anshar
in
warhistory
11. Сиротино, Шумилино, Бешенковичи, Ст. Загаце. Выход в Литву и Латвию. Апрель-Июль 1944 г.
(Военные воспоминания моего дедушки - генерал-лейтенанта Омельянчука Алексея Тихоновича)
Disclaimer: Воспоминания были записаны дедушкой в 1997-1998 годах на основании фронтовых заметок и не претендуют на историческую полноту и точность.
Отдельные факты, цифры или имена могут быть перепутаны.
(Военный рисунок дедушки сделанный 23 февраля 1945 года)
(предыдущая глава - 10. Южнее Невеля, озера Езерище и Свибло, Выровля. Раменское. Осень-зима 1943 г. Зима-весна 1944 г.)
(Оглавление)
К моему приезду из санатория полк в составе 2 гв.ск вел тяжелые бои в районе Сиротино и Шумилино. Было сыро и холодно, все время дул сильный западный ветер, шел мокрый снег и дождь. Погоды более мерзкой не бывает видимо нигде. Вокруг начал таять снег, болота дышали влагой и утренним туманом. В полку сохранился 1 адн и восстанавливался 2 адн, 5 и 6 батареи уже были укомплектованы, ими командовали - 5-й батареей Жора Стриженов, а 6-й - Коля Новожилов, который сменил капитана Балыбина, который пошел в замы к Захарову. Полком по-прежнему командовал подполковник Грошенков, начштаба был майор Шульга. Я занял свое прежнее место - заместителя у Шульги, начальником разведки стал капитан Петров Коля, а начсвязи полка капитан Горохов Саша. Отметим, что мы не разлучались до конца войны, при этом, оба они не были даже ранены, хотя в переплетах были не менее моего. Командиром взвода разведки полка был ст.лейтенант Зубахин, высокий, стройный, красавец-парень, заглядишься. В штабе полка отлично работали две телефонистки Тамара Маркварт и Лида Михайлова, которых мы по-братски любили. Замечу, что после войны обе вышли замуж, первая - за Балыбина, вторая - за какого-то писаря штаба полка.
Мы все время проводили небольшие наступательные операции по созданию к лету удобных плацдармов для крупных операций. Особенно тяжело было под Сиротино, здесь наше командование, которое не отличалось артиллерийской грамотой, умудрилось вытянуть на прямую наводку тяжелые 7-ми тонные армейские пушки “А-19”, которые попали там под огонь 50 мм ротных минометов и, слава богу, хватило ума их немедленно оттуда убрать. Я принимал самое активное участие в отводе и спасении этих пушек. Помог мой старый авторитет в глазах корпусного начальства. Две пушки с дальностью стрельбы более 20 км и предназначенные для борьбы с артиллерией противника были спасены от сумбурных и несуразных решений корпусных командиров, которым как-то попала бригада этих пушек в подчинение. И они ее применили “целесообразно“ по “предназначению”! Власти много, а знаний нет. Много натворили дел и угробили людей эти неучи-“полководцы”.
Курить я начал с прибытием в действующую армию, когда нам, офицерам, выдавали по пачке папирос “Беломорканал”. Папиросы несли маскировочную нагрузку. Когда нервы сдавали и трусость выходила через дрожь в пальцах, папиросы помогали эту дрожь маскировать и твою неуверенность и нерешительность окружающие могли и не заметить при курении папирос. Курить мне никогда не нравилось, но иногда в тяжелых ситуациях я выкуривал до двух пачек в день. Дал себе обещание, останусь в живых, кончится война, брошу курить. Лучше пить пиво и любить. Это мне удалось. Никаких трагедий и неудобств с куревом у меня не возникло. Буквально на второй день после конца войны я бросил эту вредную и противную привычку. И не страдал, не пухли уши, не тяготился в ночи. Не сломила меня и зараза зеленого змия, хотя попивал я изрядно, но всегда с умом и в разумных пределах дозволенного, не теряя человеческого облика. На фронте меня сдерживала ответственность командира за жизнь подчиненных, а после войны - простая совесть перед товарищами и окружающими.
