Семейные страсти по-осакски
Совершенно потрясающая история, у меня просто слов нет для комментариев
Оригинал взят у umbloo в Семейные страсти по-осакски
В основе бытовых пьес Кабуки нередко лежали действительные случаи из «хроники происшествий» - мы с этим уже не раз сталкивались. Иногда пьеса сочинялась и ставилась по свежим следам и театры соперничали, кто поспеет раньше; иногда же ждать инсценировки приходилось долго.
Сын виноторговца из Ямато по имени Аканэя Хансити и осакская куртизанка Миноя Санкацу совершили парное самоубийство на кладбище в Осаке ещё в конце 1695 года.
Вот они на гравюре Утамаро
Их история немедленно попала и в кукольный театр («Вновь пробудившаяся любовь Аканэ» - первая любовная пьеса, выдержавшая более сотни представлений кряду), а затем на сцену Кабуки - причём пересказывалась в довольно разнообразных изводах. Одна из кукольных пьес об этой паре влюблённых называлась «Пленительное облачение танцовщицы» (艶容女舞衣, «Хадэ сугата онна майгину», авторы - Такэмото Сабуробэй второй, Тоётакэ О:рицу и Ятами Хэйсити) и была поставлена в 1772 году в осакском театре семьи Тоётакэ - том самом, где работал когда-то главный соперник Тикамацу - Ки-но Кайон. Главная слава этого театра была уже позади, в эти годы он то закрывался, то открывался ненадолго снова перед тем, как угаснуть окончательно. Так что для Кабуки эту пьесу переделали только ещё через сотню лет - в 1874 году. Она имела успех и в Осаке, и в Токио, хотя, конечно, действию пришлось существенно ужаться: мэйдзийские постановки были гораздо короче старинных кукольных представлений XVIII века. Но и то, что осталось в итоге к нашим дням, весьма трогательно, причём если в предыдущих пьесах в центре внимания были сами незадачливые влюблённые, то теперь не меньше (а во многих постановках - и больше) места уделяется их родным и близким. Вообще пьеса получилась очень «осакская», «о семейных ценностях».
У виноторговца (точнее, конечно, торговца сакэ) Хамбэя есть непутёвый сын Хансити, а у Хансити - жена Осоно и любовница, блестящая куртизанка Санкацу. Молодой человек влюбился настолько, что днюет и ночует в весёлом доме; Санкацу отвечает ему полной взаимностью, особенно с тех пор, как у них родился ребёнок (законных детей у Хансити нет). Но в остальном, как и следовало ожидать, всё стало складываться довольно скверно. Виноторговец разгневался на беспутного сына и лишил его наследства; отец Осоно, почтенный Со:ган, не снёс её бесчестья и силой забрал дочку из мужниного дома; а сам Хансити в весёлом заведении влип в пьяную драку, по неосторожности насмерть убил другого посетителя, объявлен в розыск и вынужден пуститься в бега.
Накамура Гандзиро: Первый в роли Хансити на гравюре Ямамура Тоёнари, 1920
Старый Хамбэй, хоть и сердится на сына, но очень его любит; узнав, что его бедному мальчику грозит опасность, он пошёл в суд и добровольно предложил себя в заложники за Хансити: пусть меня закуют в цепи, пусть посадят под домашний арест и отчитаются - авось тогда самого парня станут искать не столь рьяно и он сумеет скрыться. А то ещё начнут его ловить, он полезет в драку, как в прошлый раз, его и забьют при задержании до смерти; да если и обойдётся - всё равно ему грозит смертная казнь! Пусть уж лучше бежит. Своим домочадцам Хамбэй в такой своей слабости признаться, однако, не может - смешно выйдет, ещё недавно осыпал обормота проклятиями и чуть ли не отрекался от него, а теперь… Тем более что мать Хансити ещё и не слышала об убийстве.
Все эти события занимают первое действие, но главным считается второе (его чаще всего и ставят). Оно начинается в лавке Хамбэя (и перед нею - зрители видят и внутренность заведения, и прилежащую часть улицы) в отсутствие хозяина - многочисленные приказчики и подручные, приплясывая, в лад ворочают полные бочонки с сакэ, перекидываются пустыми и вообще изображают бурную деятельность. В это время на улице появляется сам хозяин заведения в широкой парадной верхней накидке; он держится очень прямо, а двое доверенных знакомых, тоже почтенные пожилые горожане, заботливо провожают его до самых дверей лавки и там прощаются. Жена Хамбэя, Саё, встречает мужа, проводит внутрь, в жилую комнату, начинает хлопотать по хозяйству.
