Байки из НИИТМ (1): Но сперва - про секретность!
Необходимое предуведомление
Разговоры о том, что молодому поколению необходимо знать историю как страны России, так и своей «малой родины» не утихают все последние годы - только вот для того, чтобы та самая вышеупомянутая молодежь действительно знала историю страны, не делается практически ничего.
А ведь воспоминания свидетелей - это самое важное. К сожалению, те самые свидетели «научных и трудовых побед СССР» предпочитают сейчас помалкивать, а в случае приглашения в разнообразные СМИ от них слышишь высказывания вроде: «этого же цензура (?) не пропустит» или просто - «я не хочу об этом вспоминать». С таким подходом мы вскоре получим граждан, уверенных в том, что 9 мая 1945 года генерал ФСБ Дима Билан водрузил российский триколор над кабульским рейхстагом после изгнания оттуда американских захватчиков.
Абсолютно то же самое творится в Зеленограде. Общепринятым является мнение о том, что, если бы не перестройка, мы бы перегнали Америку по уровню развития микроэлектроники. В серьезных научных изданиях, правда, тон куда менее победный - там уже прямо говорится о том, что отставание в микроэлектронике от США оформилось в самом начале 80-х годов. Не знаю, что уж там творилось «в начале 80-х» - я в это время в МИЭТе обучался, но на лекциях по курсу «Основы микроэлектроники» (1981 год, первый семестр второго курса), нам со смущением говорилось о том, что в процессе производства микросхем у нас в стране всё далеко не так, как хотелось бы.
Если все молчат - это еще не повод молчать самому и накладывать вето на собственные воспоминания. Я работал в НИИТМ (НИИ точного машиностроения) с 1986 по 1997 год, и на моих глазах творилось много любопытного. Не всё, увы, запомнилось, но все же кое-что попадет в эти «Байки из НИИТМ».
При этом я отчетливо понимаю, какой поток «революционной критики» обрушится на меня за мои воспоминания со стороны личностей не старше 30 лет (просто те, кому больше - в интернете плоховато представлены), знающих те времена хорошо если по рассказам родителей, а так всё больше по всяким победно-юбилейным статьям из местных брошюрок по «истории Зеленограда». Ну что ж, негодуйте. Но, быть может, после прочтения моих воспоминаний вам гораздо меньше захочется вернуться в, скажем «1973 год, когда город был таким чистым и на улицах не было рекламы!» (© какой-то местный хомячок женского пола).
Пока написаны три части «Баек…» - две последующих будут выложены в моем LiveJournal в ближайшие двое суток. Затем, надеюсь, последуют еще несколько частей, не столь великих по объему.
Тем кто будет читать и интересоваться - заранее спасибо!
••••••••••••••••••••
Мои добрые друзья - то есть те, с кем я общаюсь и за пределами интернета - прекрасно знают, что одной из моих любимых проектов является написание эдакой «необразцовой автобиографии». Но если вы подумаете, что подобная автобиография будет рассказывать исключительно о моих музыкальных увлечениях и похождениях, то вы преизрядно ошибётесь: самой интересной частью такой книги окажется рассказ о том, как я, Баронин Всеволод Вячеславович, с апреля 1986 по сентябрь 1997 года работал в зеленоградском НИИ точного машиностроения (НИИТМ).
Почему так должно быть?
Да хотя бы просто потому, что никто еще не писал - во всяком случае, мне не попадались - мемуары именно рядовых инженеров или разработчиков о том, как работалось в различных закрытых НИИ во времена существования СССР, пусть уже на его излете, и какие производственные (а при всяком закрытом НИИ имелся собственный опытно-экспериментальный завод; в случае с НИИТМ это был завод «Элион»), научные (научные ли?), кадровые и финансовые драмы разыгрывались за секретными стенами.
Сначала я хотел ограничиться всего одним постом с интригующим названием «Квадратные лучи Гришки Сбежнева», но потом решил, что для читателей проще будет сначала прочитать некое введение (которое растягивается на две части), а потом уж переходить к невероятной конкретике.
Фактически я работал в НИИТМ с 5 сентября 1984 года, придя туда на практику (5-й курс МИЭТ) в КБ-812 (8 отделение), а в сентябре 1985 - январе 1986 годов делал там же дипломный проект. В то же КБ я в конце концов был взят на работу, выйдя на таковую 8 апреля 1986 года.
