Наполеон и Вторая коалиция
- революционная Франция и все-все-все, но не все (1799-1802). Часть первая.
Грустное политическое положение современной Европы.
Мир достигнутый в 1797 г. мог продлиться достаточно долго, если бы Директория не была настолько бесцеремонной в своем стремлении проводить внешнеполитическую линию на развалинах прежней европейской системы. Вслед за экспедицией в Египет, Париж предпринял ряд грубых акций в самой Европе. Никто уже не сомневался в фактической оккупации Бельгии и Нидерландов, существовавших теперь под славным именем Батавской республики. После упорных боев была захвачена нейтральная Швейцария, вошедшая в союз профранцузских государств в виде Гельветической республики, и уничтожено савойское государство в Северной Италии - Пьемонт, позже аннексированный французами. Галлы запросто арестовали и Папу, "возродив" Римскую республику. Начавшееся "нашествие античности" встретило первое сопротивление в лице неаполитанского короля, а точнее его супруги - женщины волевой, как то и подобало дочери Марии-Терезии. После того как убийцы ее сестры потребовали от Неаполя дань... на основании прав уничтоженного ими Папского государства - терпение южан закончилось. Стало очевидным, что этого крокодила невозможно насытить.
Ободренные поддержкой австрийской дипломатии и британского флота, так славно перетопившего французов при Абукире, неаполитанцы решили выступить на Рим. Забросивший любимую рыбалку король Фердинанд, хмелея от собственной храбрости, открыл кампанию лозунгом - "короли проснулись!" Неаполитанское войско повел в бой австрийский генерал Мак, присланный из Вены специально для того, чтобы первая проба сил закончилась хорошо.
Сперва успех, ввиду огромного численного перевеса, был на стороне итальянцев, но как только французы сумели собрать достаточные силы, то все было быстро кончено: неаполитанское войско попросту развалилась, а сам Неаполь защищали только лаццарони - босяки столицы. Англичанам оставалось лишь переправить остатки того, что называлось неаполитанской армией на Сицилию. В начале 1799 г. Франция приросла новой Партенопейской республикой.
Но, главным камнем преткновения между Парижем и Европой стал конгресс в Раштатте, где определялись будущие внешние и внутренние границы Священной Римской империи. Первоначально, между французами и австрийцами существовала известная близость интересов - и те, и другие были не прочь откусить от вкусного имперского пирога, однако запросы Франции оказались настолько непомерными (а главное - односторонними), что Австрии волей-неволей пришлось готовиться к войне. В Вене поняли, что предполагаемый союз с Парижем (ради преобладания в империи и противодействия Пруссии) попросту невозможен. Французы уже маршировали вдоль Рейна, а поведение их посла в Австрии нельзя было назвать иначе, как провокационным.
С середины 1798 г. развернулась дипломатическая подготовка к созданию новой антифранцузской коалиции, подготовка всецело поддерживаемая Англией и ее деньгами. Лондон, совсем недавно удачно отбивший высадку французского десанта в Ирландии (там был пленен полуторатысячный французский отряд), мог отдать должное своему упорству, помешавшему заключить мир под диктовку врага. Англичане осознали, что французские амбиции это бы не удовлетворило в любом случае, теперь же, когда в России правил новый император Павел, готовый, в отличии от своей матери, послать русские армии против французов - положение Англии казалось значительно лучшим, нежели чем в 1795-97 гг. Старый союзник Австрия тоже возвращалась в строй и только лишь Пруссия все еще предпочитала придерживаться политики дружественного к французам нейтралитета.
В Вене очень опасались возобновления франко-прусского союза 1740-х гг. - этого следовало избежать любой ценой. Дело стремительно шло к разрыву дипломатический отношений с Парижем - известие об австро-русском соглашении вызвало в марте 1799 г. французский ультиматум, за которым последовало объявление войны. Вопрос о зачинщиках не столь однозначен как в 1792 г., но трудно представить себе тогдашние европейские правительства без борьбы позволяющие французам захватывать новые и новые земли. И Австрия, и Россия, и Англия действовали применительно к "французским инициативам", в то время как последние слишком уж надеялись на свое военное превосходство, поддерживаемое памятью о недавних победах в Италии.
Между тем, в Вене решают поднять ставки. Вскоре после официального начала войны австрийские гусары нападают на уезжавших из Раштатта французских дипломатов, с целью инсценировать ограбление и захватить важные дипломатические бумаги. Следовало исправить допущенную на конгрессе "дипломатическую неловкость", грозившую подорвать положение Вены в Германии и сильно повлиять на политику Пруссии. Двое французов было убито, одному удалось сбежать, документы были получены... но как же ожесточились нравы с началом "революционных войн". По мнению австрийцев дело того стоило - французским интригам в Империи следовало поставить предел.
Короли наносят ответный удар
Общее положение новой коалиции никак нельзя было назвать более выигрышным по сравнению с 1792-95 гг. Тогда на французов наступали войска Пруссии, Австрии, Англии, Испании, итальянских государств, а в распоряжении Парижа был лишь осколок прежней королевской армии, переживавшей процесс распада и перерождения в новое республиканское войско. В конечном счете республиканцам удалось создать новую революционную армию - против небольших наемных контингентов европейских монархий выступили огромные и постоянно пополнявшиеся французские армии. Можно обсуждать вопрос о том был ли успех этой военной реформы неизбежным, но очевидно, что какое-то время положение Франции казалось отчаянным.
Что же изменилось теперь? Против Парижа вышли все те же наемные европейские армии, но в значительно меньшем числе. Военные цели коалиции носили столь же оппортунистический характер, что и внешняя политика стран-участниц этого союза. Распространению французского влияния следовало поставить предел, но никто и не мечтал уже о скором успехе и победном параде в Париже. Надежды Лондона и Вены не уносились далее перспектив изгнать французов из занятых ими земель, после чего внутренний переворот избавил бы коалицию от кошмарной перспективы вести войну в самой Франции. В конце-концов, почему они должны были заходить далее нежели великий союз эпохи Людовика XIV?