Сиротино и Шумилино останутся в памяти, как месяцы самых больших невзгод, непрерывных лишений и неудобств полевой жизни на войне. Холод и слякоть, снег и дождь, невозможность организовать отдых и сон себе и подчиненным не только изматывала физически, но и угнетала морально, давила на психику своей безысходностью и беспомощностью перед условиями быта. Это была нестерпимая мука для всех, и для командиров и для рядовых. Эта обстановка была навеяна серией неудачных боевых эпизодов в которых наши дивизии не добились заметных успехов. Хорошо, что большую часть этого времени я был на отдыхе, в Москве и по дороге на фронт, в район боевых действий, под Сиротино и Шумилино.
Весной мы начали готовить мощное наступление в обход Витебска с севера и запада. По размаху это были грандиозные планы и мы окунулись в творческую работу. Мы проводили атаку и прорыв оборонительных рубежей в глубоком тылу, обучаясь этому делу, даже с применением боевых снарядов. Это было новое в боевой подготовке войск на фронте. Это была серьезная учеба без намека на условности. В душе теплилась надежда на всеобщий успех. Все приобретало законченный и уверенный вид, войска учились тому, что будут делать завтра. Мне нравилась величайшая скрытность всех деяний, в том числе и применение псевдонимов в фамилиях основных командиров. Впечатляли ложные перегруппировки войск, что бы запутать разведку противника. Много сил и времени уходило на оборудование ложных позиций артиллерии и районов ложного сосредоточения войск. Я уже не говорю об огромном подвозе боеприпасов. Одна деталь меня несколько смутила, когда я увидел отрывку траншей-могильников в тылу первого эшелона дивизий. Правильно, это правда войны - убитые будут и их необходимо предать земле, то есть похоронить по-людски. Для них и готовились эти братские могилы.
Прорыв планировался на фронте 10-12 км силами двух армий, с плотностью до 250-300 орудий на закрытых огневых позициях и по 10 орудий прямой наводки на каждый километр фронта участка прорыва. На артнаступление (подготовка и поддержка атаки) было выложено на грунт 3,0 бк (то есть по 240 снарядов на каждое орудие 122 мм калибра, или 180 снарядов на ствол 152 мм калибра). Это была невиданная мощь. К этому прибавлялась мощь авиаударов воздушной армии. Решено было начать наступление силовой разведкой передовых батальонов, по батальону от дивизии и не более 100 орудий от дивизии. Прорыв планировался на 6-00 часов, атакой передовых батальонов. Все было готово. В ночь перед атакой авиация, бомбардировщики, наносят удары по противнику - первому эшелону и резервам. Так как среди летчиков ВА было много молодых и неопытных, то решили им помочь в определении переднего края противника ночью. Для этого опытные экипажи провесили над передним краем “гирлянду” из САБ-60 (светящиеся авиабомбы с временем горения 60 секунд). Все готово. Мы все на КНП и НП. Начало 5 удара на Витебск с северо-запада силами 6 гв.А, 3 уд.А и 39 А ППФ (Первого Прибалтийского фронта).
Ровно в установленное время подошла бомбардировочная авиация, несколько дивизий (около 160 самолетов), и сбросила бомбы на противника. Всего за ночь было проведено три авиаудара. Часть бомб пришлась по нашему первому эшелону и не обошлось без потерь. Одна фугаска, под 500 кг, угодила прямо возле нашего блиндажа и разрушила его наполовину, потухли светильники, обвалился накат и провалился один угол землянки, но никто не пострадал. Кое-где были прямые попадания в траншеи батальонов первого эшелона и это задержало их готовность к атаке. Что же произошло? Почему часть бомбового удара пришлась по своим войскам? Что оттянуло начало атаки на 2 часа. Дело в том, что за 30 минут до удара подул легкий ветер и сдвинул “гирлянду” с переднего края немного на северо-запад, в сторону наших позиций и на пункте управления Воздушной Армией не успели и не сумели скорректировать удар самолетов первой волны на участке сдвига “гирлянды”. В батареях потери были незначительные, так как они были больше удалены от переднего края. В 5-й батарее ранило в ногу корову, которую они держали прямо на ОП.