••••••••••••••••••••
И, пожалуй, я начну несколько издалека. Хотя, как сказать, издалека ли? Тема всепроникающей секретности и «закрытости» окружала жителей Зеленограда, и меня в том числе, с самого детства. Вот с детства (впрочем - несекретного) и начну.
Мои родители (ну и я с ними) въехали в квартиру в корпусе 851 (до декабря 1971 года он носил номер 1222) 23 октября 1965 г. - но они никогда не имели отношение к микроэлектронной промышленности. Только с 1 сентября 1984 г. моя мать устроилась на работу в МИЭТ - это, стало быть, мой пятый курс. Почему мы получили квартиру в Зеленограде - точно не знаю, но на этот счет существовала семейная легенда, что на работе у отца (а он работал тогда в какой-то гидротехнической конторе в Солнечногорске) эту квартиру давали некоему абсолютному патриоту Солнечногорска, который ни в какой Зеленоград переезжать не хотел. Отец подсуетился, и так мы уехали из Солнечногорска, где, кстати, я родился.
Как видите, я жил и рос в Зеленограде с младых ногтей. Впрочем, наш микрорайон тогда еще откликался еще и на кличку «Поселок «Строитель» - да и теперь в рамках ностальгической корректировки истории Зеленограда считается, что в тогдашнем 12-м микрорайоне жили именно строители. Не знаю, какие там жили строители - в нашем микрорайоне было поровну бывших аборигенов пос. Крюково и обычных служащих микроэлектронпрома. И я совершенно не могу вспомнить, чтобы у моих одноклассников кто-то работал в строительстве именно в Зеленограде. (Кажется, лишь у Юрки Сафронова отец работал по строительной линии - но не то в Поварово, не то в Солнечногорске.)
Упоминания о топониме «Поселок «Строитель» я никогда и ни в каком источнике информации не встречал. Это при том, что в нашем городке школьникам и иным учащимся предлагают писать сочинения и / или рефераты на тему «Зеленоград в Великой Отечественной войне» - а ведь в 1941 году топонима «Зеленоград» просто не существовало. Реальная, а не придуманная наспех «официальная» история никого тут не интересует…
Так вот, когда я пошел в первый класс (1970 год), то я был очень удивлен тем фактом, что никто из одноклассников толком не может объяснить, кем же работают его родители, и что именно они делают на работе - ответ был прекрасно-неопределенным: «мои родители - инженеры». Странно, думал я, почему же я-то могу чётко указать, кем трудятся мои родители: мать - преподаватель философии, отец - заместитель начальника лаборатории гидродинамических испытаний (кажется, так) во ВНИИГиМ (гидротехники и мелиорации). Да я даже знал, что там за испытания у отца проходили в лаборатории - моделирование всяких сходов лавин в воду и получающихся от этого, скажем так, цунами. Если ж мои одноклассники и могли сказать что про работу родителей, то в лучшем случае выходило нечто загадочное: «моя мать делает транзисторы».
Как ни странно, но в начале 70-х паранойя по поводу секретности или, если угодно, закрытости Зеленограда не очень сильно ощущалась на бытовом уровне - у меня, во всяком случае. Воспринималось, как данность, что город - секретный, что сюда нельзя въезжать иностранцам, и что все НИИ - секретные. А что иностранцы-то? Кто их в те годы живых видал? Помню личный шок от впервые увиденного в жизни живого иностранца - было это (даже дату помню) 1 мая 1972 года: на привокзальной площади в Крюково громко шумел подвыпивший седоватый видный мужик в очень хорошем темно-синем костюме и при галстуке, что он, мол, приехал сюда из Болгарии повидать своих друзей. Мужик говорил с акцентом, и в то, что он - иностранец, верилось сразу. Как водилось в те времена, мы от него шарахнулись…
Вспоминается еще такой эпизод - когда я учился в 3-м классе (дело было в январе или феврале 1973 года), мальчишки, учившиеся в нашей 909-й школе на год старше нас, поехали на ВДНХ стрелять у иностранцев (настоящих иностранцев!) жевательную резинку - отечественной-то еще в природе не было, и жвачка была детским фетишем №1. Возможно, они за жвачкой поехали вовсе не на ВДНХ, а к какой-нибудь из московских гостиниц - но не суть. Суть в том, что в процессе этого увлекательного занятия они были задержаны товарищами в штатском, жвачка была конфискована, дети посидели в обезьяннике и в результате в школу пришла бумага. Скандал был колоссальный, и - впервые - с обильными упоминаниями о секретности Зеленограда.