Эта осторожность, усвоенная Веной и Лондоном после провала всех усилий прошлых лет, резко контрастировала с самонадеянностью Петербурга, имевшего опыт большой европейской войны почти пятьдесят лет назад. Тогда, в Семилетнюю войну, действуя со стратегически неуязвимой позиции и в союзе с двумя великими державами, русская армия сумела ненадолго занять столицу прусского королевства и нанести армии Фридриха тяжелое поражение при Кунерсдорфе. Разумеется, сравнивать положение революционной Франции, только начавшей ощущать гигантский потенциал усилий всей нации, и тогдашней Пруссии было невозможно, но приобретенный опыт не мог не оказать известное воздействие на оценку предстоящих трудностей Петербургом. Несколько побед - и война будет закончена где-то у вражеской столицы. Недавние кампании в Польше, разделенной между черными орлами, могли только укрепить уверенность русских. Впоследствии, раскол между австрийским пессимизмом и русским оптимизмом привел к значительным трениям и развалу коалиции.
Начало войны было достаточно благоприятным для союзников - покуда французские ветераны Итальянских походов сражались в Египте, австрийские войска эрцгерцога Карла развернули боевые действия на Рейне, англо-русский корпус под командованием герцога Йоркского и двух немецких русских генералов наступал в Нидерландах, а в Италии оперировала австро-русская армия под общим командованием пожилого, но все еще боевитого Суворова. Кроме того, в Средиземноморье англо-русско-турецкие войска и эскадры стремились отыграть назад катастрофу, разразившуюся в Неаполе.
К моменту возвращения Наполеона (т.е. к осени 1799 г.), достижения союзников выглядели достаточно скромно. На Рейне австрийцам эрцгерцога Карла удалось нанести поражение генералу Журдану (получившему в собственной армии иронической прозвище "Наковальня"): в ряде больших и малых сражений его войска были отброшены на левый берег великой германской реки. Потери французов были велики, их войска на время утратили боеспособность, но в целом кампания напоминала выбивание пыли из подушки - подушка подавалась, меняла форму, но рваться решительно не желала. Эти успехи могли ободрять союзников, но не в состоянии были привести к коренному перелому в войне. Отступившие к собственным границам французы могли легко перегруппироваться и возобновить наступательные операции, тогда как войска эрцгерцога растягивались среди германских государств Священной Римской империи, воевавшей с французами постольку-поскольку.
Еще меньших успехов удалось достичь в Голландии - хотя население, не особенно желавшее становиться батавами, оказывало высадившимся союзникам моральную поддержку, ее оказалось недостаточным для победы. Французы, лишенные симпатий голландцев, приобрели иное преимущество - они легко снабжались за счет богатой оккупированной страны, ставшей ареной боевых действий. Относительное превосходство в численности высадившихся англо-русских войск не смогло компенсировать недостатков командования: педантичный и действительно много сделавший для реформирования быта английской армии герцог Йоркский оказался крайне бесталанным командиром. Впрочем, винить себя за это могут лишь сами англичане, уже испытавшие второго сына короля в деле, причем на этой же местности несколькими годами ранее. После нескольких жестоких сражений, в которых атакующие союзники понесли тяжелые потери, операцию пришлось сворачивать из-за стремительно убывавшего личного состава. Английские коммуникации, как всегда, оказались ниже всякой критики и войско герцога постигла прежняя участь - оно было эвакуировано. Единственным светлым пятном стало то, что англичанам удалось нейтрализовать (т.е. попросту захватить) остатки голландского флота. К осени кампания союзников на севере Европы подошла к своему бесславному концу: французский генерал Брюн продемонстрировал недюжинные военные способности.
В Италии события развернулись с намного большей динамичностью. Захват французами Неаполя и провозглашение в нем очередной республики не стал прочным приобретением: местным республиканцам попросту не на кого было опереться в отсталой, средневековой южной стране. Под руководством толстого кардинала Руффо крестьяне развернули кровавую партизанскую войну против французских освободителей и подержавших их неаполитанцев, мечтавших о реформах как во Франции. Рано или поздно этот мятеж был бы подавлен, но действия неаполитанских монархистов получили быструю поддержку союзников, отправивших на помощь защитникам короля и престола небольшой англо-русско-турецкий отряд и флот адмирала Нельсона. Все это быстро привело Партенопейскую республику к краху.
Наступление почти двух десятков тысяч охваченных смесью религиозного и монархического энтузиазма крестьян, вкупе с подошедшим к Неаполю англо-русским флотом, привело к началу восстания в городе - французы и местные республиканцы сперва укрылись в цитадели, но после недолго сопротивления предпочли сдаться. Им была обещана амнистия или право беспрепятственно покинуть страну, но подоспевшие неаполитанский король и английский адмирал были неумолимы. Безнаказанность посеет еще большие волнения в будущем, - утверждал Нельсон, дезавуируя данные ранее мятежникам гарантии. Начались расправы, был повешен и главный адмирал неаполитанского флота, пошедший на службу новой республике - его вздернули на мачте английского линкора и бросили труп в воду. Бедняга всплыл на следующий день и отказывался тонуть до тех пор, пока его не простил подошедший к борту судна король. Другим - а счет шел на тысячи - повезло меньше, их убивали без всякой надежды на милость, даже посмертно. Только природные французы избежали мести реакции, с ними поступили как с военнопленными.
Между тем передовые части русских прибыли в Северную Италию еще весной 1799 г. и сразу же были пущены в дело. Силы австро-русских армий были почти равны, как возраст и командовавших ими вождей: Суворову осенью 1799 г. исполнялось 69 лет, а австриец Мелас перешагнул той весной 70-летний рубеж. Тем не менее, старики сумели показать стремительно сменявшим друг друга молодым французским генералам, как надо воевать. Весенне-летняя кампания привела к очищению от потомков галлов почти всей Северной Италии, только у Генуи еще держались остатки разбитых французских армий. Имевшие в каждом бою значительное численное превосходство, союзники использовали этот фактор по максимуму, причем нельзя сказать, чтобы австрийцы плелись в обозе: исход решающей битвы при Нови определил подход свежих колонн Меласа. Австрийские и русские войска сумели наладить прекрасное взаимодействие и действовали очень решительно. Суворов показал себя прекрасным тактиком, его солдаты стяжали себе в этом походе подлинную славу.
