К говновщине революции 2
Мне долгое время не давал покоя вопрос, как первые военные лица: Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В.Алексеев, Главнокомандующий армиями Северного фронта Рузский, главнокомандующий Юго-Западным фронтом Алексей Брусилов, командующий 8-м корпусом Антон Деникин, командующий Петроградским военным округом Лавр Корнилов, стали клятвопреступниками. Я предполагал, что ключевую роль играл начальник штаба Северо-Западного фронта М. Бонч-Бруевич, брат революционера В. Бонч-Бруевича. Почему? Какая причина заставила целый генеральский корпус предать своего главнокомандующего, да ещё во время войны? Многочисленная историческая литература, вроде бы описывает сам процесс, представляя в том числе Николая II, как нечто бесхребетное, но ясности не вносит.
Книга Василия Биркина "Осиное гнездо" закрыла много недостающих пазлов. В книге описываются события времени первой революции.
Вот несколько отрывков оттуда:
Во время заведования столовой я тотчас же заметил, что офицерство резко делилось на три части.
Крайние правые, или монархисты, под предводительством подполковников Вершицкого и Киселева: Янкевский, Франчич, я, Иванов, Молчанов, Абрамов, Кононов. Затем, крайние левые, под предводительством князя Вачнадзе: Белков, Святский, Зинкевич, Зайцев. Центр, примыкающий больше к левым и, видимо, чуждающийся правых: сам командир, подполковники Иллиас-Бей и Абрамович, князь Гурамов, Сохатый, Федоров, Унжиев, Дукшт-Дукшинский, Шах-Будагов, Пеленкин, Булгаков, командир второй роты, командир четвертой роты Зенилов. Последние четверо держали строгий нейтралитет.
Вот тебе и результаты революции, - думал я. - Если офицеры разделились на три лагеря, то чего же ждать от штатского люда.
[Spoiler (click to open)]
---
Временно бригадой командует командир нашего батальона, полковник Исаевич.
Жена его настоящая эсерка и не скрывает этого. В случае переворота Исаевичу предсказывают видное положение.
---
Прохожу как-то раз по офицерской линейке. Никого не было на ней. И вот, из одной палатки высовывается голова подпоручика Святского, кивает мне и приглашает таинственными жестами зайти к нему. Захожу, а он, нимало не смущаясь, открывает свой большой сундук, вынимает оттуда несколько прокламаций и подает мне. Подпись: «союз кавказских офицеров». Я так и обмер. Теперь воочию увидел, что офицеры могут участвовать в тайном обществе…
---
Как заговорщики, таясь друг от друга, пришли мы к Иванову. Что предпринять? Прения показали, что мы не решаемся ни на что. Слишком сильно укоренилась у нас ненависть к доносам. Доносить жандармам казалось зазорным, - осрамим честь. Сказать командиру бесполезно: его жена сама была революционеркой, сама замешана в этом. Может быть, полковник и знает даже, кто распространяет прокламации, и мы опять-таки выдадим себя.
Кроме того, ясно чувствовалась у всех боязнь мести со стороны революционеров. Враг был коварный и опасный. Нас каждого могли пристрелить из-за угла в любое время, следовательно, нужно было действовать осторожно и, во всяком случае, не открыто. Сперва никто из нас не решился заговорить об этой боязни мести, а потом как-то заговорили вдруг все сразу. Мы решили быть настороже. А если тронут хоть одного, все остальные вступятся за него…
Нам было ясно, что прокламации распространяют повсюду денщики Святского и князя Вачнадзе.
Заметьте. Это офицеры. В своей стране. При своей власти.
---
Это блестяще подтвердилось на следующий день за обедом. Несмотря на то, что на председательском месте восседал сам Исаевич, а по бокам два подполковника: Абрамович и Иллиас-Бей, революционеры завели разговор на тему о событиях.
Окончательное слово они предоставили князю Вачнадзе, и тот, с пылом фанатика, высказал убеждение, что нужно во что бы то ни стало идти новым путем. Во что бы то ни стало!.. Не останавливаясь даже перед тем, если придется на своем пути силой расчищать дорогу. Если даже придется тайно убрать с дороги сопротивляющихся, то и это не должно останавливать, - заключил князь, стукнув кулаком по столу.
Намек был ясен.
---
То есть. Само офицерство уже было более чем наполовину революционным. Контрпропаганда отсутствовала, как таковая. Страна была обречена ещё в 1905-м, и только чудом вырвалась из апокалипсиса. К Первой Мировой Войне, молодые офицеры-революционеры подошли уже зрелыми командующими, с убеждениями необходимости революции. Вопрос был только момента. Почему был выбран февраль. Немцев давили. Историки отмечают что война могла скоро закончиться. После этого, возможность совершить революцию падала почти до нуля. Нужно было торопиться. Все хотели революции и никто не понимал её последствий. Боевые генералы, вели себя, как юноши романтики. После Октябрьской революции: Алексеев умер от тифа. Корнилову оторвало голову. Брусилов был обречён на страшные мучения совести, потому что, перейдя на службу к «красным», уговаривал «белых» офицеров сдаваться, давал расписки, что их не тронут. А их всех убили. Генерал Эверт - единственный, кто покаялся, сказав: «Мы предали царя и достойны смерти». Он был арестован ОГПУ и убит во время конвоирования. Рузского в 1918 г. «красные» черкесы разрезали на куски.
