воспользуется.
А пока он с Хэ Цзычжэнь получили приказ на выступление в поход, который позже был закреплён в историографии как Великий поход китайских коммунистов. И вновь им пришлось прощаться с ребёнком. Маленький Аньхунь плакал и не отпускал маму, а она обещала разгромить врага и вернуться. И снова пустые обещания. Судьбой племянника обеспокоили сестру Хэ Цзычжэнь - Хэ И и её мужа - младшего брата Мао - Цзетаня, который со временем переправил племянника надёжному человеку. Однако вскоре он попал в засаду и был убит. Тайна нахождения Аньхуня ушла вместе с ним. Чувствуя за собой вину Хэ И особенно активно искала племянника после войны. По какой-то мистической случайности её джип перевернулся недалеко от того места, где погиб Цзетань, и она, не приходя в сознание, скончалась. Тайна нахождения Аньхуня так и осталась покрыта мраком. Если и был у Мао Дзэдуна небесный покровитель, то удачи отсыпанной лично ему щедрой пригоршней, на детей уже не оставалось.
Продолжение следует.