(no subject)
3. Арест отца
Подошел суровый 1938 год. Репрессии шли полным ходом, но в нашей семье их не ожидали, как, впрочем, и в других семьях. Честные люди считали себя ни в чем не виноватыми. Анализируя события того времени, я могу изложить свой взгляд на то, как они развивались.
За несколько месяцев до ареста отец (как и все сотрудники радиоузла) заполнил какую-то анкету, в которой подробно ответил на вопросы о своей предыдущей жизни и о родственниках. Отец, естественно, честно рассказал о своей жизни в Манчжурии, Китае и работе в китайско-английской чайной фирме. НКВД просмотрело эти бумаги - тех, кто жил когда-то за границей, в Минусинске набиралось немного, а план по выявлению врагов народа - шпионов нужно было выполнять. Участь отца была предопределена…
К моменту ареста отца Люда заканчивала десятый класс, Женя - восьмой, я - шестой. Никто и подумать не мог, что в нашу семью войдет этот ужас. И когда к нам вечером пришли с обыском… Все было, как сон.
Арестовали отца 3 марта 1938 года на работе. Осмотрели его рабочий стол, но ничего не нашли, т.к. после этого нам выдали его зарплату. Домой его не завели, а увезли прямо в НКВД. К нам домой зашли с понятыми уже часов в 17-18. Спросили про оружие, которого не было. Поверхностно осмотрели нашу избу, посмотрели, что хранится в комоде для белья. Следователь все внимание сосредоточил на выдвижных ящиках письменного стола. Там хранились фотографии, альбомы, какие-то документы, переписка. Возможно, там были старые письма из фирмы. Ничего больше следователь не смотрел, и только при зачитывании протокола обыска мы узнали, что отца арестовали. Ушли они уже поздно ночью.
Много раз мы с мамой носили в тюрьму передачи, которые очень редко принимали. Тюрьма находилась за протокой Енисея на острове Тагарском, километров в пяти-шести от нашего дома. Никаких сведений об отце ни от следователя, ни от самого отца мы не получали до самой осени.
Только в августе 1938 года разрешили нам передать отцу продуктовую передачу и получить от него записку. В записке отец просил его ни в чем не винить и наказал нам, детям, учиться в институтах и предложил следующую схему: Люда работает два года и едет учиться. Женя к этому времени закончит школу и начнет работать. Проработает два года и тоже едет учиться. Затем наступит моя очередь. Так мы в дальнейшем и поступили. Люду, сразу же после выпускных экзаменов летом 38-го года, директор школы направила в Красноярск на курсы при институте повышения квалификации народного образования (ИПКНО). Окончание этих курсов к началу учебного года позволило ей преподавать математику в старших классах своей школы.
Несмотря на все старания мамы, никаких передач отцу больше не принимали, а через некоторое время стали отвечать, что Володин Андрей Иванович осужден на большой срок и выслан в исправительные трудовые лагеря (ИТЛ) без права переписки.
В какие лагеря? Куда? На эти вопросы никто не отвечал. Отвечали, что из минусинской тюрьмы он выбыл, куда - неизвестно. Вот и все.
Жизнь шла своим чередом. Как я закончил шестой класс и перешел в седьмой - не помню. По школьной традиции классы с буквой «А» формировались из успевающих, интеллигентных дисциплинированных детей, имеющих родителей, занимающих руководящие должности. В классы с буквой «Г» отправляли всех нерадивых, неуспевающих переростков, второгодников и таких как я. В моем 7 «Г» я учился сносно, за что и был выбран старостой класса, хотя был самым младшим. Успеваемость в классе была «не приведи Господь». По какому-то поводу в школе проводили соревнования за успевающий класс. Я, по простоте душевной, занялся искоренением в нашем классе немеренного количества неудовлетворительных оценок. Работал усердно: убеждал учиться, сам занимался с теми, кто просто не понимал заданий. Просил преподавателей вызывать к доске неуспевающих для исправления отметок.