Впервые же с режимом секретности я столкнулся, как и многие мои ровесники, и даже лица помоложе, летом (июнь или июль, точнее не помню) 1978 года.
Старожилы Зеленограда должны помнить этот случай - в то ли 341-м, то ли 342-м корпусе, снесенных ныне, один мужик (на втором этаже, что ли) готовился к рыбалке с применением взрывчатых веществ для глушения рыбы. Готовился и соединил не те провода… Мужика просто распылило, а из дома вывалилась то ли одна, то ли две стеновых плиты. Кажется, там еще какую-то девчонку плитой прибило.
Так вот, происшествие это случилось где-то около полуночи, а на следующий день, часов так в 5 вечера, мы поперлись смотреть на место катастрофы. Фигушки! Весь дом был обнесен добротным (что по тем временам было удивительно) деревянным забором, был уже (по тем-то временам!) подогнан строительный кран, а вокруг забора ходило и норовило подпрыгнуть и подсмотреть полно не только пионеров нашего возраста или даже моложе, но и вполне взрослых жителей. Ничего-то никому не светило: вдоль забора были густо расставлены товарищи в штатском, суровым и наглым тоном говорившим всем и каждому: «Проходите, гражданин, не задерживайтесь! Граждане, не скапливайтесь!»
А на следующий день - не вру, лично слышал! - по Voice Of America передали, что «в подмосковном городе Зеленограде произошел взрыв на секретном электронном заводе». Ну и где ваша сраная секретность, а?
В свете всей этой секретности величайшей загадкой в истории Зеленограда так и остался несостоявшийся визит тогдашнего президента США Ричарда Никсона в наш город в мае 1972 г. и его предполагавшийся визит (!) на ряд предприятий (!!!). Когда я работал в НИИТМ, старожилы мне показывали командный сортир, выстроенный к приезду Никсона на «Элионе». Ну что, в 1987 году сортир впечатлял. Кстати, именно к несостоявшемуся приезду Никсона Центральный проспект обрёл свою нынешнюю ширину и дизайн - его расширили до нынешних габаритов буквально за неделю, и я это уже отлично помню.
В июне 1980 года я закончил школу №909 и в июле подал документы на поступление в МИЭТ (Московский институт электронной техники) в Зеленограде же. К тому моменту я уже сильно подозревал, что за всей бьющей через край секретностью родного города мало что дельного кроется…
Не очень отдаленное будущее показало, что я не очень-то и ошибался. Но сначала - еще немного про секретность.
Прежде всего надобно вспомнить, какие такие документы в те годы надо было даже обыкновенному 17-летнему пионеру вроде меня подавать на поступление в институт. А именно: аттестат зрелости за 10-й класс, медицинскую справку (форма 286, что ли? - не помню), анкету и автобиографию. Анкета и автобиография заполнялись и писались, вестимо, прямо при подаче документов в приемную комиссию. Лицам моего поколения это не покажется странным - мало ли они сами таких документов заполняли, а вот родившиеся в 80-х сильно удивятся: написание этих двух бумаг заняло у меня часа два с половиной, не меньше, а как и не больше. Во-первых, там имелись чудесные для лица 1963 года рождения вопросы: «находились ли вы и ваши родственники на оккупированной территории?», «состояли ли вы и ваши родственники в белогвардейских формированиях?» и, само собой, «имеются ли у вас родственники за границей?». В анкете на эти вопросы надо было отвечать кратко, но на каждый пункт - строго определенно (я, помнится, запортил в результате три экземпляра анкеты), а в автобиографии (какая такая биография у 17-летнего сопляка?) всё те же пункты надо было излагать своими словами.
Сейчас бы, конечно, из-за таких анкет поднялся бы неслыханный вой не то что «правозащитников», но даже и простых функционально неграмотных обывателей - в те же годы их тихо и покорно заполняли все, в том числе слесаря низших квалификаций и уборщицы.
С подобной анкетой после 1986 года, когда я поступал на работу в НИИТМ, я сталкивался только один раз в жизни - в 1997 году, когда я пытался устроиться на работу на FM-радиостанцию «Милицейская волна».
В общем, будучи «из служащих», тем не менее без особых нервов поступил я в МИЭТ.
Еще до начала учебного года я ухитрился не стать стукачом - подробный мемуар об этом событии можно прочитать здесь, а где-то в течение первых двух недель обучения мы поочередно вызывались в Отдел кадров МИЭТ и подписывали там подписку о неразглашении (в смысле, секретных сведений). Интересно, почему это делалось не в Первом отделе? Кстати, поступая на работу в НИИТМ в 1986 году, я аналогичную бумагу подписывал тоже в Отделе кадров.