С рассветом, после небольшой артподготовки, передовые батальоны атаковали передний край противника, но войск в траншеях не оказалось. Оставив небольшое прикрытие на первой позиции противник отвел все главные силы на вторую позицию, которую пришлось прорывать после перемещения всего первого эшелона вперед на 3,5- 4,0 км. Это было новое в тактике противника, исполненное в таком масштабе. Раньше, под Холмом, в районе д. Чикуново, в феврале 1942 года на участке прорыва 8 гв.сд (Панфиловской) этот прием уже был применен и имел успех. Здесь он тоже затруднил нам прорыв, но не сорвал его, слишком были не равные силы сторон.
Наше наступление развивалось успешно. Войска прорвали всю главную полосу обороны на глубину 20-30 км и развивали успех в глубину вводом в сражение подвижных механизированных групп, сначала в армиях (отдельные танковые или механизированные дивизии) и затем во фронте - силами танковых армий. Все шло очень хорошо. Темпы нашего наступления доходили до 150 км в сутки и вскоре мы вышли на станцию Загаце (Загатье), где поразились увиденным. Это была наша старая граница, до 1939 года. Здесь были мощные укрепления вдоль всей границы на север и на юг, сколько мог видеть глаз, тянулись три линии сплошных траншей с проволочными заграждениями перед ними. Везде по траншеям, через 200-300 м были разбросаны железо-бетонные кольца для пулеметных точек - “Бодок”, которые немцы не успели установить по траншеям. Сами траншеи оказались не заняты противником и это было самое главное и самое радостное. Мы немедленно доложили на КП корпуса и армии об этом чуде - счастье. Вскоре передовые отряды от дивизий первого эшелона прибыли и без единого выстрела заняли укрепления противника. Неизвестно сколько сил и времени потребовалось бы нам на прорыв этого оборонительного рубежа! Мы - передовая разведка вместе с передовыми отрядами дивизий устремились дальше вперед, на Германовичи, Иоды, Дрисвяты, Зарасай, в Литву и Латвию.
Особенно тяжело было при форсировании с ходу р. Западная Двина у Бешенковичи, где прямо перед нами на противоположном берегу стояла большая кирпичная церковь (или костел) с двумя высокими колокольнями, в которых засели немецкие артиллеристы - корректировщики и оборудовали свои позиции крупнокалиберными пулеметами. На берегу, возле костела, расположилось несколько танков. Когда подошли наши танки и тяжелая артиллерия, мы для переправы войск должны были навести понтонный мост, но все попытки переправить на ту сторону трос заканчивались провалом и гибелью саперов. Лучшие кадры саперов, офицеров и сержантов, гибли на наших глазах. Уже некого посылать. Тогда Белобородов объявил: “Звание героя СССР тому, кто переправит трос на тот берег!” Вызвался паренек - замухрышка, пьянчужка и на вид недотепа. Он взял веревку, привязал к ней трос и нырнул в реку выше по течению на 300-400 метров. Через некоторое время он уже был на том берегу возле костела и тащил туда трос. Задача выполнена и новоявленный “Вася Теркин” - удачник стал Героем СССР, за один час! Попробуй сам это выполнить. Везение и счастье.
От Бешенковичи через понтонный мост танки и артиллерия хлынули на Чашники, Лепель, Ушачи, через ст. Загаце на знакомые нам Германовичи и Иоды. Очень эффективно работала наша штурмовая авиация, наши “ИЛ-2” просто сметали с дорог колонны противника, особенно когда на бреющем полете на высоте 50-60 метров появлялись над противником. На “ИЛ-2” были установлены кассеты с направляющими для реактивных снарядов - ”Катюш” и они творили чудеса. Могу подтвердить, что по дороге от Бешенковичи до Лепель нельзя было проехать машинам из-за сплошного завала всего плотна дороги трупами лошадей, людей и разбитой техникой. Было лето и вонь от гниющих трупов не давала дышать, мы одевали противогазы, прикрывались мокрыми платками и тряпками.