Надо отдать должное, в какой-то момент наш 7 «Г» стал классом, в котором не было учеников с неудовлетворительными отметками. Во всей школе такой класс был один. Благодарности класс не получил - руководство соревнованием посчитало, что перед соревнованием у многих были неудовлетворительные оценки. Про меня же сказали: «Сын врага народа, что хочет, то и делает. Весь класс ведет на поводу». Так я впервые получил за свою неполноценность и сделал выводы:
- отойти от общественной работы;
- уйти из этого класса;
- лучше учиться;
- заняться спортом для укрепления мускулатуры (бег, гири, лыжи, турник, акробатика);
- больше читать (позже все свободное время проводил в Мартьяновской библиотеке).
Все это давалось нелегко, так как я рос «фитилястым», неловким пацаном, которого мама не отпускала одного на речку, в компанию хулиганистых ребят, просто далеко от дома. Все намеченное выполнял, так как понял, что надеяться мне нужно только на себя.
Летом 1939 года мама (в первый раз) отпустила меня в Красноярск на соревнования по легкой атлетике в составе минусинской команды, состоявшей из учеников нашей школы №3 и нашего класса 8 «А». Руководил нами и обучал учитель физкультуры нашей школы. Мы заняли второе место по краю, я занял тоже второе место в беге на 1000 метров. В этом классе я проучился до окончания десятилетки.
В 1940 году Женя окончила школу на «отлично» и начала работать. В Минусинске в это время работали красноярские девятимесячные курсы повышения квалификации учителей. Женю взяли туда учиться, несмотря на то, что до окончания курсов оставалось меньше двух месяцев. За полтора месяца Женя сдала экстерном экзамены за весь курс и начала работать в школе, где раньше училась сама. Стала тоже преподавать математику.
Люда уехала в Томск, поступила в Томский государственный университет.
Все пошло по папиному плану.
Мама занималась огородом, я, в меру сил, ей помогал. Выращивали огурцы и помидоры. Мама продавала их на базаре. Это было хорошим подспорьем нашей семье.
От отца никаких сведений не получали. Уже как-то примирились с судьбой, но началась война, и все снова перепуталось.
Продолжение следует ...
Подошел суровый 1938 год. Репрессии шли полным ходом, но в нашей семье их не ожидали, как, впрочем, и в других семьях. Честные люди считали себя ни в чем не виноватыми. Анализируя события того времени, я могу изложить свой взгляд на то, как они развивались.
За несколько месяцев до ареста отец (как и все сотрудники радиоузла) заполнил какую-то анкету, в которой подробно ответил на вопросы о своей предыдущей жизни и о родственниках. Отец, естественно, честно рассказал о своей жизни в Манчжурии, Китае и работе в китайско-английской чайной фирме. НКВД просмотрело эти бумаги - тех, кто жил когда-то за границей, в Минусинске набиралось немного, а план по выявлению врагов народа - шпионов нужно было выполнять. Участь отца была предопределена…
К моменту ареста отца Люда заканчивала десятый класс, Женя - восьмой, я - шестой. Никто и подумать не мог, что в нашу семью войдет этот ужас. И когда к нам вечером пришли с обыском… Все было, как сон.
Арестовали отца 3 марта 1938 года на работе. Осмотрели его рабочий стол, но ничего не нашли, т.к. после этого нам выдали его зарплату. Домой его не завели, а увезли прямо в НКВД. К нам домой зашли с понятыми уже часов в 17-18. Спросили про оружие, которого не было. Поверхностно осмотрели нашу избу, посмотрели, что хранится в комоде для белья. Следователь все внимание сосредоточил на выдвижных ящиках письменного стола. Там хранились фотографии, альбомы, какие-то документы, переписка. Возможно, там были старые письма из фирмы. Ничего больше следователь не смотрел, и только при зачитывании протокола обыска мы узнали, что отца арестовали. Ушли они уже поздно ночью.
Много раз мы с мамой носили в тюрьму передачи, которые очень редко принимали. Тюрьма находилась за протокой Енисея на острове Тагарском, километров в пяти-шести от нашего дома. Никаких сведений об отце ни от следователя, ни от самого отца мы не получали до самой осени.