Помню из этой самой подписки лишь отдельные пункты, и не в строгом порядке:
• Запрещалось упоминать вне стен института само название «МИЭТ» - хотя оно, как помню, имелось на «типа монументе» у автобусной остановки напротив главного входа в институт. В открытой переписке МИЭТ должен был называться так: «103498 Москва К-498, а/я 1501»;
• Запрещалось общаться с иностранцами в любой, устной или письменной (путем взаимной переписке), форме;
• Запрещалось разглашать сведения об изучаемых в институте предметах;
• Сообщалось, что утеря студенческого билета (он же являлся пропуском в институт) повлечет за собой очень суровые кары, ибо на нем имелось название института и секретные печати Первого отдела;
• Запрещалось разглашать даже родным и близким сам факт подписания данной бумаги.
Больше ничего из этой дивной бумаги формата A4 я, увы, не помню. Но это была далеко не первая подписка о неразглашении, которую я давал, то есть подписывал.
Я часто люблю разыгрывать своих знакомых вопросом: «Сколько ты давал подписок о неразглашении?» Вот я лично давал их четыре:
1. При поступлении в МИЭТ (см. выше).
2. При начале обучения на военной кафедре МИЭТ (сентябрь 1982 года). Подписал, не читая - а что там могло быть интересного? Кстати, моей ВУС (военно-учетной специальностью) было «Автоматические системы управления ПВО сухопутных войск» (кажется, так) - то есть мы изучали КБУ (кабину боевого управления) и КПЦ (кабину приема целеуказания) зенитно-ракетных комплексов «Куб» и «Круг». Это была чудо-техника, запущенная в производство в 1962 году (!!!), каковая обеспечивала наведение ракет на самолет супостата. КБУ представлял собой компьютер, собранный на ФТЯ (феррит-транзисторных ячейках) с данными сильно хуже чем у IBM 086, но ввиду размеров элементной базы еле-еле помещавшийся в КУНГ на шасси «Урала-375»; там же монтировался и тусклый экран кругового обзора радиолокатора. Чудовищно актуальная и непобедимая техника для первой половины 80-х! КПЦ было куда проще, но на него я совсем уж забивал, и потому идеологии его работы не помню. То есть все сводилось к заучиванию логики действия этих принципиальных схем бумажного формата A0.
3. При поступлении на работу в НИИТМ (апрель 1986 года). Идеологически бумага была сходна с той, что я подписывал при поступлении в МИЭТ.
4. При разработке дивного координатного стола с лазерным слежением и точным управлением посредством пьезоэлектрических двигателей для электронно-лучевой установки (январь 1987 года, НИИТМ). Дело было так: мне и В.Я. Умникову (ныне, кажется, сильный бизнесмен по линии мануфактуры в Москве) поручили отправиться в спецбиблиотеку и ознакомиться с иностранной документацией на аналогичное устройство, то есть координатный стол. А у меня допуска в спецбиблиотеку не было! Так что меня оформляли на этот допуск где-то с неделю, не меньше, в ходе чего я дал очередную подписку о неразглашении. Когда ж мы с Умниковым добрались до спецбиблиотеки и получили на руки интересовавший нас документ, то оказалось, что даже прочитать - не то что разгласить - мы ничего и не сможем: вся сопроводительная информация к чертежам и схемам была выполнена на фламандском (голландском) языке. Понимаете ли, вроде: Slechts af en toe zorgen viool of kerkorgel voor wat zwaardere of meer experimentele klanken. Maar bovenal opmerkelijk mooi… и далее в том же духе.
Согласно той подписки о неразглашении, что я давал при поступлении на работу в НИИТМ, после увольнения из этой конторы мне запрещался в течение 10 лет выезд в социалистические страны и затем еще пяти - в капиталистические. И, насколько я понимаю, весь этот ничего не означавший на деле режим секретности очень пошатнулся еще при большевиках - в мае 1990-го я съездил в Югославию. А уж про новые времена и говорить нечего - первый загранпаспорт я получил в начале 1996-го, а в Чехию (дважды, в марте и июне) и Данию съездил в 1997-м, формально еще работая в НИИТМ. Окончательно уволился я оттуда лишь 1 сентября 1997 года.
И с тех пор больше дела с «секретностями» не имел.
Продолжение - Байки из НИИТМ (2): Здание. Режим. Люди.
Окончание (временное) - Байки из НИИТМ (3): Квадратные лучи Гришки Сбежнева.