Русские, австрийцы, турки и англичане обижают французов в Италии.
Проблемы союзников начались на уровне большой стратегии. Относительный успех в Рейна, неудача в Нидерландах и, казалось бы, прочно завоеванное положение в Италии, поставили перед союзным (т.е. австрийским, ибо в военном отношении и русские, и англичане были лишь придатком армейской машины Вены) командованием новые проблемы. Австрийцы традиционно (после неудачного вторжения в Южную Францию принца Евгения) скептически относились к планам дальнейшего наступления через Альпы, рассчитывая прежде провести ряд частных операций, не связанных между собой единым стратегическим планом. В этих замыслах, как это и должно было быть при тогдашней практике ведения войны, главенствующую роль играли соображения политические: следовало подкрепить неудачно складывающиеся операции в Голландии и вернуть австрийцам Бельгию, а потому войска эрцгерцога, сомкнувшиеся было с отрядами Суворова и Меласа в Швейцарии, устремились на север. Вследствие этого, задача освобождения бывшей когда-то нейтральной горной страны легла в основном на русские войска.
Прежде чем они успели соединиться между собой, генерал Массена, один из лучших французских командиров эпохи, сумел блестяще использовать выгодность своего географического и стратегического положения. Не обладая особенным превосходством в силах, он атаковал австро-русские войска в Швейцарии, покуда солдаты Суворова пробивались к ним из Италии. Бесталанный русский генерал Римский-Корсаков позволил разгромить себя, имея почти двойное превосходство в силах над неприятелем и находясь при этом в положении обороняющегося: фактически, речь шла о полной неспособности к управлению войсками на поле боя. Впоследствии россияне обвинили в этом поражении "австрийское коварство", пример чему подал сам Суворов, крайне не любивший признать собственных ошибок. Между тем, с австрийского военного руководства и Карла Тешенского обвинять совершенно не в чем - уходя, эрцгерцог оставил в Швейцарии 22 т. человек - почти столько же, сколько имелось там русских солдат. Суворов, который до поражения Римского-Корсакова спокойно соглашался на все планы венского гофкригсрата, мог бы с большей основательностью обвинять австрийское правительство, навязавшего союзным генералам столь неудачный план кампании.
Осеннее поражение в битве под Цюрихом стало поворотным моментом 1799 г. - водоразделом между периодом, когда торжествующие войска союзников преследовали разбитые французские армии и тем временем, когда опомнившиеся галлы, в чьи ряды постоянно вливались свежие силы, сумели воспользоваться замешательством своих противников и нанести ответный удар. Очевидно, что этот перелом был неизбежен и совершенно бессмысленно выискивать причины общей неудачи в провале той или иной операции. У англичан, русских и австрийцев не было главного: понимания необходимости непрерывных и последовательных усилий, финалом которых стала бы оккупация Франции или серия таких поражений, после которых внутреннее положение этой республики подверглось бы переменам.
Какое-то время казалось, что союзники близки к достижению последнего результата: серия поражений французских войск оказала свой эффект. Франция была буквально наводнена дезертирами и многочисленным отрядами, отправленными на их поимку; экономика так и не оправилась от последствий постреволюционной неразберихи и тотальной войны; политический престиж Директории пал ниже допустимого предела. Сорок тысяч роялистских крестьян вновь взялись за оружие в Бретани и Нормандии, новые налоги и очередной призыв грозили поднять планку недовольства до уровня открытого мятежа - ответом правительства стал закон о заложников, обрекавших членов семей потенциальных противников Республики на бессудный арест.
И все же, несмотря на собиравшиеся над Парижем и обещавшие скорую грозу политические тучи, к осени военное положение Франции уже не вызывало беспокойства.
Англия, "кошелек коалиции" и самый упорный враг французов, столкнулась с перспективой развала коалиции. Император Павел, чей неуравновешенный характер оттолкнули от дела союзников неудачи и "своекорыстие" членов коалиции, в обиде приказал своим войскам и эскадрам покинуть театры боевых действий... Это нельзя было назвать иначе, чем вероломством - русские покидали австрийцев и англичан накануне решительных боев. Тем не менее, австрийцы продолжали удерживать свои позиции, и даже нанесли в ноябре 1799 г. жестокое поражение французам у Генуи, заставив их укрыться в крепости, к тому же блокируемой с море английским флотом. Но все же было очевидным, что инициатива ими в войне утрачена и в следующем году следует ожидать неизбежного французского контрнаступления.
В том же ноябре во Франции произошел военный переворот: генерал Бонапарт возглавил Республику в качестве Первого консула. Французские законодатели не выдержали штыковой атаки гренадер, но так ли легко будет справиться с союзниками?
Первый консул был готов рассмотреть возможность мира с противостоящей коалицией - для этого союзникам следовало "всего лишь" согласиться на пару пустяков - австрийцам очистить все занятые им области, а англичанам прекратить блокаду Египта. Т.е., добровольно вернуться к "системе 1798 г.", признав французское господство в Европе.
Переехавший из помещений павшей директории в королевский дворец Тюильри Наполеон обратился напрямую к английскому королю и австрийскому императору, доказывая в своих письмах все выгоды и прелести мира. Но истинными адресатами этих писем были, разумеется, не монархи, а французский народ, долженствующий понять, что коварный враг высокомерно отвергнул протянутую ему руку. Англичане, возмущенные тем, что какой-то корсиканец обогнал их в лицемерии, отвечали Бонапарту с примерной грубостью; деликатные австрийцы проливали в ответе крокодиловы слезы, но сдаваться на милость первого консула тоже не желали.
Наполеона это не слишком огорчило - тем лучше для него. Он, конечно же, уже оценил и выход России из коалиции, и фактический переход врага к обороне на всех фронтах. Победа над депутатами была легкой, но недостаточно красивой. Предстояло еще украсить первое консульство блеском военной славы.