Где-то между Иоды и Дрисвяты я вел колонну машин с управленцами и разведкой. Справа и слева был сплошной лес и трудно было ориентироваться. Я, как всегда, ехал на подножке машины. Впереди развилка дороги. Куда ехать? Спрыгиваю и бегу вперед посмотреть, один, охрана не успевает. Добежал до развилки и поворачиваю влево. Если через 100 метров будет мостик, то едем правильно. Склоняюсь над картой. Поднимаю голову и вижу себя в окружении 10-12 человек в мышиной форме власовских солдат. Я онемел и застыл парализованный мыслею о плене! До пистолета не успею, они рядом, холодный пот струйками потек между лопаток. Что делать? И вдруг один из них на чистом русском спрашивает меня: “Возьму ли я их в плен?” О боже, все по новому, новая ситуация. Я воспрянул духом и приказал им построится по-два и следовать за моим сержантом, который уже подошел. Вот так я ”взял в плен“ отделение солдат противника, да еще кого, власовцев. Чудеса да и только.
В ходе наступления приходилось прорывать с ходу промежуточные оборонительные рубежи. На одном из них наш полковой НП расположился в копне сена на лугу, к нему вела неглубокая канава. Стереотрубу мы выставили изнутри на верхушке копны. Рядом шалаш из веток от дождя и солнца для отдыха. Наблюдаем и ведем разведку. Заметили, что ту копну, которую мы пристреляли вечером как репер, ночью немцы переместили на новое место, назад вглубину на 200-300 метров. То есть наши поправки по реперу теперь липа, необходима новая пристрелка. Вижу от перелеска, где приостановился “Виллис” идет в мою сторону по канаве с фуражкой в руке явно какой-то генерал. Я встретил и отрапортовал ему кто мы. Он полез в копну и потребовал доклада обстановки. Посмотрел в стереотрубу и остался доволен, что немцы нас не надули. Выходя из копны наткнулся на офицера разведки, выползающего из шалаша на свет божий после сна. Вид у последнего был явно затрапезный - небрит, сонный, в соломе и помятой фуражке - вылитый Ромашев из повести Куприна. У генерала на лице вопрос, отвечаю кто есть кто. Он мне не глядя на офицера: “Знаешь как должен выглядеть русский офицер? Он должен быть чисто выбрит и слегка пьян!”, при этом он провел торцом ладони в кожаной перчатке по шее у самого подбородка. Пожал на прощание руку и быстрым шагом пошел к своему “Виллису”. Это был ЧИМ (Чистяков Иван Михайлович, генерал- полковник), командующий 6 гв.А. Гроза немцев на нашем участке фронта, человек необыкновенной храбрости и решительности.
Вторая встреча с ЧИМ-ом произошла на дороге под Зарасай. Наши машины разведки и управления артполка меняли расположение ПНП и вот нас обгоняет небольшая группа машин - 2-3 “Виллиса” впереди и сзади по два бронетранспортера охраны. Они летят на сумасшедшей скорости, что-то орут и стреляют в воздух из всех видов оружия, требуя освободить дорогу и остановиться. Мы сразу повиновались, остановились, но всеже получили прикладом по ветровому стеклу. Оказалось это перемещался ПНП 6 гв.А во главе с ЧИМ-ом. Потом была и третья встреча, после войны, на Гороховецком полигоне МВО, где я показывал генералам главной инспекции новое оружие - ПТУРС “Малютка” и “Фаланга”, в составе группы был и ЧИМ, старенький маленький генерал, в котором нельзя было узнать грозного командарма 6 гв.А, наводившего ужас на противника в годы войны.