Разговоры о том, что молодому поколению необходимо знать историю как страны России, так и своей «малой родины» не утихают все последние годы - только вот для того, чтобы та самая вышеупомянутая молодежь действительно знала историю страны, не делается практически ничего.
А ведь воспоминания свидетелей - это самое важное. К сожалению, те самые свидетели «научных и трудовых побед СССР» предпочитают сейчас помалкивать, а в случае приглашения в разнообразные СМИ от них слышишь высказывания вроде: «этого же цензура (?) не пропустит» или просто - «я не хочу об этом вспоминать». С таким подходом мы вскоре получим граждан, уверенных в том, что 9 мая 1945 года генерал ФСБ Дима Билан водрузил российский триколор над кабульским рейхстагом после изгнания оттуда американских захватчиков.
Абсолютно то же самое творится в Зеленограде. Общепринятым является мнение о том, что, если бы не перестройка, мы бы перегнали Америку по уровню развития микроэлектроники. В серьезных научных изданиях, правда, тон куда менее победный - там уже прямо говорится о том, что отставание в микроэлектронике от США оформилось в самом начале 80-х годов. Не знаю, что уж там творилось «в начале 80-х» - я в это время в МИЭТе обучался, но на лекциях по курсу «Основы микроэлектроники» (1981 год, первый семестр второго курса), нам со смущением говорилось о том, что в процессе производства микросхем у нас в стране всё далеко не так, как хотелось бы.
Если все молчат - это еще не повод молчать самому и накладывать вето на собственные воспоминания. Я работал в НИИТМ (НИИ точного машиностроения) с 1986 по 1997 год, и на моих глазах творилось много любопытного. Не всё, увы, запомнилось, но все же кое-что попадет в эти «Байки из НИИТМ».
При этом я отчетливо понимаю, какой поток «революционной критики» обрушится на меня за мои воспоминания со стороны личностей не старше 30 лет (просто те, кому больше - в интернете плоховато представлены), знающих те времена хорошо если по рассказам родителей, а так всё больше по всяким победно-юбилейным статьям из местных брошюрок по «истории Зеленограда». Ну что ж, негодуйте. Но, быть может, после прочтения моих воспоминаний вам гораздо меньше захочется вернуться в, скажем «1973 год, когда город был таким чистым и на улицах не было рекламы!» (© какой-то местный хомячок женского пола).
Пока написаны три части «Баек…» - две последующих будут выложены в моем LiveJournal в ближайшие двое суток. Затем, надеюсь, последуют еще несколько частей, не столь великих по объему.
Тем кто будет читать и интересоваться - заранее спасибо!
••••••••••••••••••••
Мои добрые друзья - то есть те, с кем я общаюсь и за пределами интернета - прекрасно знают, что одной из моих любимых проектов является написание эдакой «необразцовой автобиографии». Но если вы подумаете, что подобная автобиография будет рассказывать исключительно о моих музыкальных увлечениях и похождениях, то вы преизрядно ошибётесь: самой интересной частью такой книги окажется рассказ о том, как я, Баронин Всеволод Вячеславович, с апреля 1986 по сентябрь 1997 года работал в зеленоградском НИИ точного машиностроения (НИИТМ).
Почему так должно быть?
Да хотя бы просто потому, что никто еще не писал - во всяком случае, мне не попадались - мемуары именно рядовых инженеров или разработчиков о том, как работалось в различных закрытых НИИ во времена существования СССР, пусть уже на его излете, и какие производственные (а при всяком закрытом НИИ имелся собственный опытно-экспериментальный завод; в случае с НИИТМ это был завод «Элион»), научные (научные ли?), кадровые и финансовые драмы разыгрывались за секретными стенами.
Сначала я хотел ограничиться всего одним постом с интригующим названием «Квадратные лучи Гришки Сбежнева», но потом решил, что для читателей проще будет сначала прочитать некое введение (которое растягивается на две части), а потом уж переходить к невероятной конкретике.
Фактически я работал в НИИТМ с 5 сентября 1984 года, придя туда на практику (5-й курс МИЭТ) в КБ-812 (8 отделение), а в сентябре 1985 - январе 1986 годов делал там же дипломный проект. В то же КБ я в конце концов был взят на работу, выйдя на таковую 8 апреля 1986 года.
••••••••••••••••••••
И, пожалуй, я начну несколько издалека. Хотя, как сказать, издалека ли? Тема всепроникающей секретности и «закрытости» окружала жителей Зеленограда, и меня в том числе, с самого детства. Вот с детства (впрочем - несекретного) и начну.