Посеявшие ветер, снесены бурей.
Сейчас власти пока удаётся купировать революционное помешательство. Но шесть лет не срок.
В сети, я наблюдаю необъятное количество новых революционеров. И здесь закономерный вопрос, а как с этим в армии?
Книга Василия Биркина "Осиное гнездо" закрыла много недостающих пазлов. В книге описываются события времени первой революции.
Вот несколько отрывков оттуда:
Во время заведования столовой я тотчас же заметил, что офицерство резко делилось на три части.
Крайние правые, или монархисты, под предводительством подполковников Вершицкого и Киселева: Янкевский, Франчич, я, Иванов, Молчанов, Абрамов, Кононов. Затем, крайние левые, под предводительством князя Вачнадзе: Белков, Святский, Зинкевич, Зайцев. Центр, примыкающий больше к левым и, видимо, чуждающийся правых: сам командир, подполковники Иллиас-Бей и Абрамович, князь Гурамов, Сохатый, Федоров, Унжиев, Дукшт-Дукшинский, Шах-Будагов, Пеленкин, Булгаков, командир второй роты, командир четвертой роты Зенилов. Последние четверо держали строгий нейтралитет.
Вот тебе и результаты революции, - думал я. - Если офицеры разделились на три лагеря, то чего же ждать от штатского люда.
[Spoiler (click to open)]
---
Временно бригадой командует командир нашего батальона, полковник Исаевич.
Жена его настоящая эсерка и не скрывает этого. В случае переворота Исаевичу предсказывают видное положение.
---
Прохожу как-то раз по офицерской линейке. Никого не было на ней. И вот, из одной палатки высовывается голова подпоручика Святского, кивает мне и приглашает таинственными жестами зайти к нему. Захожу, а он, нимало не смущаясь, открывает свой большой сундук, вынимает оттуда несколько прокламаций и подает мне. Подпись: «союз кавказских офицеров». Я так и обмер. Теперь воочию увидел, что офицеры могут участвовать в тайном обществе…
---
Как заговорщики, таясь друг от друга, пришли мы к Иванову. Что предпринять? Прения показали, что мы не решаемся ни на что. Слишком сильно укоренилась у нас ненависть к доносам. Доносить жандармам казалось зазорным, - осрамим честь. Сказать командиру бесполезно: его жена сама была революционеркой, сама замешана в этом. Может быть, полковник и знает даже, кто распространяет прокламации, и мы опять-таки выдадим себя.
Кроме того, ясно чувствовалась у всех боязнь мести со стороны революционеров. Враг был коварный и опасный. Нас каждого могли пристрелить из-за угла в любое время, следовательно, нужно было действовать осторожно и, во всяком случае, не открыто. Сперва никто из нас не решился заговорить об этой боязни мести, а потом как-то заговорили вдруг все сразу. Мы решили быть настороже. А если тронут хоть одного, все остальные вступятся за него…
Нам было ясно, что прокламации распространяют повсюду денщики Святского и князя Вачнадзе.
Заметьте. Это офицеры. В своей стране. При своей власти.
---
Это блестяще подтвердилось на следующий день за обедом. Несмотря на то, что на председательском месте восседал сам Исаевич, а по бокам два подполковника: Абрамович и Иллиас-Бей, революционеры завели разговор на тему о событиях.
Окончательное слово они предоставили князю Вачнадзе, и тот, с пылом фанатика, высказал убеждение, что нужно во что бы то ни стало идти новым путем. Во что бы то ни стало!.. Не останавливаясь даже перед тем, если придется на своем пути силой расчищать дорогу. Если даже придется тайно убрать с дороги сопротивляющихся, то и это не должно останавливать, - заключил князь, стукнув кулаком по столу.
Намек был ясен.
---
То есть. Само офицерство уже было более чем наполовину революционным. Контрпропаганда отсутствовала, как таковая. Страна была обречена ещё в 1905-м, и только чудом вырвалась из апокалипсиса. К Первой Мировой Войне, молодые офицеры-революционеры подошли уже зрелыми командующими, с убеждениями необходимости революции. Вопрос был только момента. Почему был выбран февраль. Немцев давили. Историки отмечают что война могла скоро закончиться. После этого, возможность совершить революцию падала почти до нуля. Нужно было торопиться. Все хотели революции и никто не понимал её последствий. Боевые генералы, вели себя, как юноши романтики. После Октябрьской революции: Алексеев умер от тифа. Корнилову оторвало голову. Брусилов был обречён на страшные мучения совести, потому что, перейдя на службу к «красным», уговаривал «белых» офицеров сдаваться, давал расписки, что их не тронут. А их всех убили. Генерал Эверт - единственный, кто покаялся, сказав: «Мы предали царя и достойны смерти». Он был арестован ОГПУ и убит во время конвоирования. Рузского в 1918 г. «красные» черкесы разрезали на куски.
Посеявшие ветер, снесены бурей.
Сейчас власти пока удаётся купировать революционное помешательство. Но шесть лет не срок.
В сети, я наблюдаю необъятное количество новых революционеров. И здесь закономерный вопрос, а как с этим в армии?