Тем временем к лавке приближается ещё один уважаемый торговец - Со:ган в круглой шапочке на голове, а за ним почтительно следует его дочь Осоно, отвергнутая супруга Хансити. Соё встречает их приветливо, но не может скрыть удивления: после скандала она уже не думала, что ей доведётся встретиться с невесткой. Но она рада: обе женщины между собою раньше всегда хорошо ладили.
Гости заходят в дом, в приёмную залу, Осоно скромно садится у дверей, не притязая на место «молодой хозяйки», а её отец торжественно стягивает шапочку с головы: хозяева могут видеть, что он наголо обрит, как монах. «Это в знак моего раскаяния! - поясняет Со:ган. - Уйду в покаянное паломничество. Погорячился я в прошлый раз». Хамбэй выходит в лавку, он всё ещё в парадной накидке и держится по-прежнему словно аршин проглотил. Смотрит на гостя сердито: «И зачем ты явился? Раз уж ты с таким шумом забрал свою дочь из нашего дома, опозорил нас перед всеми соседями - пусть она и в твоих покаянных странствиях тебя сопровождает!» Саё начинает извиняться за мужнее негостеприимство, но Со:ган останавливает её: «Что ты, что ты! Я прекрасно понимаю, что в сложившихся обстоятельствах почтенный Хамбэй так себя ведёт! Я был неправ. Конечно, неладно поступил Хансити с моей дочкой - ну так он, видать, был не в себе от страсти к той девке, последние события точно показывают - не в себе! Я хотел позаботиться о моей девочке, забрал её, чтобы ей жилось не так горько, - и, признаюсь, совершил ошибку! С тех самых пор она не ест, не пьёт, только слёзы льёт, совсем исхудала, вот-вот занеможет! Позвольте уж ей вернуться в ваш дом - а я приношу глубочайшие извинения!»
Соё очень рада принять невестку обратно, но Хамбэй упрямится: о какой невестке может идти речь, если он и от сына-то, считай, отрёкся! Со:ган возражает: «Ну, как отреклись, так и вновь признать можете - кровь не водица! Да, сдаётся мне, и не отрекался ты, сосед, от него по-настоящему - иначе что ты сегодня делал в суде, а?» Обе женщины с всё возрастающим любопытством прислушиваются к их разговору. Хамбэй хочет ответить - и не может, зайдясь в отчаянном приступе кашля; женщины бросаются помочь старику, стягивают с него накидку - и с ужасом видят, что под нею старик туго стянут верёвками и цепями, которыми его руки примотаны к телу. Оттого ему и дышать трудно, и нагнуться он не может. Со:ган, человек осведомлённый и прямодушный, выкладывает всю правду: и об убийстве, и о том, что Хамбэй отдал себя в заложники за сына. Повернувшись к хозяину, он кланяется и говорит: «Тут-то я и понял, как глубоко ты любишь сына в сердце своём - и стало мне стыдно: неужели я меньше люблю дочку, что свожу её в могилу из-за той обиды? Она у меня сиротка, без матери росла; прошу, примите её опять в ваш дом, а то ведь уморит она себя! Будет вам помогать, как родная дочь, и меня авось простит за моё тиранство глупое!»
Хамбэй тронут; конечно, он позволит невестке вернуться в мужний дом и выполнять свой долг по отношению к свекру со свекровью. «Я ж её тоже как родную полюбил - разлука с нею для меня горше оказалась, чем разлука с моим обормотом! Только ты ведь понимаешь, девочка: если будешь у нас жить - это, считай, будет вдовья жизнь. Ты не сердись, что я сперва тебя отказался принимать - сама видишь, Хансити теперь или голову сложит, или в нети уйдёт, так что я тоже о твоём благе заботился!»