Немецкая пехота австрийского императора Священной Римской империи.
Старый враг для новых драк
Едва покончив с переворотом, Бонапарт сразу же занялся подготовкой большого французского наступления. Он мог быть спокоен насчет общественного мнения - провал изначально обреченных на неудачу дипломатических инициатив первого консула тем не менее убедил французов в том, что альтернативы еще одной военной кампании не существует. От Наполеона требовали того, чтобы она приобрела решительный и переломный характер. И для этого у французской армии было почти все: 200 т. новых рекрутов, влитых в ряды республиканских армий в начале 1800 г., гарантировали, что преимущество больших батальонов будет на правильной стороне.
В начале нового года линия фронта простиралась от Северного до Лигурийского моря, где австрийцы Меласа не только разгромили войска Массена, но и сумели разделить остатки французской армии на две части: половина ее умирала от голода и болезней в осажденной Генуе, другая безуспешно пыталась остановить немцев на старой границе. Положение в Германии, где республиканским войскам под командованием осторожного генерала Моро удалось прочно закрепиться на левом берегу Рейна, обстояло получше - французы теперь обладали на этом фронте численным превосходством. В Нидерландах война фактически закончилась после того англичане и русские бесславно эвакуировались. Освободившиеся французские войска устремились к Дижону, располагавшемуся одинаково удобно для выступления и в Германию, и в Италию.
Именно там, в Дижоне, началась подготовка к кампании 1800 г. Французская разведка применила хитроумный способ замаскировать концентрацию новой армии: понимая, что обычные меры предосторожности тут не помогут, шпионы консула сами распускали слухи о создании Резервной армии, а армейцы устроили грандиозное шоу, отправив в Дижон большой штаб и несколько тысяч рекрутов самого жалкого вида - союзники купились на это и потешались над безобидными сопляками и стариками Бони.
Сам первый консул тогда вовсе не собирался вливать новое вино в старые мехи или вновь искать рецепт успеха в своих прежних итальянских победах - дивизии новой армии должны были отправиться в Германию. Там, после ряда операций на окружение, Наполеон собирался разбить австрийцев и, покуда их медлительные армии будут разворачиваться из Италии, предписать мир где-то под Веной.
Однако, в конечном счете из этого многообещающего плана ничего не вышло. Бонапарт винил во всем Моро, будто бы загубившего его замыслы своей военной нерасчетливостью и политической нечистоплотностью - генерал-де завидовал взлету своего молодого коллеги и не желал способствовать новым успехам, тем более находясь у него в подчинении. Моро и в самом деле не желал уходить в тень честолюбивого выскочки и всячески препятствовал исполнению планов первого консула. Столкнувшись с военной оппозицией, Наполеон не стал терять времени: он еще не мог попросту заменить строптивца, так что естественный ход вещей продиктовал иное решение - наступать в Италии!
Приняв это решение, Наполеон был верен своим принципам и не стал подкреплять свежими силами отступавшие остатки старой Итальянской армии (в эти дни ее солдаты, голодая, целыми дивизиями уходили с фронта). Он вообще не питал особенной привязанности к войскам, особенно после того как они переставали представлять для него ценность в качестве фигур на шахматной доске войны - Наполеон подходил к этому вопросу с беспощадностью математика, а потому не собирался принимать командование над осколками французской мощи на юге.
Глупо упрекать его за это. Создание Резервной армии с чистого листа позволило собрать в лице почти 60 т. ветеранов и молодых конскриптов лучшее, что создала французская военная наука со времен первых сражений 1792 г. Новая армия, разделенная на корпуса, каждый из которых представлял собой войско в миниатюре, была великолепным инструментом для ведения агрессивной наступательной войны.
Пройдя через горы, войско во главе с первым консулом должно было оказаться на итальянских равнинах значительно севернее австрийских позиций. Наполеон будто бы нависал над войсками Меласа, победоносного вступившего в апреле в Ниццу - перейдя горы, он занимал Милан и соединялся с отправленным из Германии корпусом Рейнской армии; перейдя горы, он перерезал коммуникации Меласа и нивелировал любые возможные успехи австрийцев на юге Франции. Армия Меласа должна была оказаться в треугольнике между консульской армией, французскими полками в Провансе и все еще державшейся Генуей.
Конечно, у всего есть и обратная сторона - Наполеон тоже рисковал, да еще как, но за ним было преимущество инициативы и скорости. Мелас, для которого грядущие события должны были какое-то время представляться цепью неприятных случайностей на северном фланге, не должен был успеть отреагировать до тех пор, пока Наполеон со всем войском не окажется посреди Северной Италии.
В то же время австрийское командование в Италии и не подозревало о нависших над их войсками угрозе. Австрийцев трудно было упрекнуть в небрежении или даже бездействии - неудачная швейцарская кампания прошлой осени делала в их глазах возможность того, что Наполеон рискнет наступать через эту горную страну крайне маловероятной. Более того, наблюдая перед собой имевших достаточно жалкий вид французских солдат, вполне можно было поверить в то, что никакой особенной опасности австрийским позициям не грозит. Французы связаны боями на Рейне, подавлением внутренних мятежей и подготовкой к отражению неизбежного английского десанта на севере. Разве недавний военный переворот не говорит в пользу того, что их политика зашла в тупик? Еще несколько поражений и правительство Наполеона падет с той же легкостью, что и его предшественники.
Почти стотысячное войско Меласа спокойно готовилось к вторжению в Южную Францию: одна треть его была скована подходившей к концу осадой Генуи, другая трепала французов на юге, остальные должны были прикрыть австрийские позиции от любых вражеских поползновений из Швейцарии.
Казалось, что время работает на Вену, а не на Париж - в Генуе стремительно таявшее от голода и болезней войско Массены должно было сдаться со дня на день: к весне их положение стало критическим - еще неделя-другая, максимум месяц, и осажденным пришлось бы пожирать друг дружку или сдаваться.