Мои родители (ну и я с ними) въехали в квартиру в корпусе 851 (до декабря 1971 года он носил номер 1222) 23 октября 1965 г. - но они никогда не имели отношение к микроэлектронной промышленности. Только с 1 сентября 1984 г. моя мать устроилась на работу в МИЭТ - это, стало быть, мой пятый курс. Почему мы получили квартиру в Зеленограде - точно не знаю, но на этот счет существовала семейная легенда, что на работе у отца (а он работал тогда в какой-то гидротехнической конторе в Солнечногорске) эту квартиру давали некоему абсолютному патриоту Солнечногорска, который ни в какой Зеленоград переезжать не хотел. Отец подсуетился, и так мы уехали из Солнечногорска, где, кстати, я родился.
Как видите, я жил и рос в Зеленограде с младых ногтей. Впрочем, наш микрорайон тогда еще откликался еще и на кличку «Поселок «Строитель» - да и теперь в рамках ностальгической корректировки истории Зеленограда считается, что в тогдашнем 12-м микрорайоне жили именно строители. Не знаю, какие там жили строители - в нашем микрорайоне было поровну бывших аборигенов пос. Крюково и обычных служащих микроэлектронпрома. И я совершенно не могу вспомнить, чтобы у моих одноклассников кто-то работал в строительстве именно в Зеленограде. (Кажется, лишь у Юрки Сафронова отец работал по строительной линии - но не то в Поварово, не то в Солнечногорске.)
Упоминания о топониме «Поселок «Строитель» я никогда и ни в каком источнике информации не встречал. Это при том, что в нашем городке школьникам и иным учащимся предлагают писать сочинения и / или рефераты на тему «Зеленоград в Великой Отечественной войне» - а ведь в 1941 году топонима «Зеленоград» просто не существовало. Реальная, а не придуманная наспех «официальная» история никого тут не интересует…
Так вот, когда я пошел в первый класс (1970 год), то я был очень удивлен тем фактом, что никто из одноклассников толком не может объяснить, кем же работают его родители, и что именно они делают на работе - ответ был прекрасно-неопределенным: «мои родители - инженеры». Странно, думал я, почему же я-то могу чётко указать, кем трудятся мои родители: мать - преподаватель философии, отец - заместитель начальника лаборатории гидродинамических испытаний (кажется, так) во ВНИИГиМ (гидротехники и мелиорации). Да я даже знал, что там за испытания у отца проходили в лаборатории - моделирование всяких сходов лавин в воду и получающихся от этого, скажем так, цунами. Если ж мои одноклассники и могли сказать что про работу родителей, то в лучшем случае выходило нечто загадочное: «моя мать делает транзисторы».
Как ни странно, но в начале 70-х паранойя по поводу секретности или, если угодно, закрытости Зеленограда не очень сильно ощущалась на бытовом уровне - у меня, во всяком случае. Воспринималось, как данность, что город - секретный, что сюда нельзя въезжать иностранцам, и что все НИИ - секретные. А что иностранцы-то? Кто их в те годы живых видал? Помню личный шок от впервые увиденного в жизни живого иностранца - было это (даже дату помню) 1 мая 1972 года: на привокзальной площади в Крюково громко шумел подвыпивший седоватый видный мужик в очень хорошем темно-синем костюме и при галстуке, что он, мол, приехал сюда из Болгарии повидать своих друзей. Мужик говорил с акцентом, и в то, что он - иностранец, верилось сразу. Как водилось в те времена, мы от него шарахнулись…
Вспоминается еще такой эпизод - когда я учился в 3-м классе (дело было в январе или феврале 1973 года), мальчишки, учившиеся в нашей 909-й школе на год старше нас, поехали на ВДНХ стрелять у иностранцев (настоящих иностранцев!) жевательную резинку - отечественной-то еще в природе не было, и жвачка была детским фетишем №1. Возможно, они за жвачкой поехали вовсе не на ВДНХ, а к какой-нибудь из московских гостиниц - но не суть. Суть в том, что в процессе этого увлекательного занятия они были задержаны товарищами в штатском, жвачка была конфискована, дети посидели в обезьяннике и в результате в школу пришла бумага. Скандал был колоссальный, и - впервые - с обильными упоминаниями о секретности Зеленограда.
Впервые же с режимом секретности я столкнулся, как и многие мои ровесники, и даже лица помоложе, летом (июнь или июль, точнее не помню) 1978 года.