Все трое стариков удаляются в заднюю комнату обсудить сложившееся положение, и Осоно остаётся одна. Домовитая и усердная, она начинает прибираться в приёмной лавки: заботливо складывает сброшенную накидку свекра, моет посуду (чай гостям Соё всё-таки подала - как же иначе?), поправляет фитили в светильниках… При этом она тихонько разговаривает сама с собой, оплакивая свою горькую участь и ушедшую любовь. «Жизнь мне уже не в радость, а умру я - эти добрые старики погорюют, погорюют, да и возьмут в дом разлучницу Санкацу как невестку - если не ради неё, то ради ребёнка, дитя-то им не чужое! Любила я моего Хансити, всем старалась ему угодить, только не вышло ничего - он меня не любит и никогда не полюбит. Прости меня, муженёк, если я когда на тебя сердилась: чем больше я о тебе думаю, тем больше люблю, и тем мне горше. Думала, мне тут легче станет, у твоих - нет, зря думала! Не получилось у меня жизнь для тебя прожить, дитя тебе родить - ну так хоть умру в твоём доме». Отчаяние её всё глубже, и наконец злосчастная женщина достаёт нож, чтобы зарезаться на месте и тем самым дать Хамбэю и Соё возможность принять Санкацу с ребёнком.
Это очень знаменитый монолог, гордость многих актёров-оннагата; при этом Осоно подражает движениям куклы в театре Бунраку, откуда заимствована сама пьеса, такой стиль игры в чувствительных сценах особенно ценится (вспомним, например, пьесу про Осити-зеленщицу - там использовался тот же приём).
Актёр подражает вот этой сцене из кукольного спектакля
Когда Осоно уже заносит нож, чтобы перерезать себе горло, слышится громкий рёв, и в комнату нетвёрдым шагом входит маленькая девочка и плюхается на пол. Это Оцу:, дочка Хансити и Санкацу. Изумлённая Осоно поспешно прячет нож и зовёт малышку к себе; та, поколебавшись, ползёт к доброй тёте. На её голос возвращаются и старики. Хамбэй сразу понимает, что это за дитя и откуда оно взялось: «Не иначе, с нею прислали весточку от Хансити!» Тормошат перепуганную девочку - и правда, в ладанке у неё на шее находят записку. Все сгрудились в кружок, у Хамбэя на глазах слёзы, так что он просит Осоно зачитать письмо вслух. Она читает, но тоже начинает всхлипывать, передаёт листок Соё - и так, по кусочку, все четверо взрослых читают письмо, а ничего не понимающее дитя переводит взгляд с одного на другого.
Картинка к постановке 1928 года
В записке Хансити благодарит родителей за все их хлопоты и заботы, просит у них прощения за причинённое горе и объясняет, что дитя своё присылает им как свидетельство своей любви к старикам - больше девочку он никому не доверил бы. Извиняется он и перед Осоно, признаётся, что поступил с нею по-свински - но у них всё равно ничего не сложилось бы. Он, Хансити, влюбился в Санкацу ещё прежде, чем его женили; конечно, о браке с девицей из весёлого дома для юноши из приличной семьи речи идти не могло, но сердцу не прикажешь: он надеялся, что сможет совместить и брак, и внебрачную страсть, но вот не вышло. Может, в следующем перерождении всё удастся иначе, и у них с Осоно сложится счастливый брак. А пока Санкити просит супругу позаботиться о его стариках-родителях после смерти их непутёвого отпрыска и вырастить маленькую Оцу:, у которой уже нет или скоро не останется ни отца, ни матери.
Все переглядываются, понимая, что означают последние слова; Осоно рыдает, дитя тоже ревёт; бабушка подхватывает девочку на руки, кладёт на колени скованному деду, а сама начинает вместе с Со:ганом утешать невестку.
Тем временем сцена разворачивается, позволяя зрителям видеть всю улицу, на которой стоит лавка Хамбэя. Уже глубокая ночь. По улице бредут в свой последний путь Санкацу в роскошном одеянии модной куртизанки и Хансити в скромной одежде, с головой, повязанной платком. Закусив край покрывала, Санкацу льёт слёзы по своей девочке, которую ей уже никогда не прижать к груди. Хансити, проходя мимо родительского дома, опускается на колени и просит у стариков прощения. Потом поднимается, исполненный мрачной решимости, торопит возлюбленную: им надо спешить, чтобы успеть на рассвете вместе покончить с собою на осакском кладбище при храме Сэннитидзи - другого выхода всё равно нет, она бежала из весёлого дома, за ним охотится стража! Санкацу в последний раз прощается с дочерью и вместе с возлюбленным идёт к «цветочной дороге», но не может не останавливаться и не оборачиваться на дом, где осталась девочка. Так они и удаляются, чтобы умереть: после трогательного прощания на кладбище Хансити зарежет возлюбленную, а потом убьёт себя.
Вот как всё это кончается на гравюрах Асиюки и Ёсикуни (к одному из предыдущих изводов той же истории).