В начале мая 1800 г. первый консул отбыл к своей армии.
Грустное политическое положение современной Европы.
Мир достигнутый в 1797 г. мог продлиться достаточно долго, если бы Директория не была настолько бесцеремонной в своем стремлении проводить внешнеполитическую линию на развалинах прежней европейской системы. Вслед за экспедицией в Египет, Париж предпринял ряд грубых акций в самой Европе. Никто уже не сомневался в фактической оккупации Бельгии и Нидерландов, существовавших теперь под славным именем Батавской республики. После упорных боев была захвачена нейтральная Швейцария, вошедшая в союз профранцузских государств в виде Гельветической республики, и уничтожено савойское государство в Северной Италии - Пьемонт, позже аннексированный французами. Галлы запросто арестовали и Папу, "возродив" Римскую республику. Начавшееся "нашествие античности" встретило первое сопротивление в лице неаполитанского короля, а точнее его супруги - женщины волевой, как то и подобало дочери Марии-Терезии. После того как убийцы ее сестры потребовали от Неаполя дань... на основании прав уничтоженного ими Папского государства - терпение южан закончилось. Стало очевидным, что этого крокодила невозможно насытить.
Ободренные поддержкой австрийской дипломатии и британского флота, так славно перетопившего французов при Абукире, неаполитанцы решили выступить на Рим. Забросивший любимую рыбалку король Фердинанд, хмелея от собственной храбрости, открыл кампанию лозунгом - "короли проснулись!" Неаполитанское войско повел в бой австрийский генерал Мак, присланный из Вены специально для того, чтобы первая проба сил закончилась хорошо.
Сперва успех, ввиду огромного численного перевеса, был на стороне итальянцев, но как только французы сумели собрать достаточные силы, то все было быстро кончено: неаполитанское войско попросту развалилась, а сам Неаполь защищали только лаццарони - босяки столицы. Англичанам оставалось лишь переправить остатки того, что называлось неаполитанской армией на Сицилию. В начале 1799 г. Франция приросла новой Партенопейской республикой.
Но, главным камнем преткновения между Парижем и Европой стал конгресс в Раштатте, где определялись будущие внешние и внутренние границы Священной Римской империи. Первоначально, между французами и австрийцами существовала известная близость интересов - и те, и другие были не прочь откусить от вкусного имперского пирога, однако запросы Франции оказались настолько непомерными (а главное - односторонними), что Австрии волей-неволей пришлось готовиться к войне. В Вене поняли, что предполагаемый союз с Парижем (ради преобладания в империи и противодействия Пруссии) попросту невозможен. Французы уже маршировали вдоль Рейна, а поведение их посла в Австрии нельзя было назвать иначе, как провокационным.
С середины 1798 г. развернулась дипломатическая подготовка к созданию новой антифранцузской коалиции, подготовка всецело поддерживаемая Англией и ее деньгами. Лондон, совсем недавно удачно отбивший высадку французского десанта в Ирландии (там был пленен полуторатысячный французский отряд), мог отдать должное своему упорству, помешавшему заключить мир под диктовку врага. Англичане осознали, что французские амбиции это бы не удовлетворило в любом случае, теперь же, когда в России правил новый император Павел, готовый, в отличии от своей матери, послать русские армии против французов - положение Англии казалось значительно лучшим, нежели чем в 1795-97 гг. Старый союзник Австрия тоже возвращалась в строй и только лишь Пруссия все еще предпочитала придерживаться политики дружественного к французам нейтралитета.
В Вене очень опасались возобновления франко-прусского союза 1740-х гг. - этого следовало избежать любой ценой. Дело стремительно шло к разрыву дипломатический отношений с Парижем - известие об австро-русском соглашении вызвало в марте 1799 г. французский ультиматум, за которым последовало объявление войны. Вопрос о зачинщиках не столь однозначен как в 1792 г., но трудно представить себе тогдашние европейские правительства без борьбы позволяющие французам захватывать новые и новые земли. И Австрия, и Россия, и Англия действовали применительно к "французским инициативам", в то время как последние слишком уж надеялись на свое военное превосходство, поддерживаемое памятью о недавних победах в Италии.
Между тем, в Вене решают поднять ставки. Вскоре после официального начала войны австрийские гусары нападают на уезжавших из Раштатта французских дипломатов, с целью инсценировать ограбление и захватить важные дипломатические бумаги. Следовало исправить допущенную на конгрессе "дипломатическую неловкость", грозившую подорвать положение Вены в Германии и сильно повлиять на политику Пруссии. Двое французов было убито, одному удалось сбежать, документы были получены... но как же ожесточились нравы с началом "революционных войн". По мнению австрийцев дело того стоило - французским интригам в Империи следовало поставить предел.
Короли наносят ответный удар
Общее положение новой коалиции никак нельзя было назвать более выигрышным по сравнению с 1792-95 гг. Тогда на французов наступали войска Пруссии, Австрии, Англии, Испании, итальянских государств, а в распоряжении Парижа был лишь осколок прежней королевской армии, переживавшей процесс распада и перерождения в новое республиканское войско. В конечном счете республиканцам удалось создать новую революционную армию - против небольших наемных контингентов европейских монархий выступили огромные и постоянно пополнявшиеся французские армии. Можно обсуждать вопрос о том был ли успех этой военной реформы неизбежным, но очевидно, что какое-то время положение Франции казалось отчаянным.
Что же изменилось теперь? Против Парижа вышли все те же наемные европейские армии, но в значительно меньшем числе. Военные цели коалиции носили столь же оппортунистический характер, что и внешняя политика стран-участниц этого союза. Распространению французского влияния следовало поставить предел, но никто и не мечтал уже о скором успехе и победном параде в Париже. Надежды Лондона и Вены не уносились далее перспектив изгнать французов из занятых ими земель, после чего внутренний переворот избавил бы коалицию от кошмарной перспективы вести войну в самой Франции. В конце-концов, почему они должны были заходить далее нежели великий союз эпохи Людовика XIV?