Старожилы Зеленограда должны помнить этот случай - в то ли 341-м, то ли 342-м корпусе, снесенных ныне, один мужик (на втором этаже, что ли) готовился к рыбалке с применением взрывчатых веществ для глушения рыбы. Готовился и соединил не те провода… Мужика просто распылило, а из дома вывалилась то ли одна, то ли две стеновых плиты. Кажется, там еще какую-то девчонку плитой прибило.
Так вот, происшествие это случилось где-то около полуночи, а на следующий день, часов так в 5 вечера, мы поперлись смотреть на место катастрофы. Фигушки! Весь дом был обнесен добротным (что по тем временам было удивительно) деревянным забором, был уже (по тем-то временам!) подогнан строительный кран, а вокруг забора ходило и норовило подпрыгнуть и подсмотреть полно не только пионеров нашего возраста или даже моложе, но и вполне взрослых жителей. Ничего-то никому не светило: вдоль забора были густо расставлены товарищи в штатском, суровым и наглым тоном говорившим всем и каждому: «Проходите, гражданин, не задерживайтесь! Граждане, не скапливайтесь!»
А на следующий день - не вру, лично слышал! - по Voice Of America передали, что «в подмосковном городе Зеленограде произошел взрыв на секретном электронном заводе». Ну и где ваша сраная секретность, а?
В свете всей этой секретности величайшей загадкой в истории Зеленограда так и остался несостоявшийся визит тогдашнего президента США Ричарда Никсона в наш город в мае 1972 г. и его предполагавшийся визит (!) на ряд предприятий (!!!). Когда я работал в НИИТМ, старожилы мне показывали командный сортир, выстроенный к приезду Никсона на «Элионе». Ну что, в 1987 году сортир впечатлял. Кстати, именно к несостоявшемуся приезду Никсона Центральный проспект обрёл свою нынешнюю ширину и дизайн - его расширили до нынешних габаритов буквально за неделю, и я это уже отлично помню.
В июне 1980 года я закончил школу №909 и в июле подал документы на поступление в МИЭТ (Московский институт электронной техники) в Зеленограде же. К тому моменту я уже сильно подозревал, что за всей бьющей через край секретностью родного города мало что дельного кроется…
Не очень отдаленное будущее показало, что я не очень-то и ошибался. Но сначала - еще немного про секретность.
Прежде всего надобно вспомнить, какие такие документы в те годы надо было даже обыкновенному 17-летнему пионеру вроде меня подавать на поступление в институт. А именно: аттестат зрелости за 10-й класс, медицинскую справку (форма 286, что ли? - не помню), анкету и автобиографию. Анкета и автобиография заполнялись и писались, вестимо, прямо при подаче документов в приемную комиссию. Лицам моего поколения это не покажется странным - мало ли они сами таких документов заполняли, а вот родившиеся в 80-х сильно удивятся: написание этих двух бумаг заняло у меня часа два с половиной, не меньше, а как и не больше. Во-первых, там имелись чудесные для лица 1963 года рождения вопросы: «находились ли вы и ваши родственники на оккупированной территории?», «состояли ли вы и ваши родственники в белогвардейских формированиях?» и, само собой, «имеются ли у вас родственники за границей?». В анкете на эти вопросы надо было отвечать кратко, но на каждый пункт - строго определенно (я, помнится, запортил в результате три экземпляра анкеты), а в автобиографии (какая такая биография у 17-летнего сопляка?) всё те же пункты надо было излагать своими словами.
Сейчас бы, конечно, из-за таких анкет поднялся бы неслыханный вой не то что «правозащитников», но даже и простых функционально неграмотных обывателей - в те же годы их тихо и покорно заполняли все, в том числе слесаря низших квалификаций и уборщицы.
С подобной анкетой после 1986 года, когда я поступал на работу в НИИТМ, я сталкивался только один раз в жизни - в 1997 году, когда я пытался устроиться на работу на FM-радиостанцию «Милицейская волна».
В общем, будучи «из служащих», тем не менее без особых нервов поступил я в МИЭТ.
Еще до начала учебного года я ухитрился не стать стукачом - подробный мемуар об этом событии можно прочитать здесь, а где-то в течение первых двух недель обучения мы поочередно вызывались в Отдел кадров МИЭТ и подписывали там подписку о неразглашении (в смысле, секретных сведений). Интересно, почему это делалось не в Первом отделе? Кстати, поступая на работу в НИИТМ в 1986 году, я аналогичную бумагу подписывал тоже в Отделе кадров.