Оригинал взят у umbloo в Семейные страсти по-осакски
В основе бытовых пьес Кабуки нередко лежали действительные случаи из «хроники происшествий» - мы с этим уже не раз сталкивались. Иногда пьеса сочинялась и ставилась по свежим следам и театры соперничали, кто поспеет раньше; иногда же ждать инсценировки приходилось долго.
Сын виноторговца из Ямато по имени Аканэя Хансити и осакская куртизанка Миноя Санкацу совершили парное самоубийство на кладбище в Осаке ещё в конце 1695 года.
Вот они на гравюре Утамаро
Их история немедленно попала и в кукольный театр («Вновь пробудившаяся любовь Аканэ» - первая любовная пьеса, выдержавшая более сотни представлений кряду), а затем на сцену Кабуки - причём пересказывалась в довольно разнообразных изводах. Одна из кукольных пьес об этой паре влюблённых называлась «Пленительное облачение танцовщицы» (艶容女舞衣, «Хадэ сугата онна майгину», авторы - Такэмото Сабуробэй второй, Тоётакэ О:рицу и Ятами Хэйсити) и была поставлена в 1772 году в осакском театре семьи Тоётакэ - том самом, где работал когда-то главный соперник Тикамацу - Ки-но Кайон. Главная слава этого театра была уже позади, в эти годы он то закрывался, то открывался ненадолго снова перед тем, как угаснуть окончательно. Так что для Кабуки эту пьесу переделали только ещё через сотню лет - в 1874 году. Она имела успех и в Осаке, и в Токио, хотя, конечно, действию пришлось существенно ужаться: мэйдзийские постановки были гораздо короче старинных кукольных представлений XVIII века. Но и то, что осталось в итоге к нашим дням, весьма трогательно, причём если в предыдущих пьесах в центре внимания были сами незадачливые влюблённые, то теперь не меньше (а во многих постановках - и больше) места уделяется их родным и близким. Вообще пьеса получилась очень «осакская», «о семейных ценностях».
У виноторговца (точнее, конечно, торговца сакэ) Хамбэя есть непутёвый сын Хансити, а у Хансити - жена Осоно и любовница, блестящая куртизанка Санкацу. Молодой человек влюбился настолько, что днюет и ночует в весёлом доме; Санкацу отвечает ему полной взаимностью, особенно с тех пор, как у них родился ребёнок (законных детей у Хансити нет). Но в остальном, как и следовало ожидать, всё стало складываться довольно скверно. Виноторговец разгневался на беспутного сына и лишил его наследства; отец Осоно, почтенный Со:ган, не снёс её бесчестья и силой забрал дочку из мужниного дома; а сам Хансити в весёлом заведении влип в пьяную драку, по неосторожности насмерть убил другого посетителя, объявлен в розыск и вынужден пуститься в бега.
Накамура Гандзиро: Первый в роли Хансити на гравюре Ямамура Тоёнари, 1920
Старый Хамбэй, хоть и сердится на сына, но очень его любит; узнав, что его бедному мальчику грозит опасность, он пошёл в суд и добровольно предложил себя в заложники за Хансити: пусть меня закуют в цепи, пусть посадят под домашний арест и отчитаются - авось тогда самого парня станут искать не столь рьяно и он сумеет скрыться. А то ещё начнут его ловить, он полезет в драку, как в прошлый раз, его и забьют при задержании до смерти; да если и обойдётся - всё равно ему грозит смертная казнь! Пусть уж лучше бежит. Своим домочадцам Хамбэй в такой своей слабости признаться, однако, не может - смешно выйдет, ещё недавно осыпал обормота проклятиями и чуть ли не отрекался от него, а теперь… Тем более что мать Хансити ещё и не слышала об убийстве.
Все эти события занимают первое действие, но главным считается второе (его чаще всего и ставят). Оно начинается в лавке Хамбэя (и перед нею - зрители видят и внутренность заведения, и прилежащую часть улицы) в отсутствие хозяина - многочисленные приказчики и подручные, приплясывая, в лад ворочают полные бочонки с сакэ, перекидываются пустыми и вообще изображают бурную деятельность. В это время на улице появляется сам хозяин заведения в широкой парадной верхней накидке; он держится очень прямо, а двое доверенных знакомых, тоже почтенные пожилые горожане, заботливо провожают его до самых дверей лавки и там прощаются. Жена Хамбэя, Саё, встречает мужа, проводит внутрь, в жилую комнату, начинает хлопотать по хозяйству.