Эта осторожность, усвоенная Веной и Лондоном после провала всех усилий прошлых лет, резко контрастировала с самонадеянностью Петербурга, имевшего опыт большой европейской войны почти пятьдесят лет назад. Тогда, в Семилетнюю войну, действуя со стратегически неуязвимой позиции и в союзе с двумя великими державами, русская армия сумела ненадолго занять столицу прусского королевства и нанести армии Фридриха тяжелое поражение при Кунерсдорфе. Разумеется, сравнивать положение революционной Франции, только начавшей ощущать гигантский потенциал усилий всей нации, и тогдашней Пруссии было невозможно, но приобретенный опыт не мог не оказать известное воздействие на оценку предстоящих трудностей Петербургом. Несколько побед - и война будет закончена где-то у вражеской столицы. Недавние кампании в Польше, разделенной между черными орлами, могли только укрепить уверенность русских. Впоследствии, раскол между австрийским пессимизмом и русским оптимизмом привел к значительным трениям и развалу коалиции.
Начало войны было достаточно благоприятным для союзников - покуда французские ветераны Итальянских походов сражались в Египте, австрийские войска эрцгерцога Карла развернули боевые действия на Рейне, англо-русский корпус под командованием герцога Йоркского и двух немецких русских генералов наступал в Нидерландах, а в Италии оперировала австро-русская армия под общим командованием пожилого, но все еще боевитого Суворова. Кроме того, в Средиземноморье англо-русско-турецкие войска и эскадры стремились отыграть назад катастрофу, разразившуюся в Неаполе.
К моменту возвращения Наполеона (т.е. к осени 1799 г.), достижения союзников выглядели достаточно скромно. На Рейне австрийцам эрцгерцога Карла удалось нанести поражение генералу Журдану (получившему в собственной армии иронической прозвище "Наковальня"): в ряде больших и малых сражений его войска были отброшены на левый берег великой германской реки. Потери французов были велики, их войска на время утратили боеспособность, но в целом кампания напоминала выбивание пыли из подушки - подушка подавалась, меняла форму, но рваться решительно не желала. Эти успехи могли ободрять союзников, но не в состоянии были привести к коренному перелому в войне. Отступившие к собственным границам французы могли легко перегруппироваться и возобновить наступательные операции, тогда как войска эрцгерцога растягивались среди германских государств Священной Римской империи, воевавшей с французами постольку-поскольку.
Еще меньших успехов удалось достичь в Голландии - хотя население, не особенно желавшее становиться батавами, оказывало высадившимся союзникам моральную поддержку, ее оказалось недостаточным для победы. Французы, лишенные симпатий голландцев, приобрели иное преимущество - они легко снабжались за счет богатой оккупированной страны, ставшей ареной боевых действий. Относительное превосходство в численности высадившихся англо-русских войск не смогло компенсировать недостатков командования: педантичный и действительно много сделавший для реформирования быта английской армии герцог Йоркский оказался крайне бесталанным командиром. Впрочем, винить себя за это могут лишь сами англичане, уже испытавшие второго сына короля в деле, причем на этой же местности несколькими годами ранее. После нескольких жестоких сражений, в которых атакующие союзники понесли тяжелые потери, операцию пришлось сворачивать из-за стремительно убывавшего личного состава. Английские коммуникации, как всегда, оказались ниже всякой критики и войско герцога постигла прежняя участь - оно было эвакуировано. Единственным светлым пятном стало то, что англичанам удалось нейтрализовать (т.е. попросту захватить) остатки голландского флота. К осени кампания союзников на севере Европы подошла к своему бесславному концу: французский генерал Брюн продемонстрировал недюжинные военные способности.
В Италии события развернулись с намного большей динамичностью. Захват французами Неаполя и провозглашение в нем очередной республики не стал прочным приобретением: местным республиканцам попросту не на кого было опереться в отсталой, средневековой южной стране. Под руководством толстого кардинала Руффо крестьяне развернули кровавую партизанскую войну против французских освободителей и подержавших их неаполитанцев, мечтавших о реформах как во Франции. Рано или поздно этот мятеж был бы подавлен, но действия неаполитанских монархистов получили быструю поддержку союзников, отправивших на помощь защитникам короля и престола небольшой англо-русско-турецкий отряд и флот адмирала Нельсона. Все это быстро привело Партенопейскую республику к краху.
Наступление почти двух десятков тысяч охваченных смесью религиозного и монархического энтузиазма крестьян, вкупе с подошедшим к Неаполю англо-русским флотом, привело к началу восстания в городе - французы и местные республиканцы сперва укрылись в цитадели, но после недолго сопротивления предпочли сдаться. Им была обещана амнистия или право беспрепятственно покинуть страну, но подоспевшие неаполитанский король и английский адмирал были неумолимы. Безнаказанность посеет еще большие волнения в будущем, - утверждал Нельсон, дезавуируя данные ранее мятежникам гарантии. Начались расправы, был повешен и главный адмирал неаполитанского флота, пошедший на службу новой республике - его вздернули на мачте английского линкора и бросили труп в воду. Бедняга всплыл на следующий день и отказывался тонуть до тех пор, пока его не простил подошедший к борту судна король. Другим - а счет шел на тысячи - повезло меньше, их убивали без всякой надежды на милость, даже посмертно. Только природные французы избежали мести реакции, с ними поступили как с военнопленными.
Между тем передовые части русских прибыли в Северную Италию еще весной 1799 г. и сразу же были пущены в дело. Силы австро-русских армий были почти равны, как возраст и командовавших ими вождей: Суворову осенью 1799 г. исполнялось 69 лет, а австриец Мелас перешагнул той весной 70-летний рубеж. Тем не менее, старики сумели показать стремительно сменявшим друг друга молодым французским генералам, как надо воевать. Весенне-летняя кампания привела к очищению от потомков галлов почти всей Северной Италии, только у Генуи еще держались остатки разбитых французских армий. Имевшие в каждом бою значительное численное превосходство, союзники использовали этот фактор по максимуму, причем нельзя сказать, чтобы австрийцы плелись в обозе: исход решающей битвы при Нови определил подход свежих колонн Меласа. Австрийские и русские войска сумели наладить прекрасное взаимодействие и действовали очень решительно. Суворов показал себя прекрасным тактиком, его солдаты стяжали себе в этом походе подлинную славу.