(следующая глава - 12. В Прибалтике. Зарасай. Акнисте. Биржай. Елгава. Добеле. Ауце. Третье ранение. Лето-Осень 1944 г.)
(Оглавление)
Disclaimer: Воспоминания были записаны дедушкой в 1997-1998 годах на основании фронтовых заметок и не претендуют на историческую полноту и точность.
Отдельные факты, цифры или имена могут быть перепутаны.
(Военный рисунок дедушки сделанный 23 февраля 1945 года)
(предыдущая глава - 10. Южнее Невеля, озера Езерище и Свибло, Выровля. Раменское. Осень-зима 1943 г. Зима-весна 1944 г.)
(Оглавление)
К моему приезду из санатория полк в составе 2 гв.ск вел тяжелые бои в районе Сиротино и Шумилино. Было сыро и холодно, все время дул сильный западный ветер, шел мокрый снег и дождь. Погоды более мерзкой не бывает видимо нигде. Вокруг начал таять снег, болота дышали влагой и утренним туманом. В полку сохранился 1 адн и восстанавливался 2 адн, 5 и 6 батареи уже были укомплектованы, ими командовали - 5-й батареей Жора Стриженов, а 6-й - Коля Новожилов, который сменил капитана Балыбина, который пошел в замы к Захарову. Полком по-прежнему командовал подполковник Грошенков, начштаба был майор Шульга. Я занял свое прежнее место - заместителя у Шульги, начальником разведки стал капитан Петров Коля, а начсвязи полка капитан Горохов Саша. Отметим, что мы не разлучались до конца войны, при этом, оба они не были даже ранены, хотя в переплетах были не менее моего. Командиром взвода разведки полка был ст.лейтенант Зубахин, высокий, стройный, красавец-парень, заглядишься. В штабе полка отлично работали две телефонистки Тамара Маркварт и Лида Михайлова, которых мы по-братски любили. Замечу, что после войны обе вышли замуж, первая - за Балыбина, вторая - за какого-то писаря штаба полка.
Мы все время проводили небольшие наступательные операции по созданию к лету удобных плацдармов для крупных операций. Особенно тяжело было под Сиротино, здесь наше командование, которое не отличалось артиллерийской грамотой, умудрилось вытянуть на прямую наводку тяжелые 7-ми тонные армейские пушки “А-19”, которые попали там под огонь 50 мм ротных минометов и, слава богу, хватило ума их немедленно оттуда убрать. Я принимал самое активное участие в отводе и спасении этих пушек. Помог мой старый авторитет в глазах корпусного начальства. Две пушки с дальностью стрельбы более 20 км и предназначенные для борьбы с артиллерией противника были спасены от сумбурных и несуразных решений корпусных командиров, которым как-то попала бригада этих пушек в подчинение. И они ее применили “целесообразно“ по “предназначению”! Власти много, а знаний нет. Много натворили дел и угробили людей эти неучи-“полководцы”.
Курить я начал с прибытием в действующую армию, когда нам, офицерам, выдавали по пачке папирос “Беломорканал”. Папиросы несли маскировочную нагрузку. Когда нервы сдавали и трусость выходила через дрожь в пальцах, папиросы помогали эту дрожь маскировать и твою неуверенность и нерешительность окружающие могли и не заметить при курении папирос. Курить мне никогда не нравилось, но иногда в тяжелых ситуациях я выкуривал до двух пачек в день. Дал себе обещание, останусь в живых, кончится война, брошу курить. Лучше пить пиво и любить. Это мне удалось. Никаких трагедий и неудобств с куревом у меня не возникло. Буквально на второй день после конца войны я бросил эту вредную и противную привычку. И не страдал, не пухли уши, не тяготился в ночи. Не сломила меня и зараза зеленого змия, хотя попивал я изрядно, но всегда с умом и в разумных пределах дозволенного, не теряя человеческого облика. На фронте меня сдерживала ответственность командира за жизнь подчиненных, а после войны - простая совесть перед товарищами и окружающими.