Тем временем к лавке приближается ещё один уважаемый торговец - Со:ган в круглой шапочке на голове, а за ним почтительно следует его дочь Осоно, отвергнутая супруга Хансити. Соё встречает их приветливо, но не может скрыть удивления: после скандала она уже не думала, что ей доведётся встретиться с невесткой. Но она рада: обе женщины между собою раньше всегда хорошо ладили.
Гости заходят в дом, в приёмную залу, Осоно скромно садится у дверей, не притязая на место «молодой хозяйки», а её отец торжественно стягивает шапочку с головы: хозяева могут видеть, что он наголо обрит, как монах. «Это в знак моего раскаяния! - поясняет Со:ган. - Уйду в покаянное паломничество. Погорячился я в прошлый раз». Хамбэй выходит в лавку, он всё ещё в парадной накидке и держится по-прежнему словно аршин проглотил. Смотрит на гостя сердито: «И зачем ты явился? Раз уж ты с таким шумом забрал свою дочь из нашего дома, опозорил нас перед всеми соседями - пусть она и в твоих покаянных странствиях тебя сопровождает!» Саё начинает извиняться за мужнее негостеприимство, но Со:ган останавливает её: «Что ты, что ты! Я прекрасно понимаю, что в сложившихся обстоятельствах почтенный Хамбэй так себя ведёт! Я был неправ. Конечно, неладно поступил Хансити с моей дочкой - ну так он, видать, был не в себе от страсти к той девке, последние события точно показывают - не в себе! Я хотел позаботиться о моей девочке, забрал её, чтобы ей жилось не так горько, - и, признаюсь, совершил ошибку! С тех самых пор она не ест, не пьёт, только слёзы льёт, совсем исхудала, вот-вот занеможет! Позвольте уж ей вернуться в ваш дом - а я приношу глубочайшие извинения!»
Соё очень рада принять невестку обратно, но Хамбэй упрямится: о какой невестке может идти речь, если он и от сына-то, считай, отрёкся! Со:ган возражает: «Ну, как отреклись, так и вновь признать можете - кровь не водица! Да, сдаётся мне, и не отрекался ты, сосед, от него по-настоящему - иначе что ты сегодня делал в суде, а?» Обе женщины с всё возрастающим любопытством прислушиваются к их разговору. Хамбэй хочет ответить - и не может, зайдясь в отчаянном приступе кашля; женщины бросаются помочь старику, стягивают с него накидку - и с ужасом видят, что под нею старик туго стянут верёвками и цепями, которыми его руки примотаны к телу. Оттого ему и дышать трудно, и нагнуться он не может. Со:ган, человек осведомлённый и прямодушный, выкладывает всю правду: и об убийстве, и о том, что Хамбэй отдал себя в заложники за сына. Повернувшись к хозяину, он кланяется и говорит: «Тут-то я и понял, как глубоко ты любишь сына в сердце своём - и стало мне стыдно: неужели я меньше люблю дочку, что свожу её в могилу из-за той обиды? Она у меня сиротка, без матери росла; прошу, примите её опять в ваш дом, а то ведь уморит она себя! Будет вам помогать, как родная дочь, и меня авось простит за моё тиранство глупое!»
Хамбэй тронут; конечно, он позволит невестке вернуться в мужний дом и выполнять свой долг по отношению к свекру со свекровью. «Я ж её тоже как родную полюбил - разлука с нею для меня горше оказалась, чем разлука с моим обормотом! Только ты ведь понимаешь, девочка: если будешь у нас жить - это, считай, будет вдовья жизнь. Ты не сердись, что я сперва тебя отказался принимать - сама видишь, Хансити теперь или голову сложит, или в нети уйдёт, так что я тоже о твоём благе заботился!»