Русские, австрийцы, турки и англичане обижают французов в Италии.
Проблемы союзников начались на уровне большой стратегии. Относительный успех в Рейна, неудача в Нидерландах и, казалось бы, прочно завоеванное положение в Италии, поставили перед союзным (т.е. австрийским, ибо в военном отношении и русские, и англичане были лишь придатком армейской машины Вены) командованием новые проблемы. Австрийцы традиционно (после неудачного вторжения в Южную Францию принца Евгения) скептически относились к планам дальнейшего наступления через Альпы, рассчитывая прежде провести ряд частных операций, не связанных между собой единым стратегическим планом. В этих замыслах, как это и должно было быть при тогдашней практике ведения войны, главенствующую роль играли соображения политические: следовало подкрепить неудачно складывающиеся операции в Голландии и вернуть австрийцам Бельгию, а потому войска эрцгерцога, сомкнувшиеся было с отрядами Суворова и Меласа в Швейцарии, устремились на север. Вследствие этого, задача освобождения бывшей когда-то нейтральной горной страны легла в основном на русские войска.
Прежде чем они успели соединиться между собой, генерал Массена, один из лучших французских командиров эпохи, сумел блестяще использовать выгодность своего географического и стратегического положения. Не обладая особенным превосходством в силах, он атаковал австро-русские войска в Швейцарии, покуда солдаты Суворова пробивались к ним из Италии. Бесталанный русский генерал Римский-Корсаков позволил разгромить себя, имея почти двойное превосходство в силах над неприятелем и находясь при этом в положении обороняющегося: фактически, речь шла о полной неспособности к управлению войсками на поле боя. Впоследствии россияне обвинили в этом поражении "австрийское коварство", пример чему подал сам Суворов, крайне не любивший признать собственных ошибок. Между тем, с австрийского военного руководства и Карла Тешенского обвинять совершенно не в чем - уходя, эрцгерцог оставил в Швейцарии 22 т. человек - почти столько же, сколько имелось там русских солдат. Суворов, который до поражения Римского-Корсакова спокойно соглашался на все планы венского гофкригсрата, мог бы с большей основательностью обвинять австрийское правительство, навязавшего союзным генералам столь неудачный план кампании.
Осеннее поражение в битве под Цюрихом стало поворотным моментом 1799 г. - водоразделом между периодом, когда торжествующие войска союзников преследовали разбитые французские армии и тем временем, когда опомнившиеся галлы, в чьи ряды постоянно вливались свежие силы, сумели воспользоваться замешательством своих противников и нанести ответный удар. Очевидно, что этот перелом был неизбежен и совершенно бессмысленно выискивать причины общей неудачи в провале той или иной операции. У англичан, русских и австрийцев не было главного: понимания необходимости непрерывных и последовательных усилий, финалом которых стала бы оккупация Франции или серия таких поражений, после которых внутреннее положение этой республики подверглось бы переменам.
Какое-то время казалось, что союзники близки к достижению последнего результата: серия поражений французских войск оказала свой эффект. Франция была буквально наводнена дезертирами и многочисленным отрядами, отправленными на их поимку; экономика так и не оправилась от последствий постреволюционной неразберихи и тотальной войны; политический престиж Директории пал ниже допустимого предела. Сорок тысяч роялистских крестьян вновь взялись за оружие в Бретани и Нормандии, новые налоги и очередной призыв грозили поднять планку недовольства до уровня открытого мятежа - ответом правительства стал закон о заложников, обрекавших членов семей потенциальных противников Республики на бессудный арест.
И все же, несмотря на собиравшиеся над Парижем и обещавшие скорую грозу политические тучи, к осени военное положение Франции уже не вызывало беспокойства.
Англия, "кошелек коалиции" и самый упорный враг французов, столкнулась с перспективой развала коалиции. Император Павел, чей неуравновешенный характер оттолкнули от дела союзников неудачи и "своекорыстие" членов коалиции, в обиде приказал своим войскам и эскадрам покинуть театры боевых действий... Это нельзя было назвать иначе, чем вероломством - русские покидали австрийцев и англичан накануне решительных боев. Тем не менее, австрийцы продолжали удерживать свои позиции, и даже нанесли в ноябре 1799 г. жестокое поражение французам у Генуи, заставив их укрыться в крепости, к тому же блокируемой с море английским флотом. Но все же было очевидным, что инициатива ими в войне утрачена и в следующем году следует ожидать неизбежного французского контрнаступления.
В том же ноябре во Франции произошел военный переворот: генерал Бонапарт возглавил Республику в качестве Первого консула. Французские законодатели не выдержали штыковой атаки гренадер, но так ли легко будет справиться с союзниками?
Первый консул был готов рассмотреть возможность мира с противостоящей коалицией - для этого союзникам следовало "всего лишь" согласиться на пару пустяков - австрийцам очистить все занятые им области, а англичанам прекратить блокаду Египта. Т.е., добровольно вернуться к "системе 1798 г.", признав французское господство в Европе.
Переехавший из помещений павшей директории в королевский дворец Тюильри Наполеон обратился напрямую к английскому королю и австрийскому императору, доказывая в своих письмах все выгоды и прелести мира. Но истинными адресатами этих писем были, разумеется, не монархи, а французский народ, долженствующий понять, что коварный враг высокомерно отвергнул протянутую ему руку. Англичане, возмущенные тем, что какой-то корсиканец обогнал их в лицемерии, отвечали Бонапарту с примерной грубостью; деликатные австрийцы проливали в ответе крокодиловы слезы, но сдаваться на милость первого консула тоже не желали.
Наполеона это не слишком огорчило - тем лучше для него. Он, конечно же, уже оценил и выход России из коалиции, и фактический переход врага к обороне на всех фронтах. Победа над депутатами была легкой, но недостаточно красивой. Предстояло еще украсить первое консульство блеском военной славы.