Сиротино и Шумилино останутся в памяти, как месяцы самых больших невзгод, непрерывных лишений и неудобств полевой жизни на войне. Холод и слякоть, снег и дождь, невозможность организовать отдых и сон себе и подчиненным не только изматывала физически, но и угнетала морально, давила на психику своей безысходностью и беспомощностью перед условиями быта. Это была нестерпимая мука для всех, и для командиров и для рядовых. Эта обстановка была навеяна серией неудачных боевых эпизодов в которых наши дивизии не добились заметных успехов. Хорошо, что большую часть этого времени я был на отдыхе, в Москве и по дороге на фронт, в район боевых действий, под Сиротино и Шумилино.
Весной мы начали готовить мощное наступление в обход Витебска с севера и запада. По размаху это были грандиозные планы и мы окунулись в творческую работу. Мы проводили атаку и прорыв оборонительных рубежей в глубоком тылу, обучаясь этому делу, даже с применением боевых снарядов. Это было новое в боевой подготовке войск на фронте. Это была серьезная учеба без намека на условности. В душе теплилась надежда на всеобщий успех. Все приобретало законченный и уверенный вид, войска учились тому, что будут делать завтра. Мне нравилась величайшая скрытность всех деяний, в том числе и применение псевдонимов в фамилиях основных командиров. Впечатляли ложные перегруппировки войск, что бы запутать разведку противника. Много сил и времени уходило на оборудование ложных позиций артиллерии и районов ложного сосредоточения войск. Я уже не говорю об огромном подвозе боеприпасов. Одна деталь меня несколько смутила, когда я увидел отрывку траншей-могильников в тылу первого эшелона дивизий. Правильно, это правда войны - убитые будут и их необходимо предать земле, то есть похоронить по-людски. Для них и готовились эти братские могилы.
Прорыв планировался на фронте 10-12 км силами двух армий, с плотностью до 250-300 орудий на закрытых огневых позициях и по 10 орудий прямой наводки на каждый километр фронта участка прорыва. На артнаступление (подготовка и поддержка атаки) было выложено на грунт 3,0 бк (то есть по 240 снарядов на каждое орудие 122 мм калибра, или 180 снарядов на ствол 152 мм калибра). Это была невиданная мощь. К этому прибавлялась мощь авиаударов воздушной армии. Решено было начать наступление силовой разведкой передовых батальонов, по батальону от дивизии и не более 100 орудий от дивизии. Прорыв планировался на 6-00 часов, атакой передовых батальонов. Все было готово. В ночь перед атакой авиация, бомбардировщики, наносят удары по противнику - первому эшелону и резервам. Так как среди летчиков ВА было много молодых и неопытных, то решили им помочь в определении переднего края противника ночью. Для этого опытные экипажи провесили над передним краем “гирлянду” из САБ-60 (светящиеся авиабомбы с временем горения 60 секунд). Все готово. Мы все на КНП и НП. Начало 5 удара на Витебск с северо-запада силами 6 гв.А, 3 уд.А и 39 А ППФ (Первого Прибалтийского фронта).
Ровно в установленное время подошла бомбардировочная авиация, несколько дивизий (около 160 самолетов), и сбросила бомбы на противника. Всего за ночь было проведено три авиаудара. Часть бомб пришлась по нашему первому эшелону и не обошлось без потерь. Одна фугаска, под 500 кг, угодила прямо возле нашего блиндажа и разрушила его наполовину, потухли светильники, обвалился накат и провалился один угол землянки, но никто не пострадал. Кое-где были прямые попадания в траншеи батальонов первого эшелона и это задержало их готовность к атаке. Что же произошло? Почему часть бомбового удара пришлась по своим войскам? Что оттянуло начало атаки на 2 часа. Дело в том, что за 30 минут до удара подул легкий ветер и сдвинул “гирлянду” с переднего края немного на северо-запад, в сторону наших позиций и на пункте управления Воздушной Армией не успели и не сумели скорректировать удар самолетов первой волны на участке сдвига “гирлянды”. В батареях потери были незначительные, так как они были больше удалены от переднего края. В 5-й батарее ранило в ногу корову, которую они держали прямо на ОП.