Помню из этой самой подписки лишь отдельные пункты, и не в строгом порядке:
• Запрещалось упоминать вне стен института само название «МИЭТ» - хотя оно, как помню, имелось на «типа монументе» у автобусной остановки напротив главного входа в институт. В открытой переписке МИЭТ должен был называться так: «103498 Москва К-498, а/я 1501»;
• Запрещалось общаться с иностранцами в любой, устной или письменной (путем взаимной переписке), форме;
• Запрещалось разглашать сведения об изучаемых в институте предметах;
• Сообщалось, что утеря студенческого билета (он же являлся пропуском в институт) повлечет за собой очень суровые кары, ибо на нем имелось название института и секретные печати Первого отдела;
• Запрещалось разглашать даже родным и близким сам факт подписания данной бумаги.
Больше ничего из этой дивной бумаги формата A4 я, увы, не помню. Но это была далеко не первая подписка о неразглашении, которую я давал, то есть подписывал.
Я часто люблю разыгрывать своих знакомых вопросом: «Сколько ты давал подписок о неразглашении?» Вот я лично давал их четыре:
1. При поступлении в МИЭТ (см. выше).
2. При начале обучения на военной кафедре МИЭТ (сентябрь 1982 года). Подписал, не читая - а что там могло быть интересного? Кстати, моей ВУС (военно-учетной специальностью) было «Автоматические системы управления ПВО сухопутных войск» (кажется, так) - то есть мы изучали КБУ (кабину боевого управления) и КПЦ (кабину приема целеуказания) зенитно-ракетных комплексов «Куб» и «Круг». Это была чудо-техника, запущенная в производство в 1962 году (!!!), каковая обеспечивала наведение ракет на самолет супостата. КБУ представлял собой компьютер, собранный на ФТЯ (феррит-транзисторных ячейках) с данными сильно хуже чем у IBM 086, но ввиду размеров элементной базы еле-еле помещавшийся в КУНГ на шасси «Урала-375»; там же монтировался и тусклый экран кругового обзора радиолокатора. Чудовищно актуальная и непобедимая техника для первой половины 80-х! КПЦ было куда проще, но на него я совсем уж забивал, и потому идеологии его работы не помню. То есть все сводилось к заучиванию логики действия этих принципиальных схем бумажного формата A0.
3. При поступлении на работу в НИИТМ (апрель 1986 года). Идеологически бумага была сходна с той, что я подписывал при поступлении в МИЭТ.
4. При разработке дивного координатного стола с лазерным слежением и точным управлением посредством пьезоэлектрических двигателей для электронно-лучевой установки (январь 1987 года, НИИТМ). Дело было так: мне и В.Я. Умникову (ныне, кажется, сильный бизнесмен по линии мануфактуры в Москве) поручили отправиться в спецбиблиотеку и ознакомиться с иностранной документацией на аналогичное устройство, то есть координатный стол. А у меня допуска в спецбиблиотеку не было! Так что меня оформляли на этот допуск где-то с неделю, не меньше, в ходе чего я дал очередную подписку о неразглашении. Когда ж мы с Умниковым добрались до спецбиблиотеки и получили на руки интересовавший нас документ, то оказалось, что даже прочитать - не то что разгласить - мы ничего и не сможем: вся сопроводительная информация к чертежам и схемам была выполнена на фламандском (голландском) языке. Понимаете ли, вроде: Slechts af en toe zorgen viool of kerkorgel voor wat zwaardere of meer experimentele klanken. Maar bovenal opmerkelijk mooi… и далее в том же духе.
Согласно той подписки о неразглашении, что я давал при поступлении на работу в НИИТМ, после увольнения из этой конторы мне запрещался в течение 10 лет выезд в социалистические страны и затем еще пяти - в капиталистические. И, насколько я понимаю, весь этот ничего не означавший на деле режим секретности очень пошатнулся еще при большевиках - в мае 1990-го я съездил в Югославию. А уж про новые времена и говорить нечего - первый загранпаспорт я получил в начале 1996-го, а в Чехию (дважды, в марте и июне) и Данию съездил в 1997-м, формально еще работая в НИИТМ. Окончательно уволился я оттуда лишь 1 сентября 1997 года.
И с тех пор больше дела с «секретностями» не имел.
Продолжение - Байки из НИИТМ (2): Здание. Режим. Люди.
Окончание (временное) - Байки из НИИТМ (3): Квадратные лучи Гришки Сбежнева.