Только в августе 1938 года разрешили нам передать отцу продуктовую передачу и получить от него записку. В записке отец просил его ни в чем не винить и наказал нам, детям, учиться в институтах и предложил следующую схему: Люда работает два года и едет учиться. Женя к этому времени закончит школу и начнет работать. Проработает два года и тоже едет учиться. Затем наступит моя очередь. Так мы в дальнейшем и поступили. Люду, сразу же после выпускных экзаменов летом 38-го года, директор школы направила в Красноярск на курсы при институте повышения квалификации народного образования (ИПКНО). Окончание этих курсов к началу учебного года позволило ей преподавать математику в старших классах своей школы.
Несмотря на все старания мамы, никаких передач отцу больше не принимали, а через некоторое время стали отвечать, что Володин Андрей Иванович осужден на большой срок и выслан в исправительные трудовые лагеря (ИТЛ) без права переписки.
В какие лагеря? Куда? На эти вопросы никто не отвечал. Отвечали, что из минусинской тюрьмы он выбыл, куда - неизвестно. Вот и все.
Жизнь шла своим чередом. Как я закончил шестой класс и перешел в седьмой - не помню. По школьной традиции классы с буквой «А» формировались из успевающих, интеллигентных дисциплинированных детей, имеющих родителей, занимающих руководящие должности. В классы с буквой «Г» отправляли всех нерадивых, неуспевающих переростков, второгодников и таких как я. В моем 7 «Г» я учился сносно, за что и был выбран старостой класса, хотя был самым младшим. Успеваемость в классе была «не приведи Господь». По какому-то поводу в школе проводили соревнования за успевающий класс. Я, по простоте душевной, занялся искоренением в нашем классе немеренного количества неудовлетворительных оценок. Работал усердно: убеждал учиться, сам занимался с теми, кто просто не понимал заданий. Просил преподавателей вызывать к доске неуспевающих для исправления отметок.
Надо отдать должное, в какой-то момент наш 7 «Г» стал классом, в котором не было учеников с неудовлетворительными отметками. Во всей школе такой класс был один. Благодарности класс не получил - руководство соревнованием посчитало, что перед соревнованием у многих были неудовлетворительные оценки. Про меня же сказали: «Сын врага народа, что хочет, то и делает. Весь класс ведет на поводу». Так я впервые получил за свою неполноценность и сделал выводы:
- отойти от общественной работы;
- уйти из этого класса;
- лучше учиться;
- заняться спортом для укрепления мускулатуры (бег, гири, лыжи, турник, акробатика);
- больше читать (позже все свободное время проводил в Мартьяновской библиотеке).
Все это давалось нелегко, так как я рос «фитилястым», неловким пацаном, которого мама не отпускала одного на речку, в компанию хулиганистых ребят, просто далеко от дома. Все намеченное выполнял, так как понял, что надеяться мне нужно только на себя.
Летом 1939 года мама (в первый раз) отпустила меня в Красноярск на соревнования по легкой атлетике в составе минусинской команды, состоявшей из учеников нашей школы №3 и нашего класса 8 «А». Руководил нами и обучал учитель физкультуры нашей школы. Мы заняли второе место по краю, я занял тоже второе место в беге на 1000 метров. В этом классе я проучился до окончания десятилетки.
В 1940 году Женя окончила школу на «отлично» и начала работать. В Минусинске в это время работали красноярские девятимесячные курсы повышения квалификации учителей. Женю взяли туда учиться, несмотря на то, что до окончания курсов оставалось меньше двух месяцев. За полтора месяца Женя сдала экстерном экзамены за весь курс и начала работать в школе, где раньше училась сама. Стала тоже преподавать математику.
Люда уехала в Томск, поступила в Томский государственный университет.
Все пошло по папиному плану.
Мама занималась огородом, я, в меру сил, ей помогал. Выращивали огурцы и помидоры. Мама продавала их на базаре. Это было хорошим подспорьем нашей семье.
От отца никаких сведений не получали. Уже как-то примирились с судьбой, но началась война, и все снова перепуталось.
Продолжение следует ...