С рассветом, после небольшой артподготовки, передовые батальоны атаковали передний край противника, но войск в траншеях не оказалось. Оставив небольшое прикрытие на первой позиции противник отвел все главные силы на вторую позицию, которую пришлось прорывать после перемещения всего первого эшелона вперед на 3,5- 4,0 км. Это было новое в тактике противника, исполненное в таком масштабе. Раньше, под Холмом, в районе д. Чикуново, в феврале 1942 года на участке прорыва 8 гв.сд (Панфиловской) этот прием уже был применен и имел успех. Здесь он тоже затруднил нам прорыв, но не сорвал его, слишком были не равные силы сторон.
Наше наступление развивалось успешно. Войска прорвали всю главную полосу обороны на глубину 20-30 км и развивали успех в глубину вводом в сражение подвижных механизированных групп, сначала в армиях (отдельные танковые или механизированные дивизии) и затем во фронте - силами танковых армий. Все шло очень хорошо. Темпы нашего наступления доходили до 150 км в сутки и вскоре мы вышли на станцию Загаце (Загатье), где поразились увиденным. Это была наша старая граница, до 1939 года. Здесь были мощные укрепления вдоль всей границы на север и на юг, сколько мог видеть глаз, тянулись три линии сплошных траншей с проволочными заграждениями перед ними. Везде по траншеям, через 200-300 м были разбросаны железо-бетонные кольца для пулеметных точек - “Бодок”, которые немцы не успели установить по траншеям. Сами траншеи оказались не заняты противником и это было самое главное и самое радостное. Мы немедленно доложили на КП корпуса и армии об этом чуде - счастье. Вскоре передовые отряды от дивизий первого эшелона прибыли и без единого выстрела заняли укрепления противника. Неизвестно сколько сил и времени потребовалось бы нам на прорыв этого оборонительного рубежа! Мы - передовая разведка вместе с передовыми отрядами дивизий устремились дальше вперед, на Германовичи, Иоды, Дрисвяты, Зарасай, в Литву и Латвию.
Особенно тяжело было при форсировании с ходу р. Западная Двина у Бешенковичи, где прямо перед нами на противоположном берегу стояла большая кирпичная церковь (или костел) с двумя высокими колокольнями, в которых засели немецкие артиллеристы - корректировщики и оборудовали свои позиции крупнокалиберными пулеметами. На берегу, возле костела, расположилось несколько танков. Когда подошли наши танки и тяжелая артиллерия, мы для переправы войск должны были навести понтонный мост, но все попытки переправить на ту сторону трос заканчивались провалом и гибелью саперов. Лучшие кадры саперов, офицеров и сержантов, гибли на наших глазах. Уже некого посылать. Тогда Белобородов объявил: “Звание героя СССР тому, кто переправит трос на тот берег!” Вызвался паренек - замухрышка, пьянчужка и на вид недотепа. Он взял веревку, привязал к ней трос и нырнул в реку выше по течению на 300-400 метров. Через некоторое время он уже был на том берегу возле костела и тащил туда трос. Задача выполнена и новоявленный “Вася Теркин” - удачник стал Героем СССР, за один час! Попробуй сам это выполнить. Везение и счастье.
От Бешенковичи через понтонный мост танки и артиллерия хлынули на Чашники, Лепель, Ушачи, через ст. Загаце на знакомые нам Германовичи и Иоды. Очень эффективно работала наша штурмовая авиация, наши “ИЛ-2” просто сметали с дорог колонны противника, особенно когда на бреющем полете на высоте 50-60 метров появлялись над противником. На “ИЛ-2” были установлены кассеты с направляющими для реактивных снарядов - ”Катюш” и они творили чудеса. Могу подтвердить, что по дороге от Бешенковичи до Лепель нельзя было проехать машинам из-за сплошного завала всего плотна дороги трупами лошадей, людей и разбитой техникой. Было лето и вонь от гниющих трупов не давала дышать, мы одевали противогазы, прикрывались мокрыми платками и тряпками.