Все трое стариков удаляются в заднюю комнату обсудить сложившееся положение, и Осоно остаётся одна. Домовитая и усердная, она начинает прибираться в приёмной лавки: заботливо складывает сброшенную накидку свекра, моет посуду (чай гостям Соё всё-таки подала - как же иначе?), поправляет фитили в светильниках… При этом она тихонько разговаривает сама с собой, оплакивая свою горькую участь и ушедшую любовь. «Жизнь мне уже не в радость, а умру я - эти добрые старики погорюют, погорюют, да и возьмут в дом разлучницу Санкацу как невестку - если не ради неё, то ради ребёнка, дитя-то им не чужое! Любила я моего Хансити, всем старалась ему угодить, только не вышло ничего - он меня не любит и никогда не полюбит. Прости меня, муженёк, если я когда на тебя сердилась: чем больше я о тебе думаю, тем больше люблю, и тем мне горше. Думала, мне тут легче станет, у твоих - нет, зря думала! Не получилось у меня жизнь для тебя прожить, дитя тебе родить - ну так хоть умру в твоём доме». Отчаяние её всё глубже, и наконец злосчастная женщина достаёт нож, чтобы зарезаться на месте и тем самым дать Хамбэю и Соё возможность принять Санкацу с ребёнком.
Это очень знаменитый монолог, гордость многих актёров-оннагата; при этом Осоно подражает движениям куклы в театре Бунраку, откуда заимствована сама пьеса, такой стиль игры в чувствительных сценах особенно ценится (вспомним, например, пьесу про Осити-зеленщицу - там использовался тот же приём).
Актёр подражает вот этой сцене из кукольного спектакля
Когда Осоно уже заносит нож, чтобы перерезать себе горло, слышится громкий рёв, и в комнату нетвёрдым шагом входит маленькая девочка и плюхается на пол. Это Оцу:, дочка Хансити и Санкацу. Изумлённая Осоно поспешно прячет нож и зовёт малышку к себе; та, поколебавшись, ползёт к доброй тёте. На её голос возвращаются и старики. Хамбэй сразу понимает, что это за дитя и откуда оно взялось: «Не иначе, с нею прислали весточку от Хансити!» Тормошат перепуганную девочку - и правда, в ладанке у неё на шее находят записку. Все сгрудились в кружок, у Хамбэя на глазах слёзы, так что он просит Осоно зачитать письмо вслух. Она читает, но тоже начинает всхлипывать, передаёт листок Соё - и так, по кусочку, все четверо взрослых читают письмо, а ничего не понимающее дитя переводит взгляд с одного на другого.
Картинка к постановке 1928 года
В записке Хансити благодарит родителей за все их хлопоты и заботы, просит у них прощения за причинённое горе и объясняет, что дитя своё присылает им как свидетельство своей любви к старикам - больше девочку он никому не доверил бы. Извиняется он и перед Осоно, признаётся, что поступил с нею по-свински - но у них всё равно ничего не сложилось бы. Он, Хансити, влюбился в Санкацу ещё прежде, чем его женили; конечно, о браке с девицей из весёлого дома для юноши из приличной семьи речи идти не могло, но сердцу не прикажешь: он надеялся, что сможет совместить и брак, и внебрачную страсть, но вот не вышло. Может, в следующем перерождении всё удастся иначе, и у них с Осоно сложится счастливый брак. А пока Санкити просит супругу позаботиться о его стариках-родителях после смерти их непутёвого отпрыска и вырастить маленькую Оцу:, у которой уже нет или скоро не останется ни отца, ни матери.
Все переглядываются, понимая, что означают последние слова; Осоно рыдает, дитя тоже ревёт; бабушка подхватывает девочку на руки, кладёт на колени скованному деду, а сама начинает вместе с Со:ганом утешать невестку.
Тем временем сцена разворачивается, позволяя зрителям видеть всю улицу, на которой стоит лавка Хамбэя. Уже глубокая ночь. По улице бредут в свой последний путь Санкацу в роскошном одеянии модной куртизанки и Хансити в скромной одежде, с головой, повязанной платком. Закусив край покрывала, Санкацу льёт слёзы по своей девочке, которую ей уже никогда не прижать к груди. Хансити, проходя мимо родительского дома, опускается на колени и просит у стариков прощения. Потом поднимается, исполненный мрачной решимости, торопит возлюбленную: им надо спешить, чтобы успеть на рассвете вместе покончить с собою на осакском кладбище при храме Сэннитидзи - другого выхода всё равно нет, она бежала из весёлого дома, за ним охотится стража! Санкацу в последний раз прощается с дочерью и вместе с возлюбленным идёт к «цветочной дороге», но не может не останавливаться и не оборачиваться на дом, где осталась девочка. Так они и удаляются, чтобы умереть: после трогательного прощания на кладбище Хансити зарежет возлюбленную, а потом убьёт себя.
Вот как всё это кончается на гравюрах Асиюки и Ёсикуни (к одному из предыдущих изводов той же истории).