Немецкая пехота австрийского императора Священной Римской империи.
Старый враг для новых драк
Едва покончив с переворотом, Бонапарт сразу же занялся подготовкой большого французского наступления. Он мог быть спокоен насчет общественного мнения - провал изначально обреченных на неудачу дипломатических инициатив первого консула тем не менее убедил французов в том, что альтернативы еще одной военной кампании не существует. От Наполеона требовали того, чтобы она приобрела решительный и переломный характер. И для этого у французской армии было почти все: 200 т. новых рекрутов, влитых в ряды республиканских армий в начале 1800 г., гарантировали, что преимущество больших батальонов будет на правильной стороне.
В начале нового года линия фронта простиралась от Северного до Лигурийского моря, где австрийцы Меласа не только разгромили войска Массена, но и сумели разделить остатки французской армии на две части: половина ее умирала от голода и болезней в осажденной Генуе, другая безуспешно пыталась остановить немцев на старой границе. Положение в Германии, где республиканским войскам под командованием осторожного генерала Моро удалось прочно закрепиться на левом берегу Рейна, обстояло получше - французы теперь обладали на этом фронте численным превосходством. В Нидерландах война фактически закончилась после того англичане и русские бесславно эвакуировались. Освободившиеся французские войска устремились к Дижону, располагавшемуся одинаково удобно для выступления и в Германию, и в Италию.
Именно там, в Дижоне, началась подготовка к кампании 1800 г. Французская разведка применила хитроумный способ замаскировать концентрацию новой армии: понимая, что обычные меры предосторожности тут не помогут, шпионы консула сами распускали слухи о создании Резервной армии, а армейцы устроили грандиозное шоу, отправив в Дижон большой штаб и несколько тысяч рекрутов самого жалкого вида - союзники купились на это и потешались над безобидными сопляками и стариками Бони.
Сам первый консул тогда вовсе не собирался вливать новое вино в старые мехи или вновь искать рецепт успеха в своих прежних итальянских победах - дивизии новой армии должны были отправиться в Германию. Там, после ряда операций на окружение, Наполеон собирался разбить австрийцев и, покуда их медлительные армии будут разворачиваться из Италии, предписать мир где-то под Веной.
Однако, в конечном счете из этого многообещающего плана ничего не вышло. Бонапарт винил во всем Моро, будто бы загубившего его замыслы своей военной нерасчетливостью и политической нечистоплотностью - генерал-де завидовал взлету своего молодого коллеги и не желал способствовать новым успехам, тем более находясь у него в подчинении. Моро и в самом деле не желал уходить в тень честолюбивого выскочки и всячески препятствовал исполнению планов первого консула. Столкнувшись с военной оппозицией, Наполеон не стал терять времени: он еще не мог попросту заменить строптивца, так что естественный ход вещей продиктовал иное решение - наступать в Италии!
Приняв это решение, Наполеон был верен своим принципам и не стал подкреплять свежими силами отступавшие остатки старой Итальянской армии (в эти дни ее солдаты, голодая, целыми дивизиями уходили с фронта). Он вообще не питал особенной привязанности к войскам, особенно после того как они переставали представлять для него ценность в качестве фигур на шахматной доске войны - Наполеон подходил к этому вопросу с беспощадностью математика, а потому не собирался принимать командование над осколками французской мощи на юге.
Глупо упрекать его за это. Создание Резервной армии с чистого листа позволило собрать в лице почти 60 т. ветеранов и молодых конскриптов лучшее, что создала французская военная наука со времен первых сражений 1792 г. Новая армия, разделенная на корпуса, каждый из которых представлял собой войско в миниатюре, была великолепным инструментом для ведения агрессивной наступательной войны.
Пройдя через горы, войско во главе с первым консулом должно было оказаться на итальянских равнинах значительно севернее австрийских позиций. Наполеон будто бы нависал над войсками Меласа, победоносного вступившего в апреле в Ниццу - перейдя горы, он занимал Милан и соединялся с отправленным из Германии корпусом Рейнской армии; перейдя горы, он перерезал коммуникации Меласа и нивелировал любые возможные успехи австрийцев на юге Франции. Армия Меласа должна была оказаться в треугольнике между консульской армией, французскими полками в Провансе и все еще державшейся Генуей.
Конечно, у всего есть и обратная сторона - Наполеон тоже рисковал, да еще как, но за ним было преимущество инициативы и скорости. Мелас, для которого грядущие события должны были какое-то время представляться цепью неприятных случайностей на северном фланге, не должен был успеть отреагировать до тех пор, пока Наполеон со всем войском не окажется посреди Северной Италии.
В то же время австрийское командование в Италии и не подозревало о нависших над их войсками угрозе. Австрийцев трудно было упрекнуть в небрежении или даже бездействии - неудачная швейцарская кампания прошлой осени делала в их глазах возможность того, что Наполеон рискнет наступать через эту горную страну крайне маловероятной. Более того, наблюдая перед собой имевших достаточно жалкий вид французских солдат, вполне можно было поверить в то, что никакой особенной опасности австрийским позициям не грозит. Французы связаны боями на Рейне, подавлением внутренних мятежей и подготовкой к отражению неизбежного английского десанта на севере. Разве недавний военный переворот не говорит в пользу того, что их политика зашла в тупик? Еще несколько поражений и правительство Наполеона падет с той же легкостью, что и его предшественники.
Почти стотысячное войско Меласа спокойно готовилось к вторжению в Южную Францию: одна треть его была скована подходившей к концу осадой Генуи, другая трепала французов на юге, остальные должны были прикрыть австрийские позиции от любых вражеских поползновений из Швейцарии.
Казалось, что время работает на Вену, а не на Париж - в Генуе стремительно таявшее от голода и болезней войско Массены должно было сдаться со дня на день: к весне их положение стало критическим - еще неделя-другая, максимум месяц, и осажденным пришлось бы пожирать друг дружку или сдаваться.
В начале мая 1800 г. первый консул отбыл к своей армии.