Где-то между Иоды и Дрисвяты я вел колонну машин с управленцами и разведкой. Справа и слева был сплошной лес и трудно было ориентироваться. Я, как всегда, ехал на подножке машины. Впереди развилка дороги. Куда ехать? Спрыгиваю и бегу вперед посмотреть, один, охрана не успевает. Добежал до развилки и поворачиваю влево. Если через 100 метров будет мостик, то едем правильно. Склоняюсь над картой. Поднимаю голову и вижу себя в окружении 10-12 человек в мышиной форме власовских солдат. Я онемел и застыл парализованный мыслею о плене! До пистолета не успею, они рядом, холодный пот струйками потек между лопаток. Что делать? И вдруг один из них на чистом русском спрашивает меня: “Возьму ли я их в плен?” О боже, все по новому, новая ситуация. Я воспрянул духом и приказал им построится по-два и следовать за моим сержантом, который уже подошел. Вот так я ”взял в плен“ отделение солдат противника, да еще кого, власовцев. Чудеса да и только.
В ходе наступления приходилось прорывать с ходу промежуточные оборонительные рубежи. На одном из них наш полковой НП расположился в копне сена на лугу, к нему вела неглубокая канава. Стереотрубу мы выставили изнутри на верхушке копны. Рядом шалаш из веток от дождя и солнца для отдыха. Наблюдаем и ведем разведку. Заметили, что ту копну, которую мы пристреляли вечером как репер, ночью немцы переместили на новое место, назад вглубину на 200-300 метров. То есть наши поправки по реперу теперь липа, необходима новая пристрелка. Вижу от перелеска, где приостановился “Виллис” идет в мою сторону по канаве с фуражкой в руке явно какой-то генерал. Я встретил и отрапортовал ему кто мы. Он полез в копну и потребовал доклада обстановки. Посмотрел в стереотрубу и остался доволен, что немцы нас не надули. Выходя из копны наткнулся на офицера разведки, выползающего из шалаша на свет божий после сна. Вид у последнего был явно затрапезный - небрит, сонный, в соломе и помятой фуражке - вылитый Ромашев из повести Куприна. У генерала на лице вопрос, отвечаю кто есть кто. Он мне не глядя на офицера: “Знаешь как должен выглядеть русский офицер? Он должен быть чисто выбрит и слегка пьян!”, при этом он провел торцом ладони в кожаной перчатке по шее у самого подбородка. Пожал на прощание руку и быстрым шагом пошел к своему “Виллису”. Это был ЧИМ (Чистяков Иван Михайлович, генерал- полковник), командующий 6 гв.А. Гроза немцев на нашем участке фронта, человек необыкновенной храбрости и решительности.
Вторая встреча с ЧИМ-ом произошла на дороге под Зарасай. Наши машины разведки и управления артполка меняли расположение ПНП и вот нас обгоняет небольшая группа машин - 2-3 “Виллиса” впереди и сзади по два бронетранспортера охраны. Они летят на сумасшедшей скорости, что-то орут и стреляют в воздух из всех видов оружия, требуя освободить дорогу и остановиться. Мы сразу повиновались, остановились, но всеже получили прикладом по ветровому стеклу. Оказалось это перемещался ПНП 6 гв.А во главе с ЧИМ-ом. Потом была и третья встреча, после войны, на Гороховецком полигоне МВО, где я показывал генералам главной инспекции новое оружие - ПТУРС “Малютка” и “Фаланга”, в составе группы был и ЧИМ, старенький маленький генерал, в котором нельзя было узнать грозного командарма 6 гв.А, наводившего ужас на противника в годы войны.
(следующая глава - 12. В Прибалтике. Зарасай. Акнисте. Биржай. Елгава. Добеле. Ауце. Третье ранение. Лето-Осень 1944 г.)
(Оглавление)